VI. ОТКУДА?

VI. ОТКУДА?

1

Из нашего исследования вытекают два основных факта: исчезновение хазарского народа из региона, бывшего его историческим ареалом, и одновременное появление в соседней области, на северо-западе, крупнейшего сосредоточения евреев со времени начала Диаспоры. Эти два факта находятся в тесной взаимосвязи, поэтому историки согласны, что иммиграция из Хазарии способствовала, видимо, росту польского еврейства – вывод, в пользу которого говорят свидетельства из предшествующих глав. Однако есть разногласия по поводу масштаба этого влияния: объема хазарской иммиграции в сравнении с притоком западных евреев и их удельного веса в образовании современного еврейства.

Иными словами, тот факт, что хазары в немалых количествах эмигрировали в Польшу, сомнений не вызывает; вопрос в том, приходился ли на их долю основной процент новых поселенцев, или они образовали всего лишь их ядро. Чтобы получить ответ на этот вопрос, мы должны разобраться с объемом иммиграции «настоящих евреев» с Запада.

2

К концу первого тысячелетия н.э. больше всего евреев Западной Европы жило во Франции и в Рейнской области195. Некоторые их сообщества возникли еще в эпоху Римской империи, потому что в период между разрушением Иерусалима и упадком Рима евреи поселились во многих крупнейших городах под его владычеством; впоследствии к ним примкнули иммигранты из Италии и Северной Африки. Начиная с IX в. наличие еврейских общин зафиксировано по всей Франции, от Нормандии до Прованса и Средиземноморья.

Одна группа даже переправилась через Ла-Манш, последовав за вторгнувшимися в Англию норманнами, видимо, по приглашению Вильгельма Завоевателя (согласно 121; см. в 12; IV; 277), нуждавшегося в их капитале и предприимчивости196. Их историю обобщает Барон:

«Впоследствии они превратились в класс „королевских ростовщиков“, чьей главной функцией было предоставление кредитов для политических и экономических целей. Скопив большие богатства благодаря взиманию высокого процента, эти ростовщики были вынуждены предоставлять их в том или ином виде королевской казне. Длительное благосостояние многих еврейских семейств, роскошь их жилищ и одеяний, их влияние на судьбы общества заставляли даже проницательных наблюдателей закрывать глаза на опасности, кроющиеся в растущем недовольстве должников всех сословий и в усугубляющейся зависимости евреев от протекции их коронованных господ... Недовольное ворчание, вылившееся во вспышки насилия в 1189-1190 гг., предвещало трагический финал – изгнание 1290 г. Головокружительный взлет и еще более стремительное падение английского еврейства всего за два с четвертью столетия (1066-1290 гг.) контрастно высветили фундаментальные факторы, определившие судьбу всего западного еврейства в критически важной первой половине второго тысячелетия нашей эры» (12; IV; 75-76).

Пример Англии показателен, потому что, в отличие от ранней истории еврейских общин на европейском континенте, прекрасно документирован. Основной урок, который можно из него извлечь, состоит в том, что социально-экономическое влияние евреев было несообразно велико, учитывая их скромное количество. Перед изгнанием евреев из Англии в 1290 г. их там насчитывалось в каждый отдельно взятый момент времени не больше 2500 человек. В экономике средневековой Англии эта крохотная еврейская община играла ведущую роль – гораздо большую, чем в Польше, где евреи были куда многочисленнее; однако, в отличие от Польши, в Англии евреи не могли опираться на сеть малых еврейских городов, наполненных скромными мастерами, ремесленниками, возчиками и кабатчиками, то есть не были укоренены в народной гуще. В этом животрепещущем вопросе Англия анжуйских Плантагенетов олицетворяла то, что не могло не случиться позже на всем Западе. Евреев Франции и Германии ждала та же участь, поскольку и там их занятия не отличались разнообразием, что не могло не привести к трагическому результату. Кошмар всегда начинается с «медового месяца», а кончается разрывом и кровопролитием. Сначала евреев повсюду лелеяли, выпускали в их пользу специальные хартии, создавали им привилегии. Они были personae gratae, подобно придворным алхимикам, ибо одним им была ведома тайна функционирования экономики. «В раннем средневековье, – писал Сесил Рот, – торговля в Западной Европе была, в основном, в руках евреев, не исключая и работорговлю, а „еврей“ и „торговец“ в записях эпохи Каролингов являются почти синонимами» (104). Но с ростом класса местных торговцев их постепенно оттесняли не только от самых выгодных занятий, но и от традиционных форм торговли, так что единственной открытой для них сферой осталось одалживание средств под проценты. «Евреи аккумулировали богатства страны, но периодически их выкручивали, как белье, сливая добытое – как воду – в казну...» (104). Прообраз Шейлока сформировался задолго до времен Шекспира.

