Глава III . ГДЕ НАЧАЛО ТОГО КОНЦА, КОТОРЫМ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ НАЧАЛО» [239]
Глава III. ГДЕ НАЧАЛО ТОГО КОНЦА, КОТОРЫМ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ НАЧАЛО»[239]
Война — это по большей части каталог грубых ошибок.
У. Черчилль
К глубокому сожалению, трагедия 22 июня 1941 г. действительно была неизбежна. Потому как была обреченно предрешена, а следовательно — неминуема!
Однако, и хочу подчеркнуть это особо, отнюдь не потому, что-де гитлерюги, видите ли, лучше работали да глубже думали, в чем Жуков до конца своей жизни пытался всех убедить, в т. ч. и особенно с помощью далеко не во всем хорошо разбиравшегося «властителя дум» того поколения — писателя К. Симонова[240].
Если бы герры генералы на самом деле глубже думали, то не полезли бы со своим тевтонским мечом на Русь! Уж сколько веков известно, что «кто придет на Русь с мечом — от меча и погибнет!»
Да и о каком глубоком уме германских генералов можно говорить, если даже предупреждение «железного канцлера»— Бисмарка — о том, что «на Востоке врага нет!» даже для его правнука — графа фон Эйзинделя, офицера люфтваффе, — и то оказалось не впрок! Граф прозрел» лишь тогда, когда угодил в советский плен[241].
О каком уме германских генералов можно говорить, если даже столь почитаемое военными всего мира «светило», как Клаузевиц, и то оказалось не указ! Еще в первой трети ХIХ в. Клаузевиц предупреждал, что «Россия не такая страна, которую можно действительно завоевать, т. е. оккупировать; по крайней мере этого нельзя сделать… силами современных европейских государств…»[242]
Обладай герры генералы хоть капелькой подлинного стратегического ума, им хватило бы и одного арифметического действия, чтобы понять, насколько были правы Клаузевиц и Бисмарк!
Ведь бескрайние просторы России, как в «царской водке», «растворят» любую армию, сколь бы многомиллионной она ни была! Ибо любого незваного «гостя» Русь так «обнимет» в своих «тяжелых нежных лапах», что «хрустнет скелет кичливого врага»![243]
Объективности ради обязан сказать, что червю сомнений однажды удалось, казалось бы, преодолеть столь мощное препятствие, как твердолобость тевтонского стратегического мышления. Незадолго до нападения на СССР на вдрызг окоричневевшие мозги герров генералов вроде как озарение снизошло, которое в их же изложении звучит так: «В результате штабных учений отдельных армейских групп выявились новые проблемы: проблема обширных пространств и проблема людских ресурсов. По мере продвижения армий вглубь России первоначальный фронт в 1300 миль (2410 км. — А. М.) должен был растянуться до 2500 миль (т. е. почти до 5000 км. — А. М.)…»
Но, увы! Для того чтобы червь сомнений навсегда поселился в тевтонском черепе, понадобились меткая пуля простого советского солдата, Великое 9 Мая 1945 года и отличная пеньковая веревка (кстати, из России) Нюрнбергского трибунала.
Предостерегая сторонников нападения на Россию, Бисмарк всегда подчеркивал, что «об этом можно была бы спорить в том случае, если бы такая война действительно могла привести к тому, что Россия была бы разгромлена.
Но подобный результат даже и после самых блестящих побед лежит вне всякого вероятия. Даже самый благоприятный исход войны никогда не приведет к разложению основной силы России, которая зиждется на миллионах собственно русских…
Эти последние, даже если их расчленить международными трактатами, так же быстро вновь соединятся друг с другом, как частицы разрезаемого кусочка ртути.
Это неразрушимое государство русской нации, сильное своим климатом, своими пространствами и ограниченностью потребностей…»[244]
Уж это-то образованные герры генералы могли бы хоть как-то уразуметь?!
Но в то же время трагедии 22 июня нельзя было избежать потому, что такая страна, как Россия, как отмечал Кваузевиц, пускай и временно, но «может быть побеждена лишь собственной слабостью»[245].
Но слабостью не в количестве войск, пушек, танков, самолетов и т. п., чего даже при условии реально имевшегося перед войной отставания (но не безнадежного!) в уровне и масштабах охвата технической цивилизацией, все-таки хватало, а по отдельным параметрам — даже и со значительным перевесом над вермахтом. Во всяком случае для успешного отражения и сдерживания первого и самого мощного удара вермахта — вполне хватило бы.
К примеру, 99-я стрелковая дивизия полковника Н. И. Дементьева трижды выбивала гитлерюг из пограничного Перемышля только 28 июня, когда агрессоры уже были и в Даугавпилсе, и в Минске, эта дивизия отошла своего рубежа на берегу пограничной реки Сан…
Если, например, при тех немыслимо наитяжелейших условиях всего за три недели боев наши войска с успехом отправили «на свидание» с самим рыжебородым Ф. Барбароссой 100 тысяч германских бандитов, что практически столько же (даже чуть больше), сколько вермахт потерял за первые два года Второй мировой войны, то нетрудно подсчитать, что за оставшиеся до конца 1941 г. 24 недели по этому же «адресу» отправился бы как минимум еще примерно миллион тевтонских негодяев! Кстати говоря, примерно так оно и вышло[246].
