Начало

Начало

Большинство революционеров приводит на этот путь иррациональная жажда разрушения, ниспровержения существующего порядка. (Наблюдение о том, что «революция пожирает своих детей», появилось не на пустом месте. После победы революции ее творцы-разрушители становились смертельно опасны для нового общества в той же мере, в какой они были опасны для старого, и в целях самосохранения новой власти приходилось проводить «дезактивацию».) В то время этой жаждой разрушения были охвачены практически все образованные слои российского общества — не зря же радикальные революционные партии создавались выходцами из дворянства и интеллигенции. Но нет правил без исключений — даже в самых радикальных организациях имелись люди, которых привели в революцию другие мотивы. Один из таких — Иосиф Джугашвили.

Была у него одна черта, в общем-то характерная для грузина, но редко у кого она проявлялась так обостренно. С самого раннего детства его отличало стремление к справедливости. Когда Coco был совсем маленьким, то мечтал стать писарем, чтобы составлять людям прошения и жалобы. Потом, став постарше и поняв, что прошениями мира не изменить, решил сделаться волостным начальником, хотя бы в одной волости навести порядок и защищать обиженных. Но время шло, он все больше и больше узнавал жизнь, в которой проблемы не решались доброй волей отдельных начальников. Смириться с церковным объяснением порядков, царивших в мире людей, ему не давали молодость и пылкость натуры — казалось, что достаточно установить на земле справедливое общество, и в людях возобладают лучшие свойства души, они сами собой изменятся и заживут достойно и счастливо. (Кстати, гораздо более опытные и просвещенные люди придерживались в то время того же заблуждения, например, французский писатель Эжен Сю[3] или наш Чернышевский.) Гораздо позднее, безнадежно позднее стал ему понятен смысл слов Достоевского: «Все предусмотрели господа социалисты, только натуру человеческую недоучли». В восемнадцать лет он не читал этих слов, и даже если читал, то не услышал, а если и услышал, то не поверил. Юноше с горящими глазами казалось, что найдено универсальное лекарство от всех бед — марксизм, и это свое заблуждение он разделял с другими людьми, многие из которых были куда старше и опытнее. Иосифа привело в революцию не юношеское фрондерство, не стремление к политической карьере, не мода — а быть революционером в то время было куда как модно! — не счеты с режимом, его привело в революцию обостренное стремление к справедливости. И он, выбрав раз в жизни цель, устремился к ней с упорством горной реки, той, что пробивает себе дорогу сквозь гранитные скалы.

…Вскоре Иосиф познакомился с единомышленниками вне семинарии. Кроме ученического, он стал членом того кружка в городе, в который входил Ладо. В то время основным родом деятельности революционеров были пропаганда и самообразование, время было такое… подготовительное. В самом начале 1898 года один из его новых знакомых, Сильвестр Джибладзе, привел юношу на занятие кружка железнодорожных рабочих. Умный, обладавший незаурядным даром популяризатора и наученный премудростям проповеднической работы, которые он вовсю применял в пропагандистской практике, Coco пришелся социал-демократам ко двору и вскоре получил собственный кружок, составленный из молодых русских рабочих-железнодорожников (русские и грузины занимались отдельно по причине языкового барьера). Летом он стал членом Тифлисской организации РСДРП.

У большинства его товарищей увлечение марксизмом оказалось преходящим. Остепенившись, они отходили от «заблуждений молодости» и становились добропорядочными буржуа. Не то Иосиф: упорный и целеустремленный, свою дорогу он выбрал раз и навсегда.

Теперь, когда он определил свой жизненный путь, учеба в семинарии стала помехой, она отнимала время у революционной работы, а еще больше мешал строгий семинарский надзор. Учился он все хуже и хуже, четвертый класс закончил с одной четверкой (остальные — тройки), поведение тоже хромало, и уже в 1898 году инспектор Дмитрий Абашидзе предложил исключить Иосифа Джугашвили из семинарии. Ректорат его не поддержал, уж больно способен был юноша, авось одумается! Но тот и не думал исправляться, да и заканчивать семинарию явно не хотел — зачем ему! Экзамены за пятый класс Иосиф решил не сдавать, и летом 1899 года был отчислен из семинарии. И вот он свободен… но что теперь? Как жить, где жить, на что жить?

