Глава 14 Циклы психических эпидемий

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 14

Циклы психических эпидемий

Достаточно бросить беглый взгляд на историю психических эпидемий и на клинический материал о ее участниках, чтобы увидеть, что главным показателем ее являются — повышенная возбудимость периферической нервной системы и уменьшенная сопротивляемость головного мозга — ослабление его задерживающей, регуляторной деятельности, способствующих выдвижению на первый план инстинктивных актов.

А. Чижевский (1927)

То, что психические эпидемии по какой-то причине происходят одновременно в разных странах, замечали еще в XIX веке:

Въ психическихъ заразахъ подобное настроенiе овлад?ваетъ массами одновременно въ разныхъ странахъ; это доказываетъ, что зараза вспыхнула подъ влiянiемъ общихъ условiй и инстинктъ подражательности только разноситъ ее, но не создаетъ. Историческiя, общественныя и климатическiя условiя — вотъ почва для зарожденiя психическихъ повальныхъ бол?зней. Все, что разслабляетъ и потрясаетъ нервную систему, вм?ст? подготовляетъ почву для нихъ[234].

И даже климатические условия, как мы видим, были под подозрением. Оставалось предположить наличие внешнего физического фактора, влияющего на психические эпидемии непосредственно или опосредственно.

В 20-х годах XX века появился ряд публикаций А. Л. Чижевского о влиянии солнца на исторические процессы. В 1938 году в Париже вышла монография «Les ?pid?mies et les perturbations ?lectromagn?tiques du milieu ext?rieur», написанная Чижевским на французском языке по официальному заказу парижского издательства «Гиппократ». Концепция Чижевского сводилась к следующему: циклы солнечной активности проявляют себя в биосфере, изменяя жизненные процессы, начиная от урожайности и кончая заболеваемостью и психической настроенностью человечества, что сказывается на динамике исторических событий. Наиболее заметно выражен цикл солнечной активности с длительностью около 11 лет, замеченный немецким астрономом Швабе в XIX веке. Чижевский собрал много статистического материала, из которого следовало, что в период повышенной солнечной активности (большого количества пятен на Солнце) на Земле происходят войны, революции, стихийные бедствия, катастрофы и эпидемии. Поскольку механизм такого влияния не был определен, Чижевскому пришлось ввести невидимые солнечные сигналы, названные им Z-излучением, которые могут управлять огромными массами людей, поражая их болезнями или безумием. В 30-х Чижевскому и Вельховеру удалось показать метахромазию у бактерий во время вспышек на Солнце, или даже на несколько часов ранее их регистрации (эффект Чижевского — Вельховера).

Поначалу большевики — особенно бывшие «богостроители» из так называемой «каприйской школы» — мыслям Чижевского обрадовались. Луначарский в 1924 году помог напечатать работу Чижевского «Физические факторы исторического процесса». Но со временем сам концепт стал вызывать у коммунистов идеологические вопросы. Если психозы приходятся на солнечные максимумы, то почему же эти самые максимумы как-то совсем не по-марксистски попадают не только на безумные крестовые походы, но и на Великую Французскую революцию и — о, ужас! — также на 1905 и на 1917 гг. Контрреволюционное вредительство получается, а не теория. А тут еще Чижевский свою монографию печатает во Франции в 1938 году, и это при том, что солнечный максимум был как раз накануне, в 1937 году. А вдруг кто-нибудь начнет задумываться, не было ли «великое безумие» этого года массовых репрессий связано с солнечными вспышками, а вовсе не с «пролетарской необходимостью»?

В марте 1938 года дело Чижевского из секретариата тов. Ежова и тов. Вышинского передают на рассмотрение не кому иному, как академику Лысенко. После этого судьба Чижевского была предрешена. Комиссия Совнаркома под председательством тов. Вышинского (апрель 1940 г.) объявит исследования Чижевского лженаукой, отметит, что он «теоретически совершенно некомпетентен в затрагиваемых им вопросах физики», и что «исходные концепции Чижевского о влиянии солнечных протуберанцев на общественные отношения, на биологические явления, на эпидемии… ничего общего с наукой не имеют» и помянет «темные времена средневековой астрологии». Следом подключится (26 апреля 1940 г.) академик Б. М. Завадовский, утверждающий, что Чижевский заявлял «перед лицом правительственной комиссии тов. Вышинского, якобы от этой теории он давно отказался», но комиссию обманул: «Это заявление является очередной сознательной ложью. На протяжении всех этих лет, и в частности в монографии, опубликованной Чижевским в 1938 г. на французском языке, в статьях, напечатанных им вплоть до 1939 г. во французских журналах, Чижевский продолжает выступать перед капиталистической реакцией в качестве автора именно этих теорий, охаивающих Великую Октябрьскую Социалистическую Революцию». Месяцем позже к травле присоединится и академик А. Иоффе, охарактеризовавший (28 мая 1940 г.) суть работ Чижевского как «бессмысленную и идеологически вредную „теорию“ о том, что революции, эпидемии людей и животных, народные движения определяются солнечными пятнами», а затем Чижевского отправят в лагерь, чтобы не смущал народ своими идеологически вредными догадками.

