Глава 5. Проблемы управления О тдел «У»
Глава 5. Проблемы управления О тдел «У»
В структуре НИИ-88, утвержденной Устиновым по представлению Гонора и Победоносцева еще в 1946 году, отдел систем управления («У») в отличие от других научных отделов НИИ-88 возглавлялся заместителем главного инженера. Этим я был обязан Победоносцеву. Он хотел, во-первых, подчеркнуть значение систем управления для ракетной техники, а во-вторых, предоставить мне лично большие должностные возможности и бОльшую независимость. Кроме того, Победоносцев высказался в одной из первых серьезных встреч, что он лично не хочет нести ответственность за слишком большое многообразие работ по системам управления. Эту ответственность он полностью доверяет мне, и не только он, но и Гонор, и министерство. «Что касается Королева, – ворчливо добавил Победоносцев, – то Сергей всегда имеет свое мнение. Он хочет, чтобы отдел „У“ работал целиком на его тематику. Но сейчас это невозможно. Мы обязаны заниматься ЗУРами, помогать Синельщикову и Рашкову».
Забегая вперед, скажу, что после моего ухода с этого «поста» все последующие начальники отдела «У» уже не были заместителями главного инженера.
Я был приятно удивлен еще и тем, что отделу было отведено очень неплохое по тем временам помещение. Отдельный пятиэтажный корпус был пристройкой к старому директорскому корпусу. До моего приезда из Германии здесь уже хозяйничали, и достаточно успешно, отправленный мною из Бляйхероде молодой специалист по рулевым машинам Георгий Степан и назначенный моим заместителем по отделу радиоинженер Дмитрий Сергеев. Я согласился с их проектом планировки.
Пятый этаж – радиолаборатории; четвертый этаж – конструкторское бюро; третий этаж – приборные лаборатории (гироскопическая, стабилизации, астронавигации – это с конца 1947 года); второй этаж – комплексная лаборатория общих схем и испытаний; первый этаж – практически полуподвальный, но самый просторный, – опытный приборный цех. В отдел пришло много молодых способных специалистов с горячим желанием работать, и, что приятно удивляло, не было обнаружено ни одного нытика. Большая заслуга в становлении отдела в первые полтора-два года принадлежит Сергееву. Он был, безусловно, талантливым радиоинженером. Сразу наладил контакт с немецкими радиоспециалистами, и фактически под его руководством велась разработка предложений по системе радиоуправления ракетой, разрабатываемой Греттрупом. Но он наладил еще и контакты с новым НИИ-885 (с Рязанским, Богуславским, Борисенко), где разрабатывались системы радиоуправления, и НИИ-20, где Дегтяренко создавал систему «Бразилионит» вместо немецкой «Мессины». Однако Сергеев сразу понял, что хороший контроль за полетом ракеты с помощью этих систем мы не получим, и создал группы по разработке своей системы контроля скорости и координат летящей ракеты с использованием штатных радиолокаторов.
Лаборатория быстро пополнялась кадрами, в том числе инженерами, демобилизованными из армии. Так в отделе появился радиоинженер Шананин. Его фронтовой опыт помогал быстро устанавливать контакты с товарищами по работе в лаборатории и с множеством смежных фирм. Впоследствии эти способности Шананина были замечены и его сманили на работу в ВПК (Комиссия по военно-промышленным вопросам при Совете Министров СССР), где он долгое время был одним из ведущих и действительно компетентных специалистов.
В марте 1947 года Степану приглянулся недавно демобилизованный радиоинженер Олег Ивановский, который работал по соседству в ЦНИИ связи Минобороны. Увлеченность радиотематикой, организационные таланты и активность Ивановского также не остались незамеченными. Он навсегда вошел в историю как ведущий конструктор по «Востоку», провожавший в космос Юрия Гагарина. Его заслуга еще и в том, что он первый из специалистов, а не журналистов-профессионалов описал эпопею создания «Востока» и пуска Гагарина в своих воспоминаниях «Первые ступени». Цензура запретила выпуск книги под настоящей фамилией автора, и у «Первых ступеней» автором оказался никому не известный Иванов. В дальнейшем Ивановский также работал в аппарате ВПК в Кремле, а затем перешел на завод имени Лавочкина.
Очень серьезным теоретиком в области распространения радиоволн и проектирования антенн оказался бывший командир артиллерийской батареи Михаил Краюшкин. В будущем он блестяще защитит докторскую диссертацию и организует уникальный коллектив ракетно-космических антеннщиков.