Если, например, только за один день — 22 июня 1941 г.— противотанковая артиллерийская бригада будущего маршала, а тогда полковника Москаленко уничтожила 42 вражеских танка, а всего до 70 единиц техники, т. е. танков, танкеток, бронеавтомашин, автомашин и мотоциклов[247], то нетрудно подсчитать, что за оставшиеся 189 дней до конца 1941 г. одна только эта часть РККА пустила бы на металлолом одних только танков 7938 шт., что было бы без малого в два раза больше, чем Гитлер выделил для вторжения — всего-то 4171 танк и штурмовых орудий! А всего 132 300 единиц гитлеровской техники! А если учесть, что таких бригад перед войной было создано десять (правда, в основном на бумаге), то, сами понимаете, что урон, который гитлерюги понесли бы только от них, составил бы 132 300 единиц наземной техники! А это уже примерно 20% количества всей техники вермахта при вторжении!
Если, например, только за один самый тяжелый день — 22 июня 1941 г. — 28-я танковая дивизия под командованием полковника И. Черняховского без особого труда передавила целый моторизованный полк фашистских негодяев[248], то нетрудно же подсчитать, что, продолжи она в том же духе, на счету одной только этой дивизии к концу 1941 г. было бы около 200 механизированных полков вермахта, отправленных к «гансовой матери»!
Если, например, только за первые 26 дней гитлеровской агрессии — к 19 июля 1941 г. — люфтваффе потеряли сбитыми 1300 самолетов, т. е. в среднем по 50 «стервятников» в день[249], то для сосредоточенных в западных приграничных округах 10 743 боевых самолетов, ежели б все по уму-то, уже через день-другой после начала агрессии попросту не нашлась бы боевой работы — Адольф-то выделил всего 4846 самолетов.
Та есть, коли при тех немыслимо жутких потерях авиации в первый же день агрессии — 1489 самолетов уничтожены на земле, 322 сбиты в воздушных боях[250] — так называемыми «старенькими» самолетами наносили такой мощный, дотоле вообще неведомый гитлеровским бандитам урон, то ведь совершенно же очевидно, что у РККА было вполне достаточно сил, чтобы размолотить вермахт в пыль еще тогда, в 1941 г.
Особенно если, например, учесть, что даже в тех немыслимо наитяжелейших условиях, обладая всего-то старенькими танками типа БТ, на коих аж двое суток добирался до боевого соприкосновения с агрессором командир 9-го мехкорпуса КОВО, в очень скором будущем поистине великий полководец К. К. Рокоссовский, уже через день боев запрашивал разрешение идти на Варшаву![251]
То есть совершенно ясно, что и сил, и решимости со всей суровостью покарать наглого агрессора, и мужества, и доблести нашим войскам хватало, даже невзирая на многочисленные и хорошо известные негативные издержки подготовки к отпору врагу.
Мало кому известно, что, например, подлинный отсчет выдающимся поистине беспрецедентным в своем фантастическом героизме и мужестве подвигам, в частности наших летчиков, необходимо вести начиная с 15-й минуты агрессии гитлеровской Германии. Ровно в 4 часа 15мын 22 июня 1941 г. командир 124-го истребительного полка младший лейтенант Д. С Кокорев совершил самый первый в той страшной войне воздушный таран — был уничтожен германский самолет «Дорнье-215».
В 4 часа 25 мин. летчик с великой русской фамилией И. И. Иванов повторил этот подвиг. Через час после самого первого тарана — в 5 часов 15 мин. летчик Л. Г. Бутелин утроил счет таранов. В 10 часов утра 22 июня летчик П. С. Рябцев совершил четвертый таран. А перечень летчиков, которые совершили таран прямо в первые же часы агрессии, таков: Д. С. Кокорев, И. И. Иванов, Л. Г. Бутелин, П. С. Рябцев, А. И. Мокляк, С. М. Гудитов, В. С. Лобода, А. С. Данилов, Е. М. Панфилов…
А 12 сентября 1941 г. впервые и мире воздушный таран был осуществлен женщиной — светлой памяти мужественной защитницей своей Родины, командиром 5-й эскадрильи 135-го ближнебомбардировочного авиаполка старшим лейтенантом Екатериной Ивановной Зеленко, с мая 1990 г. Героем Советского Союза (посмертно). Высшей награды она была удостоена столь поздно лишь по той причине, что даже командование 135-го ББАП просто не знало о ее подвиге, что, увы, для 1941 г. было более чем характерно…
Вечная им слава! И да простят автора те безвестные герои-летчики, чьи славные имена не указаны в этом списке, — возможно, нам еще не все известно о первых мгновение той войны.
Однако коленопреклоненно склоняя голову перед их беспримерными подвигами, я не могу не задать отцам-командирам того времени один, возможно, до остервенения неприятный вопрос: почему уже на 15-й минуте агрессии даже командир истребительного полка оказался вынужденным ради защиты своей Родины идти на таран?!
Ведь боезапаса на истребителях того времени должно было хватить как минимум на полчаса даже самого жаркого боя!
Что же сей факт должен означать — что даже на истребителе командира полка не был установлен боезапас?!
Увы, как правило, это было так, а то и того хуже, в чем еще с горечью убедимся. Лет пятнадцать тому назад автору довелось беседовать с одним стариком в Тверской области. Сам он был выходец из Белоруссии, из одного из приграничных районов. Войну встретил в возрасте 20лет и все хорошо помнил. Хорошенько помянув всех павших в войне — дело происходило 9 мая 1990 г.,— старик со слезами на глазах рассказал, что с расположенного вблизи их деревни приграничного аэродрома летчики не могли даже взлететь — в баках их самолетов была вода!
Так вот, кто бы объяснил, как могло произойти такое, что Сталин за 4 дня предупреждает все войска о предстоящем нападении, требует приведения их в боевую готовность, а там, извините, бардак — на истребителях приграничного базирования не установлен боезапас, а в их баках — вода?!