Поскольку некое условное Z-излучение с непонятным механизмом воздействия для объяснения достаточно слабой корреляции выглядело явно не слишком убедительно, к выкладкам Чижевского до недавнего времени относились довольно настороженно. Однако существование эффекта Чижевского — Вельховера, «опережающей» реакции биообъектов на магнитные бури, находит сейчас свое подтверждение в опытах, а таинственные Z-лучи можно представить значительно более вразумительными длиннопериодными колебаниями геомагнитного поля, обусловленными осцилляциями плазмы солнечного ветра[235]. Агрономы тем временем начали использовать не солнечные максимумы, а солнечные реперы. Но нас здесь пока интересует только статистика эпидемий, данные по которым Чижевский собрал.

По эпидемиям у Чижевского тоже получилась относительно смазанная картина — они случаются то на максимуме солнечной активности, то на спадающей, то на возрастающей, а то и вовсе на минимуме. Корреляция есть, но процентов 70 %, то есть и совсем игнорировать ее нельзя, но также понятно, что какие-то важные факторы не учтены. Чижевский исследовал грипп и чуму, эпидемии эрготизма он не рассматривает. Однако при этом именно распространение спорыньи он упоминает как иллюстрацию наличия природных циклов.

Связь солнца со спорыньей считалась в язычестве (или в трактовках язычества) прямой — солнце «творит спорынью» (т. е. урожай, плодородие). Фольклорист Аничков полемизировал с такой трактовкой, считая, что в «творении спорыньи» нужно еще учитывать антропогенный «земной огонь» (печь без трубы в яме овина для сушки снопов в местах с недостаточным числом солнечных дней):

Наши истолкователи и вставили сюда огнепоклонство не спроста. Они, во-первыхъ говорятъ, что на полдень люди кланяются потому, что отъ солнца зре?т и сохнетъ хл?бъ. Это мысль основная, что вполн? ясно… Но истолкователи не довольствуются этимъ. Они заговорили о солнц? только, исходя изъ отождествленія солнца и огня. Солнце, отъ котораго зр?етъ и сохнетъ хл?бъ — тотъ же огонь. Это — во-вторыхъ. И вотъ отсюда начинается н?которая запутанность, возникновеніе которой однако тоже не трудно понять, принявъ въ соображеніе, что в?дь не одинъ небесный огонь сушитъ и заставляетъ зр?ть хл?бъ, т.-е. „творитъ спорынью“, а еще и другой — земной. Я разум?ю „огонь подъ овиномъ“[236].

Чижевский же обратил внимание на то, что Солнце «творит спорынью» в прямом смысле:

Мы знаем, что бывают годы урожайные, бывают неурожайные. Один год злаки поспевают раньше, другой — позднее. Одно лето не встретишь во ржи спорынью, а на другое ее так много, что в народе появляется «злая корча». Но ведь семена одни и те же, почва та же, обработка одинаковая, а вот условия произрастания и развития иные. Это различие объясняется внешним воздействием атмосферных условий. Нечто аналогичное мы видим и в психике масс. Часто на одном и том же психическом фундаменте разыгрываются совершенно различные явления. Возможно, что удовлетворительное объяснение этому факту следует также искать во влияниях внешней среды. Иначе многие явления социальной жизни делаются совершенно непонятными[237].

Можем ли мы предположить, что спорынья как раз и могла бы являться агентом (одним из агентов) опосредствованного влияния солнца на психику масс? Не будем пока задаваться этим вопросом, просто посмотрим на таблицу психических эпидемий (бесоодержимости, ликантропии, кликушества, теомании и пр.), которую составил Чижевский, пытаясь привязать эпидемии к солнечным максимумам[238]. К сожалению, Чижевский не предоставил построчных источников своего материала, что затрудняет выявление возможных ошибок (а несколько ошибок там есть, та же «эпидемия неистовой пляски в Страсбурге в 1418 году»). Но для грубой прикидки этой таблицы достаточно. Первое, что можно заметить — уже упомянутую одновременность ряда психических эпидемий. Почему, скажем, в одни и те же годы происходит самосожжение раскольников в Олонецкой губернии, самосожжение в Тюменском уезде и бесоодержимость в Лионе? Или эпидемия кликушества в Ростове и эпидемия конвульсионеров во Франции, эпидемия кликушества в Переславле-Залесском и новая вспышка эпидемии конвульсионеров в Париже, бесоодержимость в Баварии и религиозная эпидемия в Америке и т. д. Для Чижевского такие вопросы, очевидно, не стояли — согласно его идеям, Солнце действует глобально на всю нашу планету, то есть одновременность его действием и обусловлена.