В дни «медового месяца», в 797 г., Карл Великий отправил прославленное посольство в Багдад, к Харун ал Рашиду, для переговоров о заключении договора о дружбе, посольство состояло из еврея Исаака и двух знатных христиан. Горький конец наступил через 500 лет, в 1306 г., когда Филипп Красивый изгнал евреев из Французского королевства. Правда, некоторым потом разрешили вернуться, но и они страдали от притеснений, так что к концу XIV в. еврейская община Франции практически прекратила существование197.

3

Переходя к истории германского еврейства, прежде всего необходимо отметить, что «как ни странно, мы не располагаем полной, научной историей германского еврейства... „Germanica Judaica“ – это всего лишь ссылки на исторические источники, проливающие свет на отдельные общины до 1238 г.» (12; VI; 271) Свет довольно-таки тусклый, но позволяющий по крайней мере представить территориальное распределение общин западноевропейского еврейства в Германии в критический период, когда приближалась к своему пику хазарско-еврейская иммиграция в Польшу.

Одно из самых ранних свидетельств существования такой общины в Германии – упоминание некого Калонимуса, приехавшего в 906 г. вместе с родней в Майнц из Лукки в Италии. Примерно тогда же заговорили о евреях в Шпайере и Вормсе, чуть позже – в Трире, Меце, Страсбурге, Кельне, то есть в узкой полосе, идущей через Эльзас и по долине Рейна. Еврейский путешественник Вениамин Тудельский (см. выше, II, 8) побывал в этом районе в середине XII в. и записал: «В этих городах много израильтян, людей мудрых и богатых» (12; IV; 73)198. Но что означает «много»? Как станет ясно чуть позже, совсем чуть-чуть...

Несколько раньше в Майнце проживал некий рабби Гершом бен Иегуда (прим. 960-1030 гг.), заслуживший своей редкой ученостью прозвище «Свет Диаспоры» и пост духовного главы французской и рейнско-германской общины. Примерно в 1020 г. Гершом собрал в Вормсе Совет раввинов, издавший разнообразные эдикты, включая формальный запрет на многоженство (которое и без того уже давно не практиковалось). К этим эдиктам было приложено дополнение, согласно которому в экстренном случае любое правило могло быть отменено «ассамблеей из ста делегатов из стран – Бургундии, Нормандии, Франции и из городов – Майнц, Шпайер и Вормс». В других раввинских документах этого же периода называются только три последних города, так что позволителен вывод, что другие еврейские общины Рейнской области были в начале XI в. так малы, что даже не заслуживали упоминания (72; 233).

К концу XI в. еврейские общины Германии чуть было не постигло поголовное истребление из-за массовой истерии, сопровождавшей Первый крестовый поход 1096 г. Ф. Баркер живописал умонастроение типичного крестоносца с выразительностью, редко встречающейся на страницах энциклопедии «Британика» (11; 14 изд.; т. IV; 772):

«Он мог крушить все вокруг себя, утопая по щиколотку в крови, а на закате со слезами умиления преклонить колена у алтаря Гроба Господня – ибо не давильный ли пресс Господа забрызгал его?»

Евреи Рейнской области угодили как раз в этот «давильный пресс» и едва в нем не погибли. Хуже того, их тоже поразила массовая истерия, правда иного свойства, – самоубийственное стремление к мученичеству. По словам еврейского хрониста Соломона бар Симона, признанного достоверным источником (12; IV; 97), евреи Майнца, столкнувшись с выбором между крещением и смертью от рук толпы, подали пример другим общинам, решившись на коллективное самоубийство (12, IV; 104):

«Подражая готовности Авраама принести в жертву Исаака, отцы убивали детей своих, мужья – жен. Эти сцены неописуемого ужаса и героизма развертывались в ритуальной форме, с помощью жертвенных ножей, наточенных в соответствии с иудейским законом. Иногда мудрецы общины, наблюдавшие за массовым жертвоприношением, последними расставались с жизнью, накладывая на себя руки... В охватившей всех массовой истерике, освященной желанием религиозного мученичества и надеждой на награду на том свете, ничто не имело смысла, кроме стремления уйти из жизни не от руки безжалостного врага, поэтому неизбежная альтернатива – смерть или принятие христианства – решалась только первым способом».

