Дом

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Дом

…В эти годы в жизни Иосифа произошла еще одна, очень важная перемена. Впервые, с тех пор как он 14-летним подростком уехал из Гори, у него появился дом. Он ценил это приобретение, как только может ценить его сорокалетний человек, двадцать лет скитавшийся по чужим углам. Поэтому-то он и боролся так отчаянно со своей молодой женой — ей, только что вылетевшей из теплого родительского гнезда, хотелось работы, общественной активности, она не понимала и не могла понять, что это значит — двадцать лет по чужим углам. Иосиф мог выполнить общественные обязанности и за себя, и за нее — в обмен на то, чтобы приходить не в казенную квартиру, а домой. Надежда побунтовала, побунтовала и смирилась, не ей было противиться этой стальной воле. Тем более что дела жизни у нее не было, и даже профессии не было, так, одно стремление к эмансипации.

Нельзя сказать, чтобы обязанности хозяйки были так уж неподъемно тяжелы. Сам Сталин в личной жизни всегда был скромен до аскетизма — даже став главой государства, он по-прежнему не имел лишней рубашки или лишней пары обуви. В Гражданскую он раз и навсегда решил для себя проблему одежды, выбрав военную форму и сапоги, и только в летнюю жару на отдыхе позволял себе полотняный костюм. Но от жены он не требовал аскетизма, только косметики и духов терпеть не мог, говорил: «Зачем это? Для меня ты и так хороша!» Сказывался нравственный аскетизм — даже не грузинский, а, скорее, простонародный: красятся лишь определенные женщины и с определенной целью.

Некоторое время Надежда сама вела их небольшое хозяйство, затем в доме стала появляться прислуга: сначала кухарка, потом няня для детей, учительница, домоправительница. Семья постепенно росла. В тот же год, когда родился Василий, Алеша Сванидзе привез в Москву Якова, старшего сына Иосифа, затем в доме появился маленький Артем, ровесник Васи, в 1926 году родилась Светлана. «Я очень жалею, что связала себя опять новыми семейными узами, — писала по этому поводу Надежда Марии Сванидзе. — В наше время это не очень легко, т. к. вообще страшно много новых предрассудков, и если ты не работаешь, то уже, конечно, „баба“…»

«Бабой» Надежда быть не хотела. Она все-таки пошла работать, сначала в редакцию какого-то журнала, потом начала учиться в Промышленной академии, выбрав профессию химика по искусственному волокну. Несмотря на занятость, она находила время на занятия музыкой и французским языком. Дети видели ее редко, даже пятилетняя Светлана разговаривала с матерью не каждый день, и обращалась она с ними сурово — куда больше нотаций, чем ласки. С Василием она была мягче, со Светланой, которую обожал и баловал отец, строже.

Надежда тоже была очень скромна в том, что касалось одежды и поведения. Она сама шила себе одежду — только в последние годы брат Павел прислал ей из Берлина несколько хороших платьев. В академию ездила на трамвае, и никто из соучеников даже не знал, что она — жена Сталина.

Характер у Надежды Сергеевны оказался достаточно суровый. «Мама была скрытной и самолюбивой, — вспоминала Светлана. — Это сдерживание себя, эта страшная внутренняя самодисциплина и напряжение, это недовольство и раздражение, загоняемое внутрь, сжимавшееся внутри все сильнее и сильнее, как пружина, должны были, в конце концов, неминуемо кончиться взрывом, пружина должна была распрямиться со страшной силой».

Вспомним, как дети, прибегавшие поиграть к маленькому Coco, боялись его отца Виссариона. Дети, появлявшиеся в доме Сталина, нисколько не боялись всесильного главы государства, для них он был просто родственник и папа Светланы и Василия. Кира Политковская-Аллилуева вспоминала: «Когда меня спрашивают, боялась ли я Сталина, то я всегда отвечаю — нет! Его я не боялась. Я боялась Надежды Сергеевны. Она замораживала, казалась строгой, скрытной. Лицо неприветливое, настороженное».

