Глава II . «ДОВОЛЬНО ЛИКОВАТЬ В НАИВНОМ ВОСХИЩЕНЬИ!» [393]

Глава II. «ДОВОЛЬНО ЛИКОВАТЬ В НАИВНОМ ВОСХИЩЕНЬИ!»[393]

Десятилетия спустя, когда из дневников Ф. Гальдера Жуков проведал о том, как его, начальника Генерального штаба РККА перед войной, характеризовал бывший главный противник — в прямом смысле главный именно для Жукова, т. к. Гальдер тоже был начальником Генштаба, — то ему, Георгию Константиновичу, ничего не осталось, как начать «стратегически каяться».

В результате на свет появилась совершеннейшая нелепица о том, что-де гитлерюги, эти подлые и вероломные супостаты окаянные, которые, видите ли, к тому же еще и лучше работали да глубже думали, бац, да и облапошили его с Тимошенко в придачу, ибо они, бедолаги крутолобые да крутозвездные, оказывается, ожидали вначале войны малой, в виде приграничных сражений, в т. ч. и на линии государственной границы, и только затем — большой!

Едва ли было возможно выдумать нечто еще более нелепое, нежели вышеуказанное, особенно с военной точки зрения, не говоря уж о том, что это была откровенная ложь!

Однако Жуков был еще тот «мастер» черного пиара, и как, очевидно, это и полагается в подобных случаях, совершенно «естественным» образом начал с того, что «безукоризненно изящно» свалил свою персональную ответственность прежде всего на Иосифа Виссарионовича Сталина.

Выступая 19 мая 1956 г. на Пленуме ЦК КПСС, где пребывавший в «межеумочном состоянии» сброд во главе с Хрущевым глумился над памятью оставившего им величайшую Державу мира Сталина, Маршал Советского Союза Г. К. Жуков ничтоже сумняшеся заявил, что-де по вине Сталина советским войскам в 1941 г. «не ставилась задача быть готовыми отразить готовящийся удар противника»![394]

…Очевидно, не случайно полный текст этой чудовищной лжи хранится в Архиве Президента РФ (ранее — Особая папка Политбюро ЦК КПСС. Ф. 2. Оп. 1. Д. 88. Л 4 — 30, подлинник). Предъяви его народу, и весь облик «Георгия Победоносца» мгновенно померкнет! Но даже то, что частично опубликовано, не может не вызвать у нормального человека чувство глубокого физиологического отвращения к этой лжи, даже при всем понимании того, что, возможно, Сталин не был ангелом. Но каковы же в таком случае были окружающие его архангелы?

Не случайно, потому как и сам Жуков изначально понимал, что творит гнусное дело, в связи с чем сам же и засекретил эту подлость. К примеру, «шапка» того, что он изобразил на бумаге, выглядела так: «Секретно. Товарищу ХРУЩЕВУ Н. С. Посылаю Вам проект моего выступления на предстоящем Пленуме ЦК КПСС. Прошу посмотреть и дать свои замечание. Г. Жуков. 19 мая 1956 года. № 72 с. Секретно»

И далее следует текст, содержание которого даже при беглом ознакомлении с ним действительно невозможно воспринимать без глубочайшего физиологического отвращения и яростно кипящего возмущения.

Ну а ежели, предварительно, конечно, переборов все одолевающие страсти, детально проанализировать содержание этого текста, то в итоге гарантированно произойдет следующее — даже от природы исключительно спокойный человек взорвется от беспредельного возмущения наглой ложью маршала!

Вот почему ему самое место именно там, в особом архиве. Ибо предъяви такое народу, то весь так долго и столь искусственно же надраивавшийся облик «Георгия-Победоносца» действительно мгновенно померкнет! На века померкнет! Потому что народ не простит столь чудовищно подлой лжи! Даже при всем понимании того, что, как и любой иной нормальный человек, Сталин, возможно, и не был ангелом, — и то не простит!

Приведя текст этой чудовищно подлой лжи на страницах своего сборника уникальнейших документов сталинского и постсталинского периода времени под общим названием «Запрещенный Сталин» (М., 2005. С. 411 — 428), его автор, полковник запаса ФСБ, президент регионального общественного фонда содействия социальной и правовой поддержки ветеранов и сотрудников ФСБ РФ, кандидат исторических наук Василий Михайлович Сойма сопроводил его следующим комментарием: «Ну что сказать после этого? Правильно: рабы всегда пляшут на могилах своих господ. Первым Сталина предал Хрущев, больше всех пресмыкавшийся перед ним (добавлю, что не от страха, а от осознания своей тщательно скрывавшейся никчемности в сравнении с Величием Гения Созидания! — А. М.). Вслед за Хрущевым отрекаться от прежнего кумира начали все: политики и ученые, военные и инженеры человеческих душ. Прославленный (как убедимся, главным образом вследствие специальных пиаровских ходов Сталина. — А. М.) полководец тоже не удержался, отдал дань моде. А может, и в самом деле вознесся, уверовав в свою гениальность. Власть с человеком чудные дела творит.

К последним словам В. М. Соймы позволю себе отнестись критически — «не дань моде» отдал тогда Жуков и не «тоже не удержался», и даже не столько уверовал в свою гениальность. Если бы дело обстояло именно так, ну да и бог бы с ним! В нашей истории кто только не куролесил подобным образом — эка невидаль…

Тут дело совсем в ином. Силой тогдашнего статуса Хрущева как первого в партии и государстве лица Жуков пытался заткнуть всем рты, а заодно приказать — строго-настрого приказать исходить из того, что в трагедии 22 июня 1941 г. виноват только Сталин, а он да Тимошенко, еще перед войной крутозвездно-крутолобые стратеги от «безграмотного сценария вступления в войну», никакого отношения к той кровавой трагедии не имеют!