Колоритной фигурой среди радистов была Надя Щербакова. Медсестра во время войны, она окончила институт связи и с необычной для женщины энергией накинулась на проблемы контроля траектории полета при полигонных испытаниях. Ее требовательность, исключительная работоспособность и нетерпимость ко всему, с ее точки зрения, тормозящему нашу технику, приводили зачастую к конфликтам, которые приходилось решать не всегда в ее пользу, ибо она редко шла на компромиссы. Надежда Павловна Щербакова пользовалась большим авторитетом среди ракетных специалистов и впоследствии возглавляла радиоотдел в ЦНИИМаше, образованном на базе НИИ-88.
Впрочем, не могу пожаловаться, что Щербакова была исключением. В отделе в первый же год начали активно, на равных с мужчинами, работать и другие женщины-инженеры. Считаю нужным упомянуть Веру Фролову – «правую руку» Щербаковой по организации полигонных испытаний, Зою Мельникову – непререкаемого авторитета по датчикам для телеметрических измерений.
Мельникова была как бы «посредником» между измеряемой физической величиной, ее электрическим аналогом и радиосистемой передачи данных. В подчинении у Зои Мельниковой было еще несколько женщин-инженеров – специалистов по датчикам и телеметрическими измерениям. Так как они всегда должны были появляться в «горячих точках» – на производстве, у немцев в Городомле, на полигоне, то над острой на язык Зоей Мельниковой шутили, что ей бы впору командовать женским батальоном смерти, а досталась всего-навсего бригада «синих чулков». Впрочем, эти «синие чулки» были отнюдь не чужды всего человеческого. Они влюблялись, выходили замуж, были счастливы не только во время работы и несчастны тоже не только из-за технических неудач.
Нужно вспомнить и большую роль Александры Меликовой – инженера-электрика. Придя к нам уже с опытом работы инженером по релейной автоматике, она быстро освоила проблемы разработки и испытаний общих электрических схем ракеты и стала на этом поприще просто незаменимым специалистом, особенно когда требовалось отыскать «незаконные», нештатные ситуации в поведении релейной электроавтоматики.
Рулевые машины, их разработка, испытания и серийное освоение оказались делом чисто мужским. На этом поприще не блещет ни одно женское имя.
Степан, вернувшись из Германии, привлек в отдел несколько инженеров, в том числе Овчинникова и Шумарова. Вскоре из Мытищинского танкового КБ перешел волевой и широко образованный инженер Виктор Калашников, который стал руководителем всего этого направления, а в будущем-одним из ведущих специалистов королевской фирмы.
Конструкторское бюро возглавил вначале инженер-оптик Кабалкин, но вскоре его заменил Семен Чижиков. Он прошел весь свой жизненный путь, начиная с завода № 22, института «Рабе», через НИИ-88 и далее по всем королевским программам практически рядом со мной. Его трудами в НИИ-88, а затем в ОКБ-1 Королева было создано уникальное по универсальности ракетоприборостроительное конструкторское бюро. Когда я пишу о Чижикове – «весь свой жизненный путь», то невольно вспоминаю последние часы его жизни. Я вошел в его квартиру, когда там уже работали две бригады скорой помощи. Ни кислород, ни искусственное дыхание, ни многочисленные уколы, ни электрошок не помогли. Обширным инфарктом после тяжелого рабочего дня завершилась его постоянная страсть к активной работе.
Чижиков основал династию: его сын Борис в том же здании, где работал отец, руководит новым конструкторским коллективом, а внучка Марина – математик, рассчитывает динамику и прочность механизмов стыковки космических аппаратов.
На первых порах больше всего забот было у комплексной лаборатории. Ее руководителем был инженер-практик Филипов, а истинным идеологом уже упоминавшийся мною инженер-связист Бродский. Эта лаборатория должна была создать стенд, который служил бы моделью отработки схемы автоматики пуска и местом отработки эксплуатационной документации для заводских и летных испытаний. Здесь никогда не было проблемы тематики: текущие задачи по трудоемкости перехлестывали возможности личного состава.
Быстро был укомплектован трофейными прецизионными станками опытный цех. Его первый начальник Трошин, пользуясь связями на заводе, отобрал лучших станочников-универсалов и слесарей-файн-механиков – «золотые руки». Таким образом, мы были почти независимы от производственных цехов завода. Наиболее уникальных механиков мы распределили по лабораториям.
