Глава 8 Великобритания и СССР: 1926–27 гг

Глава 8

Великобритания и СССР: 1926–27 гг

А другое дело, которое она затеяла с твоим зятем на половинных началах, — это сбор спорыньи у наших мужиков. Оказывается, ее можно выгодно продать в этой самой Австрии. Зять твой сейчас занят изучением немецкого языка, необходимого для его заграничных поездок. Урожай у нас ожидается хороший.

Махмуд Галяу. Мухаджиры (1934)

В 1925 году журнал «Безбожник у станка» поместил рисунок известного художника Моора (Дмитрия Орлова) с изображением актуальных тогда сельскохозяйственных бед. Не всякий современный читатель поймет без пояснения, что именно изображено на этой картинке. Подпись к рисунку гласила: «Андроньевна, матушка, ну-ка закрести вредителей крестом господним, чтобы подохли. Испробуй, бабушка, урожай спасешь». Рисунок этот являлся иллюстрацией к большой статье в разделе «Религия и сельское хозяйство» с полезными научными сведениями из разных областей сельского хозяйства. Но ни советы специалистов в статье, ни осенение колоса крестом господним не могли остановить природный цикл распространения изображенной художником спорыньи. С августа следующего года в Уральской области (существовала в 1923–1934 гг.) разражается крупнейшая в XX веке эпидемия эрготизма, охватывающая, исходя из неполных данных, десятки тысяч людей.

Впрочем, непосредственно в начале эпидемии заготконторы только радовались наличию паразита — ведь спорынья могла давать им прибыль. К торговле рожками грибка подключился Сибгосторг, отмечая в заметке «Эти миллионы нужно собрать» (сентябрь 1926), что «использование спорыньи может дать больший доход, чем сам хлеб»[153]. Такая скупка спорыньи была традицией еще в дореволюционной России (Россия стала одним из крупнейших мировых экспортеров спорыньи). Считалось, что скупка преследует две цели — удовлетворяет внутренний и внешний спрос на спорынью, используемую для изготовления лекарств, и одновременно спасает крестьян от отравления. Но во время эпидемий в части спасения крестьян скупка спорыньи имела мало смысла и рекламировалась в интересах скупщиков и государства. Если цена закупки была низкой (предложение спорыньи большое, в отличие от неурожайных для нее лет), то сдавали ее мало от общего количества — невыгодно. Если дорогой — то это могло приводить к еще более печальным последствиям:

Такой спросъ крайне затруднилъ одну изъ м?ръ для устраненія этого народнаго б?дствія, которая предлагалась земствами при появленіи рафаніи и состояла въ обм?н? зараженной ржи на чистую. Это и понятно, если вспомнишь, что урожай спорыньи доходитъ иногда свыше 25 %, и, сл?довательно, пудъ такой ржи стоитъ уже не 1 р., а 6 рублей, если бы спорынью удалось всю отобрать и продать отд?льно. Но тутъ-то и заключается вся б?да… И д?йствительно, осенью 1887 года можно было вид?ть по деревнямъ крайне любопытное зр?лище, одни — больные — лежали и корчились въ судорогахъ, другіе — н?сколько поздоров?е — старъ и младъ — отбирали руками рожь отъ спорыньи. Лучше сказать — отбирали отъ ржи крупныя зерна спорыньи, которую и сбывали скупщикамъ, бол?е же мелкая спорынья съ ея обломками въ громадномъ процент? оставалась въ хл?б? и продолжала отравлять населеніе[154].

В эпидемию 1926–27 гг. цена на скупку была недостаточной, и спорыньи был собран лишь крайне незначительный процент (около 2 %) от ее урожая по области. Сибгосторг тем не менее продолжал рекламировать скупку спорыньи: «Хлеб, приготовленный из муки с примесью рожков, настолько ядовит, что вызывает судороги, головокружение, а иногда и смерть. Но мало кто знает, что хорошо высушенные рожки спорыньи могут дать крестьянину такой доход, который не всегда может дать рожь»[155]. Реально помочь мог бы обмен зараженной ржи на хорошую, но этим никто серьезно не занимался.

