Навстречу новому тысячелетию

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Навстречу новому тысячелетию

Уход Маргарет Тэтчер в 1990 г. стал таким же важным событием, как в свое время отставка Ллойд Джорджа в 1922 г. И как в случае с Ллойд Джорджем, за отставкой Тэтчер последовал период затишья. Мейджор говорил, что нация «пришла в согласие с самой собой». В качестве примирительного жеста он ввел в правительство главного противника Тэтчер — Хезелтайна, и на какое-то время в стране наступило спокойствие. Непопулярный подушный налог был предан забвению. «Война в заливе» в феврале 1991 г., где британские вооруженные силы и реактивные истребители активно помогали американцам и силам коалиции изгнать войска Саддама Хусейна из Кувейта, способствовала повышению популярности правительства, и если говорить о «фолклендском факторе» в данном случае было бы неуместно, то все равно это был выигрышный шаг со стороны консерваторов.

Кроме того, Дж. Мейджору удалось продвинуться в преодолении внутрипартийных противоречий по поводу отношений с Европой. На переговорах о заключении Маастрихтского договора в декабре 1991 г., который дал новый импульс развитию европейской интеграции, включая введение с 1999 г. общеевропейской валюты, правительство Британии сумело добиться дипломатического успеха. Было отвоевано право страны на выбор — участвовать ли в будущем европейском валютном союзе и соблюдать ли Социальную главу Маастрихтского договора, касающуюся прав рабочих и установления минимальной заработной платы. Таким образом, единство консерваторов на первый взгляд было обеспечено.

Но главные трудности, характерные для последнего периода правления Тэтчер, преодолеть не удалось. В частности, экономика оставалась в состоянии упадка. Причем на этот раз больше всех пострадал средний класс Центральной Англии, на долю которого достались возросшая безработица, повышение процентов по кредиту, акции без фиксированного дивиденда, падение цен на недвижимость. Новая приватизация железных дорог тоже привела к весьма противоречивым последствиям.

Из-за проблем, обрушившихся на тех, кто был главной опорой правящей партии, и бесконечных трудностей в отношениях с Европой всем казалось, что на всеобщих выборах в апреле 1992 г. консерваторы наконец проиграют лейбористам. Во всяком случае, это явствовало из опросов общественного мнения. Но вышло по-другому. Джон Мейджор, который вел себя как простой, честный гражданин, чуждый ухищрений, неожиданно победил. Консерваторы получили 336 мест в Парламенте против 271 места, доставшегося лейбористам, и 20 мест, отошедших либеральным демократам. Правительству удалось завоевать поддержку «человека из Эссекса» — квалифицированного и полуквалифицированного рабочего-патриота, читающего газету «Сан» и живущего в новых городах типа Бесилдона. В процентном отношении консерваторы получили даже большую поддержку электората, чем предполагалось: за них проголосовало 41,85 % избирателей, в то время как за лейбористов — 34,16 %. Общее количество голосов, отданных за консерваторов, насчитывало 14 млн. 200 тыс., самый высокий показатель за всю историю. Выходило, что избиратели не слишком доверяли либо лейбористам, либо экономической компетентности их лидера Нила Киннока. Они думали, что лейбористы по-прежнему остаются партией, представляющей интересы определенного класса, и принадлежат скорее умирающему прошлому, а не благополучному будущему. Консерваторы победили на четвертых выборах подряд — лучший результат со времен победы вигов-либералов в XIX столетии, что произошло после отмены «хлебных законов». Казалось, впереди у них долгий период спокойного правления.

Но на деле консерваторов ожидал долгий период разногласий, разделяющий и травмирующий партию. Крушение началось с «Черной среды» 16 сентября 1992 г., которая нанесла такой удар, что от него не смогли оправиться ни партия, ни премьер-министр. В результате интенсивного давления на стерлинг Британии пришлось отказаться от механизма контроля курса валют Европейского союза и девальвировать фунт относительно всех основных валют. Для Мейджора и министра финансов Нормана Ламонта это стало сокрушительным поражением, подорвавшим веру избирателей в способность консерваторов компетентно управлять экономикой страны. Согласно опросам общественного мнения, их популярность резко упала. Лейбористы вырвались вперед и время от времени опережали консерваторов на 30 %, причем ситуация в этом отношении не менялась все последующие четыре с половиной года. И было мало надежды на то, что правительство сможет вернуть доверие своих граждан.

Для избирателей наступившее экономическое возрождение обернулось сокращением финансирования общественных служб и повышением налогов. В 1993 г. Кеннет Кларк сменил Ламонта на посту министра финансов, и постепенно дела стали налаживаться. Был предпринят ряд непопулярных мер. Приватизация промышленности и коммунальных служб, флагман «тэтчеризма», уже потеряла свою привлекательность. Народ видел, что поезда на железных дорогах, принадлежащих частным владельцам, ходят не по расписанию, приватизация служб водоснабжения привела к перебоям с водой во время засушливых летних месяцев, а заработная плата управляющих компаниями значительно выросла.