Однако, как и всегда-то бывает в истории, у него и получилось-то как всегда… В тексте этого выступления он собственноручно, лично, письменно обозначил все то, что хотел навсегда скрыть от народа, отдавшего столько жертв на алтарь Великой Победы. И, что особенно ценно, почему хотел это скрыть, — в первую очередь причины (включая и их параметры) того, как он умудрился едва ли не в абсолютном соответствии с «Планом поражения» Тухачевского «проморгать войну», вследствие чего и громыхнула исторически беспрецедентная трагедия 22 июня 1941 года!

Но что особенно поразительно, так это то, что и сваливал-то он с себя ответственность за трагедию тоже едва ли не в полном соответствии с наущениями Тухачевского из «Плана поражения». Особенно в самом главном вопросе — в вопросе об определении направления наиглавнейшего удара гитлерюг. Нам еще предстоит подробно проанализировать этот феномен.

Но одно можно сказать с абсолютной точностью: правы мудрейшие умы человечества — мертвые титаны по определению виноваты! И потому есть все резоны вновь воздать должное мудрой прозорливости Сталина, за десятилетия предвидевшего, что на его могилу нанесут-таки кучу мусора.

Жуков действительна был еще тот «мастер» черного пиара на потребу политической конъюнктуре. С разыгравшейся на том пленуме, в т. ч. и не без содействия самого Жукова, вакханалии оголтелого антисталинизма, по страницам тысяч исследований стал шастать «бродячий сюжет» о том, что-де не загуби Сталин в 1937 г. «талантливых стратегов» типа Тухачевского и К°, то уж эти-то точно показали бы фрицам «кузькину мать» — аккурат по утру 22 июня 1941 г.

Так вот и испугались бы генералы вермахта таких «стратегов», как Тухачевский?!

Герры генералы не только прекрасно знали, что собой представляют он и ему подобные «стратеги», но и абсолютно ясно, с давних времен совершенно точно знали систему их военного мышления, что называется, на всю глубину. Германский военный атташе в СССР Кёстринг еще летом 1931 г. писал главному идеологу и вдохновителю сотрудничества между РККА и рейхсвером, генералу Гансу фон Секту, что взгляды и методы германского генералитета красной нитью проходят через все советские военные положения[395], а спустя всего четыре года — в 1935 — подчеркнул в такой же связи, что все командиры и начальники РККА того периода — ученики германского генералитета[396].

Так что для герров генералов все эти достославные «стратеги» не были «терра инкогнита» — фрицы в мгновение ока вычислили бы, что те удумали.

В поисках подлинных причин того, с какой стати Жуков заговорил о приграничных (они же, как увидим, на самом-то деле пограничные) сражениях как о «вестнике» малой, но «буревестнике» большой войны, нет иной дороги, кроме как обратиться к недавней истории военной мысли России (СССР) в ХХ в.

И тут же, в мгновение ока, выяснится, что именно Тухачевский и его единомышленники-подельники были главными глашатаями и ярыми поборниками новоизобретенной тогда — в начале 30-х гг. — концепции пограничных сражений, в т. ч. и с элементами т. н. «жесткой обороны» (в виде дырок от бубликов) прямо на линии государственной границы.

Причем именно он, Михаил Николаевич Тухачевский, и являлся главным автором этой концепции пограничных сражений, базировавшейся на идее заранее подготовленного немедленного ответного удара (вообще к авторству причастны также и другие военачальники высшего уровня, но это отдельный разговор).

Беда этой концепции, конечно же, не в том, что основным, итоговым ее автором явился маршал Тухачевский — на его месте с «не меньшим успехом» мог оказаться любой другой, например, маршал А. И. Егоров, которому, кстати говоря, периодически «приписывают» это «авторство». Беда заключалась в ином. Не имевший ни системного высшего образования вообще, ни тем более военного, не обладавший серьезным и разносторонним боевым опытом, но, мягко говоря, отличавшийся не очень-то приличным свойством «непринужденно заимствовать» у наиболее авторитетных, особенно зарубежных, военных теоретиков их наиболее существенные мысли и идеи, Тухачевский весьма резво лепил из них свои «концепции» и «теории».

Но при этом в силу вышеуказанных причин столь же «непринужденно заимствовал» и глубинные пороки отдельных из этих мыслей и идей. Забегая вперед, следует отметить, что в конечном-то итоге история с дырками от бубликов связана именно с этим — их «родословная» восходит к одной из господствовавших в 20-е — 30-е гг. концепций, суть которой Тухачевский «позаимствовать»-то «позаимствовал», но, как и полагается причисляемым к лику «гениальных стратегов», «подводных камней» не узрел[397].

Если относиться ко всему этому просто как к не лишенной интереса ретроспективе, то, как говорится, и бог бы с ней, тем более за давностью-то лет, — назвали да и забыли.

Но если бы это было возможно! Ведь еще в предыдущих главах, не расставляя, правда, всех точек над «i», было показано, к какой невиданной трагедии привело 22 июня 1941 г., использование дырок от бубликов. Вместо действительно жесткой, непробиваемой обороны. И поэтому теперь уже никак не миновать острейшей необходимости дать по возможности исчерпывающие ответы на вопросы-близнецы:

I. Когда, как и почему возникла такая концепция, и, забегая вперед, почему должно было случиться именно так, что ее появление в активном обиходе военного командования СССР последовательно совпадало и с нарастанием внешней угрозы, и с нарастанием подрывной деятельности внешней в внутренней оппозиции, и с приводом Гитлера к власти, и, наконец, с выдачей Западом картбланша Гитлеру на агрессию в восточном направлении (Японии — в северном направлении)?