Любой ученый, даже совершенно внутренне честный, рано или поздно рискует попасть под влияние своей концепции и начать подгонять под нее факты. Это психологическая проблема: «профессиональная деформация» возникает на уровне подсознания, и ничего с этим не поделать. В естественных науках, где можно провести повторяемые опыты и воспроизвести результаты, эта проблема решается. В исторических науках — если историю вообще можно считать наукой — такой фактор более серьезен. В «гуманитарных» выкладках Чижевского он заметен. Составляя свои таблицы, он увлекается и пытается объяснить влиянием солнца слишком многое, вплоть до «выдвижения народных и духовных вождей» в зависимости от максимума солнечного цикла. Не то чтобы это было обязательно неверно, но слишком субъективно и непроверяемо, поэтому чересчур легко притянуть за уши желаемый результат. Можно ли вообще при подобных заведомо спекулятивных рассуждениях как-то скорректировать субъективный фактор (который, несомненно, должен проявляться и у автора этой книги)? Думается, что можно. Попробуем сравнить таблицы разных исследователей, не объединенных никакой общей идеей. Проигнорируем пока годы солнечной активности, возьмем только часть таблицы Чижевского без солнечных максимумов и сгруппируем психические эпидемии по годам. На место прохождения этих эпидемий не обращаем внимания. Затем возьмем таблицу Гирша с эпидемиями эрготизма[239]. О влиянии солнца Гирш, составляя таблицу, думал не больше, чем Чижевский об эрготизме — то есть не думал вообще. И если эти независимые таблицы — заведомо неполные и с ошибками — даже в «сыром» виде покажут хоть какую-то корреляцию, то это повод задуматься.

Непосредственно у Гирша мы тоже можем сразу увидеть, что некоторые эпидемии эрготизма идут одновременно в разных местах, слишком далеких для непосредственного заражения. Мы знаем, что эпидемию можно «экспортировать» вывозом зараженного зерна. К примеру, по мнению хрониста XVI века, в результате такой торговли при поставках зараженной ржи из Пруссии в 1556 году случилась эпидемия конвульсивного эрготизма в Брабанте[240]. Можно найти ряд подобных примеров, но они объяснят лишь крайне незначительную часть синхронных эпидемий. Почему, например, эпидемии в 1785 году шли одновременно в Италии, Швеции и Украине? Спорынье не нужно было распространяться в эти регионы — она там уже давно живет. Но что-то выводит ее из «сонного» состояния и активирует в одно и то же время. Меняется не только урожай спорыньи, но и количество алкалоидов в ней. Вернемся пока к сравнению таблиц. Возьмем данные, начиная с XVIII века как более документированного.

Как и следовало ожидать, отсюда видно, что все разнообразные формы исторических психозов проявлялись на фоне эрготизма, зафиксированного в те же или ближайшие годы. Вообще все массовые психические эпидемии в истории (по крайней мере, эпидемии, внесенные в таблицу Чижевского; вспышки безумия, вызванные другими факторами — ртутью, свинцом и пр. в таблицу не попали). При этом далеко не все эпидемии эрготизма сопровождались психическими эпидемиями, что можно увидеть, сравнив данные в обратную сторону. При этом годы сгруппированы без учета места действия, но это как раз и подтверждает существование глобального фактора. Здесь нет необходимости определять этот фактор (пока можно считать им солнечную активность, условно признавая правоту Чижевского). Сами же психические эпидемии проще объяснить непосредственным влиянием спорыньи без привлечения избыточных причин — этот гриб без всяких Z-лучей сам прекрасно «умеет» превращать людей в «зомби» и ликантропов с «волчьим голодом», в бесоодержимых и конвульсионеров, провоцировать религиозные эпидемии и галлюцинации (в реальности влияние может оказаться сложным, комплексным, параллельным, использовать множественные каналы передачи, но для начального рассмотрения мы эти домыслы должны бритвой Оккама отсечь). И если мы видим, например, что в Германии в 1693 году идет эпидемия эрготизма, в Ломбардии — также эпидемия эрготизма, в Польше — эпидемия вампиризма, в России — самосожжение раскольников близ Пудожского погоста, а годом раньше проходит психическая эпидемия грабежей и воровства в Англии — то не случайно в 1692 году начинается процесс сейлемских ведьм в Америке. Если в 1879 году в России идет эпидемия эрготизма, а в Тоскане — психическая эпидемия, то это намек на то, что появление в Италии спорыньи тогда просто не заметили. Если же, наоборот, в 2015 году в Тоскане начинаются характерные проблемы с овцами, то имеет смысл присмотреться к фитопатологической и психической обстановке и в других странах. Если мы дополним данные Гирша российскими источниками последних десятилетий XIX века (в Европе эпидемии уже закончились, поэтому у Гирша их нет; единственная отмеченная эпидемия 1879 года в Германии идет параллельно с эпидемией в России), то корреляция будет прослеживаться и далее.