Иосиф с ее характером справлялся, хотя порой ему приходилось трудно. Но они очень любили друг друга… и очень друг друга ревновали. Ну, Иосиф, восточный человек, — это понятно… Но и Надежда ревновала его безумно, по всякой мелочи и к кому угодно. «Цыганская кровь», — сказал про нее как-то Молотов. Но, насколько известно, Иосиф ни разу не дал повода упрекнуть себя в неверности. Выдумки досужих сочинителей и мемуары Хрущева не в счет, хрущевская фантазия — фейерверк, на каплю правды ведро выдумки.

…В 20-е годы быт семьи был прост. Иосиф любил свой дом и старался, когда была возможность, почаще бывать дома, а поскольку напряженнейшая работа не оставляла ему свободного времени, то он приходил вместе с товарищами, и они устраивали неофициальное заседание Политбюро за тем же столом, за которым обычно обедали. На этом же столе стояла кастрюля со щами и тарелки — кто хотел есть, наливал себе и, «не отходя от производства», обедал. В прихожей стояла кадка с солеными огурцами — хозяин дома вообще любил простую пищу: щи, вареную картошку, огурцы… Дети радовались, когда дома были гости, — можно вкусно поесть. Повариха Матрена ругала Иосифа, что не вовремя ест, поздно ложится спать. Иной раз маленькая Светланка, за что-нибудь рассердившись на отца, говорила, что будет на него жаловаться. «Кому же ты будешь жаловаться?» — спрашивал тот. «Повару!» Повар с тех самых пор был грозной фигурой — кто еще, кроме Матрены, повышал голос на Сталина?

Вскоре у них появилась и дача — бывший дом бакинского нефтепромышленника Зубалова, он так и назывался — Зубалово, по имени бывшего владельца. В те дни, когда он выбирался на дачу, Иосиф занимался домом, как любимой игрушкой. Лес вокруг дома расчистили, сад засадили фруктовыми деревьями, ягодными кустами, развели домашнюю птицу, и не каких-нибудь там банальных кур, а фазанов, цесарок, индюшек, устроили пасеку, в крохотном пруду завели уток. Хозяин дома по мере сил принимал во всем этом самое деятельное участие. Надежда не очень интересовалась хозяйством, разве что развела сирень и жасмин возле дома.

Как бы ни относилась мать Надежды к зятю, однако старшие Аллилуевы тоже жили в Зубалово. Светлана вспоминает, что дедушка называл отца на «ты», бабушка — на «вы», а он обращался к ним очень почтительно. Приезжали и другие родственники — Анна Сергеевна с мужем, братья с женами, с детьми.

В Зубалово, как и в кремлевской квартире, не переводились гости — вне работы Иосиф был общительным и веселым человеком. Наконец-то он мог позволить себе приглашать гостей! Особенно он любил петь песни — русские, украинские. Пели вместе, любили петь и квартетом, на четыре голоса — Сталин, Михайлов, Ворошилов и Молотов. У Сталина был второй тенор. Он был очень музыкален, имел отличный слух и хороший, чистый голос — не зря же еще в училище считался одним из первых по церковному пению…

Одним из неизменных членов этой компании был Молотов. Как-то Феликс Чуев его спросил:

« — Какой Сталин был в общении?

— Простой, очень, очень хороший, компанейский человек. Был хороший товарищ. Его я знаю хорошо.

— Шампанское любил?

— Да, он шампанское любил. Это его любимое вино. Он с шампанского начинал… Он мало пил вино, предпочитал коньяк понемногу. С чаем…

…Сталин много не пил, а других втягивал здорово. Видимо, считал нужным проверить людей, чтоб немножко свободней говорили. А сам он любил выпить, но умеренно. Редко напивался, но бывало, бывало… Выпивши, был веселый, обязательно заводил патефон. Ставил всякие штуки. Много пластинок было. Во-первых, русские народные песни очень любил, потом некоторые комические вещи ставил, грузинские песни… очень хорошие пластинки»…

Дети от их брака с Надеждой были еще маленькие, зато Яков доставлял немало хлопот. Иосиф его совершенно не знал, и сын ему не очень-то нравился. Надежда, как могла, пыталась воспитывать пасынка, но неудивительно, что мачеха, которая была всего на семь лет старше, не имела особого авторитета в глазах подростка. С отцом отношения тоже складывались непросто. Иосифа сердило у сына, как писала Надежда свекрови, «отсутствие всякого интереса и всякой цели». Этого он ни в ком не терпел.