II. Когда, как и почему спустя четыре года после ликвидации заговора Тухачевского, когда, казалось бы, было вытравлено не только его имя, но и все его печатные труды со всеми содержавшимися в них идеями, эта концепция не только весьма странным образом оказалась востребованной, да так, что на весь мир громыхнула исторически беспрецедентная трагедия, но и не менее странным образом она оказалась в состоянии обеспечить поразительно высокоточное совпадение трагической реальности с указанными в предыдущей главе «сценариями» поражения, причем как в целом, так и в большинстве важнейших деталей?

В поисках ответа на первый вопрос было бы, очевидно, небезынтересно узнать прежде всего суть этой концепции в ее, так сказать, официальном виде.

В изложении, например, одного из «профессиональных адвокатов» «стратега» — автора книги «Маршал М. Н. Тухачевский» В. М. Иванова выдвинутая М. Н. Тухачевским «новая концепция приграничного сражения исходила из идеи подготовленного ответного удара»[398].

Как и всегда, с подобной «адвокатурой» прямо с порога начинаются весьма серьезные неточности. Ибо М. Н. Тухачевский не выдвигал «новую концепцию приграничных сражений» — он выдвинул «новую концепцию пограничных сражений в начальный период войны», к тому же исходившую не просто из идеи подготовленного ответного удара, а заблаговременно подготовленного немедленного встречно-лобового ответного удара. В его опубликованных трудах использован термин «пограничное сражение», в т. ч. и в структуре названий отдельных статей. Еще сорок лет назад его труды были вновь опубликованы и, как представляется, «адвокату»-то не грех было бы знать, что же конкретно написал «подзащитный».

Потому что речь не только о том, что какая-никакая, но разница-то все-таки есть (к слову сказать, в эту внешне, казалось бы, безобидную игру слов — «приграничное» и «пограничное» сражение, судя по всему, сыграл и Жуков; как и почему — об этом чуть ниже).

Ибо в порядке реализации основных положений своей концепции «М. Н. Тухачевский предлагал развертывать основные группировки армий прикрытия, с учетом расположения приграничных укрепленных районов, так, чтобы они занимали фланговое положение по отношению к тем направлениям, где наиболее вероятны удары противника.

Конечной целью армий прикрытия он считал овладение выгодным стратегическим рубежом для развертывания главных сил и ведения дальнейших операций. По его предложению приграничное (правильно: пограничное. — А. М.) сражение в отличие от Первой мировой войны должно принять затяжной характер и продолжаться несколько недель»[399].

Попробуйте понять, чего ради «стратегу» взбрело в голову выдумать такое именно в тот момент, когда Верховное командование наиболее вероятного тогда главного противника — нацистской Германии — полностью перешло к тотальному исповеданию стратегии блицкрига?

…Сам термин «блицкриг появился только в сентябре 1939 г., причем не в военных документах, а в открытой печати. До этого повсеместно использовался легендарный со времен не менее легендарного Шлиффена термин «молниеносная война»…

О каком затяжном характере пограничных сражений была уместно, если вообще уместно, говорить в этом случае? Тем более «в отличие от Первой мировой войны»? Тем более ему, почти всю ту войну просидевшему в германском плену? Тем более что и на фронт-то он попал только в 1915 г., когда война была уже в разгаре — что он мог видеть-то?

Гитлерюги именно потому и взяли на вооружение стратегию блицкрига, что, во-первых, прежде всего это молниеносный прорыв обороны противника на всю ее глубину в целях скорейшего захвата и оккупации территории намеченной жертвы всеми заранее отмобилизованными, сосредоточенными и развернутыми к нападению силами. Во-вторых, потому, что по тогдашним представлениям гитлеровских стратегов это был единственный шанс для Германии избежать крайне опасной для нее, сильно ограниченной ресурсами, войны на истощение. Мрачные воспоминания о Первой мировой войне весьма подстегивали такие настроения — в Германии не забыли уроков истощения той войны.

Что, Тухачевский не знал этого? Прекрасно знал, ибо вообще сам постулат о «молниеносности войны» бродит в военных умах еще со времен Шлиффена[400], а начиная с 20-х гг. прошлого столетия он обрел как бы «второе дыхание», т. к. сам тезис о «молниеносности» оказался всерьез подкрепленным результатами бурного научно-технического прогресса, вызвавшего к активной военной жизни не столько даже собственно новые, более мощные виды оружия и боевой техники — это и так понятно, — сколько прежде всего фактор их исключительной для того времени мобильности.

Еще в протоэмбриональном состоянии будущая вторая по счету «Вторая мировая война»[401] даже в теории становилась особо маневренной и мобильной. К этим вопросам непрерывно обращались лучшие военные умы ведущих стран мира, а полемика между ними не сходила со страниц как специализированных журналов, так и книг по военной тематике, о чем он прекрасно знал непосредственно с января 1926 г., что подтверждается, как увидим, 735 страницами документальных тому доказательств.

Так что знал Тухачевский об этом, прекрасно знал. Кстати говоря, когда он в последний раз в рамках негласного сотрудничества между РККА и рейхсверам под псевдонимом «генерал Тургуев» и во главе советской военной делегации побывал в Германии на осенних 1932 г. маневрах во Франкфурте-на-Одере, встречался со многими представителями германского генералитета, те еще с весны того же года восторженно обсуждали между собой блестящие, как им тогда казалось, перспективы стратегии блицкрига, якобы способной вернуть Германии былую славу мировой державы[402].