Переходя от кровопролития к бесстрастной статистике, мы можем приблизительно оценить численность еврейских общин в тогдашней Германии. Еврейские источники дружно называют цифру – 800 жертв (убитых и покончивших с собой) в Вормсе и расходятся от 900 до 1300 в Майнце. Конечно, многие наверняка предпочли смерти крещение, но источники не сообщают число выживших, мы, со своей стороны, не можем быть уверены, не преувеличивают ли они число павших. Барон делает по собственным подсчетам вывод, что «все еврейское население обоих городов вряд ли превышало цифры, которыми источники исчисляют одних погибших» (12; IV; 105; прим. 292). То есть выжить как в Вормсе, так и в Майнце должно было не больше нескольких сотен человек. А ведь эти два города (плюс Шпайер) были единственными, располагавшими достаточно крупными общинами, чтобы быть включенными в эдикт рабби Гершома!

Иными словами, мы вынуждены признать, что еврейская община в Рейнской области Германии была малочисленной даже до Первого крестового похода, а уж побывав в «Господнем давильном прессе», уменьшилась еще больше. При этом к востоку от Рейна, в центральной и восточной Германии, тогда еще не появились и долго потом не появлялись еврейские общины. Традиционная концепция еврейских историков, по которой Крестовый поход 1096 г. послужил толчком к массовой миграции евреев из Германии в Польшу, – это всего лишь легенда, вернее, надуманная гипотеза, изобретенная по причине слабого знакомства с историей хазар и невозможности понять, откуда вдруг в Восточной Европе появилось такое количество евреев. Между прочим, источники ни слова не говорят о какой-либо миграции, ни массовой, на даже слабой, из Рейнской области на восток Германии, не говоря уж о далекой Польше.

Так, Семен Дубнов, один из историков старой школы, пишет: «Первый Крестовый поход, приведший христианские массы в движение и бросивший их в направлении азиатского Востока, одновременно погнал еврейские массы на восток Европы» (36; 427). Тем не менее, всего несколькими строками ниже он вынужден признать: «Мы не располагаем сведениями об обстоятельствах этого эмиграционного движения, сыгравшего столь важную роль в еврейской истории» (36; 428). При этом имеется достаточно сведений о том, что происходило в тех же самых пострадавших еврейских общинах во время Первого и последующих крестовых походов. Некоторые накладывали на себя руки, некоторые пытались сопротивляться и погибли, выжившие обязаны своей удачей тому, что нашли на все опасное время убежище в укрепленном замке епископа, отвечавшего хотя бы теоретически за их безопасность. Часто и это не могло предотвратить расправу, тем не менее, уцелевшие, дождавшись спада крестоносной волны, неизменно возвращались в свои разграбленные дома и синагоги, чтобы все начать сначала.

Судя по хроникам, это поведение выстраивалось в систему: так было и в Трире, и в Меце, и во многих других местах. Ко времени Второго и последующих крестовых походов оно уже превратилось в традицию: «В начале волнения из-за нового Крестового похода многие евреи Майнца, Вормса, Шпайера, Страсбурга, Вюрцбурга и других городов бежали в соседние замки, оставляя свои книги и ценное имущество друзьям из горожан» (12; IV; 129). Одним из главных источников по этим событиям является «Книга памяти» Эфраима бар Якоба, который сам в возрасте 13 лет находился среди людей, бежавших из Кельна в замок Фолкенбург (12; IV; 119). Соломон бар Симон сообщает, что во время Второго крестового похода выжившие евреи Майнца искали защиты в Шпайере, а потом вернулись в родной город и построили там новую синагогу (12; IV; 116). Это складывается в лейтмотив хроник; еще раз повторю, что нигде нет ни слова об эмиграции еврейских общин на восток Германии, которая, по словам Мизеса (83; 275), еще была тогда Judenrein – «не загрязнена евреями», каковой и оставалась еще несколько столетий.

4

XIII в. стал периодом небольшой передышки. Впервые мы слышим о появлении евреев в районах, соседствующих с Рейнской областью: в Пфальце (1225 г.), Фрайбурге (1230 г.), Ульме (1243 г.), Гейдельберге (1255 г.) и т.д. (83; 275-274). Но спокойствие продлилось недолго: в XIV в. на франко-германское еврейство обрушились новые беды.

Первой катастрофой стало изгнание всех евреев из владений французского короля Филиппа Красивого. Франция страдала от экономического кризиса, сопровождавшегося, как водится, обесцениванием денег и социальными волнениями. Филипп пошел проторенным путем: решил возложить финансовые издержки кризиса на евреев. В 1292 г. он истребовал с них 100 тыс. ливров, в 1295, 1299, 1302 и 1305 гг. – по 215 тыс., а потом решился на радикальный шаг во спасение своих дышащих на ладан финансов. 21 июня 1306 г. он подписал тайный указ арестовать в определенный день всех евреев королевства, конфисковать их собственность, а их самих выдворить из страны. Аресты прошли 22 июля, выдворение – спустя несколько недель. Беглецы подались в области Франции, не относившиеся к домену французского короля, в Прованс, Бургундию, Аквитанию и некоторые другие феодальные владения. Однако, как пишет Мизес, «не существует никаких исторических сведений, что численность германского еврейства увеличилась благодаря страданиям еврейской общины Франции в решающий период ее уничтожения» (83, 273). Ни один историк не осмелился предположить, что французские евреи пересекли Германию и оказались в Польше – ни в тот период, ни когда-либо еще.