Ну а кто бы вразумительно объяснил также невообразимо вопиющий факт: почему у призванной оборонять северные подступы к Минску 100-й стрелковой дивизии генерал-майора Н. Н. Руссиянова уже на второй день войны была изъята вся артиллерия, вплоть до батальонной включительно, и передана на другой, менее важный участок фронта, откуда ее удалось вернуть лишь к исходу 27 июня, когда в сущности участь Минска была решена?!
Да, дивизия Руссиянова даже в безоружном состоянии исключительно достойно встретила лютого врага — три дня (без артиллерии три дня!) удерживала свой рубеж обороны и жгла и жгла коктейлем Молотова танки врага, уничтожив полк мотопехоты, разгромила (в ночном бою!) штаб 25-го танкового полка 39-го танкового корпуса вермахта. Однако же, кто бы и в самом-то деле вразумительно объяснил, почему на второй же день войны именно у этой дивизии изъяли всю, включая даже батальонную, артиллерию?! Ведь она же должна была оборонять столицу Белоруссии — Минск — с севера!
Объяснения этому даются странные: мол, из-за неразберихи первых дней войны, как указывает, например, М. Солонин (22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война? М., 2005. С. 480).
Нет, дорогой коллега, неразберихой тут и не пахнет, хотя она и в самом-то деле имела место! Изъятие всей без исключения артиллерии у дивизии, призванной оборонять столицу Союзной Республики, — это откровенное преступление перед Родиной, которое было совершено по приказу сверху! Ибо в условиях войны изъять всю без остатка артиллерию у дивизии, поставленной в оборону столицы Союзной Республики, могли только по приказу командующего Западным фронтом генерала Павлова и командующего армией, в которую входила дивизия Руссиянова. Следовательно, изъяли сознательно, лишь подделавшись под неразбериху. Неужто следует предполагать, что командующие фронтом и армией не понимали, у кого они изымают всю артиллерию? Это начисто исключено!
Так что не о неразберихе следует толковать, хотя, подчеркиваю, никто ее факт и не отрицает, а, к глубокому сожалению, придется еще раз вспомнить, что гитлерюги запланировали взятие Минска на 5-й день агрессии еще в конце 1936 г. и, сохранив и даже подтвердив этот график накануне агрессии, с немецкой же пунктуальностью взяли Минск к исходу 5-го — началу 6-го дня агрессии? Да, говорить об этом до остервенения не приятно, но другого выхода просто нет — факты никак не складываются хотя бы по смягченному варианту! Речь идет действительно о предательстве. Вот почему Павлов был расстрелян с мотивировкой «за создание противнику возможности для прорыва фронта Красный Армии», а дивизия Руссиянова с 18 сентября 1941 г. стала одной из трех самых первых гвардейских дивизий в нашей армии.
Разгром западной группировки РККА состоялся лишь потому, что «собственной слабостью» Красной Армии да и всей системы обороны на западных границах прежде всего явился тот самый план, о котором К. К. Рокоссовский без каких-либо обиняков прямо сказал, что «если он и имелся, то явно не соответствовал сложившейся к началу войны обстановке, что и повлекло за собой тяжелое поражение наших войск в начальный период войны». Не говоря уже об иных, резко усугублявших и отягощавших указанное обстоятельство причинах…
Вооруженные силы — структура сугубо иерархическая, и если планирование высшего командования не соответствовало сложившейся к началу войны обстановке, то то же самое творилось и в округах, и в конкретных армиях. И действительно, «основным недостатком окружного и армейского плана (обороны.— А. М.) являлась их нереальность»[252].
Так что теперь поневоле придется уразуметь небеспочвенность свирепости подхода партийной и военной цензуры СССР, вырезавшей все подобные места из рукописи на редкость порядочной книги прославленного маршала Победы К. К. Рокоссовского под скромным названием «Солдатский долг» — уж слишком неудобны были такие слова великого полководца даже для приглушенного антисталинизма конца 60-х — начала 70-х гг. прошлого века.
Потому как за общегосударственный план обороны непосредственную ответственность несли нарком обороны маршал С. К. Тимошенко и начальник Генерального штаба генерал армии Г. К. Жуков — на них же соответственно и в конечном счете лежала ответственность за нереальность окружных и армейских планов.
Кстати говоря, не исключено, что на мысль о необходимости купирования подобных мест в рукописи книги Рокоссовского цензуру «навел» непосредственно Жуков (или связанные с ним лица). Выступил же он «цензором» в отношении статьи Василевского, которая в результате так и не была опубликована — об этом говорилось еще в первой главе. А в рукописи своих мемуаров Рокоссовский «прямой наводкой» бил и по нему, Жукову, в т. ч. и как по начальнику Генштаба перед войной. Ведь не сам же М. А. Суслов — второй человек в брежневском Политбюро и «серый кардинал» всей КПСС редактировал рукопись мемуаров Рокоссовского. Суслов — Сусловым, но и без «военспеца» в лице Жукова явно не обошлось[253].
Умнейший и благороднейший человек и воин — Константин Константинович Рокоссовский — был единственным из общевоинских маршалов Советского Союза времен войны, кто не опустился и не унизился до конъюнктурного охаивания генералиссимуса Сталина после его смерти. А вообще во всем маршалитете СССР времен войны таким оказалось всего двое — Рокоссовский да Главный маршал авиации, создатель и первый командующий авиацией дальнего действия СССР А. Е. Голованов. Даже пострадав за категорический отказ от унизительного охаивания Сталина, Рокоссовский ни на йоту не изменил своей принципиальной позиции[254].
Более того, Рокоссовский был единственным равным Жукову и по званию, и по славе, кто еще с довоенных времен открыто говорил Георгию Константиновичу о его недостатках и как человека, и как военачальника.
В своих мемуарах Рокоссовский не стеснялся писать подлинную правду о Жукове, в т. ч. и как о начальнике Генштаба, поскольку ему самому приходилось выполнять не адекватные реальности приказы Генштаба в первые дни воины.