Разговор между ними на эту тему даже физически не мог не состояться, к примеру, и по такой простой причине. Дело в том, что еще 20 июня 1932 г. Тухачевский опубликовал в «Красной Звезде» статью о стратегии и тактике молниеносной войны при комплексном использовании ВВС и ВДВ совместно с бронетанковыми войсками в операциях быстротечной войны[403].

Если еще и вспомнить, что, как уже отмечалось выше, германский военный атташе в СССР Кёстринг за год до этого, т. е. в 1931 г., однозначно указывал, что взгляды и методы германского генералитета проходят красной нитью через все военные положения РККА, то, очевидно, обе стороны прекрасно знали направленность и ход мыслей друг друга. У них было что пообсуждать между собой, тем более что у Тухачевского, в отличие от еще страдавших от версальских ограничений германских генералов, было куда больше возможностей проверять «свои идеи» на маневрах.

Однако парадоксально, но факт: из Германии «генерал Тургуев», он же Тухачевский, возвратился с высокомерным мнением, что-де командованию рейхсвера не хватает, видите ли, понимания особенностей современной войны![404]

Герры генералы ладошки себе уже поотбивали в восторженных аплодисментах стратегии блицкрига, ничем, к слову сказать, не отличавшейся, как увидим из дальнейшего, от взглядов и концепций Тухачевского и К°, французская разведка с тревогой фиксировала быстрое, но негласное нарастание ударной мощи германского оружия еще в догитлеровский период[405], а советская разведка четко фиксирована все то, что добывала французская, и ясно прогнозировала непосредственный разворот герров генералов лицом к наиглавнейшим элементам этой стратегии[406], а некто «генерал Тургуев» после столь сердечных приемов и банкетов, миль пардон, их мордой об стол? Не хватает, видите ли, понимания современной войны!

…Если это не сознательная дезинформация своего руководства — ведь такое мнение Тухачевский письменно высказал в докладной на имя наркома обороны Ворошилова в октябре 1932 г., — то что это вообще?

Поразительно, что именно после этой поездки в Германию горохом посыпались сведения о подготавливаемом некоторыми советскими генералами военном заговоре против центральной власти, во главе которого стоит тот самый «генерал Тургуев», мгновенно идентифицированный на Лубянке как Тухачевский[407].

Почему это должно было так совпасть, что за этим стояло? К сожалению, ни Артузов, ни тем более Ягода — тогдашние руководители Лубянки — не сочли нужным выяснить и утопили сигналы в недрах своего ведомства, хотя подобные сигналы — о формирующейся в СССР т. н. «военной партии», оппозиционно настроенной к центральной власти, — поступали уже в течение 6 лет — еще с 1926 г.[408]

Обратите внимание на поразительную схожесть позиции Тухачевского с поведением Тимошенко и Жукова перед войной, о чем говорилось выше, — те ведь тоже ничего нового в стратегическом опыте вермахта не видели в упор, а после войны — Сталин виноват?! И еще кто-то да что-то в придачу…

Кто бы объяснил, почему, собственно говоря, столь поразительно высокомерная слепота, с буквально в оторопь вгоняющей «принципиальностью» должна была поражать наших военачальников именно в самые ответственные моменты, когда внешние угрозы достигали своего апогея?

Тухачевского — накануне привода Гитлера к власти в Германии и в условиях, когда по всем разведывательным каналам, изо дня в день нарастал, катился «девятый вал» чрезвычайно тревожной информации из непосредственного окружения германского канцлера фон Папена о стратегических планах восточного похода в целях завоевания территорий и ликвидации коммунистической угрозы»![409]

Кстати говоря, попутно не лишне будет задать и иной вопрос: почему проявление такой высокомерной слепоты должно было проявиться у Тухачевского не только в столь специфической, по указанным выше обстоятельствам, ситуации, но и на фоне ставших известными к тому моменту и откровенно высказывавшихся Троцким прямых намеков на военное поражение СССР, чем он собирался воспользоваться для организации государственного переворота в стране? Так, на прозвучавший именно в то время вопрос известного немецкого писателя Эмиля Людвига о там, когда сторонники Троцкого смогут собраться вместе, бывший патрон Тухачевского, пресловутый «бес мировой революции», не моргнув глазом, заявил: «Когда для этого представится какой-либо новый случай, например, война или новое вмешательство Европы, которая смогла бы почерпнуть смелость из слабости правительства».[410]

Чувствуете прямую смысловую перекличку с тем планом поражения, который был доложен Сталину в 1935 г.? А ведь Троцкий ляпнул это еще в догитлеровский период — в 1931 г.!

К слову сказать, вплоть до самой смерти Троцкий был абсолютно убежден в том, что Советский Союз обязательно потерпит поражение в схватке с гитлеровской Германией, и более того, всерьез рассчитывали на военный переворот в СССР именно в условиях поражения. Можно как угодно относиться лично к Троцкому, но ни в уме, ни в широчайшей информированности и осведомленности ему не откажешь. Так вот, почему он до самого конца своей жизни был так твердо уверен в этом? Почему эту твердую уверенность он всегда сопрягал с утверждением, что-де в РККА его еще хорошо помнят? Почему он до конца жизни рассчитывал на военной переворот. В СССР, причем даже тогда, когда Тухачевский и его подельники давно уже были расстреляны?[411]

А Жукова и Тимошенко такая же высокомерная слепота поразила в условиях уже два года идущей Второй мировой войны да к тому же за полгода до нападения гитлеровской Германии на СССР!