Светлане сводный брат нравился — может быть, в противовес родному, которого она не любила. «…Он был глубоко мирный человек, — пишет она. — Мягкий, немного медлительный, очень спокойный, но внутренне твердый и убежденный. Он был похож на отца миндалевидным, кавказским разрезом глаз, и больше ничем… Больше он походил на свою мать… Очевидно, и характер достался ему от нее — он не был ни честолюбив, ни властолюбив, ни резок, ни одержим. Не было в нем противоречивых качеств, взаимоисключающих стремлений, не было в нем и каких-либо блестящих способностей. Он был скромен, прост, очень трудолюбив и трудоспособен и очаровательно спокоен».

Яков очень рано женился — на однокласснице. Вскоре у них родилась девочка, которая умерла в раннем детстве. Иосиф не помогал сыну — раз ты женился, значит, считаешь себя мужчиной, а мужчина должен кормить семью. (Кстати, к Василию впоследствии он относился точно так же, а деньгами помогал лишь Светлане, в те периоды, когда та жила одна, без мужа.) Первый брак Якова был неудачным, он пытался даже застрелиться, но только ранил себя. Иосиф отнесся к его попытке презрительно: мол, даже застрелиться и то не сумел. Надежде он написал: «Передай Яше от меня, что он поступил как хулиган и шантажист, с которым у меня нет и не может быть больше ничего общего. Пусть живет, где хочет и с кем хочет». Яков уехал в Ленинград, стал жить в семье Аллилуевых, затем, разойдясь с женой, поступил в Московский институт инженеров транспорта. После неудачного первого брака он долго не женился. Уже в середине 30-х годов в Урюпинске, у родственников Аллилуевых, он познакомился с Ольгой Голышевой, которая в январе 1936 года родила от него сына Евгения. Однако это была просто интрижка, он очень скоро забыл свою мимолетную любовь, и уже за месяц до рождения ребенка женился на другой женщине — Юлии Мельцер. Отец и от этого брака не пришел в восторг. Юля, на год старше Якова, была родом из Одессы, в молодости танцевала в кафешантане, была уже не то дважды, не то трижды, не то даже четыре раза замужем. Впрочем, как и в первый раз, Яков с отцом не советовался. В 1938 году у них родилась дочь Галина.

Яков в конце концов помирился с отцом, однако душевной близости между ними так и не возникло. Однако ни о какой ненависти или антагонизме речи не было, Яков до самой смерти глубоко уважал отца — другое дело, что люди они были уж очень разные…

…И все же, наверное, это было самое счастливое время в жизни Иосифа — несмотря на все семейные проблемы, на огромное количество работы, на напряжение борьбы. Конечно, в стране была хроническая чрезвычайная ситуация, да и дома не всегда было мирно и не все радовало, но это было хорошее время, потому что потом наступило плохое…

…Что там вышло с тем праздником, так толком и неизвестно. После демонстрации в честь 15-й годовщины Октябрьской революции все члены Политбюро с женами пошли ужинать к Ворошилову, у которого была большая квартира в Кремле. Надежда, против обыкновения, надела вечернее платье, одно из тех, что прислал брат из Германии, — черное, затканное розами, приколола к волосам чайную розу. Она явно была в хорошем настроении. Что-то потом произошло, но что? Рассказывают самые разные вещи. Вроде бы подвыпивший Сталин крикнул Надежде: «Эй ты, пей!», на что та ответила: «Я тебе не „эй“, встала и ушла. Или же он кинул в нее коркой апельсина, а может быть, сказал какую-то колкость. Вроде бы он бросил хлебный шарик в жену Егорова, и это можно было расценить как заигрывание. Инцидент был настолько мелким, что все рассказывают разное — никому ничего толком не запомнилось.