В более ранних веках есть лакуны, вызванные не только меньшим количеством источников, но и известным моментом, отмеченным еще Гезером: «С 1347 г., за год до начала черной смерти в Европе, священный огонь исчезает из сообщений летописцев»[241]. Эрготизм просто стали смешивать с чумой, а то и считать его чумой. Какой процент эпидемий того времени являлся чумой «настоящей», то есть вызванной Yersinia pestis, а какой был отравлением спорыньей, сегодня не скажет никто. Не будет ничего удивительного, если уже в ближайшее десятилетие обнаружится (а исследования идут относительно постоянно), что чумы как таковой было значительно меньше, чем эрготизма. То, что средневековая Yersinia pestis не обладала какой-то особо повышенной вирулентностью, как предполагалось ранее, ученые недавно уже выяснили.

Таблицу «психозов и эрготизма» можно было бы улучшить и «подогнать» результаты. Например, мы знаем, что в Англии вспышка эрготизма произошла в 1762 году[242] (Гирш о ней не знал). И у нас будет красивое совпадение на 1762 г. И так можно пройтись по всем строчкам, используя многочисленные источники, до которых не добрался Гирш, и довести таблицу почти до «идеального» совпадения. Но во избежание подсознательного подгона данных этого делать не нужно — корреляция и так достаточная.

Стоит только отметить «побочный эффект» таблицы. Мы можем проверить «обратную совместимость» и посмотреть, нет ли намеков на ошибочную датировку некоторых психических эпидемий у самого Чижевского. В начале его таблицы отмечено: «1021 г. Первая эпидемия неистовой пляски в Дессау». Возможно, как раз здесь Чижевский пытался подогнать данные к солнечному максимуму (у него был выбор из нескольких дат), возможно — просто неточность. Упомянутая эпидемия неистовой пляски произошла не в Дессау (Dessau), а в Кёльбиге (K?lbigk, в часе езды от Дессау) — город Дессау не упоминается в хрониках ранее 1213 года. И о том, когда именно произошла эпидемия танцев, вопрос спорный. Случай с пляской хорошо известен, существует даже образчик немецкой игровой лирико-эпической песни «Танцоры из Кёльбига» XI века[243]. Согласно церковной легенде XI века, танцевавшая во время богослужения молодежь деревни Кёльбиг понесла наказание. Вот что пишет сам Чижевский об этом:

Первый рассказ о неистовой пляске, случившейся в Дессау, относится к 1021 г. В ночь на Рождество, во время богослужения в кладбищенской церкви одного из монастырей близ Дессау, несколько крестьян начали плясать, и плясали так неистово, что никакие уговоры священника их не могли остановить. Тогда он их проклял, сказав, чтобы они продолжали плясать и прыгать непрерывно в течение целого года. Проклятие исполнилось: крестьяне продолжали пляску до тех пор, пока некоторые из них не упали замертво; у прочих, оставшихся в живых, всю жизнь тряслись члены[244].

То есть происходило ровно то, что позже будет изображено на картинах Брейгеля. Строго говоря, это вообще была не «психическая эпидемия», а обыкновенная пляска Витта (с прилагающимся психозом, соответственно). Но еще в XIX веке эта эпидемия обычно датировалась 1027 годом[245] (редко встречаются варианты 1012, 1018, 1021) и называлась танцами в церкви Кёльбиг у Бернбурга (Бернбург тоже рядом). При этом мы знаем, что в 1027–29 гг. во Франции был голод с каннибализмом[246], в 1028 — эрготизм в Лотаргинии[247], в Богемии массовый осенний мор людей и собак[248]. А около 1021 года (как и в других упомянутых) подобного не зафиксировано. Следовательно, скорее стоит предположить, что правильная датировка первых в истории «неистовых плясок» — как раз 1027 год.