Однако еще более поразительно то, что если Тухачевский невесть с какой стати удумал поставить в качестве конечной цели задачу овладения армиями прикрытия выгодных стратегических рубежей, — именно за это подобные планы и критиковал Я. М. Жигур, — то ведь и у командиров всех уровней Первого стратегического эшелона в «Красных пакетах» в 1941 г. оказались аналогичные по смыслу и духу предписания, заблаговременно разработанные Генштабом и НКО!

Зачем армиям прикрытия чем-то овладевать, тем более в порядке достижения конечной цели, когда те же, по тем или иным соображениям выгодные стратегические рубежи можно преспокойно занять не только до нападения противника, но и до нападения же соответственно оборудовав и укрепив их, в полной боевой готовности встретить любого супостата непробиваемой обороной?!

На то ведь они и армии прикрытия, что находятся на своей территории и прикрывают либо конкретный участок государственной границы, либо конкретное направление, в т. ч. от линии госграницы и в глубь своей территории до определенного Генштабом рубежа. Причем не просто какое-то конкретное направление, а именно то, которое Генштаб считает наиболее вероятным направлением главного удара противника.

И с какой такой стати группировки армий прикрытия должны концентрироваться на флангах по отношению к наиболее вероятным направлениям главного удара противника?! Это что, роты почетного караула, что должны вытянуться во фрунт, приветствуя вторгающегося в родное Отечество супостата?!

Ведь если основные силы прикрытия в сконцентрированном виде, т. е. в виде группировок, выставляются на флангах всей многотысячекилометровой границы СССР, например, западной, то без весьма острого вопроса уже никак не обойтись: а с остальной частью границы, в данном случае западной, как же — она что, остается без прикрытия или, по меньшей мере, без должного прикрытия?! Тогда о какой же обороне родного Отечества может идти речь? Ведь такой характер дислоцирования войск прикрытия как то самое шило, что в мешке-то не утаить, — любая военная разведка, тем более такая солидная, как германский абвер, очень быстро установит этот факт (что, кстати говоря, и было на самом деле, в чем скоро убедимся) и тем самым Верховному командованию противника будут предоставлены неоспоримые стратегические козыри (что опять-таки и произошло в 1941 г., в чем также убедимся). А ради чего все это?!

В том-то все и дело, что, по Тухачевскому, речь шла не о прикрытии рубежей родного Отечества и уж тем более не об обороне последнего, а о немедленном встречно-лобовом вторжении на территорию противника прямо по факту его нападения на СССР!

Но что окончательно вгонит в оторопь любого, так это цели такого вторжения, в качестве которых без каких-либо обиняков, прямо и однозначно назывались срыв в ситуации уже начавшегося наступления противника, его же мобилизации, но прикрытие собственных мобилизации и сосредоточения войск! Срывать мобилизацию у уже напавшего на СССР противника?!

Тут уж поневоле придешь к удручающему выводу: при жизни пребывавший в звании Маршала Советского Союза и в должности заместителя наркома обороны СССР, а посмертно, точнее, а результате хрущевской «реабилитации», причисленный еще и к лику «гениальных», «стратег», выходит, ни в зуб ногой не разумел, что нападение осуществляется уже отмобилизованными силами. Хорош «стратег», нечего сказать! И чего немчуре-то, хоть догитлеровской, хоть пригитлеровской, было опасаться такого «стратега»? Об этом знает не только любой фельдфебель или ефрейтор, но и любой солдат-первогодок!

Хорош маршал, нечего сказать! Откуда без собственной, заблаговременно мобилизации возьмутся наши фланговые группировки? Он что, из «задних фасадов» своих единомышленников собирался их формировать?

А если нет, то что должна была означать такая заблаговременная мобилизация в глазах окружающего мира, исходившего в те времена из той точки зрения, что «мобилизация — это война»?!

Что, СССР должен был предстать пред всем миром в ипостаси агрессора?!

…И опять, как сильнейшим магнитом, притягивает к себе внимание поразительная схожесть этой политики «стратега» с поведением Тимошенко и Жукова накануне войны. Как утверждал в своих приватных байках сам Жуков, они вдвоем с Тимошенко тоже пытались заполучить у Сталина разрешение на открытую мобилизацию, за что, если верить этой байке, получили жесткий отлуп со стороны Иосифа Виссарионовича. И если продолжать верить этой банке, Сталин так прямо и заявил им, что мобилизация — это война, и неужели они этого не понимают?!

Четырежды Герой Советского Союза, маршал Жуков почему-то не соизволил хотя бы самому себе отдать отчет в том, что даже в рамках этой байки Сталин был исключительно прав, потому как по условиям тех времен объявление в стране мобилизации до начала военных действий означало войну, вследствие чего можно было запросто выставить СССР как страну, готовящую агрессивное нападение. А ведь Гитлер именно этого и добивался и все время горько сетовал, как, впрочем, и его генералы, что Советы не дают никакого, даже малейшего повода, чтобы обвинить их в агрессивных приготовлениях.

Между тем позиция Жукова и Тимошенко в этой байке практически аналогична концепции Тухачевского — тот также настаивал на том, чтобы эти группировки заранее были укомплектованы по штатам военного времени, а это и есть фактическая мобилизация[412], чего, к слову сказать, долго скрывать невозможно — любая военная разведка, тем более такая, как германский абвер, быстро установила бы такой факт.

Однако в действительности реального отказа в проведении мобилизации в 1941 г. не было, как, впрочем, и самой мобилизации в общепринятом смысле слова до 22 июня тоже не было.

Просто глубоко и творчески мысливший Сталин сделал это значительно тоньше, естественней, не перенапрягая и без того до крайности напряженную международную обстановку, чем до предела затруднил выдвижение в адрес Советского Союза обвинений в нагнетании милитаристского психоза (кстати говоря, затруднил их до такой степени, что сделал их просто невозможными, даже для германских послевоенных историков!).

