Бирма в третьей четверти XVII в

Бирма в третьей четверти XVII в

При короле Пиндале (1648–1661) в политике Бирмы впервые намечается поворот в сторону ограничения торговли с иностранцами. Это, в сущности, не было еще курсом на закрытие страны. Просто группа феодалов, пришедших к власти при слабохарактерном короле, решила, что можно легко пополнить доходы казны (а через нее и свои собственные), резко повысив торговые пошлины. В самом начале правления Пиндале пошлины в Сириаме были подняты с 2 до 16,5 %. Это, конечно, ударило по карману европейские компании (если в 1639 г. доход голландской фактории в Сириаме составил 83 тыс. гульденов, то в 1648 г. он упал до 25 тыс.) [27, с. 104; 140, с. 98]. Но эта мера в равной мере обескуражила и многочисленных азиатских купцов, прибывавших в Сириам со своими товарами и вывозивших отсюда бирманские продукты в гораздо больших масштабах, чем англичане и голландцы, вместе взятые. Внешняя торговля Бирмы начала падать, а казна — пустеть, вопреки ожиданиям авторов таможенной реформы.

Чтобы пополнить убытки от внешней торговли, правительство Пиндале усилило налоговый нажим на крестьянство. Здесь бирманским феодалам тоже изменило чувство меры, в результате чего в конце правления Пиндале вспыхнуло крестьянское восстание в Нижней Бирме. Неспокойно было и в Верхней Бирме, которая уже в начале 50-х годов пострадала от конфликта с Китаем.

В Китае в этот момент сложилась тяжелая ситуация. На его территории в 50-х годах боролись три силы: вторгшиеся в страну маньчжурские завоеватели[41], основавшие здесь в 1644 г. новую династию Цин, сторонники старой династии Мин во главе с императором Чжу Юланем и остатки крестьянских армий, которые иногда по тактическим соображениям поддерживали последнего минского императора.

К 1651 г. под властью Чжу Юланя осталась только юго-западная провинция Юньнань, примыкавшая к северным границам Бирмы. Чтобы пополнить свои ресурсы, он потребовал от пограничных шанских князей, которые давно уже были вассалами Бирмы, но в прежние века подчинялись Китаю, дани и людских контингентов. Получив отказ, Чжу Юлань вторгся в, Бирму. Войска, посланные Пиндале ему навстречу, потерпели поражение. Развить дальнейший успех Чжу Юланю помешало изменение внутренней обстановки в Китае. Поэтому, разорив: часть Северной Бирмы, он ушел обратно в Юньнань [207, с. 137].

В 1658 г., потерпев окончательное поражение в Китае, Чжу Юлань снова появился в Бирме. На этот раз с ним было только несколько сот солдат. Поэтому он послал в дар бирманскому королю 100 висе (182 кг) золота и смиренно просил об убежище. Пиндале определил ему и его людям в качестве места жительства город Сагаинг [142, с. 197].

Между тем по ту сторону границы еще продолжались бои между остатками минских войск, которые бросил Чжу Юлань, и союзной с ними армии крестьянского вождя Ли Динго, с одной стороны, маньчжурских войск под командованием предателя-китайца У Саньгуя — с другой. Постепенно отступая на юг, отдельные китайские отряды начали в разных местах проникатьв Бирму. Вскоре их численность здесь достигла значительных размеров. Ли Динго, один из талантливейших полководцев крестьянской войны в Китае, к этому времени, видимо, уже погиб, а его воины в поисках нового вождя опять вспомнили о беглом императоре Чжу Юлане и потребовали от бирманского правительства «освободить» его. Чжу Юлань, однако, отрекся от своих недавних союзников, заявив, что не имеет ничего общего с этими «бандитами», а желает спокойно жить, как простой подданный бирманского короля [207, с. 138].

Описывая дальнейший ход событий, бирманские хроники явно многое замалчивают. Они сообщают, что по всей Верхней Бирме запылали монастыри, а монахи бежали в джунгли, но утверждают, что монастыри жгли только китайские войска. Между тем известно, что львиную долю прибавочного продукта, выжатого из крестьян, богомольный Пиндале передавал именно монастырям. Общая же обстановка в Бирме к моменту прихода крестьянской армии, как уже говорилось, была весьма напряженной. Поэтому вполне возможно допустить, что в ряды армии Ли Динго влилось значительное число местных крестьян и события 1659–1661 гг. в Бирме приняли характер крестьянской войны.