В общем, на что бы ни обиделась Надежда, но она встала и вышла из-за стола. Следом вышла ее подруга, жена Молотова Полина Жемчужина. Они долго ходили вместе, и Надежда жаловалась Полине на Иосифа. Та потом рассказала об этом разговоре мужу, и спустя много лет Молотов вспоминал: «Они гуляли по Кремлю, это было поздно ночью, и она жаловалась моей жене, что вот то ей не нравилось, это не нравилось. Про эту парикмахершу… Почему он вечером так заигрывал… А было просто так, немножко выпил, шутка. Ничего особенного, но на нее подействовало. Она очень ревновала его. Цыганская кровь…» Наверное, она ждала, что муж будет искать ее, утешать — и не дождалась, а это очень обидно…

Иосиф же не придал особого значения случившейся размолвке — просто, вернувшись домой, лег спать. Обычно он работал до поздней ночи и поэтому вставал поздно. Рано утром Каролина Васильевна Тиль, экономка, которая будила Надежду по утрам, страшно перепуганная, прибежала в детскую звать няню. Надежда лежала возле кровати, в вечернем платье, вся в крови, в руке — крохотный дамский пистолетик «вальтер», который подарил ей брат Павел. Женщины положили ее на кровать и стали думать, что делать дальше. Разбудить Иосифа у них не хватило духу. Позвонили самым близким друзьям — Полине Жемчужиной, крестному Надежды Авелю Енукидзе. Потом пришли Молотов, Ворошилов. Наконец проснулся Иосиф, вышел в столовую, удивленно взглянул на собравшихся. «Иосиф, Нади больше нет с нами», — сказал ему кто-то из них…

Никакой записки, никакого объяснения Надежда не оставила. Почему она так поступила? У нее и всегда был неуравновешенный характер, а в то время она переживала еще и какой-то душевный кризис. «Аллилуева была, по-моему, немножко психопаткой в это время», — говорил Молотов. Есть свидетельства о том, что она была больна, что страдала депрессиями и головными болями, а в 1930 году даже ездила в Германию консультироваться у невропатологов. Врачи предписали ей полный покой и запретили работать, но как же можно без работы! Учеба изматывала, чтобы подбодрить себя, она принимала кофеин, о чем Иосифу не рассказывала, иначе с учебой было бы сразу покончено.

Как раз в то время у Надежды был приступ депрессии. К ней приехала в гости гимназическая подруга, и они разговаривали в комнате Светланы, а няня, конечно же, все слышала. Надежда все время повторяла, что все надоело, опостылело, ничто не радует. Подруга удивлялась: «Ну а дети?» «И дети тоже», — отвечала та.

Наконец, по линии матери у нее была плохая наследственность. Светлана в своей книге упоминает, что у сестер ее бабушки была склонность к шизофрении. Впоследствии заболела психически сестра Надежды Анна, еще в молодости сошел с ума их брат Федор. Так что не все так просто — муж обидел, жена застрелилась…

…С Иосифом творилось такое, что его боялись оставлять одного. Он говорил, что не хочет больше жить. Главное, он не мог понять — почему? За что? «Разве я не любил и не уважал ее? — спрашивал он семейных. — Неужели так важно, что я не мог пойти с ней лишний раз в театр, в кино? Неужели это важно?»

Семейная легенда Аллилуевых гласит, что на гражданской панихиде Иосиф оттолкнул от себя гроб и проговорил: «Она ушла, как враг!» Выходя из зала и заметив Авеля Енукидзе, он сказал: «Ты ее крестил, ты ее и хорони», — и на похороны не пошел. Но это легенда. Молотов, на правах близкого человека, все эти дни был рядом со Сталиным, и он рассказывал иное. «Помню хорошо. Сталин подошел к гробу в момент прощания перед похоронами — слезы на глазах. И сказал очень так грустно: „Не уберег“. Я это слышал и это запомнил: „Не уберег“. И на похоронах он был, как положено…

Сильная натура переборола горе, но от этого удара Иосиф так и не оправился. Часто по ночам, когда никто его не видел, приезжал на могилу, долго сидел в беседке, курил, о чем-то думал… Уже через достаточно большой срок, в мае 1935 года, когда семья как-то раз собралась вместе, Иосиф в разговоре сказал: «Как это Надя, так осуждавшая Яшу за этот его поступок, могла сама застрелиться?.. Очень она плохо сделала, она искалечила меня». Сашико вставила реплику — как она могла оставить детей? «Что дети, они забыли ее через несколько дней, а она меня искалечила на всю жизнь!»…

…После смерти жены Иосиф сменил квартиру в Кремле — жить на старой было выше его сил. Но и в новой он прожил недолго, а начал строить дачу в Кунцево, куда и переехал в 1934 году. Теперь он приезжал в кремлевскую квартиру только обедать, и то потому, что там оставались дети, а жил на «ближней» даче. Это был одноэтажный дом из семи комнат. Вокруг дачи рос густой еловый лес, но тихо там не было — неподалеку пролегало шоссе, с другой стороны — Киевская товарная станция, с третьей — деревня с гармошками, песнями и сочным вечерним матерком.

