СЛУЧАЙНО ЖИВ ОСТАЛСЯ…
СЛУЧАЙНО ЖИВ ОСТАЛСЯ…
Когда Гитлер напал на Советский Союз, Литвинов вновь понадобился. Его стали приглашать в Кремль на встречи с иностранными дипломатами, поручили выступать по радио, писать для английской и американской печати. В конце сентября 1941 года его включили в состав советской делегации на первой встрече с англичанами и американцами. Делегацию возглавлял Молотов, в нее входили военные и несколько наркомов. Литвинов все еще оставался без должности и в списке числился как депутат Верховного Совета. Но его появление многое значило и для американцев, и для англичан. Московская конференция продолжалась несколько дней и выработала договоренность о необходимых Советскому Союзу поставках.
Максима Максимовича вновь зачислили в штат Наркомата иностранных дел и отправили в Куйбышев, куда эвакуировали весь дипломатический корпус. 9 ноября его неожиданно вызвали в Москву, назначили заместителем наркома и одновременно послом в США. Он сменил в Вашингтоне одного из своих недавних подчиненных — Константина Александровича Уманского, который много лет работал корреспондентом ТАСС в Европе, а потом руководил отделом печати в Наркомате иностранных дел. Уманский иногда переводил беседы Сталина с иностранными гостями и, понравившись вождю, получил его фотографию с надписью «Уманскому. Сталин».
В 1936 году Уманского командировали в Америку. В сорок первом он вернулся в Москву, но вскоре уехал послом в Мексику. В январе 1945 года самолет, в котором он летел, потерпел аварию. Уманский с женой погибли. А за полтора года до этого погибла его дочь — ее застрелил влюбленный в нее сын наркома авиационной промышленности Шахурина и застрелился сам…
Перед отъездом в Вашингтон Литвинова принял Сталин. Сказал, что главное — заставить Соединенные Штаты помогать Советскому Союзу и вступить в войну против Германии. Могущественная Америка с ее мощным экономическим потенциалом была надеждой Сталина. Сразу же после нападения Гитлера Англия заявила о своей солидарности с Россией, но англичане могли оказать лишь моральную поддержку, они сами воевали и тоже нуждались в помощи.
— Когда наши дела стали катастрофически плохи и Сталин хватался за любую соломинку, он отправил Литвинова в Вашингтон, — говорил Анастас Микоян. — Литвинов использовал симпатии к нему Рузвельта и других американских деятелей и, можно сказать, спас нас в тот тяжелейший момент, добившись распространения на Советский Союз закона о ленд-лизе и займа в миллиард долларов.
11 ноября Литвинов вернулся в Куйбышев, чтобы собрать вещи. После беседы с заместителем наркома иностранных дел Андреем Януарьевичем Вышинским он отправился в долгий путь. Литвинов летел в Соединенные Штаты кружным путем через Тегеран, Багдад, Калькутту, Бангкок, Сингапур, Филиппины.
Рузвельт был рад встрече с Литвиновым, он ценил советского дипломата, часто приглашал его к себе, и они подолгу беседовали один на один. Советский посол мог в любой момент напрямую обратиться к президенту США. Благодаря этому Советский Союз вскоре стал получать оружие, продовольствие и военные материалы, жизненно необходимые в те годы. Литвинов успешно завоевывал также симпатии простых американцев и убеждал американских политиков в необходимости помочь Советскому Союзу.
Но отношение к Литвинову в Москве оставалось очень плохим. Молотов его терпеть не мог. Новый нарком (цитирую по книге Феликса Чуева «140 бесед с Молотовым» — Чуев заботливо записывал все монологи Вячеслава Михайловича) так говорил о своем предшественнике:
— Литвинова держали послом в США только потому, что его знал весь мир. Человек оказался очень гнилой. Всю войну договаривались, обходя его. Литвинов был совершенно враждебным к нам. Хотя умница, прекрасный, а ему не доверяли. Он заслуживал высшую меру наказания со стороны пролетариата. Любую меру… Литвинов только случайно жив остался.
Писателю Ивану Стаднюку, еще одному поклоннику Молотова, Вячеслав Михайлович с явным сожалением сказал:
— Видите, случалось, что и миловали, хотя по тем временам надо было расстреливать…
Обидно было Вячеславу Михайловичу, что Максим Максимович умер в своей постели.
Молотов рассказал о том, что была записана беседа Литвинова с американским корреспондентом, и Литвинов откровенно сказал: с советскими руководителями у вас ничего не выйдет, они на таких позициях стоят, что не могут с вами договориться о чем-то серьезном.
— А у нас централизованная дипломатия, — говорил возмущенный своеволием посла Молотов. — Послы никакой самостоятельности не имели. И не могли иметь, потому что сложная обстановка, какую-нибудь инициативу проявить послам было невозможно. Послы были исполнителями определенных указаний…
Вячеслав Молотов считал, что только он один занимается дипломатией. Остальные должны просто исполнять его указания, не отступая ни на шаг от инструкций. Еще при Литвинове посол, полпред мог спорить с наркомом, обращаться в ЦК, к Сталину в случае несогласия. При Молотове это уже стало невозможно. Да и послы уже были такие, которым и в голову не приходило спорить с наркомом: что начальство приказало, то и правильно.