Были организованы БУСы — большие учебные сборы резервистов, что в общем-то явление вполне естественное для любой армии. Как-никак, но ведь почти 800 тыс. резервистов было призвано, потом еще 300 тыс.[413] Не говоря уже о том, что еще в феврале 1941 г. Жуков получил разрешение на формирование еще 100 стрелковых дивизий[414].

Кроме того, как известно, с середины мая 1941 г. началось выдвижение войск внутренних округов в сторону западной границы. Чего, кстати говоря, в СССР и не скрывали — наоборот, делали подчеркнуто демонстративно, о чем свидетельствуют все донесения германских разведчиков и дипломатов из Москвы[415]. Демонстративно подчеркивался именно оборонительный характер таких действий, что в условиях известной всему миру крупномасштабной концентрации германских войск у границ СССР выглядело вполне логично, о чем и говорилась еще в Сообщении ТАСС от 9 мая 1941 г.[416]

К слову сказать, и советские послы в зарубежных странах открыто говорили об этой концентрации частей РККА на западных границах. Так, в середине мая 1941 г. советской посол в Швеции — А. М. Коллонтай — совершенно открыто заявляла в дипкорпусе Стокгольма, что «никогда еще в русской истории на западной границе России не было сосредоточено такое большое количество войск, как сегодня»[417]. Едва ли нужно объяснять, что посол говорит только то, что приказывает его правительство.

И без особо жалостливых просьб Жукова и Тимошенко Сталин делал все, что нужно, только в отличие от этих крутолобо-крутозвездных и привыкших всегда идти напролом вояк делал это политически точно выверенно, осторожно, соразмеряя каждый свой шаг с политической целесообразностью, что, по ряду причин объективного и субъективного свойства, интеллектуально было недоступно ни Тимошенко, ни Жукову. К тому же Сталин таким образом еще и прикрывал их же действия. Так что силы-то были сосредоточены своевременно, и силы немалые, но вот что Тимошенко и Жуков сделали с ними — вот ведь в чем вопрос-то!

Короче говоря, в концепции Тухачевского речь шла об организации самого опасного — в силу сваей авантюрный сущности — встречно-лобового, едва ли не абсолютно одномоментного с уже начавшимся нападением противника контрнаступления наших войск, фактически в формате немедленного встречно-лобового контрблицкрига!

…И опять вынужден привлечь внимание к поразительнейшей схожести между идеями «стратега» и фактическими предписаниями Генштаба и НКО, которые были внесены в знаменитые «Красные пакеты», но особенно же в печально известную Директиву № 3 от 22ишня 1941 г., благодаря которой ринувшиеся ее исполнить войска едва окончательно не загубили себя в этом контрнаступлении, корни которого растут все из того же гениального плана от 15 мая 1941 г.

Кстати, нелишне будет обратить внимание еще и на другой, не менее поразительной схожести факт. В апогее разработки своей концепции Тухачевский додумался до особой целесообразности нанесения превентивных ударов по противнику именно в начальный период войны и тоже для срыва мобилизации, сосредоточения и развертывания его войск[418]. Проще говоря, додумался до целесообразности превращения СССР в агрессора, что категорически неприемлемо для России!

Но вот ведь в чем еще все дело-то. Апогей усилий по укоренению этой концепции Тухачевского в системе военно-стратегического мышления и планирования того времени полностью совпал с попытками политического ядра внутренней оппозиции антисталинского характера подвести политико-идеологическую платформу под будущие поражение и переворот, основанную на яро русофобских идеях «классиков» научного коммунизма, в частности Фридриха Энгельса.

Инициативу в этом вопросе проявил один из видных представителей т. н. «ленинской гвардии» из запломбированного вагона — Владимир Викторович Адоратский, являвшийся в то время директором Института Маркса — Энгельса — Ленина. Именно он предложил опубликовать в № 13 — 14 за 1934 г. теоретического органа партии — журнала «Большевик» — якобы ранее не переводившуюся на русский язык статью Ф. Энгельса «Внешняя политика русского царизма», написанную в 1890 г.[419]

Сталину не составило никакого труда мгновенно установить, что это политически очень тонкая провокация с не менее далеко идущими последствиями.

Дело прежде всего в том, что директору Института Маркса — Энгельса — Ленина по меньшей мере было грешно утверждать, тем более в письменной форме (в виде записки в Политбюро), что-де эту статью «классика» ранее не переводили на русский язык.

Она вообще была написана Ф. Энгельсом по заказу одного из главарей подрывной организации «Освобождение Труда», хорошо известной по истории политического бандитизма и терроризма в России Веры Засулич.

Статья была заказана «классику» для публикации в печатном органе этой организации — журнале «Социал-Демократ». Первая часть статьи была подготовлена Энгельсом не позднее января 1890 г., и вторая — в середине лета того же года, и опубликованы они были (соответственно) в февральском и августовском номерах этого журнала за указанный год. Перевод обеих частей статьи Энгельса был осуществлен лично Верой Засулич и в ее редакции она носила название «Иностранная политика русского царизма»[420].

Уж что-что, но недавнюю-то предысторию своей партии, как, впрочем, и историю рабочего движения в России директору Института Маркса — Энгельса — Ленина знать полагалось априори, дабы письменно не расписываться в очевидной глупости. А то, видите ли, ранее не переводилась на русский язык?! Со Сталиным этот номер не прошел, потому как не мог пройти по определению — Иосиф Виссарионович знал историю досконально! И потому мгновенно понял, в чем глубинная суть этой далеко идущей провокации в тех конкретных условиях.

