III Образование италийского общества

III

Образование италийского общества

Тиберий Гракх и кризис италийского землевладения. — Основная консервативная идея его аграрной реформы. — Оппозиция и политический и революционный характер, принятый вследствие этого агитацией. — Смерть Тиберия. — Прогресс культуры оливок и винограда. — Гай Гракх, его характер, воспитание и начало карьеры. — План его реформ. — Судебный закон, азиатский закон, хлебный закон, военный закон, аграрный закон, закон о дорогах. — Вторичное избрание Гая Гракха; его проект раскрепощения италиков. — Непопулярность этого предложения. — Смерть Гая Гракха. — Наследие пергамского царя и продажа в Риме его движимого имущества. — Увеличение роскоши и потребностей; распространение торгового духа; рост восточной торговли. — Усилия людей среднего класса дать образование своим детям и увеличить свое состояние. — Разложение римской и италийской аристократии. — Образование италийской буржуазии. — Военное ослабление Рима; остановка завоеваний. — Аграрный закон Спурия Тория и его важность. — Исчезновение аграрного коммунизма и обращение в частную собственность общественных земель Италии. — Война с Югуртой обнаруживает подкупность знати. — Первое проявление демократического духа; избрание консулом Гая Мария. — Новые враги: Митридат, кимвры и тевтоны. — Поражение двух генералов аристократии, посланных против кимвров и тевтонов. — Новое избрание Мария консулом, его великие военные реформы и его победы. — Могущество демократической партии и унижение знати.

Сигнал к первым стычкам этой ужасной борьбы, которой суждено было продолжаться целое столетие, подали против собственного желания Тиберий и Гай Гракхи, сыновья Тиберия Семпрония Гракха, племянники Сципиона Африканского, двоюродные братья Сципиона Эмилиана, последние представители этой великой фамилии, после них исчезнувшей со страниц истории.

Тиберий Гракх и его кружокВ отцовском доме, где дано было ему тщательное образование под руководством лучших греческих философов, юный Тиберий должен был часто слышать наиболее замечательных людей республики, скорбевших о бедствиях Рима и о его военном упадке, рассуждавших о необходимости реформы, которая воспрепятствовала бы полному разрушению старого общества, особенно прежнего крестьянского класса, поставлявшего солдат. Эти государственные деятели считали необходимым возобновить то общественное покровительство бедным, которое римское государство применяло в свои лучшие времена. Всеобщий упорный предрассудок, что бедствия эпохи можно излечить только законодательными средствами, должен был тем более быть распространенным в Риме, что в прошлом сенат всегда отечески отвращал зло крайней бедности, распределяя земли, кассируя долги, основывая колонии.[116]

Начало карьеры Тиберия

Тиберий Гракх, уже проникшийся этими идеями в отцовском доме, был глубоко потрясен сначала испанской войной (153–133 до P. X.), в которой он принимал участие и которая, дорого стоившая и позорная, продолжавшаяся двадцать лет, угрожала разрушить некогда столь цветущие финансы;[117] затем его взволновало большое восстание рабов в Сицилии (139–132 до P. X.), разразившееся незадолго до этого и с трудом подавленное Римом. Встревоженный особенно быстрым разложением армии, молодой человек, полный пылких и великодушных проектов, но совершенно еще не знающий жизни, решил для излечения бедствий Рима и восстановления армии энергично возобновить древнюю аграрную политику наделов.

Аграрная политика Тиберия

Его идея была очень проста. Обширные общественные земли Италии, взятые в аренду или просто расхищенные богатыми собственниками, могли каждый год по закону быть отобраны, если государство решится воспользоваться своим правом. Если оно разделит эти земли на мелкие участки массе земледельцев, послав особенно в южную Италию часть нищих из Рима и Лация, то задача будет решена. Города Италии, находящиеся в упадке, будут восстановлены, а окружающие их земли снова будут населены мелкими собственниками,[118] некогда дававшими Риму его непобедимые легионы.

Его аграрный закон

Эта идея имела многочисленных сторонников,[119] и Тиберий Гракх, выбранный народным трибуном на 133 г., предложил привести ее в исполнение посредством аграрного закона, составленного им по указаниям двух греческих ученых: Блоссия из Кум и Диофанта из Митилен.[120] Для того чтобы ager publicus мог, как некогда, приносить пользу беднякам, он предложил закон, чтобы ни один римский гражданин не мог иметь более 500 югеров общественной земли с присоединением на каждого из сыновей по 250 югеров, пока не составится других пятисот.[121] У латинов и италиков отбираются общественные земли, которые они получили не по закону; безразлично, были ли они куплены у других или захвачены ими самими,[122] римские граждане, почти все богатые собственники, получают денежное вознаграждение за произведенные ими улучшения,[123] между тем как латины и союзники, большинство которых были мелкие и средние собственники, могут, как бы в вознаграждение, участвовать в новом распределении земель[124] одновременно с бедными римскими гражданами; последние, однако, ежегодно платили небольшую сумму государству и не могли продавать свои земельные наделы. Три магистрата, ежегодно избираемые народом в трибутных комициях, заведуют наделением землей, а в случае спора решают, какие аемли общественные и какие частные.[125] Закон был принят очень сочувственно крестьянами и мелкими собственниками.[126]