Любимец Сталина, подлинный Суворов Красной Армии, великий полководец и маршал Победы Константин Константинович Рокоссовский перед началом Парада Победы 24 июня 1954 года
При жизни Сталина Рокоссовский был вторым в высшем военном командовании СССР человеком, кого Иосиф Виссарионович называл по имени и отчеству — первым и долгое время единственным был маршал Шапошников Борис Михайлович.
За блистательный, во многом и по признанию многих уникальнейший полководческий талант, недюжинный ум и способность к стратегическому мышлению, проведение крупнейших операций с минимальным числом потерь, высокие личные и деловые качества и принципиальность Сталин чрезвычайно высоко ценил Рокоссовского.
Открыто и даже в письменной форме называл его Суворовым в Красной Армии[255]. Даже в тяжелейших условиях начального периода войны Рокоссовский осуществлял свои операции так, что соотношение потерь у него было 1:2,5 не в пользу немцев![256] Отдавая дань его полководческому таланту, немцы уже в 1941 г, прозвали Рокоссовского «Генерал-Кинжал» и в страхе уступали ему города, которые не могли взять другие генералы[257].
В 1943 г, после Сталинградской битвы, фельдмаршал Паулюс именно ему, Рокоссовскому, вручил свое личное оружие: побежденный — Победителю! Паулюс знал, кому он «обязан» невиданным дотоле поражением и разгромом![258]
В годы Великой Отечественной войны Москва салютовала войскам Рокоссовского свыше 61 раза. Ни одному другому полководцу той войны, в т. ч. и Жукову, такие почести не оказывались[259].
Солдаты и офицеры фронтов, которыми командовал Рокоссовский, обожали своего командующего и слагали о нем песни. Это был единственный Маршал Советского Союза, встречать которого население освобожденных им городов даже десятилетия спустя выходило в полном составе, устилая весь путь маршала «ковром» из живых цветов. Ни одного маршала в СССР народ не любил так, как любил К. К. Рокоссовского.
Рокоссовский был единственным из общевоинских маршалов СССР времен войны, который никак не засветился в послевоенном т. н. трофейном разграбление Германии.
Даже из Польши, где он не один год пробыл министром обороны и маршалом Войска Польского, Рокоссовский вернулся с одним чемоданчиком.
И вот еще что. Рокоссовский первым из двух главным маршалов Победы подготовил свои мемуары. Если бы то, что он написал, было пропущено в Печать, ни одна из баек Жукова не то что не смогла бы появиться на свет — не могла бы даже и «зародиться».
Уж если такой выдающийся профессионал прямо указал на то, что система мер по обороне страны, которая в первом полугодии 1941 г. реализовывалась Наркоматом обороны и Генштабом, не имела признаков адекватности реально складывавшейся в канун войны обстановке, то соответственно действия цензуры были направлены на сокрытие главной тайны Великой Отечественной войны — тайны поражения наших войск в ее начальный период.
Тайны, раскрывать которую Жуков (да и не только он) категорически не желал.
Под маской «объективных размышлений» и столь же «объективных воспоминаний» легко организовать «глубоко эшелонированную оборону» этой тайны и все валить на Сталина, к которому даже его враги на мировой арене относились с уважением, гордились, что имеют в его лице принципиально непримиримого противника.
Пожалуй, небезынтересным для многих явилось бы мнение самого заклятого врага Сталина — А. Гитлера. По свидетельству И. фон Риббентропа, «в те тяжелые дни после окончания боев за Сталинград… состоялся весьма примечательный разговор (т. е. у Риббентропа — А. М.) с Адольфом Гитлером. Он говорил — в присущей ему манере — о Сталине с большим восхищением.
Он сказал: на этом примере снова видно, какое значение может иметь один человек для целой нации. Любой другой народ после сокрушительных ударов, полученных в 1941 — 1942 гг., вне всякого сомнения, оказался бы сломленным. Если с Россией этого не случилось, то своей победой русский народ обязан только железной твердости этого человека, несгибаемая воля и героизм которою призвали и привели народ к продолжению сопротивления. Сталин — это именно тот крупный противник, которого он (Гитлер) имеет как в мировоззренческом, так и в военном отношении.
… Создание Красной Армии — грандиозное дело, а сам Сталин, без сомнения, — историческая личность совершенно огромного масштаба»[260].
Даже у Гитлера в дни такого тяжелейшего, дотоле неведомого ему поражения хватило сил и, не постесняюсь того сказать, мужества признать превосходство Сталина и произнести это вслух. А у нас уже полвека, со времен небезызвестного Хрущева, верхом шика почитается языческое глумление не только над прахом, но и над памятью не без посторонней помощи покинувшего этот мир Сталина!
Потревожили не только прах усопшего, тайком перезахоронив его, но даже пуговицы золотые с мундира и то пообрезали перед перезахоронением. Надо же было опуститься до такой низости? Что же говорить о спущенном с цепи тем же Хрущевым тупом антисталинизме?![261]
Жуков потому категорически не желал открывать тайну поражения наших войск, что тогда ему пришлось бы объяснять, почему в первом полугодии 1941 г. до 22 июня произошло нечто невероятное, просто немыслимое по любым канонам и меркам, во что и сейчас-то весьма трудно поверить, если бы не «железные» факты.
И тогда не только мгновенно померк бы усиленно, но искусственно надраивавшийся образ «Георгия-Победоносца», но и лопнула бы вся злобно тупая антисталиниана, особенно по вопросу о войне, а на нее-то и была завязана вся эта вакханалия абсурда и подлости.
