Сиам в конце XVII— начале XVIII в

Сиам в конце XVII— начале XVIII в

Известие о перевороте в Сиаме не охладило Ташара, хотя ему пришлось распустить 100 своих «добровольцев». Едва узнав о воцарении Петрачи, он стал разрабатывать планы новых интриг, построенные на уважении, которое сын Петрачи Лыанг Сорасак питал «к учености отцов иезуитов» [245, с. 97].Дипломатию Ташара, снабженного письмом Людовика XIV к новому королю, должна была поддержать военная сила эскадры Дюкен-Гиттона, состоявшей из 6 кораблей. 24 февраля 1690 г. эскадра покинула Францию и в августе 1690 г. прибыла в Пондишери. К этому времени Дефаржа уже не было в живых. Сам он и большая часть его солдат и офицеров погибли от болезней. Не решившись напасть на Мергуи или Бангкок, Дюкен-Гиттон ограничился «робким крейсированием у берегов Сиама» [238, с. 379].

Попытка Ташара пробраться в Сиам вместе с членами четвертого сиамского посольства, которое он некогда возглавлял, не увенчалась успехом. Правда, после возвращения сиамских послов все арестованные французы были тотчас освобождены, несмотря на то что взятые взаймы деньги и суда так и не были возвращены Сиаму. Но вступать в какие бы то ни было переговоры с Ташаром сиамское правительство отказалось. Не добившись никаких результатов, в январе 1691 г. эскадра Дюкен-Гиттона отплыла во Францию. Пользуясь оказией, глава французской базы в Пондишери Мартин послал Сеньеле еще одно пространное письмо, в котором доказывал, что вернуться в Сиам можно только силой [156, с. 277].

Татар решил, однако, еще раз испытать свои дипломатические способности и остался в Индии. В июле 1691 г., уже зная о том, что французы в Сиаме выпущены из тюрем, он, чтобы завязать разговор, обратился к праклангу Пья Коса Тибоди с просьбой освободить их. В сентябре того же года в Пондишери приехал сиамец-христианин в сопровождении двух чиновников с ответом.

В этом письме Пья Коса Тибоди заявлял протест против вероломного нарушения договора Дефаржем. Далее он сообщал Ташару то, что тому уже было известно — о гуманном отношении сиамского правительства к французским подданным. Письмо еще раз подтверждало готовность Сиама возобновить торговые отношения с Францией. Однако об уступке французам Мергуи, подчеркивал Пья Коса Тибоди, не может быть и речи [156, с. 282].

После этого французы задержали всех трех послов (в том числе и своего единоверца), а Ташар направил праклангу новое письмо, обещая прибыть в Сиам вместе с французской эскадрой. Год спустя, в сентябре 1692 г., когда стало ясно, что эскадра не придет (Людовику XIV, занятому войной на нескольких фронтах, было не до Сиама), сиамских послов пришлось отпустить, снабдив их новыми письмами. В ответ Пья Коса Тибоди направил обширную ноту, излагающую все претензии Сиама к Франции [прил., док. 129].

Падение Пондишери, захваченного голландцами в сентябре 1693 г., временно прервало дипломатическую переписку. Но в 1697 г., когда стало ясно, что война в Европе кончается, интерес французского правительства и Ост-Индской компании к Сиаму пробудился с новой силой. Едва лишь французские послы выехали в Рисвик для ведения переговоров о мире, преемник Сеньеле, маркиз Поншартрен, отдал приказ готовить новую эскадру под командой адмирала Ожье [156, с. 356].

Через несколько дней после подписания Рисвикского мира 17 августа 1697 г. директор французской Ост-Индской компании Дю Бар предоставил Поншартрену меморандум, в котором излагал задачи этой эскадры: «С прибытием судов Ташар должен возвысить голос и потребовать Мергуи в возмещение убытков, причиненных французам» [156, с. 358]. Номинальный суверенитет, в крайнем случае, дю Бар советовал оставить Сиаму, добившись, однако, права немедленно начать постройку укреплений. Если же не удастся захватить Мергуи, следует захватить остров Джанк Сейлон [156, с. 359].

В августе 1698 г. мощная эскадра Ожье прибыла в Баласор (Бенгал). Оттуда 52-пушечный корабль доставил Ташара в Мергуи. На этот раз французский посол был допущен в Аютию и смог вручить Петраче письмо Людовика XIV, написанное десять лет тому назад.