Существуют три основных источника, описывающие ход той эпидемии — это статьи врачей Максудова и Рождественского, а также монография Выясновского, исследовавшего последствия отравления через несколько лет. Характерно, что Рождественский был командирован микологической лабораторией на Урал «вследствие короткой заметки, появившейся в ленинградских газетах», а Максудов узнал об эпидемии «из неофициальных источников». Не было бы этих случайностей, мы подробностей об этой эпидемии сегодня могли бы и не знать. Да и помнили ли бы мы о ней вообще? Согласно Рождественскому, за первый год эпидемии через амбулатории прошло 11319 человек, отравившихся спорыньей. Максудов указывает, что «регистрация заболевших от отравления спорыньей была недостаточно налажена» и предполагает, что «более половины отравленных ускользают от учета»[156]. К тому же эти цифры — за первый год эпидемии, которая продолжилась и на следующий год, правда, в меньших масштабах. При этом заболевшие себя обычно таковыми не признавали, если отравление не было особо тяжелым. Хотя распутица не дала возможности Максудову закончить работу, он обнаружил, что в обследованной им деревне из 37 человек считали себя больными только трое, хотя на самом деле в той или иной степени жертвами отравления оказалось 29 человек. Реальная смертность от отравления тоже фактически была значительно выше официальной, поскольку зачастую оказалась просто «отложенной» на год или более и в статистику, соответственно, не вошла — например, к моменту исследования Выясновского в деревне Суюрки из тех заболевших, кто в разгар эпидемии получил сильное отравление, в живых осталось только два человека, остальные все уже умерли[157].

Что касается формы, в которой выражалось отравление, то врачами отмечается сведение судорогами рук, ног, реже головы, челюстей; часто чувствовалось давление в груди («как тисками кто ее жмет», говорили заболевшие), иногда появлялось ощущение ползания мурашек по телу, иногда появлялась рвота; больные нередко испытывали сильный голод, а иногда, наоборот, полное отсутствие аппетита. В дальнейшем, когда потребление зараженного хлеба продолжалось в течение долгого времени, появлялись более тяжелые признаки: эпилептические припадки с судорогами всего тела, кончавшиеся иногда смертным исходом, буйный психоз, продолжавшийся 2–4 дня и больше, помешательство, понижение остроты зрения; были зарегистрированы случаи омертвения пальцев на руках и ногах, которые пришлось ампутировать, были случаи длительных мучительных судорог. Во время пребывания в Сарапульском округе автору пришлось лично видеть целые семейства, отравившееся спорыньей, при чем обыкновенно раньше всех умирали дети, а оставшиеся в живых взрослые не имели силы ни на какую работу. Больные имели исхудалый вид, землистый цвет лица, апатичный взгляд[158].

Народная культура почитания спорыньи, естественно, не улучшала ход эпидемии 1926–27 гг. «Были случаи, когда одни и те же лица обращались за помощью несколько раз, очевидно, или не считая зараженный хлеб причиной заболевания, или не имея возможности есть хлеб доброкачественный», — отмечает Рождественский[159]. В данном случае верно и то, и другое. О том, что в течение эпидемии часть населения осознала вред зерна, нам говорит повышенная в два раза цена муки предыдущего урожая[160]. Но поначалу во вред спорыньи большинство населения не верило. Максудов отмечает уже традиционное отрицание крестьянами вины спорыньи в заболевании:

Население в начале токсидемии совершенно не верило, что заболевание вызвано примесью спорыньи к хлебу. Одни считали это божьим наказанием, другие смотрели на рафанию, как на «поветрие», заразную болезнь, третьи видели в ней результат простуды. Некоторые крестьяне указывали мне, что в голодный год им приходилось есть и лебеду, и древесную кору, и мякину, — однако корчи не было. Приходилось слышать и такие рассуждения: «Спорынья родится в самом хлебе, чтобы хлеб был спорый, а не для отравы». В Сарапульском Окрздравотделе мне сообщили, что в Рябковском районе один крестьянин, желая доказать безвредность спорыньи, съел около стакана чистой спорыньи и — на другой день умер…

Отношение крестьян деревни к объяснению причин корчи уполномоченный выразил так: «Кто говорит от спорыньи, а кто от простуды, никто по правде не знает… Я сам ничего не признаю». В доказательство он приводил то, что он сам с осени ест спорыньевый хлеб, а его вот не корчит. И в других деревнях особенно старики вели кампанию против признания примеси спорыньи к хлебу за причину заболевания корчей, мотивируя тем, что они едят такой же хлеб, а вот их не корчит.