Человечество уже давно пришло к выводу, что «от времени до времени очень полезно подвергать пересмотру наши привычные исторические понятия, чтобы при пользовании ими не впадать в заблуждения, порождаемые склонностью нашего ума приписывать своим понятиям абсолютное значение»[262]. А подвергнув — не столько пересмотру, сколько элементарному анализу — приходишь к вызывающему оторопь выводу.
Дело в том, что при формально, то есть де-юре сохранившихся в силе замысле отражения агрессии и лежавшем в его основе принципе обороны, изложенных в также де-юре сохранявшемся в силе общегосударственном документе — «Соображениях об основах стратегического развертывания Вооруженных сил Советского Союза на Западе и на Востоке на 1940 и 1941 гг.» от 18 сентября 1940 г. (утверждены Сталиным 14 октября 1940 г.) — в первом полугодии 1941 г. де-факто произошло не только полная подмена указанного в «Соображениях…» принципа обороны на полностью не адекватный формально сохранявшемуся де-юре замыслу, но и в конечном итоге — полная подмена самого замысла отражения агрессии на иной, а вся реализация последнего к тому же велась на редкость крайне неадекватными средствами, методами и приемами.
«Естественно», со всеми вытекающими отсюда фатально негативными последствиями, кровавая совокупность которых хорошо известна как трагедия 22 июня 1941 г., — именно на это-то и обратил свое внимание Рокоссовский, но вмешалась цензура.
Оно и понятно, разве охота была тому же Жукову признавать, что именно он совместно с Тимошенко несет особо персональную ответственность за миллионы павших в той войне, сотни тысяч из которых в первые ее мгновения не успели сделать хотя бы по одному выстрелу по фашистам.
Особенно за тех павших, что погибли в исторически беспрецедентно неравных боях начального периода войны, в которые они угодили по вине Жукова и Тимошенко.
За те самые миллионы павших, прах сотен тысяч которых — по ориентировочным оценкам примерно 500 тысяч человек — и по сию-то пору не упокоен по-человечески.
Разве охота была тому же Жукову отвечать за позор и муки плена, в который угодили тоже миллионы, и не только солдат и офицеров, но по «разумению» дуэта Жуков — Тимошенко?!
Ведь от тех слов Рокоссовского, что вырезала цензура, — прямая дорога именно к этим вопросам!
В еще большей степени такие вопросы были убийственно неудобны для партийных инстанций, потому что в результате могла лопнуть вся эта вакханалия злобно тупого антисталинизма…
А так, все «пообрезав», в том числе даже и пуговицы на посмертном мундире Сталина, на редкость удобно: Георгий — назначенный «Победоносец», виновник — по определению — Иосиф! Да и партия цела… Но в том-то и дело, что чем больше «мордовали» Правду, чем больше в силу подлой конъюнктуры тыкали неправедным перстом в Сталина, чем больше грязных стрел в него пускали, тем больше получалось, как всегда…
Если, например, ознакомиться с сутью утвержденного Сталиным плана отражения агрессии, т. е. «Соображений…» от 18 сентября 1940 г., особенно в изложении профессионалов, имевших прямое отношение к его разработке, то даже самый свихнувшийся на антисталинизме едва ли сможет найти хоть малейшую зацепку для своих беспочвенных обвинений
Маршал Советского Союза А. М. Василевский, перед войной заместитель начальника Оперативного управления Генерального штаба, непосредственный разработчик этого плана:
«…План предусматривал, что военные действия начнутся с отражения ударов нападающего врага; что удары эти сразу же разыграются в виде крупных воздушных сражений, с попыток противника обезвредить наши аэродромы, ослабить войсковые и танковые группировки, подорвать тыловые войсковые объекты, нанести ущерб железнодорожным станциям и прифронтовым городам.
С нашей стороны предусматривалась необходимость силами всей армии сорвать попытки врага завоевать господство в воздухе и в свою очередь нанести по нему решительные удары с воздуха.
Одновременно ожидалось нападение на наши границы наземных войск с крупными танковыми группировками, во время которого наши стрелковые войска и укрепленные районы приграничных военных округов совместно с пограничными войсками обязаны будут сдержать первый натиск, а механизированные корпуса, опирающиеся на противотанковые рубежи, своими контрударами должны будут ликвидировать вклинившиеся в нашу оборону группировки и создать благоприятную обстановку для перехода советских войск в решительное контрнаступление.
К началу вражеского наступления предусматривался выход на территорию приграничных округов войск, подаваемых из глубины СССР.
Предполагалось также, что наши войска вступят в войну во всех случаях полностью изготовившимися и в составе предусмотренных планом группировок, что отмобилизование сосредоточение войск будет произведено заблаговременно»[263].
Генерал армии С. М. Штеменко, перед войной старший помощник в Оперативном управлении Генерального штаба: «Наш оперативный план сосредоточения и развертывания Вооруженных сил на случай войны, который в обиходе Генерального штаба именовался планом отражения агрессии, называл наиболее вероятным и главным противником именно гитлеровскую Германию.
Предполагалось также, что на стороне Германии выступят против СССР Финляндия, Румыния, Венгрия и Италия.
…Имелось в виду, что будущая война с первого же дня примет характер очень напряженных и сложных операций всех видов Вооруженных сил на суше, море и в воздухе.
Ожидалось, что нападение мощных танковых и пехотных группировок противника будет сопровождаться авиационными ударами по советским войскам и объектам тыла, имеющим большое военное значение.
План исходил из того, что советские войска полностью подготовятся к отражению противника и сумеют отбить его удары силами и средствами пограничных округов на территории, прилегающей к государственной границе.
В последующем предусматривалось наше решительное наступление, в том числе войсками, выдвигаемыми из глубины страны»[264].