Однако Петрача проявил такую же твердость, как и 10 лет назад, и решительно отверг захватнические требования французов. После торжественной аудиенции, состоявшейся 28 января 1699 г., Ташар покинул Сиам, увозя с собой очень вежливое, но ни к чему не обязывающее письмо Петрачи. Всю вину за свою неудачу Ташар сваливал на Ожье, который недостаточно энергично поддержал его требования вооруженной силой (Ожье оправдывался тем, что у него не было провианта для ведения войны) [156, с. 439; 245, с. 97][64].

Однако подлинную причину краха посольства Ташара вполне объективно изложил миссионер Бранд, занявший место епископа Лано после смерти последнего (около 1700 г.): «Если хотите договориться с сиамцами для блага религии, — писал он, — надо передать все дело в руки директоров Королевской Индийской компании. Эго будут подходящие люди. Сиамцев интересуют только торговые вопросы. Если преподобный отец опять явится сюда один, я не думаю, чтобы дела приняли лучший оборот» [245, с. 100].

Разумеется, уже сама личность Ташара, ставшая для сиамцев символом французской агрессии и иезуитских интриг в Сиаме, никак не могла внушить сиамскому правительству веру в дружелюбные намерения французов. Еще менее приемлемы были для них его предложения. Испытав один раз опасность потери государственной независимости, сиамцы были готовы сражаться до последнего, но не уступать ни пяди своей территории. Бранд и его коллеги, находясь на месте, лучше понимали это, чем Ташар и Людовик XIV во Франции.

В 1700–1703 гг. Ташар и Мартин продолжали делать все новые попытки добиться своего. Например, в одном из писем, направленных Петраче, сообщалось о желании Людовика XIV построить в Мергуи торговую факторию и… два форта «с совершенно мирными намерениями!» [245, с. 1011. Но разразившаяся в Европе война за испанское наследство и полный крах французской Ост-Индской компании принудили Францию оставить наконец Сиам в покое.

В тяжелой борьбе отстояв свою независимость, Сиам в то же время был вынужден отказаться от активной роли экспортера и торгового посредника между странами Южных морей, которая и привлекала к нему в XVII в. внимание иностранных купцов и завоевателей. Фактически Сиам был теперь закрыт для европейцев.

Официального запрета европейцам посещать Сиам никогда не издавалось. На протяжении полутора веков «закрытого» периода в Сиаме продолжало действовать Общество иностранных миссий. Сиамские власти не трогали его, так как его влияние на местное буддийское население было, как и прежде, практически ничтожным. Никто не изгонял из Сиама и голландцев. Однако обширные кварталы Аютии, заселенные в XVII в. европейскими, индийскими, арабскими и китайскими купцами, пришли в запустение. Голландцы, например, сами закрыли свою факторию в начале XVIII в. как нерентабельную. Центр международной торговли переместился в Индонезию, где господствовал голландский торговый капитал и куда со второй половины XVIII в. начали проникать и английские купцы или их торговые агенты, плававшие под британским флагом.

Почти полное прекращение внешней торговли повлекло за собой и упадок внутренней торговли и ремесла в Сиаме. Как сообщает в XVIII в. французский епископ Тюрпин, уже при сыне Петрачи — Пра Чао Сыа (1703–1709) в основном занимались тем, что строили новые храмы, а торговля и ремесло захирели [256, с. 143]. В XVIII в. в ряде случаев происходил возврат от денежной ренты к натуральной.

Доходы государства, поступавшие от торговых монополий, исчезли, а новые источники доходов изыскать было крайне трудно. В 1690 г. Петрача издал приказ разыскивать и арестовывать людей, уклоняющихся от несения повинностей. Крестьянство, разоренное до последней степени уже во второй половине правления Нарая, ответило на новый нажим столь внушительными восстаниями, что они удостоились даже упоминания в сиамских летописях, которые, как правило, замалчивают подобные факты.

Одно такое восстание вспыхнуло в 1690 г. в пров. Након-найок, к востоку от Аютии, и быстро охватило ряд других провинций Центрального Сиама. Крестьяне именно этого района подвергались особо тяжелой эксплуатации. Возглавил восстание бывший монах Там Тиен, выдававший себя за чудом спасшегося от гибели брата Нарая — принца Апайота.

