Глава 35 Национальный очаг

Глава 35

Национальный очаг

В течение десяти лет после того, как английскому народу был навязан палестинский «мандат», международной пропагандой поддерживался тезис, будто бы т. н. «еврейский национальный очаг» в Палестине будет, под защитой Англии, всего лишь «культурным центром» иудаизма, не представляющим для арабов никакой угрозы: своего рода иудейской Меккой, с университетом, библиотекой и земледельческими поселениями. (Прим. перев.: Для обозначения Палестины, как территории будущего сосредоточения евреев, в декларации Бальфура был не без умысла употреблён не поддающийся точному определению термин «national home», под которым можно понимать «национальный центр», «очаг поселения», «родимую землю» и всё, что угодно, вплоть до «национального государства», о котором, однако, по понятным причинам конкретно не говорилось. В переводах на другие языки этот термин имеет столь же расплывчатое и поддающееся любому толкованию значение: «foyer national» (франц.), «Heimstatte» (нем.) и т. д. В нашем переводе мы приняли французский термин «национального очага», т. к. английское название настоящей главы, «National Home», трудно поддаётся переводу на русский). Это не обмануло арабов, прекрасно понимавших, что они стали объектом попытки силой восстановить в 20 веке по Р. Х. «закон» грабежа и обезземеливания, установленный левитами в 5 веке до Р. Х. Они ответили на это непрекращающимися бунтами и восстаниями, в результате чего война, которая должна была «покончить со всеми войнами», положила начало новым войнам, конца которым до сих пор не видно.

Немедленно же стало ясно, что навязанный народам сионизм действовал в их среде как заряд динамита, и что «в маленькой стране размеров Уэльса или Вермонта» (только что «освобождённой» от турок) оказалась заложенной бомба замедленного действия, которая в будущем неизбежно должна была привести к конфликтам мирового масштаба. Тем не менее, новый британский министр колоний, Леопольд Эмери, приехав в Палестину в 1925 году, «прямо заявил арабам, что нет никакой возможности изменить британскую политику» (Еврейское Телеграфное Агентство со слов самого Эмери). Это заявление (как и прежние высказывания Бальфура, что британская политика в этом вопросе решена окончательно») скрывает главный секрет всего происходящего и содержит несомненный вызов человечеству. Когда ещё в истории изменение какой бы то ни было политики заранее объявлялось невозможным ни при каких обстоятельствах? Политика оказалась в данном случае невыполнимой и явно катастрофической. Какая сила в состоянии была продиктовать, что эта политика должна проводиться во что бы то ни стало и при всех обстоятельствах? Ни один из британских или американских политиков никогда ещё не объяснил своим избирателям, парламенту или Конгрессу причины этой тайной капитуляции (мы увидим далее, что в 1950-х годах в Америке неоднократно публиковались заявления, повторявшие слова Бальфура и Эмери).

В течение упомянутого десятилетия, когда проект «национального очага» терпел полный провал, западные политики не уставали поздравлять друг друга с успехом своей идеи. Ллойд Джордж заявил в Лондоне перед собранием аплодировавших ему сионистов: «Я воспитывался в школе, где больше говорилось об истории евреев, чем об истории моей собственной страны. Дни его политической карьеры были сочтены, но кандидаты на его пост также торопились расписаться в верности сионистам. Его преемник на посту премьера, Рамзай Макдолальд, на этом собрании присутствовать не смог, но послал приветствие с обещанием полной поддержки сионизму; Стэнли Болдуин, также один из будущих премьер-министров, поспешил присоединиться к кругу „друзей“ (Вейцман). В Южной Африке генерал Сматс видел в „трудах для евреев оправдание всей моей жизни“.

Лорд Бальфур считал свою декларацию величайшим достижением всей своей жизни, и в 1925 году впервые поехал посмотреть на страну, которой он тайно торговал в течение двадцати лет. Будучи плохим моряком, он выглядел бледным, сходя на берег в Александрии, в Тель-Авиве же желая, польстить, он заметил, что ученики колледжа Герцля «могли бы быть школьниками в Харроу» (прим. перев.: Итон и Харроу — привилегированные аристократические школы в Англии, хотя они и носят спокон века название «public schools», но для детей широкой «публики» они недоступны и в наши дни), а мэр Тель-Авива «легко мог бы быть мэром в Ливерпуле или Манчестере», после чего он «открыл» всё ещё не построенный Еврейский университет. В Палестине он ездил под сильной охраной, рассказав потом, что сердечная встреча напоминала ему выборы, где «все избиратели были за него». Несмотря на отговоры Вейцмана, он поехал после этого в Сирию, где толпа арабов осаждала гостиницу «Виктория», требуя его смерти. Под конвоем французской кавалерии его срочно отвезли на берег и, всё ещё страдавшего от морской болезни, благополучно сплавили в Англию.