Правда, был достигнут некоторый прогресс в Северной Ирландии. В конце 1993 г. в результате переговоров на Даунинг-стрит Мейджор достиг договоренности с премьер-министром Ирландии. В следующем году партия Шинн фейн объявила о прекращении военных действий, длившемся почти два года. Мир вернулся на улицы Белфаста, и британскоe военное присутствие на территории Ирландии сократилось. Однако ненадежное перемирие было в один миг нарушено взрывами на пристани Восточного Лондона в феврале 1996 г. Политическая пропасть, разделявшая протестантов и националистов-католиков, оставалась такой же широкой, как во времена раздела Ирландии в 1922 г. Мейджору, подобно всем его предшественникам, не удалось преодолеть религиозную разобщенность и враждебность общин Северной Ирландии, унаследованную от предков.

Кроме того, партия консерваторов не преуспела в налаживании отношений с Европой. Маастрихтский договор 1991 г. не стал основой для установления гармоничных связей с партнерами по Евросоюзу, а послужил настоящей бомбой замедленного действия, которая неотвратимо привела правящую партию к поражению на выборах. Начиная с 50-х годов консерваторы под руководством Макмиллана и Хита всегда считались проевропейской партией, в то время как лейбористы относились к Европе враждебно. Теперь они поменялись местами. Лейбористы были убеждены, что Британия должна занять ведущее место в Европе и принять условия Социальной главы Маастрихтского договора по установлению минимального размера заработной платы, что горячо поддержали профсоюзы. Консерваторы же все больше заражались евроскептицизмом и еврофобией, характерными для правительства Тэтчер последнего периода, что затем превратилась в своего рода безумие.

Однако теперь антиевропейские настроения вызывались не пением имперских сирен, а угрозой национальной независимости Британии. Маастрихтский договор стал предметом широкого обсуждения, поскольку он угрожал верховной власти Короны в Парламенте, настаивал на присоединении к европейской сверхдержаве и вступлении в зону евро, уничтожающего историческое главенство фунта стерлингов. В кабинете консерваторов точно так же не было единства по европейским вопросам, как когда-то, в 1903–1905 гг., не было единства по вопросам реформы тарифов и сохранения империи. Джон Мейджор проявлял такую же нерешительность и беспомощность, как тогда Артур Бальфур, а, как известно, в 1906 г. это закончилось полным поражением консерваторов на выборах.

Год за годом в Палате общин кипели бои между разными фракциями консерваторов по поводу Маастрихта и отношений с Европой в целом. Раздробленность партии привела к большим потерям на дополнительных и местных выборах, и стало казаться, что на уровне рядовых членов организация близка к вымиранию. На выборах в Европарламент в июне 1994 г. лейбористы получили 64 места, консерваторы — 18, а либерал-демократы — 2. Затем дела пошли еще хуже. Развернулись дебаты по поводу обеспечения населения продовольствием. Говорили, что политика Брюсселя угрожает производству в стране телятины, ягнятины и ловле рыбы в британских территориальных водах. Но самое худшее началось с эпидемии губчатой энцефалопатии, новой болезни, поразившей скот; кроме того, погибло несколько человек, и возникла реальная угроза здоровью самого широкого круга людей. Европейский союз под влиянием Германии запретил экспорт английской говядины на континент. Все это произошло по вине правительства Тэтчер, отменившего контроль за кормами. Конечным же результатом явилось массовое возмущение британских фермеров-животноводов, консерваторов-«заднескамеечников» и всех противников объединения с Европой вообще. Летом 1996 г. возрождение антигерманских настроений достигло такого накала, какого страна не знала с 50-х годов. Желтая пресса, особенно газета «Сан», принадлежащая Мёрдоку, раздувала ксенофобию. Запрет на экспорт британской говядины продолжался. Мейджор, подстрекаемый бессмысленной критикой из рядов еврофобов, в мае 1995 г. ушел в отставку с поста руководителя партии, но на выборах нового лидера консерваторов с легкостью победил бросившего ему вызов представителя правых Джона Редвуда. Тем не менее этот эпизод послужил только еще одним подтверждением политической слабости Мейджора.

Настроения разочарования и цинизма, наблюдавшиеся в обществе в середине 90-х годов, подогревались, возможно, больше самим стилем жизни, чем политикой. Правительство тонуло в болоте сексуальных и финансовых скандалов, что сильно напоминало обстановку начала 60-х годов, когда тоже довольно долго продолжалось однопартийное правление. Уже подзабытое слово «аморальная» в применении к политической жизни стало для общества определяющим. Такие настроения раздувались желтой прессой, обрушившейся на Мейджора и его правительство. Несколько не самых важных министров подали в отставку из-за того, что оказались замешаны в сексуальных скандалах. Даже в век моральной вседозволенности подобное поведение считалось политически неприемлемым, особенно для партии, неосмотрительно провозгласившей приверженность «семейным ценностям». Встав в позу моралистов и объявив, что «пора вернуться к основам», консерваторы оказались в двусмысленном положении и подготовили свое падение.