Принятие закона

Кажется, он хорошо был принят и городским населением, состоявшим из клиентов, вольноотпущенников, ремесленников, которые, подобно всем беднякам, жаловались на алчность богатых и забвение государства как на единственную причину собственного несчастья. Закон хорошо был принят и несколькими просвещенными консерваторами;[127] достоверно известно, что к нему с сочувствием отнеслись те сенаторы со скромным достатком, которые находились в стесненном положении среди богатства новых времен и тайно радовались затруднениям, которыми этот закон угрожал богатым владельцам бесчисленных стад рогатого скота. Последние — а они в сенате должны были быть в меньшинстве — не могли надеяться отклонить закон в комициях и предприняли ловкий маневр: они побудили товарища Тиберия наложить свое veto, противопоставляя таким образом намерениям популярного законодателя неприкосновенную власть трибуна, к которой народ имел чисто религиозное уважение. Но возрастающая наклонность к насилию, вызванная этим законом, разразилась на первый раз против самой неприкосновенности трибуна. Настроение нарастало; пылкий Тиберий, безуспешно пытавшийся сломить упорство своего товарища, предложил народу сместить его. Это был новый и революционный поступок! Раздраженный народ вотировал это смещение, и после низложения трибуна закон был принят.

Вторая кампания и убийство Тиберия

Страсти разгорелись еще более: олигархия богатых концессионеров общественных земель начала обвинять Тиберия в посягательстве на неприкосновенную личность трибуна. Тиберий, возмущенный оппозицией знати, принялся возбуждать народ самыми радикальными демократическими теориями; в больших речах он утверждал, что воля народа — верховный авторитет в государстве.[128] Затем, когда стало известно, что пергамский царь Аттал, умирая, оставил свое царство в наследие римскому народу, Тиберий предложил, чтобы царские сокровища пошли на покупку сельскохозяйственных орудий для новых поселенцев, не могущих купить их на свой счет, и предложил, чтобы народ, а не сенат, управлял новой провинцией.[129] На этот раз враги обвиняли его в стремлении сделаться тираном в Риме, ловко маскируя оппозицией политического характера свою ненависть к аграрному закону. Тиберий попытался тогда добиться нового избрания в народные трибуны, чтобы быть неприкосновенным для уголовного обвинения. По-видимому, на этот раз он предложил еще другие законы на пользу народа,[130] но вражда все возрастала, и на выборы обе партии явились с взаимным недоверием и тайными намерениями насилия. Небольшое замешательство во время комиций, насколько известно, вызвало их проявление. Несколько сенаторов, не будучи в состоянии добиться от консула объявления отечества в опасности, бросились вооруженные посреди толпы и убили Тиберия и его друзей.[131]

Прекращение движения

Это противозаконное насилие рассеяло многочисленных сторонников Тиберия, испугало умеренных и склонных к реформам консерваторов, которым уже внушала отвращение демократическая агитация Тиберия, и принизило гордость народа. Но Рим, пораженный ужасом, увидел после стольких веков порядка и законности не только безнаказанным, но и восхваляемым насилие партии, которая первая присвоила себе отправление правосудия. Сам Сципион Эмилиан, осаждавший тогда Нуманцию, одобрил убийство своего слишком демократического зятя.

Применение аграрного закона

Все же три комиссара, одним из которых был младший брат Тиберия, Гай, отправились в дорогу; они поехали в Циспаданскую Галлию и в южную Италию, пытаясь восстановить в деревнях прежнюю крепкую Италию, победившую Ганнибала. Они обмежевывали общественные земли и распределяли их.[132] Но предприятие было трудное и не могло быть выполнено без нарушения справедливости, потому что после стольких лет нелегко было отыскать древний ager publicus.

Перемены в италийском землевладении

Масса лиц производила фиктивную продажу земель, если они владели ими сверх законной нормы;[133] масса других лиц с большими издержками обрабатывала захваченную землю; многие документы о продаже и уступке земель более не существовали.[134] Особенно терпели от этих разысканий и проверок средние собственники, еще многочисленные между латинами и союзниками, и это было тем более жестоко, что в эти годы Италия, по словам Плиния, начала понимать свои интересы.[135] Многие полуразоренные собственники решили приняться за более выгодные виды хозяйства: не будучи в состоянии возделывать, как было до этого времени, виноград и оливки для собственных потребностей, а зерно на продажу, они задумали, наоборот, засевать хлеб только для своего потребления, а масло и вино — для продажи. Масло и вино стоили дороже, и их легче было перевозить для продажи на отдаленные рынки. Великие экономические кризисы истории разрешаются не гениальными законодателями, но самими народами, трудом увеличивающими свое богатство.

Приостановка аграрного закона

К несчастью, справедливо, что при проведении этого закона многие италийские собственники, потревоженные в своем деле слишком усердным законодателем, увидали, что их принуждают к обмену прекрасного виноградника на болотистый участок земли. Поэтому латины и союзники обратились за помощью к Сципиону Эмилиану, который знал их по участию в войнах и был к ним весьма расположен. Сципион предложил в сенате и, конечно, добился утверждения народным собранием закона, по которому на будущее время консулам вместо триумвиров предоставляется решать, какая земля общественная и какая частная;[136] таким образом, триумвиры не могли более разыскивать земель для раздела, а консулы, почти всегда противники народной партии, оставляли без движения все процессы; исполнение закона было приостановлено.[137] Только в 125 г. М. Фульвий Флакк, член аграрной комиссии и друг Тиберия, избранный консулом, пытался возобновить реформу и предложил даровать латинам и союзникам права гражданства,[138] чтобы вознаградить за ущерб, причиненный им пересмотром ager publicus. Но успеха он не имел.