Дело в том, что генеральный лейтмотив этой яро антироссийской статьи Энгельса заключается в том, что коли внешняя политика России якобы является агрессивной по определению, чему «классик» дал совершенно ложное, но облеченное в псевдонаучную мантию объяснение, то, следовательно, уже тогда назревавшая война кайзеровской Германии против царской России есть война якобы справедливая, едва ли не освободительная, чуть ли не единственный способ устранения якобы бытующей «русской угрозы», в роли «источника» которой был выставлен русский царизм, причем именно на том основании, что-де он является последней твердыней общеевропейской реакции![421]

Ничтоже сумняшеся «классик» международного политического бандитизма, за что, кстати говоря, он и получил прозвище «Генерал», выдал на-гора и «рецепт» единственного, по его мнению, шанса для предотвращения мировой войны: свержение русского царизма в результате буржуазной революции!

Попутно «Генерал» четко описал и причину будущей Первой мировой войны ХХ в., а также систему взаимодействия механизмов войны и «революции» (сиречь антигосударственного переворота силами местной «пятой колонны»), стратегию и тактику их применения в отношении России.

А спустя всего четыре месяца после публикации второй части статьи Энгельса на русском языке, т. е. аккурат на Рождество 1886 г., со страниц принадлежавшего влиятельнейшему представителю британской элиты (в т. ч. числе закулисья) Генри Лабушеру журнал «The Truth» («Правда») могущественнейшие силы англосаксонского Запада объявили России Перманентную мировую войну на полное уничтожение вплоть до сведения ее до состояния «Русской Пустыни»! Совпадения между тем, что написал Энгельс и что было изложено на страницах этой «Правды», — потрясающее! Не привожу их в данной книге лишь потому, что это не только предмет другого исследования, но и требует очень тщательного, детального и в то же время отдельного анализа.

Что же до «классика», то в который-то раз за свою долгую жизнь Ф. Энгельс вновь наиредчайше «пророчески» обрисовал картину скорого будущего, чему, конечно, удивляться нет никакого резона, ибо всю свою сознательную жизнь — жизнь крупнейшего международного политического интригана-«теоретика»/практика — «классик» являлся мощнейшим агентом интеллектуального влияния британской разведки и британского политического масонства, как, прочем, и К. Маркс, которого он курировал еще со времен подготовки пресловутого «Манифеста Коммунистической партии», т. е. с 1848 г.[422]

Его и Маркса основное предназначение в том и заключалось, чтобы внешне никак не причастными к британскому государству методами и способами инспирировать подрывную, антигосударственную деятельность в тех странах, которые Соединенное Королевство считало своими врагами. А в этом списке Россия занимает ведущее место уже пятый век кряду…

Именно поэтому по всем своим основным параметрам попытка Адоратского и стоявших за ним оппозиционных сил (в т. ч. и внешних, прежде всего в лице Троцкого и К°) вновь опубликовать эту статью Энгельса в ситуации первой половины 30-х гг. прошлого века действительно являла собой очень тонкую, с далеко идущими целями политическую провокацию (по сути дела, призыв к определенным действиям). В т. ч. еще и потому, что публикация неизбежно обозначила бы не только негативное в ретроспективе отношения к налаживавшемуся тогда с конца 1880-х — в 1890-х гг. франко-русскому союзу и лишение российской внешней политики «всякого доверия в глазах общественного мнения Европы и прежде всего Англии», но и автоматически провела бы столь же негативную историческую параллель с событиями 1934 г.[423] Дело в том, что, отчетливо понимая истинную конечную цель привода Гитлера к власти в Германии — нападение на СССР, Сталин сразу же после того, как нацисты оказались у кормила власти, но в основном с конца 1933 — начала 1934 г. стал активно добиваться создания Восточного Пакта в составе Франции, ее основных союзниц в Восточной, Центральной Юго-Восточной Европе (Польши, Чехословакии и Югославии) и СССР для противодействия не по дням, а по часам нараставшей угрозы агрессии гитлеровской Германии.

Сам же факт публикации такой статьи Энгельса, подчеркиваю — один только факт публикации, не говоря уже о ее содержании, хотя и на эзоповском языке, но означал бы призыв к недопущению повторения такого союза, на этот раз против не кайзеровской, а гитлеровской Германии.

Причем призыв не только к этому, но и прежде всего к совершению якобы «буржуазной революции», т. е. государственного переворота силами внутренней оппозиции как едва ли не единственной возможности предотвратить мировую войну, превентивно ликвидировав якобы имевшую место «русскую угрозу».

В связи с этих необходимо особо подчеркнуть следующее. Патологический русофоб Энгельс утверждал в этой статье, что-де всеми своими успехами на международной арене в ХIХ в. Россия якобы обязана некой всемогущей и талантливой шайке иностранных авантюристов, не только основавших «своего рода новый иезуитский орден», но и сделавших Россию великой, могущественной, внушающей страх и, более того, открывших ей путь к мировому господству.

Отсюда и глобальный вывод этого «классика» русофобствующего бандитизма мирового масштаба: коли внешняя политика России является не только агрессивной якобы по определению, но и направленной к завоеванию мирового господства и, в свою очередь, поскольку «генератором» такой внешней политики России является та самая, якобы основавшая «своего рода новый иезуитский орден» шайка талантливых иностранных авантюристов, следовательно, для предотвращения «русской угрозы» необходим свержение русского царизма «как последней твердыни общеевропейской реакции» в ходе якобы освободительной и потому справедливой войны Германии против России в результате буржуазной революции! В ситуации же СССР 1934 г., тем более с учетом всех внешнеполитических факторов того времени публикация такой статьи «классика» русофобствующего бандитами по сути дела означала едва завуалированный ассоциативный призыв (т. е. по аналогии) к свержению Советской власти во главе со Сталиным в прямой координации с внешней угрозой войны, резко обострившейся после привода Западом к власти в Германии нацистов во главе с Гитлером!