Кроме того, выявилось и еще нечто похуже — немало скрытых связей между миром бизнеса и финансов и политиками-консерваторами, что давало повод предполагать существование в Вестминстере глубоко укоренившейся коррупции. Министры и парламентарии-«заднескамеечники» негласно получали деньги от частных фирм и лоббистов-посредников. Последовал ряд министерских отставок.

Серьезные моральные проблемы существовали и в отдельных аспектах политики. Официальное расследование Скотта обвинило кабинет министров в сознательном введении в заблуждение Парламента по вопросу о продаже оружия Ираку вплоть до 1991 г. (которое затем было использовано против британских солдат во время «войны в заливе»). Комитет Нолана осудил существующие нормы общественной жизни и призвал к большей прозрачности в политике.

По американским стандартам или даже по стандартам итальянской политики подобные нарушения могли показаться незначительными. Но для Британии, где искоренение коррупции началось еще в конце XVIII в., эти разоблачения произвели впечатление шока. Само правительство казалось если не коррумпированным, то по крайней мере проявляющим равнодушие к подобным фактам, а Мейджор, его глава, — либо не знающим о том, что происходит, либо не придающим этому значения.

Атмосфера, в которой происходило падение престижа консерваторов и распространение «аморальности», сделала середину 90-х годов временем всеобщего разочарования. Критические труды, подобные «Государству, в котором мы живем» (1995) Уилла Хаттона, осуждали социальное неравенство, централизацию власти и говорили об исчезновение чувства общественного единения в эпоху пост-«тэтчеризма». Хаттон призывал возродить гражданственность и республиканскую солидарность. Многие общественные институты стали объектом критики, даже монархия, не знавшая подобных нападок со времен регентства. Народное осуждение обитателей Дворца подогревалось скандалами внутри королевской семьи, такими, как разъезд, а затем и развод принца Чарлза и принцессы Дианы. Критике подвергались богатство и стиль жизни королевы, а также ее нежелание адаптироваться к современности. Даже пожар в Виндзорском замке стал поводом для массовой критики, поскольку для ликвидации ущерба были использованы общественные фонды. Елизавета II, выступая с рождественским посланием в конце 1992 г., назвала уходящий год аппus horribilis («ужасный год», лат.). Некоторую популярность начали приобретать республиканские идеи, особенно среди молодежи.

После скандала с пенсионным фондом Роберта Максвелла и неприятностей, постигших страховую компанию Ллойда, даже Лондонский Сити перестал пользоваться прежним доверием. Процесс над «бирмингемской шестеркой» показал, что в уголовном судопроизводстве возможны такие случаи, как превышение полномочий полицией и оказание давления на свидетелей. Министерство внутренних дел обвиняли в покушениях на гражданские свободы и в применении политической мотивации при трактовке законов.

Глубокое негодование многих граждан вызывало и состояние британского общества. С одной стороны, корпорация Докланда в восточной части Лондона на берегу реки возводила элегантную постмодернистскую по своему архитектурному стилю блоковую башню, окруженную экологически чистым парком, а с другой — прямо на Стрэнде, в центре города, под открытым небом ночевали бездомные молодые люди. Колоссальное неравенство в богатстве, доходах, образе жизни и состоянии здоровья становилось все очевиднее. Давно забытые болезни, вроде туберкулеза, начали распространяться среди бедных слоев населения, не говоря уже о новых, еще более страшных недугах, таких, как СПИД. Существовали и другие источники нестабильности, например распад семьи. Каждая третья британская семья разводилась, и количество разводов в Великобритании достигло самого высокого в Европейском союзе уровня, обогнав даже Скандинавию. В районах типа Мерсисайда среди молодежи царила безработица, много беспокойств доставляли состояние жилья и наркомания, распространенная в городских кварталах. Фильм «На игле», снятый по роману эдинбургского писателя Ирвина Уэлша, точно обрисовал эту картину. Британское общество казалось духовно обнищавшим и социально разобщенным.

Однако во многих отношениях такая картина грешит преувеличением. Несмотря на все проблемы, Британия времен Мейджора процветала, а большинство граждан были вполне довольны жизнью. Хотя случай с убийством Стивена Лоуренса произвел удручающее впечатление и показал, что среди полицейских живы расовые предрассудки, в целом ситуация для национальных меньшинств изменилась к лучшему по сравнению с расовыми беспорядками, происходившими в период правления Тэтчер. Доходы семей возросли, так как большинство женщин, как одиноких, так и замужних, теперь работали. Число домашней прислуги (няни и гувернантки), впервые со времен короля Эдуарда, заметно выросло. Количество молодежи, поступающей в университеты, значительно увеличилось: треть представителей каждой возрастной группы поступала в эти учебные заведения. Большое распространение получило вечернее или заочное, а также дополнительное образование. Продолжительность жизни постоянно росла и достигла показателя 77 лет для женщин. Пенсионные накопления нередко позволяли пожилым людям уходить на пенсию раньше положенного срока и гарантировали им обеспеченную старость.