В июле 1943 года Литвинов писал Молотову из Вашингтона, что Советскому Союзу следует установить близкие отношения с президентом Рузвельтом, который расположен к более тесному сотрудничеству с Советским Союзом. Совет проигнорировали.
В начале 1943 года Литвинов говорил с обидой знакомому американскому журналисту:
— Я больше не могу быть мальчиком на побегушках. Любой сотрудник в моем посольстве может выполнять ту работу, которая поручена мне. Мне приходится только подчиняться приказам. Это невыносимо. Я возвращаюсь домой.
Максим Литвинов почти откровенно выражал несогласие с линией Молотова, и иностранные дипломаты это знали.
7 мая 1943 года, незадолго до возвращения в Москву, Литвинов побывал у заместителя Государственного секретаря США Самнера Уоллеса. Он говорил о негибкости советской системы и признался, что сам он не в состоянии общаться со Сталиным. По его словам, у Сталина в результате изолированности от внешнего мира сложилось превратное представление о Западе и он недооценивает ту роль, которую играет там общественное мнение.
В такой же тональности он беседовал и с американскими журналистами, которых хорошо знал и чьей скромности доверял. Максим Максимович только предупреждал их, что донесения американского посольства из Москвы в Вашингтон становятся известными советским должностным лицам, и просил не передавать запись бесед с ним в посольство. Записи несли непосредственно президенту Рузвельту, который внимательно их читал.
Литвинов рассказывал, что наркоматом руководят три человека — Молотов, его заместители Вышинский и Деканозов «и ни один из них не понимает ни Америки, ни Англии». Его возмущал ограниченный кругозор этой троицы. Владимир Георгиевич Деканозов, бывший посол в нацистской Германии, «сидел бок о бок с Риббентропом в течение года — и это все, что он знает о зарубежных странах».
Литвинов не выступал против создания огромной Советской империи и превращения Восточной Европы в вассалов, но он считал, что Советскому Союзу нужна поддержка американцев и англичан. А Сталин все никак не мог решить, что ему важнее: проглотить Восточную Европу или же вкушать плоды сотрудничества с Западом.
Молотов и его помощники были заинтересованы в том, чтобы выпячивать разногласия с Западом. На неуступчивость западных стран можно было свалить любые неудачи в политике. Когда Сталин получил от Соединенных Штатов все, что было можно, нужда в Литвинове отпала, и Молотов добился его возвращения в Москву.
Впрочем, есть и другое объяснение. Сталин, раздраженный очередной отсрочкой в открытии второго фронта, летом 1943 года решил демонстративно понизить уровень представительства: из США убрал Литвинова, из Англии Майского, а заменил их молодыми дипломатами — в Вашингтон поехал Андрей Андреевич Громыко, в Лондон — Федор Тарасович Гусев.
Крестьянский сын, Гусев прочитал в газете объявление о наборе в Институт дипломатических и консульских работников при НКИД, поехал в Москву и был принят. В 1937 году приступил к работе в наркомате, в июне 1939 года стал заведующим 2-м западным отделом, который ведал отношениями с Великобританией. После нападения нацистской Германии на Советский Союз Федор Гусев оказался на ключевом направлении. Но профессиональному успеху сопутствовало личное горе. Жена Гусева эвакуировалась под Казань — вместе с другими семьями сотрудников наркомата. Они оказались в очень трудных условиях, маленький сын Гусевых простудился и умер (см. журнал «Новая и новейшая история» (2005. № 4).
В июне 1942 года Федор Тарасович стал первым посланником в Канаде, установившей дипломатические отношения с СССР. Ровно через год его внезапно отозвали в Москву и объявили о переводе в Англию. Нового посла в Лондоне принял Сталин. Гусев честно сказал, что молод для такого поста — ему было тридцать семь лет.
— У нас нет других людей, — ответил Сталин. — Многие сейчас на фронте. Нам же нужно отозвать посла Майского, который слишком оправдывает действия англичан, саботирующих открытие в Европе второго фронта.
«Ошеломлен сообщением о замене Майского Гусевым, — записал в дневнике Литвинов. — Вот уж действительно не ожидал».
Британцы сталинский жест восприняли как пощечину. Английские дипломаты возмущались: «Гусев плохо знал английский, не проявлял никакой инициативы, похоже, его взяли на дипломатическую службу из колхоза или после школы НКВД».
Черчилль был раздражен, не принимал Гусева. Когда британский премьер-министр прилетел в Москву в октябре 1944 года, Сталин за обедом провозгласил тост:
— За моего лучшего друга, посла СССР в Великобритании, товарища Гусева!
Отношение англичан к Гусеву стало лучше. Премьер-министр часто с ним беседовал, высказывал свои идеи, адресуясь, разумеется, к Сталину. Именно ему премьер-министр Черчилль сказал 18 мая 1945 года:
— Одно из двух. Или мы сможем договориться о дальнейшем сотрудничестве между тремя странами, или англо-американский мир будет противостоять советскому миру, и сейчас трудно предвидеть вероятные результаты, если события будут развиваться по второму пути.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.