Характер и начало карьеры Гая

Предприятие, не удавшееся Тиберию, было возобновлено через десять лет его братом Гаем, человеком выдающимся по мощи и величию духа. Гай, которому во время убийства Тиберия был 21 год, в течение десяти следующих лет подавал своему выродившемуся поколению блестящий пример доблестной деятельности, частной и общественной. Он был членом аграрной комиссии и при различных обстоятельствах принимал участие в политической борьбе, последовавшей за смертью его брата, стараясь защитить его память и его дело. Он совершил много походов и был квестором в Сардинии, но не следовал примеру молодых франтов из знатных римских фамилий: напротив, живя, как солдаты, и заботясь об их благосостоянии, он тратил собственное состояние вместо того, чтобы грабить страну, и оставался безупречно чистым.[139] Военное ремесло не могло отвлечь его от занятий, к которым так стремилась его душа; он совершенствовал свое красноречие, которому удивлялся Цицерон,[140] в то время как воспоминания о событиях по смерти Тиберия и долгие размышления побуждали его продолжать прерванные планы своего брата, облекая их в более зрелые формы.

Идеи Гая

Подобно Тиберию, Гай был проникнут сознанием необходимости спасти по крайней мере одну часть старого общества; но этот план реставрационных и консервативных реформ силой вещей — как всегда бывает с подобными проектами в критические эпохи — превращался в его уме в революционное действие, которое вместо утверждения того, что было хорошего в прошлом, ускоряло его разрушение. Участь брата и его реформы указывали, что бесполезно было пытаться излечить бедствия Рима, предварительно не разрушив или, по крайней мере, не унизив могущественную партию знатных концессионеров и узурпаторов общественных земель; план восстановить класс собственников при помощи римских нищих был слишком прост и в действительности мало выполним. Гай сам в качестве триумвира сознавал, каким трудным предприятием, полным несправедливостей и зол, было разыскание ager publicus. Более того, даже допуская, что новые поселенцы ревностно начнут возделывать распределенные им земли, в чем вовсе нельзя было быть вполне уверенным,[141] нелегко было оживить лучшие свойства древнего духа в 400 000 римских граждан, управлявших империей (по цензу 125 г. их было 394 375 человек). Римский народ ограничивался теперь олигрархией собственников, банкиров, предпринимателей, купцов, ремесленников, авантюристов и сброда, жадной до удовольствий, возбуждений и внезапных прибылей, высокомерной, буйной, испорченной городской жизнью; и эта олигархия — бесполезно было бы на этот счет обманываться — всегда ставила собственную выгоду и удовольствия выше всякой реформы, даже наиболее спасительной. Без сомнения, в этой олигархии многие лица, особенно бедный мелкий люд, жаловались на настоящее положение дел, но лишь потому, что они не могли удовлетворить своих желаний; и если для того, чтобы дать выход своему недовольству и ненависти против богатых, они одобряли реформу, то они вовсе не были расположены для спасения государства вернуться к более трудолюбивому, более честному и более простому образу жизни. Новые идеи созревали в уме Гая во время долгих походов, вдали от Рима.

Его первоначальная программа

При возвращении из последней экспедиции в Сардинию, когда корабль, на котором он ехал, поднявшись по Тибру, бросил якорь в Риме, Гай нашел большую толпу, приветствовавшую его аплодисментами.[142] Мало-помалу, когда ужас, внушенный убийством Тиберия, рассеялся, римское простонародье стало искать себе покровителя и мстителя; и брат жертвы, известный своими доблестями и уже вызвавший против себя подозрение знати, казался желанным человеком. Таким образом, наступил, наконец, день, в который увлекаемый памятью своего брата, событиями, ожиданием народа, недоброжелательством врагов, собственным гением Гай предложил план общей реформы, где он изложил идеи брата, но в более совершенном виде, а также высказал свои собственные, вполне оригинальные и смелые, иногда даже опасные. Выбранный народным трибуном на 123 г. комициями, в которых участвовало большое количество сельских избирателей,[143] Гай прежде всего попытался лишить партию крупных арендаторов общественных земель той поддержки, какую оказывали им другие классы.[144] Капиталисты и сенаторы легко вступали в соглашение для того, чтобы грабить государство; но богатые всадники из гордости, из желания еще большей власти, из алчности до сих пор слабо поддерживали абсолютную власть, которой пользовались в государстве, в судах, в армии знатные, оргии и долги которых им приходилось оплачивать, — и Гай, возобновив одну из идей Тиберия, предложил lex judiciaria, по которому постоянные комиссии (questiones perpetuae), судившие по обвинениям, выставленным против провинциальных правителей, и по другим политическим преступлениям, составились не из сенаторов, как прежде, но из всадников и были облечены более широкой юрисдикцией.[145] В то же время один из его товарищей, Маний Ацилий Глабрион, предложил важный закон против взяточничества правителей (lex Acilia repetundarum). Судебный закон был весьма важен для богатых всадников, которые с этих пор могли судить даже сенаторов; но Гай еще содействовал им проведением закона, окончательно реорганизовавшего новую азиатскую провинцию, пергамское царство, наследованное Римом десять лет тому назад и бывшее после подавления национального восстания прочным достоянием Рима. Гай вопреки тому, что сделал в Испании его отец, предложил установить в провинции Азии сбор десятины со всех продуктов, сбор scripturae, т. е. арендной платы за общественные земли, и сбор portoria, или таможенных пошлин; но он прибавил, что взимание этих налогов будет сдано на откуп не местным капиталистам, как было в Сицилии, но в Риме через цензоров и римским капиталистам.