В книге, упоминавшегося нами Джеффриса (сопровождавшего в 1922 г. лорда Нортклиффа в Палестину) мы можем прочесть, что там происходило в течение этого десятилетия. Сионисты начали усиленно скупать арабские земли (которые по закону Талмуда уже никогда не могли быть вновь перепроданы арабам). Арабы ничего не имели против отдельных сделок, но, зная Тору, не собирались отдавать евреям столько, чтобы потерять Палестину в ходе простых коммерческих операций (как это в своё время наивно полагала вильсоновская «комиссия Кинга-Крейна»). Кроме того, рождаемость среди арабов настолько превышала еврейскую, что в нормальных условиях никакая сионистская иммиграция не могла бы даже отдалённо сравняться с местным населением. С самого начала было ясно, как это подтверждали все опытные наблюдатели, что обезземелить арабов можно было только с помощью новой войны. Намерение обобрать арабов в те годы ещё открыто не признавалось. «Белая Книга» Черчилля предлагала даже, ещё а 1922 г., чтобы арабам было разрешено провести выборы в собственной стране! Доктор Вейцман, разумеется, это категорически запретил, оказавшись, таким обратом, «в странном положении человека якобы запрещавшего арабам пользоваться их демократическими правами»; из этого запрета выборов арабы сделали, разумеется, соответственные выводы, хотя Вейцман н жаловался, что они стали жертвами «сознательного извращения сионистских намерений».

Беспорядки в Палестине вынудили британское правительство послать туда новых «обследователей» (спрашивается, для каких целей, если заведомо было ясно, что изменить британскую политику «не было никакой возможности»?). За комиссиями Кинга-Крэйна и Хэйкрафта последовали комиссии Шоу и Симпсона, которые ознакомившись с положением на месте, сообщали в основном одно и то же. По этому поводу д-р Вейцман уныло недоумевал, почему это «каждый раз, когда какая-либо комиссия отправлялась обследовать положение в Палестине, почти как правило её члены, вначале настроенные благожелательно, через несколько месяцев уже выступали против нас». Провал «национального очага» в Палестине был настолько очевиден, что даже политикам пришлось быть более осторожными. В 1925 году Ллойд Джордж публично предупредил сионистов, что «политика экспроприации или всё, что будет её напоминать, лишь создаст трудности на пути сионизма»: на что Вейцман тут же дал ответ: «Мистер Ллойд Джордж может поверить мне, если я скажу, что евреи меньше, чем кто-либо способны строить свой дом на чужой спине. Евреи так настрадались от несправедливости, что они достаточно на этом научились, и я могу заверить Вас, что арабы не пострадают от наших рук». Читателю предлагается провести и здесь сравнение между «словами» и последующими «делами», как об этом было сказано уже в «Протоколах».

Однако, всё происходившее в Палестине в течение этого десятилетия, имело лишь второстепенное значение по сравнению с более важной целью удержать контроль над политиками в Лондоне и Вашингтоне, дабы «политику» здесь и далее было бы «невозможно изменить». Именно это, а вовсе не «национальный очаг» в Палестине, было решающим, и в конечном итоге Вейцман опять добился своего. В этот период времени он встретился с гораздо большим препятствием, чем любая оппозиция со стороны каких бы то ни было западных политиков: с тревогой и враждебностью того самого «мирового еврейства», от имени которого выступали Хаим Вейцман и его соратники из России. Эмансипированные евреи Запада могли бы успешно сопротивляться сионистам, создав антисионистскую организацию. Боязнь сделать это погубила их. Они были против сионистского шовинизма и еврейского государства, но они хотели создать иудейскую Мекку, свой культурный и религиозный центр, и они боялись, что «антисионизм» будет понят как враждебное отношение и к такому центру. Вейцман умело использовал эту щель в их броне.