На этот первый приборный цех пришлись и первые удары администрации за срывы сроков при освоении рулевых машин первой серии Р-1. Но это требует отдельного рассказа.
Несмотря на установление в институте строгого режима секретности, все ведущие специалисты понимали необходимость связей с научными организациями, не входящими прямо в нашу кооперацию, и учеными вузов. Так, с первых месяцев 1947 года возникли совместные работы с Институтом автоматики и телемеханики Академии наук. В нашу работу включились будущие академики Вадим Трапезников и Борис Петров, будущий член-корреспондент Вячеслав Петров. Присуждение мне золотой медали имени академика Б.Н. Петрова Президиумом Российской Академии наук в 1992 году мне особенно приятно, ибо напоминает о совместной работе с прекрасным человеком Борисом Петровым.
Говоря о научных связях, хотел бы отметить существенную разницу в постановке в нашем отделе задач теории управления и, в частности теории устойчивости управляемых систем, и методами, предлагавшимися тогда чистыми теоретиками типа профессора академии имени Жуковского Моисеева, автора так называемой «теории технической устойчивости». Мы предпочитали без излишних глубоких и малодоступных практическому инженеру сложных теоретических построений вести исследования на базе наиболее наглядных методов.
В те годы так называемые частотные методы, основанные на анализе амплитудно-фазовых и амплитудно-частотных характеристик, были хорошо развиты в Институте автоматики и телемеханики. Правда, они пришли к нам из-за рубежа – из США. Основой для их разработки послужили знаменитые труды Массачусетского технологического института. Эти труды явились практическим ответом теоретиков на актуальнейшую во время войны задачу создания системы автоматического поиска, слежения и автосопровождения воздушной цели радиолокатором станции орудийной наводки.
Оказалось, что если не проявлять псевдопатриотичной сверхучености, то, пользуясь этими новыми, доступными инженеру методами, можно с успехом решать проблемы устойчивости и управляемости ракет. При этом инженер должен владеть классической теорией колебаний. Но эта наука в трудах наших ученых Андронова, Булгакова, Горелика и других была хорошо разработана и доступна. К тому же, в результате разработки собственных радиолокационных станций у нас появились интересные работы и по теории нелинейных систем. Поэтому наши молодые теоретики наблюдали со стороны жестокие бои «корифеев-основоположников», сами в драку не лезли и посмеивались над театрализованными научно-техническими советами на эти темы.
По острой необходимости проблемами устойчивости занимались в НИИ-885. Здесь Пилюгин со свойственной ему инженерно-практической хваткой заявил, что теоретикам можно верить до тех пор, пока имеешь дело с бумагой, а «если я отвечаю за выбор параметров и настройку аппаратуры автомата стабилизации, то надо иметь модель, на которой все можно пощупать руками, а переходные процессы должны быть видны на лентах осциллографов». В этом мы полностью сходились во взглядах. Разработка моделирующих установок вместо примитивных и дефицитных «маятников Хойзермана» нами была заказана Институту автоматики и телемеханики, а Пилюгин стремился эту задачу решать у себя.
Как руководитель отдела управления и заместитель главного инженера НИИ-88, я подвергался критике со стороны главных конструкторов зенитных ракет. Особенную агрессивность проявлял Синельщиков. Его отдел № 4, подчиненный Тритко, как и отдел № 3 Королева, чувствовал себя ущемленным: «Черток всем своим отделом работает только по тематике Королева. В этих условиях создать ракету типа»Вассерфаль» мы не можем, ибо проблемы управления ею много сложнее, чем ракетами типа А-4. Либо переключайте Чертока на нашу тематику, либо создавайте другой подобный отдел в НИИ».
В НИИ-885 были организованы отделы и для разработки систем управления зенитными управляемыми ракетами. Там работали «управленцы», ранее трудившиеся в институте «Берлин», руководил этим направлением Говядинов, находясь под началом Рязанского. Зенитчики-управленцы тоже ворчали, что им в НИИ-885 нужных условий не создано. Таким образом, возмущения главных конструкторов ЗУР НИИ-88 и НИИ-885 смыкались и в общем были справедливы. Уровень работ по ракетам ПВО был явно ниже даже того, что делалось немцами в Пенемюнде.