Как видите, описания двух блестящих руководителей Генерального штаба, что называется, один к одному, — в точности совпадают все названные и, смею в этом заверить, не названные здесь, но приведенные этими авторами в своих мемуарах детали.
Обратите также внимание на то, что оба варианта не только идентичны — они совпадают и с тем, что написал в своих мемуарах П. Судоплатов и о чем говорилось еще в первой главе.
Сделаем вывод об алгоритме плана: план сугубо оборонительный, потому как во главу угла поставлена задача отражения и сдерживания противника, особенно его первого удара, а в случае вклинивания противника в нашу оборону — выбивание его совместными контрударами мехкорпусов и стрелковых войск.
И только затем, когда будут созданы благоприятствующие этому условия, — переход наших войск в решительное контрнаступление. Абсолютно нормальная, во всем здравая логика абсолютно нормального Генерального штаба.
А поскольку речь идет об обороне России от нашествия с Запада, то дважды нормальная и дважды же здравая логика — в условиях Русской равнины по-другому и невозможно.
Наши пращуры веками отрабатывали именно такую методику обороны: сначала сдержать и отразить, и только затем контрудар, контрнаступление.
Исходя из данных Судоплатова, этот алгоритм сохранялся до вступления Жукова на пост главы ГШ и в первые дни его правления.
Откровенно говоря, вызывает оторопь поразительнейшая убежденность некоторых современных авторов, усматривающих в сути этого плана намерение СССР развязать войну.
Совершенно необъяснимым образом этот вывод делается на том основании, что-де германские войска названы в этом плане (т. е. в «Соображениях…» от 18 сентября1940 г.) «сосредотачивающимися»?! Можно только диву даваться логике оснований для такого вывода!
Однако же, ну как еще должны были быть охарактеризованы войска гитлеровского вермахта по состоянию на 18 сентября 1940 г., если они и в самом деле начали сосредоточение с середины лета 1940 г, и по данным разведка было совершенно очевидно, что процесс этот еще далеко не завершен?
Ведь давно и хорошо известно, что первая фаза переброски войск вермахта началась еще в июле 1940 г., а уже тогда было очевидно, что это только начало.
Соответственно, и наш Генеральный штаб, а в ту пору его возглавлял один из самых выдающихся генштабистов нашей страны — маршал Шапошников Б. М. — не мог расценить перебрасываемые на Восток войска вермахта иначе, как «сосредотачивающиеся».
Как инициатива в развязывании войны могла принадлежать СССР на том основании, что германские войска, видите ли, названы «сосредотачивающимися», когда и полностью далекому от военных дел человеку ясно, что представленный на утверждение проект плана сосредоточения и развертывания советских войск, подчеркиваю, проект плана, а не фактически начавшееся, как у немцев в тот момент, сосредоточение, то есть всего лишь закономерно адекватная реакция Генерального штаба на возникшую и со всей очевидностью усиливавшуюся угрозу?
Проще говоря, этот проект, а затем, в утвержденным виде, и сам план были ни чем иным, как адекватным ответом нашего Генерального штаба на уже осуществляемое гитлеровским командованием сосредоточение своих войск у советских границ. Именно потому, что это было ответное действие, именно поэтому-то войска вермахта и были названы «сосредотачивающимися»!
Неужели в погоне за призраками якобы «упущенного» Сталиным «шанса» следовало опускаться до мысли о том, что образованнейший и умнейший глава Генштаба маршал Шапошников был ни в зуб ногой в русском языке или военным деле?!
Неужели погоня за этим призраком притупляет даже элементарный рассудок?
Как вы думаете, почему Василевский и Штеменко — эти два выдающихся военачальника, каждый из которых в свое время возглавлял Генеральный штаб, вдруг, в середине 70-х годов прошлого столетия, решились хотя и на краткое, в общих чертах, но тем не менее рассекречивание сути плана отражения агрессии, т. е. «Соображений…» от 18 сентября 1940 г., которые официально были рассекречены и опубликованы только в 1992 г., когда и СССР-то уже не было?
Ведь они же не просто выдающиеся военачальники, а в прошлом руководители «мозга армии» — Генерального штаба (Штеменко к тому же одно время возглавлял и ГРУ).
Это профессионалы столь высокого уровня, что их действия и слова требуют к себе особого внимания. Например, в мемуарах Штеменко выше цитировавшиеся строки появились только во втором издании 1975 г., а в первом издании (1968 г.) — их нет. Почему?
Или почему один за другим бывшие руководители Генштаба пошли на рассекречивание содержания официального плана отражения агрессии; сначала, в 1974 г, Василевский, а в 1975 г. — Штеменко?
А дело-то, оказывается, в том, что с 1969 г., т е. момента выхода в свет первого издания его мемуаров, комфортно освоившийся с ролью главного «Георгия-Победоносца» Жуков успел на весь мир признаться, что он, маршал Жуков Г. К., занимая перед войной высокий пост начальника Генерального штаба, готовился к отражению фашистской агрессии по совершенно иному, одному только ему ведомому плану!
Вот и напомнили ему коллеги, что коли он, Георгий Константинович, изволил готовиться к отражению фашистской агрессии по только одному ему известному плану, то уж пусть потрудится взять на себя и всю ответственность за исторически беспрецедентное поражение наших войск в начальный период войны! К сожалению, Жуков не успел — 18 июня 1974 г. маршала не стало…
Но то открытое признание, что он готовился к отражению агрессии по совершенно иному плану, было зафиксировано на бумаге: «Прежде всего, я думаю, справедливо будет сказать, что многие из тогдашних руководящих работников Наркомата обороны и Генштаба слишком канонизировали опыт Первой мировой войны.
Большинство командного состава оперативно-стратегического звена, в т. ч. и руководство Генерального штаба теоретически понимало изменения, происшедшие в способах ведения Второй мировой войны.