Хлебный закон Гая

Гай намеревался воспользоваться крупными суммами, которые государство должно было извлечь из этих откупов и увеличения таможенных пошлин на предметы восточной роскоши,[146] чтобы приобрести расположение бедного люда, уничтожив навсегда то полуголодное состояние, которое имело место в Риме даже в урожайные годы. Он предложил lex frumentaria, по которому доставка в Рим съестных припасов делалась общественной обязанностью и государство должно было снабжать Рим хлебом, продавая его по пониженной цене, по 61/3ассов за модий.[147] Он думал, что эти крупные государственные покупки хлеба по всей Италии будут выгодны для собственников и что, организуя постройку обширных житниц, он в Риме даст работу предпринимателям и рабочим.[148] Затем, чтобы угодить гражданам и беднякам, он предложил восстановить в силе законы Тиберия и снова, по lex agraria, передать триумвирам власть решать, является ли данный участок общественной или частной землей.[149] К этому, возобновляя, без сомнения, мысль своего брата, он присоединил lex militaris, устанавливавший семнадцать лет как минимум при наборе рекрутов, которые к тому же должны были делать обмундирование не на собственный счет, но на деньги государственного казначейства.[150] Он предложил, наконец, lex viaria — грандиозный проект проведения новых дорог в различных частях Италии, особенно в южной, для предоставления работы предпринимателям и рабочим и облегчения продажи сельских продуктов.

Административная деятельность Гая

Предлагая, таким образом, комициям столько различных законов, из которых одни нравились богатым финансистам, другие арендаторам, бедным гражданам или пролетариям, Гай легко мог добиться утверждения всех своих проектов[151] и положить начало той политике торговых интересов, которую в течение столетия со всевозрастающей энергией проводила демократическая партия. Однако, по странному самообману, Гай считал возможным воспользоваться этой политикой для совершенно иной цели — для возвращения, по крайней мере частичного, римского общества к его первоначальному виду и простоте.

Закон Гая о колониях

Вновь избранный подавляющим большинством трибуном на следующий год, он выступил с еще более смелыми предложениями. Масса ремесленников, торговцев, художников, ученых, авантюристов стекалась в Рим отовсюду; это вело к бесчисленным затруднениям, особенно сложным было продовольствие; хлеб и плата за помещение были очень дороги, масса же была без средств. Между тем в других областях Италии многие города и деревни пустели.[152] Lex frumentaria не был средством безопасным; благодаря ему очень возросли издержки государственного казначейства, которому уже нанесла удар испанская война. Рим был слишком населен; следовательно, нужно было побудить известное число финансистов и торговоцев переселиться в другие города, куда за ними последовала бы и часть мелкого люда, покинув столицу. Гай думал о трех пунктах Средиземноморского побережья: Скиллетии, Таренте и Карфагене. В Скиллетии уже была таможня для товаров, ввозимых из Азии; Тарент давно славился своей торговлей и богатством. Для купцов, торговавших с Грецией, Македонией и Востоком, разве не было удобнее жить в Скиллетии или Таренте, нежели в Риме? После разрушения Карфагена Рим поглотил карфагенскую торговлю: следовательно, римским коммерсантам, ведшим торговлю в Африке, также был расчет поселиться там. Действительно, многие из них уже устроились в Цирте. Нельзя ли было выстроить на развалинах пунического Карфагена римский Карфаген, которому дать имя Юнонии? Гай предложил основать в Скиллетии, Таренте и Карфагене три колонии, но образованные не из людей неимущих, как бывало раньше, а из людей зажиточных[153] — торговцев и капиталистов, которым можно дать большие участки земли, чтобы побудить их покинуть Рим.

Раскрепощение Италии

Эти законы были утверждены, как кажется, не без затруднений, потому что нельзя было сократить римское население, не затронув многих интересов. Все более воодушевляясь своими проектами, Гай решил высказать основную идею, уже давно и молча им обдумываемую: права римских граждан должны быть дарованы (как уже предлагал и М. Фульвий Флакк) всем италикам.[154] Гай рассчитывал с помощью этого закона в большей мере привлечь к участию в благоденствии и ответственности империи все италийское население, более многочисленное и менее испорченное; этим возвращались силы небольшой олигархии Рима, которая, испорченная и малочисленная, походила на тонкую колонну, источенную временем, на которую безрассудные архитекторы накладывают огромную надстройку, постепенно ее увеличивая. Таков был обширный замысел Гая; Рим сделался бы главой живой италийской нации; империя опиралась бы не на олигархию муниципалов и испорченных торговцев, но на сельские классы; были бы восстановлены разрушенные и пришедшие в упадок города, некогда центры цивилизации и торговли; между различными областями произошло бы лучшее распределение населения и богатства, которые, стекаясь в Рим, угрожали приливом крови, если так можно выразиться, этому мозгу государства. Это было историческое дело Рима, которое Гай предвидел, но он считал возможным выполнить его единолично, упреждая шесть поколений, которым суждено было работать над этой огромной задачей.