Повстанцы на первых порах добились значительных успехов. Им чуть не удалось захватить в плен наследника престола Сарасака. Их войско подошло к летней столице сиамских королей Лопбури и начало ее осаду. На этом, однако, успехи закончились. Во время одного из сражений Там Тиен получил ранение, упал с боевого слона, был захвачен солдатами Петрачи и казнен. Как это часто бывало в крестьянских восстаниях, гибель вождя рассеяла войско. Не желая покорно возвращаться под иго сиамской феодальной деспотии, почти все повстанцы с семьями бежали в Бирму. Провинции Наконнайок, Лопбури и Сарабури опустели [273].

Другое крестьянское восстание началось в 1699 г. на восточной окраине страны, в пров. Корат, но также быстро распространилось на Центральный Сиам. Сведения об этом восстании еще более скудны, чем о первом. По официальной версии, зачинщиками были лаосский колдун Бун Кванг и 28 его учеников. Бун Кванг сумел якобы так запугать своими колдовскими чарами местного губернатора, что тот без борьбы уступил ему власть в Корате. Затем повстанцы, как и в 1690 г., двинулись на Лопбури, где, вероятно, находился в это время король. Армия Бун Кванга тогда насчитывала 4 тыс. человек. Но правительству удалось внести раскол в среду восставших (по-видимому, были даны какие-то щедрые обещания), и они сами отправили на казнь Бун Кванга и его учеников.

Параллельно с крестьянскими восстаниями в правление Петрачи происходили сепаратистские феодальные мятежи (в 1691 г. в Корате, в 1691–1692 гг. — в Лигоре), для подавления которых требовалось большое напряжение сил.

Немалые страдания населению приносили стихийные бедствия. В 1703 г. страну поразили жестокая засуха и голод.

Правительству приходилось приспосабливаться ко всем этим обстоятельствам. Пра Чао Сыа имел достаточно здравого смысла, чтобы строить не только новые храмы, но и каналы и избегать войн. Его сын, король Тайсра (1709–1733), также строил каналы. Кроме того, при нем была издана целая серия указов, которые в какой-то степени облегчали положение крестьян и должны были тормозить процесс их дальнейшего закрепощения.

В указе 1717 г. говорилось: «Если жители станут убегать из своих домов от своих начальников, губернатор должен послать туда, где они поселились, своего чиновника, чтобы узнать причину бегства. Если он видит, что народ собирается вместе, он должен выяснить причину этого. Если он узнает, что это движение возникло из-за притеснения со стороны кого бы то ни было, он обязан доложить (вышестоящему начальству. — Э. Б.)» [13, с. 137].

Указ призывает королевских прокуроров — чакрапатов к усилению контрольной деятельности, обязывает их расследовать случаи, когда чиновники отбирают имущество, доносить о всех злоупотреблениях властью, невзирая на лица. Предусматривается и тот, видимо, нередкий случай, когда и губернатор и чакрапат оба заражены коррупцией. В этой ситуации донос может подать любой чиновник провинции. Указ грозил чиновникам, не оправдавшим доверия, смертной казнью (заливание глотки расплавленным серебром — «смерть мздоимца»), но на практике это, видимо, случалось редко. Вместе с тем чиновникам предписывается контролировать крестьян, потерявших всякий интерес к расширению производства: «В сельскохозяйственный сезон губернатор, чакрапат и чиновники должны побуждать народ обрабатывать землю. Работа, которую можно сделать за дни, не должна тянуться месяцами» [13, с. 138].

Указ 1722 г. обязывал чиновников следить за тем, чтобы государственные крестьяне — прай лыанг, побывавшие в монахах, возвращались в свое сословие, а не в крепостные к какому-нибудь феодалу. В соответствии с указом 1723 г. устанавливалось, что при браке крепостного крестьянина — прай сом со свободной крестьянкой — прай лыанг в категорию прай лыанг переходят все их дети, а не половина, как раньше. По указу 1724 г. сильно задолжавший прай лыанг мог работать на государство не шесть, а только четыре месяца в году, а четыре месяца он работал на кредитора.

Все эти указы помимо частичного облегчения положения крестьянства были направлены и на то, чтобы сократить постоянную утечку рабочей силы из сектора свободного (государственного) крестьянства, бывшего основой могущества центральной власти. Крупные феодалы в первые десятилетия XVIII в. полностью восстановили свои позиции, утраченные при династии Прасат Тонга, и посулами лучшей жизни, угрозами или использованием долговой зависимости с каждым годом перетягивали в свои крепостные все больше и больше свободных крестьян. Таким образом, уже в начале XVIII в. появились первые признаки того тяжкого кризиса, который разразился в Сиаме в 60-х годах XVIII в.