Однако на деле они готовились вести войну по старой схеме, ошибочно считая, что большая война начнется, как и прежде, с приграничных сражений, а затем уже только вступят в дело приграничные силы противника.
Но война, вопреки ожиданиям, началась сразу с наступательных действий всех сухопутных и воздушных сил Германии…»[265]
…Естественно, что в заключение этого «шедевра стратегического покаяния» Жуков Традиционно «лягнул» Сталина: «Наконец, важную роль сыграло то обстоятельство, что И. В. Сталина до последнего момента — начала гитлеровского нападения на Советский Союз — не покидала надежда, что войну удастся оттянуть»[266].
С 1953 г. и до самой смерти маршал уже не мог обходиться без того, чтобы хоть как-то не «лягнуть» Сталина. Господь Бог ему судья! Пусть это так и останется на его совести, коли до конца жизни он так и не понял, что лидер государства, который даже в ущерб своему авторитету (чего на самом-то деле и не было) делал все, что было даже выше его сил, чтобы сохранить мир и оттянуть войну, в т. ч. и ради того, чтобы военные лучше подготовились к неминуемой смертельной схватке, достоин большего уважения, чем выигравший саму войну! Именно поэтому, кстати говоря, Сталин и отказывался от присвоения ему звания Героя Советского Союза и даже никогда не носил Звезду Героя, когда это звание насильно присвоили ему! Потому что не видел никакого, тем более особого геройства в том, что, несмотря на все усилия, так и не смог тогда сохранить мир для своей Родины. Сталин был созидатель и как истинный созидатель гордился только одной наградой, которую и носил, — званием Героя Социалистического Труда. А гордиться ему было чем, ибо он принял страну полностью разграбленной, в дымящихся руинах, а оставил мощнейшую державу, с могучей экономикой, сильной армией, развитой наукой, с казной, до отказа набитой золотом и рублем, за который не в «морду давали» (выражение Салтыкова-Щедрина), а уважали!
«Искусство» Жукова делать «круглые глаза» якобы от неподдельного «изумления» — ну просто восхитительно! Найдите еще одного маршала, который столь вдохновенно изумлялся бы тому, как нацистские супостаты якобы облапошили его, объясняя это тем, что, видите ли, «…практически не были полностью учтены особенности ведения современной войны в ее начальном периоде»![267] А зачем тогда он и Тимошенко послали по известному всей России адресу стратегический опыт вермахта? Да и как понять его же с Тимошенко выступления на декабрьском 1940 г. совещании высшего комсостава РККА, в которых оба они показали себя едва ли не блестящими знатоками именно «особенностей ведения современной войны в ее начальном периоде»? Как все это следует понимать, тем более в свете того факта, что к моменту написания его мемуаров из памяти маршала еще не стерлось то обстоятельство, что во всех предвоенных планах обороны, которые были составлены как до него, так и при нем, совершенно ясно и четко указывалось, что СССР может подвергнуться внезапному нападению с применением всех сил, о чем не менее ясно и четко напомнили Василевский и Штеменко?
Сколь же «управляемую», точнее, «манипулируемую» память надо было иметь, чтобы вот так ловко то «включать», то «выключать» ее? Можно представить себе, каково же было, к примеру, тому же Василевскому — одному из активных разработчиков «Соображений…» от 18 сентября 1940 г. — читать ложь Жукова?!
А ложь и впрямь была отменной. Даже ретроспективно-риторически как-то очень неловко напоминать — маршалу Жукову же! — что война, тем более агрессивная, тем более в форме внезапного нападения всеми силами, что Гитлер без устали демонстрировал аж с 1 сентября 1939 г., начинается именно же с внезапных наступательных действий!
Или, быть может, его собственный «гениальный» план от 15 мая 1941 г. превентивного удара по Германии, который он якобы докладывал Сталину, предполагал со всей дипломатическим политесом предписанной учтивостью, но ударом всеми имеющимися Вооруженными силами поинтересоваться мнением Гитлера насчет того, согласен ли он, чтоб ему морду набили в малых приграничных сражениях или же все-таки в большой войне?!
Неловко еще и потому, что крамолой тогда выглядит то обстоятельство, что на его же, Жукова, глазах с 1 сентября 1939 г. происходил один блицкриг Германии за другим, и ведь все в форме внезапных наступательных действий с применением всех сухопутных, воздушных, а при необходимости и военно-морских сил нацистской Германии.
Это настолько было очевидно, что уже в 1940 г. мудрая Академия Генерального штаба специально разработала «Оперативный словарь», на стр. 46 которого прямо говорилось, что «современные войны обычно не объявляется — они просто начинаются в той или иной степени уже изготовившимися к действию противниками»[268].
Самое любопытное в том, что словарь этот был вручен всем участникам декабрьского 1940 г. совещания высшего комсостава РККА.
Но они тогда ржали над трудом Академии Генштаба, окончить которую мечтали многие из них. Однако же 11 июля 1941 г. было уже не до «ржания»…
Неловко еще и потому, что практически обо всем этом, т. е. о «новинках» стратегического опыта главного тогда противника — нацистской Германии и ее вермахта — ясно и четко говорилось практически во всех выступлениях на декабрьском 1940 г. совещании высшего командного состава РККА (разве что только Конев предлагал лупить фрицев цитатами из Ленина. «Долупился», к слову сказать, до того, что, как письменно засвидетельствовал управделами СНК СССР Чадаев, когда в начале октября 1941 г. стало известно об окружении его войск под Москвой, Сталин в присутствии многих произнес: «Ну и болван! Надо с ума сойти, чтобы так проворонить… Шляпа!»[269]. А Жуков после войны и того проще — заявил, что-де Конев открыл фронт врагу под Москвой. Правда, тут следует иметь в виду, что ненавидели они друг друга так, что искры летели).