Потеря Гаем популярности и его убийство

В действительности столь широкие идеи были еще преждевременны. Проект предоставления права гражданства италикам не встретил ни в ком сочувствия, в простом народе не более, чем в знати; первый боялся, как бы при увеличении числа граждан[155] не уменьшились выгоды, получаемые во время войн и выборов, а также при играх и общественных развлечениях. Партия крупных собственников воспользовалась удобным случаем и ловкими интригами превратила в ненависть ту популярность, какой пользовался Гай. Некоторые авторы говорят, что на выборах 121 г. он не был переизбран, другие — что он получил столь незначительное большинство, при котором, сделав подтасовку при подсчете, можно было объявить, что он не выбран. После своего второго трибуната Гай возвратился к частной жизни и держался в тени до того дня, когда его враги выступили с предложением об уничтожении колонии в Карфагене; тогда он захотел говорить в комициях. На этот раз возбуждены были обе стороны, произошли сцены насилия; враги Гая бросились в сенат с требованием объявления военного положения и испугали скромных и умеренных сенаторов; затем после объявления военного положения консул Луций Опимий внезапно приказал убить Гая и его сторонников.

Перемены в римском обществе

Если участь реформатора была трагической, то не менее трагической была и судьба его реформы. Она должна была быть лекарством и стала ядом, должна была сохранить лучшую часть старого общества и, напротив, ускорила его разрушение. Роскошь, отвращение к работе, оргии, скандалы, пьянство увеличились уже после разрушения Карфагена и Коринфа, но положение еще ухудшилось, когда Рим вступил во владение наследием царя пергамского. В тот самый год, когда умер Гай, виноградники, посаженные десять лет тому назад, дали обильный урожай, часть которого была привезена в Рим, где на каждой улице открылись винные погребки.[156] Все — знатные, богатые, вельможи и мелкие собственники — стали покупать рабов, торговля которыми значительно увеличилась.[157] Движимое имущество пергамского царя, привезенное в Рим и проданное с аукциона, было оспариваемо друг у друга толпой страстных любителей и, разойдясь по богатым домам Рима и Италии, возбудило вкус к пышной мебели, картинам, статуям, серебряной и золотой утвари.[158] Нужда увеличивала и долги римской и италийской аристократии. Это бывает всегда, когда лицом к лицу с родовой аристократией поднимается плутократия выскочек, желающая своими деньгами взять верх над древними знатными фамилиями. За исключением небольшого числа семей, обогатившихся благодаря умелой скупости одного из своих членов, каковы Лицинии Крассы, Помпеи, Метеллы,[159] в других знатных фамилиях молодые люди росли развратными, порочными, заносчивыми, иногда интересующимися науками и искусством, но всегда мотами и расточителями. Всадники, напротив, разбогатели с помощью пергамской добычи. Гай своим законом об Азии создал новое и очень выгодное предприятие для римских капиталистов. В Риме образовались многочисленные общества для взятия на откуп этих налогов, и ловкие финансисты помещали в них свои капиталы; вслед за военным и торговым ростом империализма последовал также и рост финансовый.

Оставление молодежью деревень

Во всех фамилиях среднего класса (а они должны были быть еще многочисленными, несмотря на уменьшение плодородия из поколения в поколение) много сыновей, страшась сельской бедности, покидали отцовский дом; они отправлялись в соседний город или в Рим, чтобы заняться там ремеслом или торговлей; они добровольно поступали на военную службу или шли на нее по набору и скитались по свету в погоне за богатством.

Все многочисленнее становились колонии италийских торговцев на Средиземном море, и приблизительно в эту эпоху возникла колония в Александрии.[160] Много италиков эмигрировало в Азию; там они наряду с крупными компаниями откупщиков занялись мелким ростовщичеством или взялись за торговлю рабами и азиатскими продуктами, спрос на которые все увеличивался в Риме. Делос процветал, населенный богатыми италийскими, греческими, сирийскими и еврейскими купцами. Часто сами родители не желали для своих детей собственного скромного положения и, даже рискуя входить в долги, посылали их в соседний город учиться; научившись красноречию, они могли сделаться адвокатами, прославиться, приобрести покровительство богатых и влиятельных людей, которые могли оказать помощь при избрании на государственные должности.[161] Таким образом исчезал тот средний класс собственников и крестьян, который возделал большую часть полуострова и победил Ганнибала. Во всей Италии мелкая собственность превращалась в крупные земельные владения в руках жадных приобретателей, заменявших рабами свободных рабочих, которые делались ленивыми, гордыми и задорными. Свободное население деревень выселялось, чтобы искать счастья в городах Италии или в провинциях, а также чтобы добиться власти в Риме, где до сих пор небольшое число привилегированных лиц наследственно становилось преторами, консулами, сенаторами.[162]

Скавр и Марий

Но сила аристократических традиций ослабевала, и среди этой распущенной аристократии, растратившей в разврате свое состояние, энергию и прекрасные добродетели предков, после смерти Гая появился тип self made man. Таков был Марк Эмилий Скавр. Сын простого торговца углем, он принадлежал к всадническому сословию и благодаря знаниям, лести, услугам, оказанным испорченной олигархии, и особенно ловкому подражанию суровости и добродетели, сумел уже достигнуть высокого положения в момент смерти Гая Гракха, горячим противником которого был, и, домогаясь консульства, действительно получил его в 115 г.[163]

Совершенно противоположен ему был Гай Марий, человек с живым умом, но малообразованный, простых нравов, но честолюбивый и очень энергичный. Незнатный всадник из Арпина,[164] он был сначала, по-видимому, мелким арендатором, потом, бросив это занятие, избрал военную и политическую карьеру. Он отличился при осаде Нуманции, и его военные заслуги дали ему возможность быть избранным народным трибуном на 119 г.; он не имел ни родственников, ни клиентелы, ни состояния, но он не боялся вызывать неудовольствие как у знатных, так и у простого народа, относясь безразлично и, так сказать, с презрением к ненависти всех партий.[165]