При наследниках Филиппа имело место частичное возвращение евреев по зову новых французских монархов (в 1315 и 1350 гг.), но ни возместить причиненный ущерб, ни предотвратить новые взрывы массового насилия они не смогли. К концу XIV в. Франция стала, как и Англия, Judenrein.

5

Второй катастрофой того ужасного столетия стала Черная смерть, уничтожившая в 1348-1350 гг. треть европейского населения, в некоторых районах – до двух третей. Чума пришла из Азии через Туркестан. То, как она завладела Европой и что наделала там, стало лишним доказательством человеческого безумия. Татарский предводитель Джанибек осаждал в 1347 г. крымский город Каффу (ныне Феодосия), тогда – генуэзский порт. Чума косила воинов Джанибека, а он отправлял при помощи катапульт зараженные трупы за крепостную стену, заражая тем самым осажденное население. Генуэзские корабли доставили крыс вместе со смертоносными блохами на Запад, в порты Средиземноморья, откуда эпидемия двинулась внутрь континента.

Бациллы Pasteurella pestis разили всех, не разбираясь в вероисповедании жертв, тем не менее, страдающая Европа решила отыграться на евреях. Раньше их уже обвиняли в ритуальных убийствах христианских младенцев, теперь же их вина состояла в отравлении колодцев с целью распространения Черной смерти. Легенда двигалась даже быстрее крысиного полчища, вследствие чего по всей Европе начались массовые сожжения евреев. Снова получило распространение коллективное самоубийство во избежание сожжения заживо.

Поредевшее население Западной Европы достигло прежнего уровня только в XVI в. Евреев, подвергшихся совместному нападению крыс и двуногих, выжило и того меньше. Как писал Кучера, «чернь мстила им за жестокие удары судьбы, и тех, кого пощадила чума, добили меч и пламя. Когда эпидемия пошла на убыль, в Германии, по свидетельству историков-современников тех событий, практически не осталось евреев. Напрашивается вывод – что в самой Германии евреи никак не могли преуспеть и так и не сумели образовать большие, многолюдные общины. Как же при подобных обстоятельствах они умудрились бы заложить в Польше основу такого плотного населения, что сейчас [1909] оно в десять раз превосходит численностью еврейское население Германии? Действительно, трудно понять, откуда вообще взялась мысль, что восточные евреи являются потомками иммигрантов с Запада, особенно из Германии» (72; 235-236, 241).

И все же Первый крестовый поход и Черная смерть чаще всего характеризуются историками как события, создавшие восточное еврейство. Кстати, как и в случае с крестовыми походами, нет абсолютно никаких свидетельств, которые помогли бы связать чуму и воображаемый Исход. Наоборот, все указывает на то, что на этот раз, как и раньше, единственная надежда евреев на выживание заключалась в том, чтобы держаться друг друга и искать убежища в укрепленном месте или в менее враждебном населенном пункте неподалеку. В разгар Черной смерти зафиксирован единственный случай эмиграции, о котором знает Мизес: евреи из Шпайера спрятались от преследователей в Гейдельберге – примерно в десяти милях от родного городка...

После почти полного искоренения старых еврейских общин во Франции и в Германии при эпидемии Черной смерти Западная Европа примерно на два века осталась Judenrein, если не считать нескольких крохотных анклавов и Испанию. Евреи, заложившие в XVI-XVII вв. основы современных общин в Англии, Франции и Голландии, – это совершенно другая ветвь, «сефардим» (испанские евреи), вынужденные бежать из Испании, где они прожили больше тысячи лет. Их история, как и история современного европейского еврейства, не относится к теме этой книги.

Короче говоря, у нас есть все основания для вывода, что традиционное представление о массовом исходе западного еврейства из Рейнской области в Польшу через всю Германию – враждебную территорию, не знающую никаких евреев, – исторически несостоятельно. Об этом говорит малочисленность рейнских общин, их нежелание уходить из долины Рейна на восток, их стереотипное поведение в ответ на враждебность нееврейского населения, отсутствие указаний на миграционные процессы в хрониках той эпохи. Подтверждение этой точки зрения предоставляет лингвистика, о чем речь пойдет в главе VII.