Говорилось об этом и в докладе самого Жукова, являвшемся, кстати говоря, зеркальной копией германской стратегии блицкрига, в чем легко убедиться, даже бегло окинув взглядом текст его выступления не этом совещании.
И ведь говорилось буквально все — от роли фактора внезапности как об одном из основополагающих в стратегии блицкрига факторов успеха нападения, тактики создания предельных и запредельных оперативных плотностей войск в наступлении, особенно при внезапном нападении для безальтернативного для обороняющейся стороны таранно-штурмового пролома системы ее обороны до широкомасштабного применения танковых и механизированных войск в сочетании с четко скоординированными действиями авиации и ВДВ.
Было бы очень интересно узнать, как это они — Жуков да Тимошенко — все понимали, к тому же еще и «теоретически», если одной половиной языка говорили то же самое, а другой — посылали по известному всей России адресу этот самый опыт противника в ведении Второй мировой войны, а при этом еще «практически полностью не учитывали особенности современной войны в ее начальном периоде»? К сожалению, узнать не придется…
Однако более всего, конечно же, маршал Жуков «удивил» тем, что ожидал, видите ли, приграничных сражений, а подлые да вероломные гитлерюги, бац, сразу же да внезапно начали с наступательных действий всеми силами! Интересно, сам-то он понимал, о чем писал — ведь то же самое он говорил в своем докладе на совещании, а затем изобразил в плане от 15 мая 1941 г?!
Ирония, конечно, иронией, но она печальна, потому как слова Жукова означают, что он да Тимошенко и впрямь готовились к отражению агрессии нацистской Германии совершенно по иному плану, нежели «Соображения…» от 18 сентября 1940 г.!
Маршал был очень слаб в политике. Как отмечал Главный маршал авиации Голованов, Жуков «в политическом отношении» был безграмотен…»[270], а уж в пиаре — особенно, отчего нередко нес такое, что уж лучше б и вовсе не заикался. А иначе откуда было бы взяться столь не адекватному реалиям истории признанию Жукова о том, чего он ожидал» от Гитлера? И зачем тогда Василевскому, а также Штеменко приводить суть того плана за двадцать лет до его официального рассекречивания?!
Ведь они же совершенно однозначно показали, что на самом-то деле ожидалось в соответствии с официально утвержденным планом. Ожидалось именно внезапное нападение мощных танковых и пехотных группировок противника, сопровождаемое упреждающими авиационными ударами по советским войскам и тыловым объектам, имеющим большое военное значение
Более того, совершенно ясно предвиделось, что война с первого же дня примет характер очень напряженных и сложных операций всех видов Вооруженных сил на суше, море и в воздухе. Ясно и четко было сказано о массированных наступательных действиях противника, причем именно агрессивного характера и с применением всех сил. Следовательно, уже при разработке плана отражения агрессии ни о каких приграничных или пограничных сражениях как прологе войны речь не шла.
Василевский и Штеменко явно не желали, особенно первый — из-за его достаточно высокого положения в Генштабе уже перед войной, — нести ответственность за якобы канонизацию опыта Первой мировой войны в плане отражения агрессии Германии, т. е. в «Соображениях…» от 18 сентября 1940 г., а соответственно и за трагически кровавые последствия такой канонизации. Культ прошлого, как известно, впервые был отсечен еще в 1937 г. — «хирургически» был отсечен, к чему нам предстоит ниже вернуться.
Повторно, причем еще до начала Второй мировой войны подобное «отсечение» состоялось на заседании Главного военного совета 17 апреля 1939 г., когда Сталин вновь потребовал покончить наконец с культом прошлого и «перестроиться на новый лад, перейти на рельсы современной войны».
А в третий раз Сталин потребовал того же по итогам советско-финляндской войны — тогда своего поста наркома обороны лишился сам Клим Ворошилов.
Хорошо известно, например, что Сталин критиковал тогда военные академии за то, что они не чувствовали сути современной войны. Кроме того, подводя 17 апреля 1940 г. итоги войны с Финляндией, Сталин заявил на совещании командного состава РККА, что «традиции и опыт Гражданской войны совершено недостаточен, и кто их считает достаточными, наверняка погибнет. Командир, считающий, что он может воевать и побеждать, опираясь только на опыт Гражданской войны, погибнет как командир. Он должен этот опыт и ценность Гражданской войны дополнить обязательно, дополнить опытом войны современной»[271].
И вот что особенно важно. Совершенно беспочвенно в нашей историографии возник миф о том, что-де Сталину было наплевать, какой ценой достаются военные победы, что особенно не жаль ему было человеческих жизней. Это чудовищная ложь! На том же совещании 17 апреля 1940 г. Сталин прямо указал воякам на необходимость бережного отношения к людям, что лучше использовать больше снарядов, мин, патронов, чтобы как можно меньше были потери в живой силе. Он тогда так и сказал, что надо жалеть свою армию! И эту свою позицию он сохранял на протяжении всей своей жизни, и особенно войны. Не раз и не два он открыто укорял и ругал наших маршалов и генералов за попытки планирования тяжелых операций, приводящих к большим потерям в живой силе, а под конец войны особенно требовал беречь людей. Кстати, сам Сталин показал великолепный пример — в лично им спланированном и организованном Сталинградском сражении потери в живой силе были в 2 — 2,5 раза ниже, чем в любой иной из наиболее известных битв той войны: среднесуточные безвозвратные потери войск в битве под Москвой — 10 910 чел., на Курской дуге — 11 313 чел, в операции «Багратион» по освобождению Белоруссии — 11 262, а вот под Сталинградом — 6392 чел.[272]