После битвы при Ветвине, где была разгромлена регулярная бирманская армия[42], бирманское правительство практически потеряло контроль над страной и в мае 1659 г. было осаждено крестьянскими войсками в Аве. Первый штурм был отбит огнем португальских артиллеристов, которые со времени Анаупхелуна верой и правдой служили бирманским королям. На стенах Авы стояло много пушек, а у крестьянской армии не было артиллерии. Но войско Ли Динго после этого не отступило от бирманской столицы. Оно окружило ее частоколом и более двух лет держало в осаде [142, с. 197].

В 1660 г. на Юге страны вспыхнуло мощное восстание монов с центром в Мартабане. Непосредственным поводом для восстания послужила массовая мобилизация монских крестьян для походов на выручку Авы. Вновь набранное войско выступило в поход под командованием губернатора Мартабана. Уже на первом этапе пути солдаты начали разбегаться. Губернатор приказал сжигать дезертиров на кострах. Тогда восстало все войско и, перебив офицеров, двинулось на Мартабан. Овладев городом, повстанцы расправились с находившимися там бирманскими феодалами и призвали на помощь Сиам.

Между тем в осажденной столице положение становилось все более критическим. Горожан терзал голод, хотя в государственных амбарах хранилось еще достаточное количество риса. Придворные, в том числе королевские наложницы, открыто спекулировали рисом, который с трудом доставлялся с юга по реке — единственной артерии, не перерезанной повстанцами. В мае 1661 г. терпение жителей столицы иссякло. Они собрались у дворца и потребовали короля к ответу за творящиеся безобразия. До насилия не дошло, но феодалы поняли, что их власть висит на волоске. Короля надо было срочно менять. Выбор знати остановился на энергичном младшем брате Пиндале, принце Пье. Его и рекомендовали народу, как будущего «хорошего короля». Во главе восставших Пье ворвался в королевский дворец и арестовал короля и наиболее одиозных временщиков. Низложенного монарха со всей семьей, как водится, утопили (29, с. 102; 207, с. 138].

Пье действительно оказался подходящим человеком для той критической ситуации, в которой находилась феодальная верхушка Бирмы. Он принял энергичные меры против коррупции, организовал раздачу риса населению и довольно быстро создал боеспособное войско, которое смогло перейти в контрнаступление. Ему, конечно, очень помогло то, что осенью 1661 г. в Бирму вступили войска У Саньгуя и крестьянские отряды оказались между двух огней. Если верить хроникам, У Саньгуй вторгся в Бирму, чтобы потребовать выдачи бывшего императора Чжу Юланя, но более вероятно, что он это сделал в порядке классовой солидарности по просьбе самого Пье. Ведь как только с крестьянскими повстанцами было покончено, он, получив Чжу Юланя[43], ушел обратно в Китай, не попытавшись даже отобрать у Бирмы те спорные районы, из-за которых в 1651 г. воевал с Пиндале Чжу Юлань.

Упрочив свое положение на севере, Пье двинулся на юг, где бушевало монское восстание. Мартабан, поддерживаемый сиамцами, держался до мая 1663 г. Когда Пье наконец овладел городом, пришло известие, что сиамская армия вторглась в Чиангмай. Пье с большой частью своего войска бросился на север, но опоздал. Сиамцы захватили Чиангмай. Между тем моны снова овладели Мартабаном, и восстание на юге разгорелось с новой силой. Только в 1664 г. Пье удалось подавить последние очаги сопротивления в провинциях Мартабан и Тавой, но ему досталась почти необитаемая земля: монское население этих районов почти целиком бежало в Сиам [72, с. 179][44]. Таким образом, после трех с половиной лет войны Пье сумел восстановить королевство Ава в прежних границах. Но, сплотив вокруг себя феодалов в критический час, он должен был расплатиться с ними льготами и привилегиями, которые были немыслимы при прежних монархах.

Теперь бирманские феодалы стали не чиновниками, а скорей соратниками короля. В их руки, в частности, окончательно перешел вопрос о престолонаследии. При жизни Пье королевская власть еще поддерживалась авторитетом его незаурядной личности, но его наследники стали простыми марионетками в руках феодальной знати. Такое положение сохранялось вплоть до середины XVIII в.