Отдых за границей стал обычным делом, чему способствовало открытие в 1994 г. тоннеля под Ла-Маншем для автомобильного и железнодорожного транспорта. Огромное большинство семей пользовалось центральным отоплением, микроволновыми печами, видеокамерами и персональными компьютерами. Информационные технологии, включая Интернет и цифровые услуги, позволили многим людям работать, не выходя из дому, и предоставили все возрастающий доступ к знаниям. К 2000 г. в стране насчитывалось 25 млн мобильных телефонов.

Большое оживление наступило в таких городах, как Глазго, Кардифф, Ньюкасл и Лидс, где появлялись все новые пабы, а также кафе и рестораны с самой разнообразной кухней. Огромной популярностью пользовалась национальная лотерея, собиравшая большие суммы на благотворительные цели. Возросшее благосостояние отразилось в активном проведении досуга. Особой любовью пользовался футбол, который получал значительные деньги от телевизионных трансляций и приглашал иностранных игроков с континента и из Латинской Америки. Весьма важным было и то, что успехи чернокожих футболистов, атлетов и игроков в крикет помогали преодолевать расовые предрассудки.

Британская культурная жизнь оставалась по-прежнему весьма активной. Лондон сохранял свое значение как литературный центр. Архитекторы Норманн Фостер и Ричард Роджерс получили международное признание. При этом весьма символично, что по проекту Фостера былпере строен берлинский Reichstag, открывшийся для обозрения в конце 1999 г. Особенно расцвел талантами английский кинематограф. Большие многозальные кинотеатры привлекали множество любителей кино, среди которых популярностью пользовались самые различные фильмы — от исторических драм, например «Безумие короля Георга» (производство телевизионного Канала 4) до комедий типа «Мужского стриптиза» (1997), в котором рассказывалась история шести молодых безработных из Шеффилда, решивших зарабатывать на жизнь стриптизом. Пресса постоянно сообщала об успехах британского искусства и поп-музыки. Появление таких поп-звезд, как «Спайс-гёрлз», свидетельствовало не только об утверждении «власти женщин» (girl power), но и о возникновении некоего эрзац-патриотизма. Пошли разговоры о «крутой» Британии, а также о лидерстве Англии на рынке моды, как это было во времена расцвета «Битлз» и «свингующих шестидесятых». В период 1995–1997 гг. экономика начала возрождаться вместе с ростом экспорта, но при этом наблюдатели отмечали отсутствие у людей видимого удовлетворения происходящим. Общественное настроение казалось на удивление мрачным.

Причиной общей разочарованности стала политическая ситуация в стране. Тем не менее именно политика принесла надежду на возрождение. Партия лейбористов, которая совсем недавно, казалось, была обречена на вечную оппозицию как символ старого социализма и профсоюзных беспорядков, теперь неожиданно превратилась в партию будущего. Ее преображение началось еще при Кинноке, который отказался от левых убеждений. Его преемник, Джон Смит, продолжил процесс модернизации, ослабив власть профсоюзов и отстаивая на партийных конференциях при голосовании резолюций правило «один человек — один голос».

Однако настоящие перемены произошли после смерти Смита в 1994 г. Его преемником стал сорокадвухлетний Тони Блэр, выпускник частной школы адвокат, получивший образование в Оксфорде. Блэр отбросил старую идеологию и начал решительное обновление партии. Новый лидер производил приятное впечатление своей молодостью и стремлением к новшествам, благодаря этому он сумел стать самым успешным политиком в современной британской истории. Он говорил не о лейборизме, а о «новом лейборизме» и взывал не столько к старому рабочему классу, составлявшему когда-то основной электорат лейбористов, а к владельцам домов, купленных в кредит, к среднему классу Центральной Англии. Его языком был язык британского патриотизма, и он размахивал национальным флагом Соединенного Королевства. Британию Блэр провозгласил молодой страной, и, чтобы держать Лейбористскую партию «в курсе» новых идей и укрепить свое положение лидера, он сумел использовать весь сложный аппарат современных коммуникационных технологий. В Палате общин Блэр подшучивал над Мейджором, заявляя: «Вы следуете за своей партией, а я свою возглавляю».

«Новый лейборизм» был куда более открытым, чем прежний. Блэр повел диалог с лидерами Британской конфедерации промышленников и обхаживал желтую прессу, принадлежащую магнату Мёрдоку, которая так злословила раньше по поводу лейбористов. Он даже положительно оценивал достижения Тэтчер в области приватизации национализированных предприятий, увеличении числа собственников жилья и обуздании всесилия профсоюзов. Его образцом явно был не старый лейборизм, существовавший целый век от Кайра Харди до Каллагэна, но так называемый «рыночный социализм» австралийских лейбористов или, может быть, американской Демократической партии, руководимой Биллом Клинтоном.