Новая буржуазия

Таковы были различные по характерам два самых видных борца новой италийской буржуазии, которая, стряхнув вековое ярмо знати, возникла в прежних средних классах, стремясь распространить свое могущество на Италию и весь мир. Граждане переходили из одного города в другой и смешивались; учащались как браки между жителями различных городов, так и дружественные и деловые отношения и коммерческие соглашения; латинский язык распространялся и становился языком общим; повсюду в Италии прививались одни и те же привычки, предавались одним и тем же порокам, изучали одну и ту же греческую философию, риторику и латинское красноречие.

Новые влияния на внешнюю политику

Однако усилия разлагавшейся аристократии, которая хотела предупредить свое падение, и усилия новой буржуазии, стремившейся к возвышению, ускорили разрушение древнего общества. В хаосе этого социального разложения и возрождения со страшной силой обрушился на Италию весь эгоизм, свойственный семье, клиентеле, партии и классу. Недоставало солдат и денег, наборы войска делались все затруднительнее; государственные финансы, несмотря на значительные доходы из провинций Азии, скоро были поколеблены издержками, шедшими на покупку хлеба[166] и военную обмундировку согласно законам Гая Гракха. Внешняя политика под влиянием этого военного упадка сделалась повсюду неопределенной, робкой, колеблющейся. Не было более завоеваний, которые не были бы вынужденными; перестали внимательно следить за независимыми соседними государствами. Глава прежних владений пергамского царя, Рим скоро распространил свое владычество внутрь Малой Азии путем обширной системы клиентелы. Он легко подчинил своему протекторату республики Родоса, Кизика и Гераклеи, союз ликийских республик и галатских государств.[167] Но Рим пренебрегал обширным понтийским царством, которое, омываемое Черным морем, простиралось за этими государствами и образовалось в начале III в. до P. X., при разложении империи Александра из народов, различных по языку, обычаям и расам, но объединенных властью династии Митридатов, знатной персидской фамилии, подвергнувшейся эллинизации. С 125 до 121 г., помогая союзной Массалии и охраняя путь сообщения между Италией и Испанией, которым угрожали независимые галлы, Рим вел войну с арвернами, царь которых Бетуит основал род галльской империи, заставив большинство кельтов, живших между Альпами и Рейном, признать себя верховным вождем. Бетуит был побежден и взят в плен; арвернская империя рушилась, но Рим удовольствовался заключением союзов с главными галльскими народами, в том числе с эдуями, и обращением в римскую провинцию нарбонской Галлии, т. е. части Франции между Альпами и Роной. В 121 г. Метелл завоевал Балеарские острова; но скоро на границах и в уже завоеванных странах совершенно прекратились войны с варварскими народами. Военная добыча, таким образом, иссякла в тот момент, когда стали увеличиваться нужды знати и среднего класса, и Италия скоро сделалась добычей собственных аппетитов.

Отмена аграрного закона

Партия крупных собственников быстро использовала свое могущество, снова достигнутое после смерти Гая; в самый год убийства был утвержден сенатом закон, по которому земли, наделенные триумвирами, могли быть продаваемы; два года спустя, в 119 г., комиции приняли решение об отмене гракховских аграрных законов, предписывая как вознаграждение, чтобы суммы, полученные от аренды общественных земель, были распределены народу.[168]

Закон Тория и уничтожение общественной земли

Но скоро была сделана еще более смелая попытка. Испуганные пересмотром прав владения на землю, предпринятым Гракхами, большое число лиц, начавших производить затраты на возделывание общественных земель, захотело обеспечить себя; множество собственников, тревожимых своими долгами и возрастающей дороговизной жизни, старались найти новый источник доходов; наконец, много лиц, посланных Гракхами в их колонии, скучали простой сельской жизнью и желали продать земли, нарезанные им триумвирами. Закон, искусно выработанный в 111 г. народным трибуном Спурием Торием,[169] удовлетворил всех. Этот закон объявлял частной собственностью, т. е. внесенной в ценз и могущей быть проданной, переданной путем дарения или по наследству, общественные земли, которые триумвиры объявили законной собственностью, т. е. 500 югеров земли для главы семейства и столько же для его сыновей,[170] то же было постановлено по отношению к общественным землям, данным в вознаграждение за отобранные при ревизии земли,[171] к землям, распределенным тем или другим способом вследствие законов Гракхов,[172] и, наконец, по отношению к землям, занятым после принятия законов Гракхов, в размере не свыше 30 югеров при условии их обработки.[173] Кроме того, уничтожалась по отношению к этим общественным землям юрисдикция триумвиров, столь тяжелая для крупных собственников; она поручалась магистратам: консулам, преторам, цензорам, согласно традиции выбиравшимся из среды знати. Наконец, благодетельные действия закона распространялись не только на римских граждан, но и на латинов и союзников.[174] В таком виде закон мог быть принят. Стоимость общественных земель, обращенных в частную собственность, сейчас же повысилась; задолжавшие собственники могли продавать свои поля, с которых прежде они имели только продукты. Лица, начавшие помещать свои капиталы в земли, успокоились, и сделки на собственность возобновились с новой силой. Между тем государство, уже обедневшее, теряло таким образом большую часть того обширного домена, который был такой крупной поддержкой в превратностях прошлого. Закон мог, таким образом, казаться людям предусмотрительным — и таким он был в действительности, по мысли его авторов, — нападением алчности частных лиц на общественное наследие. Никто не мог предвидеть его последствий, которые должны были быть значительными и благодетельными. Этот закон в действительности разрушал последние следы древнего аграрного коммунизма. Почти вся земля Италии сделалась частной собственностью вследствие экономической революции, аналогичной европейской революции прошлого века, когда продавались частным лицам земли «мертвой руки». Это еще лишний раз доказывает, что действия исторических личностей должны быть судимы скорее по их намерениям и мотивам, нежели по их результатам, которых часто не предвидят сами их творцы.

