Средь шумного бала, случайно…

Средь шумного бала, случайно…

Балы официальные и домашние, детские праздники, вечера в лицеях и пансионах благородных девиц — на них и доводилось встречаться русскому дворянству. И это было интересно и полезно как для пожилых и людей преклонного возраста, так и для яркой, шумной и искрящейся весельем молодежи. На этих многоцветных встречах можно было заметить и людей скромного достатка, и помещиков средней руки, и весьма состоятельных персон. И все это соцветие рангов, званий и положений равнозначно кружилось в танцах, веселилось, а иногда решало или поправляло свои семейные и даже финансовые дела. Но все-таки основное, что освещало это сообщество разнообразных людей одного сословия, — это ничем не ограниченное веселье и всеохватный восторг души.

Однако если мы решим, что это радужное веселье было известно Петербургу, Москве и дюжине других городов Российской империи, то будем не правы. Во-первых, невеликость того или другого губернского или уездного городка совсем не мешала ему устраивать широкие искрометные балы в родных пенатах. А во-вторых, в русской глубинке существовали и уникальные гнезда дворянской культуры, которые ничем не уступали столичным — ни культурой, ни умением повеселиться, ни даже пространством, на котором происходили все эти представления.

«Охота к перемене мест» одолевала русского человека всегда. А потому к декабрю в Москву и другие большие города начинали прибывать дальние помещики и служивые дворяне с семьями. Хотелось хлебнуть светской (именно столичной) жизни, балов, театров, зрелищ и развлечений. Постараться истратить накопленные на сельхозпоставках деньги, прежде всего на всяческие «женские наряды и капризы». И конечно же исполнить самое сложное — умудриться обтесать провинциальных сельских красавиц дочерей и сыскать им благопристойных женихов.

А поскольку «съезд невест» происходил из многих городов и сельских усадеб, начинал ощущаться дефицит кавалеров — потенциальных женихов. Предпочтение оказывалось офицерам, а тем более — гвардейским. В этом отношении петербургские балы представляли для девиц на выданье больше шансов. Даже сам город был пронизан армейским настроем. От вида мундиров, эполет и аксельбантов и до звуков флейт, труб, раскатистой дроби барабанов и торжественной мощи военных духовых оркестров кружились девичьи головки. Именно таким, с большим вкраплением военной молодежи, и изобразил бал у князей Барятинских на своей акварели (начало 1830-х годов) Г. Г. Гагарин. Торжество было домашним, а потому присутствующие офицеры предстали не в кюлотах, чулках и башмаках, а в длинных брюках и кое-кто в вицмундирах (судя по темно-зеленому их цвету, серебряным эполетам и пуговицам, то были обер-офицеры Кавалергардского полка). И где-где, как не на балу следовало непременно шикануть некоторым отступлением от армейских канонов — излишняя затянутость («в рюмочку») мундиров, чрезмерно большие эполеты и эдакое возвышенно-щегольское состояние молодых омундиренных дворян, явившихся на первый, возможно, бал.

Но каким же внимательным к правилам ношения военной формы следовало быть, отправляясь на бал, если даже на улице молодого офицера мог ожидать нежданный камуфлет! Так, в частности в «Записках декабриста» А. Розен вспоминает: «Педантом не был никогда; хотя в одном случае можно было почитать меня таковым: всегда, во всякое время, даже в ночное, когда за полночь возвращался домой по пустынным отдаленным линиям Васильевского острова, соблюдал я строжайшую форму в одежде; шляпу треугольную носил всегда по форме поперек, хотя это часто и летом и зимой вредило глазам моим… У меня была на то другая причина: в первые годы моей службы еще в 1818 году, когда Н. М. Сипягин был начальником штаба, то он сам… и вообще генералы-щеголи или франты, а за ними и офицеры носили зеленые перчатки и шляпу с полями. Летом, в теплую погоду, отправился чрез Исаакиевский мост для прогулки; под расстегнутым мундиром виден был белый жилет, шляпа надета была с полями, а на руках зеленые перчатки, одним словом, все было против формы, по образцу тогдашнего щеголя. С Невского проспекта повернув в Малую Морскую, встретил императора Александра; я остановился, смешался, потерялся, успел только повернуть поперек шляпу. Государь заметил мое смущение, улыбнулся и, погрозив мне пальцем, прошел и не сказал ни слова. Я нанял извозчика, поскакал на квартиру и был в нерешительности, сказать ли о случившемся полковому командиру или выждать, когда сделают запрос по начальству. Я молчал, но долго с беспокойством ожидал последствий этой встречи; за такую вину переводили в армейские полки или целый месяц держали на гауптвахте под строгим арестом. Запросов в полк не было по этому случаю, и с тех пор я дал себе слово свято соблюдать форму, что и сдержал до последнего часа моей службы».

Нередко балы проводились не только в пространных залах, но и на воздухе — в парках, садах и даже на специально отведенных к тому лесных полянах. Такие балы, специально проводившиеся на природе, завершались представлениями домашних театров и, наконец, шумными веселыми гуляньями. Эта яркая праздничность хотя и связана была прежде всего еще с елизаветинскими временами, продолжала существовать и в XIX столетии.

Примечательно, что дух таких «поднебесных балов» был удивительно демократичным. Так, например, у въезда в Кусково местного жителя или путешественника встречали две пирамиды с веселыми и дружественными надписями-напутствиями:

«…веселиться как кому угодно, в доме и в саду, как для благородных, кому сие угодно, так для чужестранных и купечества и прочих всякого звания людей благопристойно одетых… гуляния продолжаются в положенные дни, то есть по воскресеньям и четвергам, а также 28 и 29 июня и 1 августа».

Что же ожидало людей в этом «кусковском раю»? Триста десятин (то есть 327 гектаров) болотистой земли было превращено в уникальное плато. Здесь появилось 15 искусственных прудов, благодаря которым здешний воздух был особенно свеж. По вечерам наплывал легкий туман. И окружающее пространство, и без того напоминавшее необыкновенные декорации, превращалось в фантастическое видение.

Многочасовые балы продолжались и ночью. Ко дворцу от пруда устремлялся прямой канал. В его устье возвышались две колонны. По вечерам на их вершинах зажигали огни, которые своим светом заливали вокруг все пространство. Бал заканчивался лишь тогда, когда последний посетитель покидал это загадочное пространство.