В результате получилась на удивление нетрадиционная Лейбористская партия, которая отвергала государственное планирование, национализацию, без разбору раздаваемые пособия, перераспределение доходов и связи с профсоюзами, что было характерно для партии Эттли в 1945 г. В начале 1995 г. Блэр возглавил успешно завершившуюся кампанию среди лейбористов за отмену четвертой статьи Устава партии, в которой говорилось о ее приверженности политике национализации. Вдохновляемый неудачами тори и большим преимуществом лейбористов в опросах общественного мнения, он стал ведущей фигурой в британской политике.

Результат не замедлил сказаться на всеобщих выборах 1997 г. На этот раз опросы общественного мнения не подвели. Консерваторы потерпели полный крах, худший даже по сравнению с 1945 или 1906 г. Пожалуй, этот разгром оказался самым тяжелым с того времени, когда герцог Веллингтон в 1832 г. воспротивился введению великой реформы избирательной системы. 10,9 % голосов избирателей были потеряны консерваторами и завоеваны лейбористами, которые получили 419 мест в Парламенте против 165 мест, доставшихся консерваторам. Сорок шесть мест выиграли либералы, для которых этот показатель был наилучшим с 20-х годов XX в. Пять министров кабинета потерпели неудачу в собственных округах; в Англии городские предместья в массовом порядке отдавали голоса лейбористам, не исключая округ Финчли, где баллотировалась сама Тэтчер. Все главные города страны проголосовали за лейбористов, а Шотландия и Уэльс не выбрали вообще ни одного консерватора.

Еще одной примечательной особенностью этих выборов стало избрание в Парламент не менее 120 женщин, причем более 100 из них были членами Лейбористской партии и принадлежали к среднему классу, в то время как тред-юнионистский элемент в партии в значительной степень был ослаблен. Подобный переворот в настроении избирателей, какой не часто случался в британской истории, объяснялся несколько запоздалой реакцией на долгое правление консерваторов и раздражением, накопившимся со времен Маргарет Тэтчер, попытавшейся десять лет назад ввести подушный налог. Тони Блэр в свои сорок четыре года стал самым молодым премьером со времен королевы Виктории и сумел воспользоваться предоставленной ему властью.

Приход к власти лейбористов произошел на удивление гладко, поскольку экономическая ситуация в стране за последнее время быстро улучшалась. Впервые в истории лейбористское правительство не было поставлено перед лицом финансового кризиса, и экономическая стабильность с того времени ничем не нарушалась. Гордон Браун, новый министр финансов, вел себя очень осторожно и следовал своим предвыборным обещаниям — сохранить налоговую политику консерваторов и не превышать лимит государственных расходов. Отныне процентную ставку определял независимый комитет Банка Англии, а не политики правящей партии. Индекс стоимости акций поднялся с показателя 4300 в мае 1997-го до 6000 в конце 2000 г. В течение длительного времени во внутренней политике царил дух благоразумной сдержанности, даже консерватизма, особенно в том, что касалось сокращения некоторой части системы социального обеспечения, чтобы ослабить ее зависимость от государства и внедрить этический принцип «вознаграждение за труд». При этом протесты со стороны многих левых лейбористов были отброшены. Уровень обеспечения службы здравоохранения поначалу стала причиной серьезных противоречий, пока летом 2000 г. не произошло новое повышение ассигнований на ее нужды. Правительство, занимавшее левоцентристскую позицию, проводило политику, предусматривающую, с одной стороны, установление дружеских отношений с бизнесом, твердое соблюдение законности и порядка, внесение первых взносов за университетское образование, а с другой — налоговые скидки для семей, увеличение детских пособий и минимальной заработной платы (первоначально составлявшей 3,6 фунта в час), что указывало на частичное перераспределение расходов в обществе и попытку решения социальных задач.

В отношении Европы новое правительство было настроено более позитивно, чем его предшественники. Однако Блэр ничуть не больше Мейджора стремился присоединиться к единой европейской валюте. Его симпатии были в равной степени трансатлантическими и европейскими, и по поводу вступления в зону евро было решено провести референдум после следующих всеобщих выборов.