Разложение аристократии

Но если падающая аристократия и образующаяся буржуазия нападали вместе в Италии на вековые угодья Рима, то аристократия вследствие той же неумеренности аппетитов посягала, кроме того, на еще более драгоценное достояние — на мировой престиж Рима. Ни один класс не теряет так всецело чувство добра и зла, как задолжавшая и праздная аристократия, завидующая плутократии новых миллионеров, старающаяся сохранить за собой первое место, роскошь, возможность наслаждений, которые исчезают вместе с бедностью. Рим видел много скандалов среди своей аристократии: продажных судей, взяточников правителей, сенаторов, расхищавших общественные земли; Луция Корнелия Суллу, последнего потомка весьма благородной, но разорившейся фамилии, умного и образованного человека, проводившего все время в кругу мимов, шутов, певцов, танцоров. и поправившего свое родовое имение наследством одной греческой куртизанки.[175] Но почтение, оказываемое древнейшей аристократии, равно как и удивление, которое чувствуют к бывшему могущественному сословию, сохранялось у людей еще долго после начала ее упадка, и, таким образом, Рим еще питался иллюзией насчет своей знати, как имеет, быть может, в настоящее время подобные иллюзии страна, аристократия которой идет к подобному же упадку, — я говорю об Англии. Рим не знал, какие успехи сделали среди современной Гракхам знати нездоровая лихорадка удовольствий, ненасытных наслаждений, продажность, ажиотаж, цинизм. Африканский скандал, начавшийся в 112 г., должен был сразу открыть Риму все эти ужасы.

Скандал с Югуртой

Нумидийский царь Миципса, умерший в 118 г., оставил в качестве регента и опекуна своих двух законных сыновей Югурту, своего незаконного сына, человека хитрого и честолюбивого. Но Югурта, стремясь один захватить царство, скоро убил одного из своих братьев и начал войну с другим, возбуждая мятежи, в которые пришлось вмешаться римскому правительству. Тогда увидали, что государство, победившее Ганнибала и обратившее в пепел Карфаген, одряхлело до такой степени, что не может справиться с вождем варварского кочевого племени, и главное, потому, что последний подкупал комиссаров, посланных наблюдать за его действиями, сенаторов, которые должны были его судить, генералов, которые должны были с ним сражаться; лишь с большим трудом нашелся среди аристократии человек, один из Метеллов, который действительно повел с Югуртой войну вместо того, чтобы выманивать у него деньги. Этот ужасающий позор аристократии сразу усилил огонь демократических страстей, тлевших под пеплом в течение тридцати лет в среднем классе, в простом народе, среди богатых финансистов. Он разрушил почтение к знати, уже ослабленное беспокойным духом эпохи, новыми честолюбивыми желаниями и распространением греческой философии, особенно стоицизма, учившего о равенстве всех людей. Результат этого сказался на консульских выборах на 107 г.

Выбор Мария в консулы

Марий в течение этого времени был претором и пропретором в Испании; он разбогател, породнился с патрицианской, но мало выдающейся фамилией Юлиев, женившись на сестре Гая Юлия Цезаря, знатного, но малоизвестного человека,[176] и служил тогда в качестве легата в армии Метелла в Африке, но он дурно чувствовал себя там, потому что многочисленная знать, занимавшая в войске высшие должности, пользовалась всяким удобным случаем, чтобы унизить этого незнатного всадника, прежнего фермера, этого буржуа, как мы теперь бы сказали, выскочку с таким громким именем.[177] Раздраженный этим вызывающим поведением, ободренный настроением умов в Италии, Марий просил у главнокомандующего отпуска, чтобы отправиться в Рим и выставить там свою кандидатуру на консульство в 107 г. Метелл, бывший человеком честным, но вместе с тем разделявший все аристократические предрассудки, старался противодействовать его решению и помешать отъезду; Марий был оскорблен этим, консул и легат поссорились, и карьера Мария была сделана. Когда в Риме узнали о нежелании Метелла, чтобы столь заслуженный солдат был консулом, только потому, что он не был аристократом, Марий сделался идолом ремесленников, крестьян, среднего класса и финансистов[178] — и он был избран. Тогда он пожелал и получил командование, вверенное Метеллу.