Всё его палестинское предприятие стояло в то время накануне полного провала. «Мандат» предусматривал, что британское правительство признает сионистскую организацию как «необходимое еврейское агентство для консультации и сотрудничества с властями в Палестине» по вопросам «устройства еврейского национального очага». Однако, в мандате была и оговорка: это агентство должно было «предпринять необходимые шаги в согласии с правительством Его Британского Величества, для обеспечения сотрудничества всех евреев, желающих помочь в организации еврейского национального очага». Поскольку еврейские массы в западном мире были открыто враждебны вейцманскому сионизму, даже он сам не мог претендовать, что говорит от их имени. Ему пришлось поэтому перенести свои махинации из прихожих нееврейских политиков на евреев, и в течение восьми лет он колесил по всему миру в поисках решения этой проблемы. Широкие массы эмансипированных евреев Запада были решительно против всяких проектов, целью которых могло стать восстановление «еврейской нации».

Вейцману удалось найти решение этой задачи: он изобрёл понятие «евреев-несионистов». Британских евреев обмануть не удалось, но американские попались на эту удочку. Быть «несионистом» показалось им очень удобным, давая возможность пользоваться тем и другим: отвергать сионистский шовинизм, одновременно поддерживая идею иудейской Мекки. В 1928 году группа евреев объявила, что она представляет «несионистов» и готова сотрудничать с д-ром Вейцманом для «отстройки Палестины». На этой базе Вейцман организовал в 1929 году своё расширенное Еврейское агентство», после чего он смог объявить, что, включив «несионистов», это агентство выполнило требования «мандата», а он снова представляет «всех евреев». По его собственным словам, ему удалось тем самым выйти из затруднительной дилеммы, поскольку он сам считал положение сионизма безнадёжным и беспомощным, если на выручку не придут несионисты».

Арабам тотчас же стало ясно, что это «расширенное еврейское агентство будет фактически правительством в Палестине, и они усилили сопротивление. В результате британскому правительству пришлось наконец признать окончательный провал предприятия и в 1930 г. оно опубликовало т. н. „Белую Книгу“ Пассфильда, в которой требовалось прекращение сионистской иммиграции в Палестине и ограничение власти Еврейского агентства. Таким образом «не подлежавшая изменению политика» была наконец «изменена»! Но Вейцман был теперь усилен поддержкой завербованных им «несионистов» и немедленно нанёс ответный удар. Он дал аудиенцию тогдашнему британскому премьер-министру Рамзаю Макдональду, который поднял руки вверх и согласился на все предъявленные ему требования. Он не только отменил требования «Белой Книги», но ещё и почтительно запросил д-ра Вейцмана, кого ему следует назначить на должность очередного Комиссара в Палестине.

Сионисты могли теперь с успехом продолжать наступление. Никто достоверно не знает, перед чем именно так дрожали все западные политики того времени: их воспоминания дружно замалчивают этот главный секрет нашей эпохи, а их капитуляции не имеют примеров в истории. Сдача Макдональда восстановила принцип, согласно которому «политика» в этом вопросе была раз и навсегда «решена» и неизменна, и в течение последующих двадцати лет он стал определяющим моментом всей британской и американской государственной деятельности. Политики обеих стран явно видели в Хаиме Вейцмане эмиссара такой власти, ослушаться которой они не смели; их поведение ничем не отличалось от африканских дикарей, в ужасе таращащих глаза на колдуна.

Капитуляция Макдональда перед Вейцманом восстановила прежнее положение в Лондоне, однако в Палестине «национальный очаг» — искусственное растение на неподходящей почве — продолжал чахнуть. За десять лет в Палестину переселилось менее 100 000 еврейских иммигрантов. В 1927 году оттуда уехало на 3000 человек больше, чем приехало. Цифры 1928 года были несколько благоприятнее, однако до 1932 года в среднем число выезжавших из Палестины составляло почти одну треть от числа новоприбывших. Как это с самого начала предсказывали все, кто был знаком с вопросом, сионистская авантюра терпела провал. При нормальном положении вещей и без давления на них, евреи во всём мире никогда недодумали бы переселяться в Палестину в сколько-нибудь существенном количестве, а численный перевес арабского населения со временем продолжал бы увеличиваться.

Но нормальному положению не суждено было удержаться. Как раз в этот момент некий Адольф Гитлер пришёл к власти в Германии (одновременное с неким Рузвельтом в Америке), и на горизонте вырос призрак Второй мировой войны.