В Северной Ирландии долгий период насильственных действий наконец завершился политическим прорывом. В Страстную пятницу, в апреле 1998 г., представители Шинн фейн и лидеры юнионистов сели за стол переговоров. Они достигли соглашения по поводу создания в Белфасте выборной ассамблеи из 108 членов, подобной той, что была предложена для Шотландии, а также по поводу образования совместно с Ирландской Республикой Совета министров с представителями из Дублина и Белфаста для рассмотрения проблем безопасности и других вопросов. Кроме того, было решено учредить британско-ирландский Совет двух островов. Со времени разделения Ирландии в 1922 г. это стало самой успешной попыткой сближения между ольстерскими политиками, а для Блэра — одним из самых больших дипломатических достижений. В результате референдума, состоявшегося в Северной Ирландии месяц спустя, это соглашение было принято. Его поддержали более 71 % населения (включая большинство протестантов). Несмотря на провал попытки организовать сдачу оружия со стороны групп, осуществлявших террористические акты, в ноябре 1999 г. Североирландская ассамблея начала работу. Министры — представители от Шинн фейн работали в ней под руководством лидера юнионистов Дэвида Тримбла. Эта «историческая» инициатива, как ее тогда называли, начала, тем не менее, буксовать, когда работа Ассамблеи была приостановлена из-за внутренних разногласий. Ее деятельность возобновилась летом 2000 г., но атмосфера в Северной Ирландии оставалась очень напряженной, особенно во время так называемого «сезона маршей» протестантов, проходивших через католические кварталы. Мирный процесс застопорился.

Североирландское соглашение, которое могло стать предвестником британского федерализма, соответствовало другим, весьма радикальным мерам лейбористского правительства, начавшего проводить конституционные реформы и проголосовавшего за удаление из Палаты лордов наследственных пэров. В результате к концу 2000 г. в верхней палате осталось всего 92 лорда. Британия приняла на себя обязательства по введению европейского законодательства, касающегося прав человека и осуществила довольно скромные меры по расширению свободы информации. Куда более значительным событием стало проведение в сентябре 1997 г. референдумов в Шотландии и Уэльсе по передаче власти местным органам (деволюция). Шотландия подавляющим большинством проголосовала за шотландский парламент в Эдинбурге с правом самостоятельного установления налогов. В Уэльсе, напротив, проголосовали за создание выборной ассамблеи весьма незначительным большинством голосов (0,3 %) при очень невысокой явке населения. Подобный исход мог стать драматическим событием для централизованного управления Соединенным Королевством в том виде, в каком оно осуществлялось начиная с 1707 г., когда был принят Акт о союзе Англии и Шотландии. Находились люди, которые полагали, что королевство больше уже не будет «Соединенным». Более того, избрание Парламента Шотландии летом 1999 г. на основе измененного пропорционального представительства и появление там коалиционного правительства лейбористов и либеральных демократов с сильным националистическим уклоном наряду с участием Британии во все более интегрированном Европейском союзе предрекали в дальнейшем большие перемены. Плюрализм во внутренней политике и интеграция в Европу могли привести к возникновению довольно свободной структуры, в которой роль закона, Парламента и кабинета министров претерпела бы значительные изменения, и создались бы совершенно новые представления о британских национальных особенностях (идентичности). Только немногие отреагировали на такую перспективу яростной вспышкой английского национализма. Большинство приняло грядущие перемены с традиционным хладнокровием, понимая их необходимость в постимперском мире с его информационной революцией и глобальной экономикой.

В январе 2000 г. британцы радостно встретили наступление нового тысячелетия. Правительство Тони Блэра прочно находилось у власти, и настроение в обществе было куда более мирным, чем все десять лет после ухода Маргарет Тэтчер с поста премьер-министра. Экономика развивалась; общество успокоилось (до некоторой степени даже в Северной Ирландии); в области гендерного равенства были достигнуты новые успехи; этнические меньшинства все больше становились частью общества; шотландцы и в меньшей степени валлийцы были заняты созданием собственных органов власти. Казалось, Британия, хотя бы на этот момент, определила для себя нужный стиль руководства, благодаря которому она чувствовала себя комфортно.

Конечно, давали себя знать огромные изменения, происшедшие за последние десятилетия. Постоянно трансформировались и теряли прежнюю строгую структурность взаимоотношения между классами, полами и поколениями, перемены не обошли стороной и такие краеугольные камни общества, как брак, семья и родительский долг. Официальное исследование, проведенное в июле 2000 г., показало, что за последние тридцать лет неравенство в обеспеченности, стиле жизни и в прочих возможностях ничуть не сократилось. Британия по-прежнему осталась классовым обществом. В том, что касается получения образования и дальнейшей карьеры, между детьми из состоятельных семей профессионалов и детьми неквалифицированных рабочих, как и раньше, пролегала глубокая пропасть. Девочки-подростки из рабочих семей значительно чаще становились незамужними матерями, чем шли учиться в высшие учебные заведения.

Общественные институты, имеющие давнюю историю, с большим трудом справлялись с современными реалиями. Церковь Англии (Англиканская церковь) с огромным трудом приспосабливалась к секулярному веку; такие вопросы, как рукоположение женщин в сан священника, добавили ей беспокойства. В 2000 г. только сравнительно небольшая часть населения пожилого возраста регулярно посещала ее храмы. Нонконформистское мировоззрение превратилось в пережиток эпохи викторианства; в Уэльсе из-за накопившихся долгов у разных деноминаций их церковные здания просто разваливались. Католическая церковь с ее прихожанами-ирландцами постоянно терпела нападки из-за своего отношения к абортам. Только на самых дальних островах Западной Шотландии кальвинисты по-прежнему почитали воскресенье как День Господень (Lords’s Day), но для всей остальной Британии воскресенье стало днем походов по магазинам, прогулок на автомобилях, посещений кино и футбола.