Военная реформа Мария

Но еще до своего отъезда в Африку он произвел в качестве консула важное нововведение в наборе рекрутов; он принимал даже бедняков, не приписанных ни к одному из пяти классов собственников, которые по старой конституции не имели права носить оружие.[179] Купцы, фермеры и богатые собственники, составлявшие пять классов, не имели более ни способности, ни вкуса к военной службе. Уже тридцать лет просвещенные умы чувствовали настоятельную необходимость восстановить крепкую армию. Это было целью, ради которой предпринимали свои реформы Гракхи. Марий немедленно принял радикальные меры: он поступил смелее, быстрее и революционнее. Вместо того чтобы разрабатывать трудные и тщетные реформы для восстановления сил в среднем сельском классе, бывшем в старину рассадником солдат, он набрал своих рекрутов из низших и бедных классов городов и деревень, нисколько не считаясь, вероятно, со всеми переменами, вносимыми подобным нововведением в военную организацию и политику Рима.[180]

Поражение Югурты

Марий, наконец, победил Югурту с помощью Бокха, царя Мавритании, и своего квестора Суллы, который в этой войне дал доказательство физической выносливости, энергии, верности суждений и дипломатической ловкости, которых никто не мог подозревать в столь распущенном молодом человеке. Югурта был приведен в Рим в цепях. Часть его царства была присоединена к провинции Африке; часть была отдана Бокху, часть досталась, наконец, брату Югурты. Но эта победа стоила семи лет трудов и войны (112–106 гг. до P. X.): это было слишком для такой большой империи в борьбе с таким маленьким царем. И однако, Италия была так ослаблена ужасным социальным расстройством, что немного времени спустя она казалась неспособной вынести две новые и непредвиденные опасности.

Митридат в Крыму

В понтийском царстве, до сих пор почти неизвестном римлянам, вступил на престол в 111 г. молодой, умный и честолюбивый государь по имени Митридат Евпатор, который при помощи Диофанта, ловкого грека из Синопа, сумел в немного лет заставить весь Восток удивляться себе как герою эллинизма в борьбе с варварами. Он спас греческие черноморские колонии от владычества скифов и завоевал Крым; затем, воодушевленный этим первым успехом, он постарался покорить весь восточный бассейн Черного моря, распространяя старое понтийское царство внутрь материка вплоть до Евфрата; он вступил в сношения с варварскими народностями сарматов и бастарнов, блуждавших между Дунаем и Днепром, с галльскими племенами, которые оставались в долине Дуная, с фракийцами и иллийцами.[181] Скифские цари, изгнанные из Крыма, обратились к Риму с просьбой о помощи, и в Риме уже стали обращать внимание на молодого царя.[182] Но вслед за тем новое ужасное бедствие нависло над Италией.

Кимвры и пофлагонское посольство

В 105 г. проконсул Квинт Сервилий Цепион и консул Гней Манлий Максим, оба из аристократии, были посланы для отражения нашествия кимвров и тевтонов, которым разрушение ар-вернского государства открыло путь в Галлию и которые, опустошив эту страну, угрожали теперь Италии. Но оба римские полководца были враждебны друг другу; не сумев даже в виду неприятеля прекратить свои внутренние раздоры, они оба были побеждены варварами. Тогда Митридат, уже несколько лет подготовлявший союз с вифинским царем, вторгнулся в Пафлагонию и изгнал оттуда государей, обратившихся в качестве клиентов республики к Риму с просьбой о вооруженной помощи. Митридат прибегнул тогда к средствам, уже испробованным Югуртой, и отправил в Рим посольство с порученим подкупить сенат.[183] Но в Риме отвращение, вызванное африканскими скандалами, успехи народного героя в войне с Югуртой, поражение аристократических генералов в борьбе с кимврами привлекали все общественное расположение на сторону народной партии, осыпавшей обвинениями и угрозами историческую знать Рима и уже принудившей ее признать новое избрание через три года консулом Мария, который один, по мнению народа, мог победить кимвров. На этот раз послы Митрида-та, прибывшие для подкупа римских вельмож, были встречены народными демонстрациями, возбужденными ярым демагогом, народным трибуном Луцием Апулеем Сатурнином.[184] Сенат, чтобы успокоить народ, должен был отправить на Восток миссию и поручить претору Антонию наблюдать за провинцией Киликией; последний, подкупленный понтийским золотом, не только-не принудил Митридата и Никомеда очистить Пафлагонию, но позволил им занять и Галатию.[185]

Приготовления Мария против кимвров

К счастью, благодаря народному герою лучше шли дела на севере. Кимвры и тевтоны, разбив двух консулов, не двинулись немедленно на Италию, но повернули в Галлию и Испанию. Марий имел, таким образом, время выполнить свои военные реформы. Он уничтожил манипулярный строй и различие между легионами римских граждан и когортами союзников. Он организовал легионы таким же способом, как италийские контингенты, по когортам, которые, более компактные, более тяжелые и более однообразные, чем манипулы, могли быть составлены из солдат меньшей силы, как те, что набирались из подонков населения. Он усовершенствовал оружие, копье и багаж. Он деятельно вводил новую военную службу.

Рост влияния народной партии

В то время как он подготовлял отплату, народная партия в Риме шла от триумфа к триумфу. Презирая ненависть знати, она заставляла вопреки законам избирать Мария консулом из года в год. Она заставляла возбуждать самые суровые процессы против бесчестных правителей. Жреческие коллегии, до сих пор обновляемые выбором среди небольшого числа знатных фамилий, должны были составляться по народному избранию. Все честолюбцы ухаживали за этой партией; богатые финансисты покровительствовали ей; даже умеренные консерваторы благосклонно относились к ее программе социальных и политических реформ. Считалось даже модой[186] быть сторонником аграрных законов, которые постоянно предлагались и никогда не приводились в исполнение. Многие стали надеяться, что спасение их несчастной стране даст эта партия, унаследовавшая традиции Гракхов.

Аквы Секстиевы