Несмотря на то что в доме было семь комнат, Иосиф все равно, по старой привычке, жил в одной. В ней стоял стол, заваленный бумагами, книгами, газетами. Тут же он спал на диване. На краешке этого же большого стола ел, если не было гостей. Стены украшали репродукции из «Огонька». Едва ли не то что у глав других государств, но даже у секретарей их секретарей были такие неказистые резиденции.

Позднее к даче пристроили второй этаж, но туда никогда никто не заходил. Гостей он принимал в зале, где стоял большой стол, кресла и диваны: диваны вообще были слабостью Сталина — восточный человек! Сад был ухожен, всюду расставлены беседки, где он в хорошую погоду работал и даже принимал гостей. Но роскоши на даче никакой не водилось, кроме зала, однако зал был не жилым, а скорее присутственным помещением, поскольку обеды у Сталина по-прежнему были неофициальными заседаниями Политбюро.

Эта непритязательная резиденция и стала его домом на ближайшие двадцать лет. В кремлевской квартире оставались дети…

…Дети не забыли мать, как говорил Иосиф. Светлана была слишком мала, она не осознала утраты, почувствовав только, что дом развалился. Собственно, воспитывала ее няня, мать девочка видела редко, а няня осталась при ней. А вот с Василием творилось неладное. Он очень любил мать и тяжело воспринял потерю, тем более что отец обожал и ласкал дочь, а с сыновьями обращался сурово. Смерть Надежды надломила его, мальчик озлобился, вымещая свою утрату на всем мире и, ожесточенный несчастьем, стал совершенно неуправляемым. Единственный человек, который имел для него значение, был отец, но у Иосифа не было времени заниматься воспитанием детей. Светлану воспитывала няня, а Василия — охрана.

«Тов. Ефимов! — пишет Сталин в сентябре 1933 года коменданту дачи в Зубалово. — Няня и Светлана вернулись в Москву. Светлану надо немедля определить в школу, иначе она одичает вконец. Прошу вас и Паукера устроить ее в школу. Посоветуйтесь оба с няней, Каролиной Васильевной, и определите, в какую школу устроить… Следите хорошенько, чтобы Вася не безобразничал. Не давайте волю Васе и будьте с ним строги. Если Вася не будет слушаться няни или будет ее обижать, возьмите его в шоры… Держите Васю подальше от Анны Сергеевны (Аллилуевой. — Е.П.), она развращает его вредными и опасными уступками».

Охранник Паукер нашел для Василия новую школу, лучше старой, а для Светланы — учительницу. Комендант Ефимов давал подробные отчеты Власику о его успеваемости и поведении (после смерти Надежды на плечи начальника охраны легли все бытовые заботы), тот информирует Сталина. Почему-то в письмах ничего не говорится об Артеме, то ли он в то время жил с матерью, то ли был совершенно беспроблемным ребенком.

В 1935 году Мария Сванидзе записывала в дневнике: «За ужином говорили о Васе. Он учится плохо. Иосиф дал ему 2 мес. на исправление и пригрозил прогнать из дому и взять на воспитание троих вместо него способных парней… Конечно, Васю надо привести в порядок. Он зачванился тем, что сын великого человека, и, почивая на лаврах отца, жутко ведет себя с окружающими. Светлану отец считает менее способной, но сознающей свои обязанности. Обоих он считает холодными, ни к кому не привязанными, преступно скоро забывшими мать. Очень неровными в отношении их окружающих…»

Василий действительно тихим и послушным был только при отце. Без него он вел себя как настоящий «советский принц», а окружающие всячески ему потакали: родственники жалели сироту, в школе он был неприкосновенен. Один только раз молодой учитель решился написать Сталину и получил в ответ письмо.

«Преподавателю т. Мартышину.