…В Тифлисе ему некуда было идти, и Иосиф отправился домой, в Гори. Ничего хорошего от встречи с матерью он не ждал, однако куда денешься! Действительно, прием дома ему был оказан такой, что пришлось прятаться от матери. Скрывался он за городом, в садах, куда товарищи приносили еду, а потом отправился в село Цроми, где проводил лето у отца-священника его друг Михаил Монаселидзе. Молодые люди были полны планов и надежд. Время от времени к ним наведывался Ладо, все вместе они обсуждали будущую работу в Тифлисе — как от просветительства, которое давно уже в зубах навязло, перейти наконец к делу. Зачем создавали рабочий актив — естествознание в воскресных школах изучать, что ли? Лето кончилось, и Иосиф вернулся в Тифлис. Революционной работы было предостаточно, а вот жить оказалось негде и не на что. Он ночевал у товарищей, перебивался случайными уроками. Но не имей сто рублей, а имей сто друзей — помог Вано Кецховели, который работал в Тифлисской физической обсерватории и там же жил (за этим громким названием скрывалась банальная метеорологическая станция). Он разделил с бездомным другом казенную комнату, а вскоре устроил его на работу в ту же обсерваторию. Потребности у Иосифа были очень скромные. Питался он чем придется, одежды было — только то, что на нем, так что биографы довольно легко датируют фотографии Сталина по тому, во что он на этих фотографиях одет. В первый год своего самостоятельного плавания по волнам революции он носил черную русскую блузу-косоворотку, старый коричневый плащ, русский картуз, жил, как уже говорилось, в комнатке при обсерватории, занимался пропагандой, но все чаще задавал себе вопрос: а для чего ему заниматься пропагандой? Что дальше?

…Не он один задавал себе этот вопрос. В тифлисской организации назревал раскол между «старыми» и «молодыми» эсдеками. «Старики» по-прежнему занимались просвещением рабочих и считали, что ничего другого делать пока не нужно, — эта группа во главе с Ноем Жордания впоследствии составит ядро меньшевистской организации Закавказья. «Молодые», которыми руководил Ладо Кецховели, требовали перехода к активным действиям, у них было много нерастраченных сил, однако недостаточно влияния и авторитета, чтобы настоять на своем и направить организацию по выбранному ими пути. Споры продолжались и продолжались, и вот Coco, набравшись решимости, вынес этот «верхушечный» конфликт на рассмотрение рабочих. Впрочем, этот шаг тоже никакой пользы не принес, кроме того, что у него отобрали кружок. Уж очень разные были весовые категории — «старики» создали организацию, за ними был статус руководителей, опыт работы, они держали в руках финансирование. Если бы хоть одно выступление трудящихся, хотя бы одна забастовка, чтобы стронуть эту лавину. А там пойдет…

Неугомонный Ладо все не успокаивался и добился наконец своего: 1 января 1900 года остановилась тифлисская конка. Правда, первый блин вышел комом — дирекция даже не пожелала разговаривать с забастовщиками, а просто вызвала полицию, разрешив спор арестом зачинщиков, чем стачка и закончилась. В результате тифлисская организация приобрела некий небольшой опыт забастовочной борьбы, но потеряла Ладо: полиция дозналась, что он был организатором стачки, и ему пришлось, спасаясь от преследования, срочно перебраться в Баку. И все же без первого блина не будет и прочих, лиха беда начало — забастовка состоялась!

Казалось бы, неудача рабочего выступления надолго отобьет у «молодых» охоту к активным действиям. Но это только казалось. Летом «блины» пошли один за другим: в начале июля остановилась табачная фабрика Сафарова, в конце — табачная фабрика Бозарджианца, в августе — завод Яралова и еще одна табачная фабрика, памятный Coco обувной завод Адельханова. 1 августа забастовали железнодорожные мастерские. В городе появились печатные листовки — заработала первая нелегальная типография социал-демократов.

Но и эта стачка закончилась поражением: в город ввели войска, начались массовые увольнения рабочих и аресты зачинщиков. Однако организация не была разгромлена, как перед началом стачек предрекали меньшевики, наоборот, теперь, когда рабочие увидели, что у эсдеков не скучно, она начала крепнуть. Зашевелилась и полиция. В мае 1901 года в Тифлисе прошли массовые аресты. Иосиф остался на свободе, однако решил не искушать судьбу, тем более что обыск-то у него на квартире провели, — и перешел на нелегальное положение. Теперь он был настоящим революционером, одним из первых профессиональных революционеров в России.

Зима 1901 года, первая нелегальная зима Coco, прошла относительно спокойно. Социал-демократы отдыхали от классовых боев и занимались «разбором полетов». Помимо прочего, перепуганное руководство организации после поражения стачки приказало уничтожить с таким трудом созданную типографию — теперь ее надо было организовывать заново. Так что дел хватало. Но зимний отдых не прошел даром: 1 мая 1901 года встретили во всеоружии — демонстрациями и прокламациями. Почувствовав опасный рост революционного движения, активизировалась и полиция. Аресты шли за арестами, эсдеков «снимали» слой за слоем, но обезглавить организацию не удавалось, наоборот, кровопускание шло, пожалуй, даже на пользу. «Развлекались» неположенным образом молодые радикалы, а отвечали за их дела прежние лидеры — они и шли в тюрьму, освобождая дорогу молодым, так что организация РСДРП быстро «левела» и активизировалась, а ее молодые вожаки занимали все более видные места.

Если б не аресты, Coco долго бы еще оставался пропагандистом, а так в начале ноября 1901 года он стал членом комитета тифлисской организации РСДРП и почти сразу же получил новое партийное задание — наладить работу в Батуме.