По словам районных врачей Сарапульского округа только после широко проведенной санитарно-просветительной работы часть крестьян поняла и убедилась во вреде спорыньи, но большая часть до самого последнего времени оставалась при убеждении, что заболевание происходит не от употребления спорыньевого хлеба, а от простуды. И еще в марте крестьяне продолжали местами питаться хлебом, содержавшим спорынью[161].

Осенью 1927 года эпидемия повторилась: «население, не оправившееся еще от отравления в прошлом году (нам доставлены сведения, что некоторые заболевшие окончательно не излечились, и многие из них до сего времени страдают эпилептическими припадками), снова питалось зараженным хлебом и снова заболевало»[162].

Заметим также, что на своем рисунке Моор не отобразил еще одну примету тех лет — нашествие саранчи. Оно продолжалось в течение трех лет перед эпидемией, в СССР был даже снят короткий черно-белый сюжет, рассказывающий о «зловещей туче саранчи, ворвавшейся на поля южных районов страны» летом 1925 года[163]. В июне 1926 года Крымский совнарком объявил угрозу по саранче: «саранчи так много, что она покрывает землю сплошь»[164]. К июлю «въ Астраханской губернiи наблюдается небывалое нашествiе саранчи»[165]. Саранча распространяется вдоль Волги. На борьбу с саранчой только в одном районе Северного Кавказа в 1926 году выделяется 300 тыс. рублей, хотя компания заканчивается «почти безрезультатно», и «не менее значительная сумма была потрачена на химическую борьбу в саранчовую компанию лета 1927 г.»[166] Микологической лабораторией Ячевского рассматриваются методы борьбы с саранчой с помощью энтомофторовых грибов.

Распространение спорыньи отмечалось в других странах в то же самое время. Другой вид спорыньи в 1926 году был обнаружен в Индии[167]. В том же году спорынья описана в Уганде[168]. На следующий год та же африканская спорынья описана в Бирме (Мьянма)[169]. Что касается непосредственно Claviceps purpurea, то параллельно с эпидемией в СССР отравление ржаной спорыньей шло в Великобритании.

Эта параллельная английская эпидемия выглядит особенно интересно, и удивительно, что на это совпадение по времени никто до сих пор не обратил внимания.

Первые еврейские поселенцы начали оседать в Манчестере еще в конце XVIII века. С середины XIX века в город начали прибывать многочисленные эмигранты из Российской империи, Пруссии, Польши и Галиции. К концу века восточноевропейские евреи составляли большинство приехавших. К 1914 году еврейское население Манчестера насчитывало около 30 тысяч человек, большинство из которых прибыло из России. Привезли иммигранты с собой и любовь к черному хлебу. Последствия этой привычки сказались в 1926 и 1927 гг., когда врач Джеймс Робертсон начал отмечать первые признаки заболевания (практически во всех публикациях эта эпидемия датируется 1927 г., но первые случаи отмечались, согласно описанию авторов, за 18 месяцев до публикации от 25 февраля 1928 г., т. е. с августа 1926 г.). Первыми забеспокоились портные, которые стали попадать иголкой по пальцам, но не чувствовали этого. Их конечности похолодели и онемели, работать стало затруднительно. Ощущение зуда и ползающих под кожей насекомых преследовало больных во всех отмеченных случаях. Нервозность, депрессия, головные боли и боли в животе были частыми, а в более серьезных случаях появлялась нетвердость походки. Было обнаружено, что страдает от странной болезни лишь еврейское население, и только те, кто по привычке питается ржаным хлебом. Признаки заболевания намного более явно проявлялись у российских, польских и немецких евреев, чем у евреев английского происхождения[170].

Осенью 1927 года вспышка повторилась, всего заболевших было около 200 человек. Когда обнаружилось, что в семьях заболевают именно те, кто ест ржаной хлеб, а те, кто не ест — здоровы, диагноз хронического отравления спорыньей стал очевиден. Анализы подтвердили наличие 1 % спорыньи в муке, из которой пекли хлеб. Врачи запретили пациентам есть ржаной хлеб, и больные стали быстро выздоравливать. У одного мужчины 47 лет обнаружилась сухая гангрена обеих рук. Оказалось, что первые признаки онемения больной стал испытывать еще с конца 1925 г. но черный хлеб есть не переставал, чем обрек себя на ампутацию пальцев. Прекратив позже по совету врачей питаться ржаным хлебом, он почувствовал себя лучше. Только у одного больного выздоровление шло необычно долго, но в конце концов доктор Робертсон выяснил, что этот пациент, не веря во вред спорыньи, все равно продолжал тайком есть ржаной хлеб вопреки указаниям врача. Галлюцинаций и психозов в этой эпидемии в явном виде отмечено не было. По сравнению с одновременной советской она была легкой, даже без смертельных случаев.