Естественно, что Сталин не мог не взвиться в негодовании от подобных проделок оппозиции (не удивительно, но факт, что эта попытка Адоратского совпала и с призывом Троцкого ко всем оппозиционным силам консолидировать свои ряды и усилия).

Не мог хотя бы потому, что без мощного противодействия подобные попытки оппозиции нанесли бы колоссальный ущерб как внешней безопасности СССР, тем более перед лицом нарастающей угрозы войны, так и внутренней безопасности, тем более что и сигналов-то на эту тему с конца 20-х гг. хватало выше всякой меры. Кстати, все сигналы о заговорщической деятельности оппозиции жестко увязывались с обострением угрозы войны. И это находило отчетливое подтверждение даже в разведывательной информации. Так, еще за год до попытки Адоратского на стол Сталина легло сообщение военной разведки следующего содержания:

«ТАЙНЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ ГИТЛЕРА АНГЛИЙСКОМУ ПРАВИТЕЛЬСТВУ

4 июля 1933 года

Совершенно секретно

Секретные переговоры национал-социалистов с английским правительством, начатые еще во время пребывания в Лондоне Розенберга, энергично продолжаются. Хозяйственное соглашение Англии и Германии. Как сообщалось, особый проект предусматривает раздел русского рынка. По мнению германских кругов, следует ожидать скорого изменения политического положения в России и соответственно этому желательно заблаговременно разделить эту громадную область сбыта. Только в этом смысле следует понимать меморандум Гугенберга, требовавшего территориальных уступок на Востоке и создания там новых крупных рынков сбыта и вложения капитала.

Берзин

Никонов»

Примечание: на документе резолюция К. Ворошилова: Копию т. Сталину»[424].

Упомянутый в тексте этого донесения военной разведки министр экономики Германии А. Гугенберг заявил на проходившей в июне 1933 г. в Лондоне международной экономической конференции, что «необходимо предоставить в распоряжение народа без пространства новые территории, где эта энергичная раса могла бы учреждать колонии… Война, революция и внутренняя разруха нашли исходную точку в России, в необъятных областях Востока. Этот разрушительный процесс все еще продолжается. Теперь настал момент его остановить»[425].

А глава внешнеполитического отдела нацистской партии (НСДАП), впоследствии повешенный по приговору Нюрнбергского трибунала Альфред Розенберг еще 6 мая 1933 г. излагал британским министрам — Дж. Саймону (иностранных дел) и М. Э. Хэлшу (военному) — план «избавления Европы от большевистского призрака» которым предусматривал присоединение к Германии, Австрии, Чехословакии значительной части Польши, включая и т. н. «польский коридор», Познани, Западной Украины, Западной Белоруссии, а также Литвы, Латвии и Эстонии как плацдарма для дальнейшей экспансии на Восток[426].

При наличии таких, изо дня в день из года в год все более надежных разведданных, Сталин тем более не мог не отреагировать на подлинный, но «под дурака» скрывавшийся смысл попытки публикации статьи Энгельса. И он отреагировал, да еще как!

И суток не прошло — запрос Адоратского был датирован 18 июля 1934 г., — как уже 19 июля 1934 г. Сталин обратился к членам Политбюро с письмом «О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма», в котором буквально в клочья разнес «классика», «под орех разделав» все содержание статьи Энгельса. Ввиду особой важности выводов Сталина позволю себе привести их несколько подробнее. Вот они: «…Нельзя не заметить, что в этой статье (т. е. статье Энгельса. — А. М.) упущен один важный момент, сыгравший потом решающую роль, а именно — момент империалистической борьбы за колонии, за рынки сбыта, за источники сырья, имевший уже тогда серьезнейшее значение, упущены роль Англии как фактор грядущей мировой войны, момент противоречий между Германией и Англией, противоречий, имевших уже тогда серьезное значение и сыгравших почти определяющую роль в деле возникновения и развития мировой войны. (Как видите, уже в этой фразе прямая перекличка с тем, что обсуждалось в 1933 г. на секретных англо-германских переговорах. — А. М.) …Это упущение составляет главный недостаток статьи Энгельса.

Из этого недостатка вытекают остальные недостатки, из коих не мешало бы отметить следующие:

а) Переоценку роли стремления России к Константинополю в деле разрешения мировой войны.

Правда, первоначально Энгельс ставит на первое место, как фактор войны, аннексию Эльзас — Лотарингии Германией, но потом он отодвигает этот момент на задний план и выдвигает на первый план завоевательное стремление русского царизма, утверждая, что «вся эта опасность мировой войны исчезнет в тот день, когда дела в России примут такой оборот, что русский народ сможет поставить крест над традиционной завоевательной политикой своих царей?

Это, конечно — преувеличение. (Обратите внимание на этот пункт — ведь в сопоставлении с поступавшей к нему информацией о заговоре, в т. ч. и военных, ориентированном на ситуацию возникновения войны, это означает, что Сталин открыто предупреждает, в т. ч. и оппозицию, не говоря уже о Западе, что он хорошо все понимает, но именно поэтому-то и не допустит повторения 1917 г. — А. М.)

б) Переоценку роли буржуазной революции в России… в деле предотвращения надвигающейся мировой войны. Энгельс утверждает, что падение русского царизма является единственным средством предотвращения мировой войны. Это — явно преувеличение.