Ваше письмо о художествах Василия Сталина получил. Спасибо за письмо. Отвечаю с большим опозданием ввиду перегруженности работой. Прошу извинения. Василий — избалованный юноша средних способностей, дикаренок («тип скифа!»), не всегда правдив, любит шантажировать слабеньких (руководителей), нередко нахал, со слабой, или вернее — неорганизованной волей.

Его избаловали всякие «кумы» и «кумушки», то и дело подчеркивающие, что он «сын Сталина».

Я рад, что в Вашем лице нашелся хоть один уважающий себя преподаватель, который поступает с Василием, как со всеми, и требует от нахала подчинения общему режиму в школе. Василия портят директора, вроде упомянутого Вами, люди-тряпки, которым не место в школе, и если наглец Василий не успел еще погубить себя, то это потому, что существуют в нашей стране кое-какие преподаватели, которые не дают спуску капризному барчуку.

Мой совет: требовать построже от Василия и не бояться фальшивых, шантажистских угроз капризника насчет «самоубийства». Будете иметь в этом мою поддержку.

К сожалению, сам я не имею возможности возиться с Василием. Но обещаю время от времени брать его за шиворот.

Привет! И. Сталин».

Возмущенный поведением сына, Иосиф демонстративно отдалился от Василия — для мальчика это было худшим наказанием. Вскоре тот же педагог пишет: «Прошу извинить за навязчивость, но я не могу скрыть от Вас одного наблюдения, а именно: Василий болезненно переживает ту неприятность, которую он Вам причинил, Вам, которого он искренне любит и к которому его влечет. Однажды в разговоре со мной о его самочувствии Василий заявил мне, что готов сделать все, чтобы восстановить Ваше доверие, чтобы быть ближе к Вам».

Со Светланой все было несколько иначе. Если с Яковом и Василием Иосиф был строг, как мужчина с мужчинами, то к девочке он относился очень нежно. «Отец меня вечно носил на руках, — вспоминала Светлана, — любил громко и сочно целовать, называть ласковыми словами — „воробушка“, „мушка“. Однажды я прорезала новую скатерть ножницами. Боже мой, как больно отшлепала меня мама по рукам! Я так ревела, что пришел отец, взял меня на руки, утешал, целовал и кое-как успокоил… Несколько раз он так же спасал меня от банок и горчичников — он не переносил детского плача и крика. Мама же была неумолима и сердилась на него за „баловство“.

Сохранилась переписка Иосифа с дочерью. У них была игра: он был «секретаришка», а она — «Сетанка-хозяйка», писала ему «приказы». «Приказываю взять меня в кино!» Раз приказано — надо выполнять…

Они писали друг другу трогательные нежные письма. «Сетанке-хозяйке. Ты, наверное, забыла папку. Потому-то и не пишешь ему. Как твое здоровье? Не хвораешь ли? Напиши, как проводишь время? Лельку не встречала? Куклы живы? Я думал, что скоро пришлешь приказ, а приказа нет как нет. Не хорошо, ты обижаешь папку».

Потом, уже когда он переехал в Кунцево, то все равно продолжал обедать в кремлевской квартире — из-за Светланы. Он приходил, звал ее: «Хозяйка!» Девочка мчалась в столовую, садилась справа от отца и сидела, пока не начинали слипаться глаза, поскольку эти трапезы только назывались обедами, а на самом деле по времени скорее тянули на ужины. Сидели за столом долго, были гости, за обедом, по традиции, решалось множество дел, так что и Светлана была некоторым образом причастна к управлению государством. Когда глаза уже совсем закрывались, она шла спать. Перед тем как уехать на дачу, отец всегда заходил поцеловать дочку.

В сущности, дома у детей не было. Сталин после смерти Надежды так и не женился, сам он тоже, конечно, воспитателем не был. Девочку воспитывали няня, домоправительница, учительница, Василия — охранники, шоферы кремлевского гаража, где он пропадал в свободное время. Но тут уж ничего не поделаешь, отец не имел возможности не то что посвятить себя детям, а даже уделять им самое минимальное внимание. «Он был плохим, невнимательным сыном, мужем и отцом», — напишет позднее Светлана. А как могло быть иначе? Слишком огромная ноша лежала на его плечах…