Министерство здравоохранения послало в Манчестер своего работника доктора Моргана с целью изучения дополнительных фактов относительно болезни, ее причинной обусловленности, а также для выработки необходимых мер по предотвращению повторения подобных вспышек. Было выяснено, что фактически вся рожь, используемая для выпечки хлеба в Манчестере, выращивалась в Южном Йоркшире. При этом мельники и в Манчестере, и в Ливерпуле не веяли и не просеивали зерно перед помолом, так как были уверены в качестве этого зерна, а со спорыньей раньше не сталкивались. Мельникам было предписано отныне установить необходимое оборудование и производить очистку ржаного зерна.

«Рожь в нашей стране редко — если вообще когда-либо такое бывает — свободна от спорыньи, — записал в своих выводах Морган, — и степень ее заражения изменяется из года в год в каждом районе, в зависимости от сезона, погоды, семян и других условий»[171].

Но какие «другие условия» обеспечили синхронные эпидемии эрготизма в далеких друг от друга местах, за тысячи километров? Никто таким вопросом не задавался. Как и тем, случайно ли перед и во время эпидемий происходило нашествие саранчи.

Пока же рассмотрим некоторые характерные события во время одновременных эпидемий в СССР и Великобритании. В обеих странах резко повысилась политическая напряженность. В СССР зимой 1926–1927 г. возникла так называемая «военная тревога», сейчас позабытая даже многими историками. Страну охватило ощущение неизбежно надвигающейся войны. Эта паника настойчиво зазвучала в речах крупных политических деятелей СССР и широко распространилась в народе. Англия тем временем тоже озаботилась поиском шпионов Коминтерна, и в мае полиция произвела обыск в советско-английском АО «Аркос» в Лондоне. В Советском Союзе это было воспринято как подготовка настоящего «крестового похода» против СССР, что привело к дальнейшему нарастанию военного психоза. К концу мая Британия разорвала торговые и дипломатические отношения с СССР, персоналу посольства СССР предписывалось покинуть пределы Великобритании в 10-дневный срок. Поэтому некоторые историки вместо «военной тревоги» используют для событий того времени термин «Англо-советский конфликт 1927 г.» В Москве с еще большей горячностью заговорили о «нависшей военной угрозе». По стране прокатились митинги протеста против враждебного акта со стороны Великобритании. ЦК ВКП(б) выступил с обращением «Ко всем организациям ВКП(б). Ко всем рабочим и крестьянам», в котором призвал советский народ быть готовым к отражению империалистической агрессии. Сталин в телеграмме Менжинскому от 23 июня санкционировал «повальные аресты» английских шпионов. «Война неизбежна», — прямо заявил Зиновьев на июльском пленуме ЦК ВКП(б)[172]. Сталин в своей статье в «Правде» утверждал то же самое: «Едва ли можно сомневаться, что основным вопросом современности является вопрос об угрозе новой империалистической войны»[173]. Население в преддверии войны бросилось скупать соль, сахар, макароны, муку и керосин. Президиумом ЦС Осоавиахима СССР была принята резолюция о военной подготовке трудящихся. Поиски иностранных шпионов привели к ужесточению карательной политики, была введена в действие печально известная 58-я статья УК СССР.

В этом конфликте у обеих сторон был ряд понятных и реальных политических и социологических предпосылок. Англия обнаружила секретные советские документы, подтвердившие подрывную деятельность московского Коминтерна в Соединенном Королевстве и Китае, СССР столкнулся с убийством Войкова в Варшаве, терактами РОВС в Москве, Ленинграде и Минске, что свидетельствовало об активизации борьбы белогвардейской эмиграции. Но только ли это спровоцировало военный психоз в СССР? Были ли для него достаточно рациональные причины? Историки, изучающие этот период, утверждают — нет, никто на СССР реально нападать не собирался.