Успехи, достигнутые в первые три года становления двух направлений отечественной ракетной техники: баллистических ракет дальнего действия и зенитных управляемых ракет, – разнились весьма существенно. Правда, начальные, стартовые условия у техники БРДД имели большие преимущества. Это оказалось весьма наглядным, когда и то и другое направление сошлись в двух институтах НИИ-88 и НИИ-885 под одними и теми же министрами, директорами и главными инженерами. БРДД, пусть в немецком исполнении, но начали летать уже осенью 1947 года. 1948 год и первая половина 1949 года заполнены огневыми испытаниями, и плохо ли, хорошо ли, но ракеты летают, проектируются новые на большие и совсем большие дальности, обсуждаются различные проекты, заводы загружаются серийными заказами, военные имеют, что принимать.
На этом фоне коллективы «зенитчиков», работающие в тех же двух головных институтах, выглядели очень бледно. Дальше чертежей ракеты, очень похожей на «Вассерфаль», дело не двигалось. А ведь немцы еще в 1944 году проводили эксперименты с системой управления «Вассерфаля» на А-4. До эвакуации из Пенемюнде в 1945 году они насчитывали уже десятки пусть неудачных, но дающих бесценный опыт летных испытаний.
Нельзя сказать, что у Синельщикова и Рашкова общие условия для работы были хуже, чем у Королева. Все коллективы по оплате, всякого рода «привилегиям», бюджетными ассигнованиям и прочим благам были примерно в одинаковых условиях. Тем не менее никакие понукания сверху не помогали. Многолетний опыт показал, что даже самые обеспеченные коллективы, перед которыми поставлены целевые задачи по созданию новых систем, каким бы современным оборудованием их не оснащали и сколько бы средств из госбюджета им не давали, не способны решить задачу, если у коллектива в целом нет доверия к руководству. Вера в руководство на всех уровнях гораздо важнее для успеха в работе, чем уровень зарплаты, удобное рабочее место и перспектива получить жилплощадь.
У зенитчиков такой веры не было. Наоборот, они понимали, что рано или поздно появится новое руководство и скажет: «Кончайте базар, все надо делать по-другому». Идея реорганизации зенитно-управляемой техники зрела на всех уровнях. Это давало мне по крайней мере моральное право притворяться глухим к критике со стороны Синельщикова, поддерживающего его Тритко, парткома и отдавать весь трудовой потенциал отдела «У» тематике Королева. Теперь могу признать, что это творилось с молчаливого согласия Победоносцева. Но Гонор меня предупредил, что если не найду хорошего объяснения причинам игнорирования зенитной тематики, то при очередном всплеске антикосмополитизма я рискую сломать себе шею.
У меня почему-то была твердая уверенность, что спасение придет со стороны, извне! Должны же быть в стране разумные люди, которые поймут, что НИИ-88 своими ракетами Р-1 и будущими Р-2 не спасет Москву от американских атомных бомб.
Мы вместе с Сергеевым, обсудив ситуацию, решили, что дело Синельщикова, Рашкова и других зенитчиков бесперспективно на нашей базе. В ближайшее время это станет понятно высокому начальству. Им в институте быть недолго, а нам тонуть с ними вместе ни к чему. Поэтому, опираясь на моральную поддержку Победоносцева, на критику со стороны Королева, что мы не удовлетворяем по объемам работ его требованиям, будем проводить линию тихого игнорирования работ по ЗУРам.
Тяжелейшим ударом для меня и всего нашего коллектива явилась трагическая гибель Дмитрия Сергеева на Кавказе, куда он вырвался для участия в сложном по тем временам переходе по нескольким вершинам.
Несмотря на то, что в те годы модно было утверждать, что «незаменимых нет», я убедился в обратном. Каждый творящий по-своему незаменим. Все мы незаменимы. Уверен, что если бы не гибель
Романа Попова и Дмитрия Сергеева, многое в нашей ракетной радиотехнике получалось бы по-другому, работа шла бы значительно эффективнее.
Впрочем, принято повторять, что история не любит сослагательного наклонения:» Что было бы, если бы…» В этой связи хочу описать конкретные встречи и события, которые характеризуют общую атмосферу в отрасли, в которой мы работали в те первые послевоенные годы. Они подтверждают тезис о том, что иногда закономерный ход исторических событий может быть изменен, казалось бы, по игре случая.