Монархия стала одной из главных жертв общественного смятения, наблюдавшегося в последнее время. Распространялись слухи, что принц Чарлз может не унаследовать трон после его матери, королевы Елизаветы II. Но 31 августа 1997 г., когда принцесса Диана, бывшая жена принца Чарлза, погибла в автомобильной катастрофе в Париже, реакция общественности оказалась неожиданной. На похоронах принцессы в Вестминстерском аббатстве люди искренне скорбели. Для них принцесса Диана была одновременно блистательной звездой шоу-бизнеса, воспеваемой желтой прессой, и своего рода аутсайдером в высшем обществе, так как она проявляла искреннее сочувствие к таким социальным изгоями, как больные СПИДом, бездомные, одинокие матери и выходцы из Азии. Ее похороны способствовали возрождению любви к монархии, хотя проявлялось это чувство не так почтительно и серьезно, как раньше. Столетний юбилей королевы Елизаветы, королевы-матери, состоявшийся в августе 2000 г., продемонстрировал взрыв народной любви, на которую некоторые члены королевской семьи могли рассчитывать. Референдум, проведенный в Австралии по поводу введения там республики, провалился, а республика в Британии по-прежнему казалась делом отдаленного будущего.

В какой-то степени Тони Блэр занял место принцессы Дианы, только он был не «свечой на ветру», как о ней говорили на похоронах, а скорее маяком власти. Несмотря на мрачные предсказания прессы, опросы общественного мнения констатировали в народе приверженность существующему обществу, не часто встречающуюся в современном западном мире. Никто особенно не хотел эмигрировать. Правда, прежний энтузиазм по отношению к «новому лейборизму» весной и летом 2000 г. несколько угас, и, судя по опросам, популярность лидера консерваторов Уильяма Хага немного продвинулась вверх. Начались жалобы на государственное обеспечение, здравоохранение и особенно на работу железнодорожного транспорта, возникло беспокойство по поводу состояния окружающей среды, в частности из-за появления генно модифицированных растений, по поводу различных про явлений молодежной культуры, требований чернокожих сообществ, а также экономического неравенства между Севером и Югом. Но все это были проблемы, возникшие внутри существующего социального порядка, и Британия, в отличие от многих стран на европейском континенте, не демонстрировала признаков зарождения расистского течения «новых правых».

В связи с празднованием нового тысячелетия 1 января 2000 г. в Гринвиче на берегу Темзы, недалеко от архитектурных шедевров Иниго Джонса и Кристофера Рена, был сооружен огромный пластиковый купол. Он стал наследником великой Всемирной выставки 1851 г. и Фестиваля Британии 1951 г., хотя и пользовался значительно меньшей популярностью, чем его предшественники полвека назад. В нем не чувствовалось ни в идения прошлого, ни связи с историей, к тому же пресса отнеслась к сооружению весьма враждебно. Некоторые другие проекты, посвященные новому тысячелетию, тоже оказались неудачными. Например, пешеходный мост около собора Св. Павла пришлось закрыть через день после открытия из соображений безопасности. Были воплощены и проекты, которые финансировались из средств, полученных от национальной лотереи, и которые показали, что среди британских архитекторов и инженеров, как и прежде, немало талантов. Таким был, в частности, стадион для игры в регби в Кардиффе и футуристический по своему стилю подвесной мост над рекой Тайн в Гейтсхеде, где предметом восхищения уже была гигантская скульптура под названием «Ангел Севера». Благодаря празднованию нового тысячелетия открылся целый ряд великолепных художественных галерей, часто в совершенно неожиданных местах, например в Уолсолле или галерея Лори в Сэлфорде. Очень много и похвально отзывались о новом Национальном музее в Эдинбурге. В Лондоне, на берегу Темзы, напротив здания Парламента, было сооружено гигантское колесо обозрения под названием «Глаз тысячелетия», которое пользовалось большой популярностью. Галерея Тейт, имеющая богатое собрание западноевропейской живописи и скульптуры конца XIX–XX в., была открыта в перестроенном здании бывшей электростанции в Бэнксайде. Это сооружение стало настоящим триумфом изобретательности и воображения (хотя строили его швейцарские архитекторы) и совершенно преобразило южный берег Темзы. На другой стороне реки был отреставрирован и открыт для посещений Сомерсет-хаус, архитектурный шедевр, созданный в 70-х годах XVIII в. Уильямом Чеймберсом. Такая обширная программа обновления архитектурного облика города придала Лондону динамизм, который обычно ассоциировался с Парижем и Нью-Йорком.

В период между 1914 и 2000 гг. Британия пережила целый ряд бурных изменений, причем весьма болезненных. Но при этом ее общество сохранило все признаки узнаваемости. Вопреки двум мировым войнам, массовой безработице 30-х, социальным волнениям 70-х и 80-х лицо Британии осталось прежним, как Сноудония или Эгдон Хит Томаса Гарди, — игра света или рисунок на поверхности кажутся новыми, но геологическое строение не изменилось. В 2000 г., как и в 1914-м, в людях сохранилось чувство привязанности к месту. Они по-прежнему любят свой Лондон (который в мае 2000 г. получил своего собственного избранного мэра левой ориентации, Кена Ливингстона), свой «Север» или Тайнсайд, Восточную Англию или Корнуолл, а кто-то ощущает особую национальную принадлежность к Шотландии или Уэльсу. Возможно, в результате передачи части властных полномочий парламенту Шотландии и ассамблее Уэльса (за которыми, видимо, последует дальнейшая децентрализация Англии, что естественно в контексте европейской региональной политики), это врожденное чувство местной общности может даже усилиться.

Население страны, может быть, в большей степени, чем прежде, сохранило свои особенности, разнообразие и индивидуальность. В обществе, состоящем по преимуществу из городского (а точнее, пригородного) населения, люди, живущие в сельской местности, сберегли острое ощущение своих особых потребностей и своей общности. Более того, это ощущение начало принимать жесткие формы выражения в виде так называемого Альянса людей, живущих в сельской местности, которые обеспокоены «правом на бродяжничество» в сельских районах и возможным запретом на охоту на лис. Британское общество в начале нового тысячелетия во многом осталось обществом соседей, где каждый занимается своим хобби, ухаживает за любимым садом и развлекается, в основном дома. Телевизионные сериалы часто пользуются успехом, потому что события в них происходят в идеализированном кругу людей, посещающих один и тот же паб, например, на Коронейшн-стрит в Сэлфорде или на Альберт-сквер в лондонском Ист-Энде. Несмотря на риторику «новых лейбористов», говорящих о «молодой стране», британцы сохранили чувство общего прошлого, хотя о британской истории в школьной программе теперь много спорят, а в Куполе тысячелетия (Millennium Dome) ее вообще проигнорировали. Британскую историю в ее настоящем придется радикально переосмыслить в плане ее плюрализма, поликультурности, принимая во внимание кельтское самоопределение, американизированную молодежную культуру, иммиграцию из стран Содружества и членство в Европейском союзе.

Народная традиция проглядывает в бесчисленных местных праздниках, в культуре старинных кафедральных городов и курортных местечек, в уэльском национальном ежегодном фестивале бардов, eisteddfod, в Хайлендских играх и многонациональном карнавале, уже тридцать лет происходящем в лондонском Ноттинг-Хилле. Древнее соперничество между знаменитыми футбольными клубами (с ирландским оттенком в Глазго) по-прежнему живо, несмотря на то что почти все игроки в настоящем — иностранцы. Ощущение истории воплощено в таких общественных институтах, как монархия, Парламент и старые университеты. Что-то подобное, но как более глубокое чувство, выражающееся в общей решимости, появляется в годы войны или в ответ на внешнюю угрозу. Средства массовой информации, исторические кино- и телевизионные фильмы пробуждают мистическое осознание древней общности. Неслучайно самым популярным кинодраматургом 90-х годов была Джейн Остин. По опросам общественного мнения, проведенным в январе 2000 г., Уильям Шекспир был признан Человеком тысячелетия.

Невзирая на десятилетия тяжких потрясений, британское общество осталось органичным, сравнительно мирным и сохранило способность к обновлению. Иногда в нем возникают глубокие, даже непримиримые противоречия. Так, в сентябре 2000 г. общественность требовала увеличить расходы на образование, здравоохранение и охрану окружающей среды и одновременно протестовала против высоких налогов на бензин. Неуязвимое до тех пор правительство Блэра испытало серьезное потрясение, хотя планируемая вторая акция протеста в Ярроу была отменена, так как она показалась актом неуважения к памяти первого марша безработных из Ярроу на Лондон в 1936 г. Тем не менее формы протеста, характерные для британцев, являются свидетельством их внутренней воспитанности. Британцев отличает терпимое отношение к человеческим странностям, включая такую область, как сексуальные склонности, а также отрицательное отношение к насилию над человеком и единообразию независимо от того, навязывается ли оно Уайтхоллом или Брюсселем. О «Дереве свободы» по-прежнему заботятся группы защитников окружающей среды и гражданских свобод. Поборники прав иммигрантов и политических беженцев стали естественными наследниками дела левеллеров и Тома Пейна.

Как и раньше, во времена процветания и могущества страны, в начале нового тысячелетия ценности, которым служат британцы, укрепились и стали еще очевиднее. Таким же образом они смогут утверждаться и в следующих столетиях.