О древних славянах[10]
О древних славянах[10]
1
Судя по историческим, филологическим и археологическим данным, восточнославянские группировки не были исконными обитателями всей той огромной территории, в пределах которой сформировалась раннесредневековая древнерусская народность. Им принадлежала в древности лишь ее юго-западная часть, В первобытной истории восточных славян имелся период, в течение которого они значительно расширили пределы своих земель. С этого периода — времени «великого славянского расселения» — начинали историю Древней Руси многие исследователи, отечественные и зарубежные.
Если факт славянского расселения никогда не вызывал и теперь не вызывает каких-либо сомнений, то конкретная история расселения: его хронологические рамки и масштабы, его причины и «движущие силы», границы плацдарма, откуда оно началось, — все это относится к области дискуссионных вопросов, среди которых лишь немногие нашли в последнее время более или менее согласованное решение. Еще далеко не ясным остается вопрос о происхождении славян, о началах их исторического бытия. Разъяснение древнейшей истории славянских племен не входит в задачу этой книги, посвященной исторической тематике более позднего времени, главным образом кануна средневековья. Но несколько слов по этому поводу сказать необходимо, иначе не будут ясными исходные позиции автора.
В результате исследований последних десятилетий выясняется, что древняя территория славянских племен лежала в средней полосе Европы, севернее и северо-восточнее Карпат. В ее границы на западе входили бассейн верхнего и среднего течения Вислы и, может быть, верховья Одера. На востоке славянам принадлежали земли в Правобережье Среднего Днепра, в зоне лесостепи и леса, ограниченные с севера течением Припяти. Здесь, на берегах Днепра, в I тыс. до н. э. и в начале н. э. славяне сталкивались с западными иранскими племенами, сначала скифами, а позднее сарматами. На юге, в Прикарпатье, лежали области древних фракийцев. Соседями славянских племен на западе были когда-то иллирийцы, а затем кельты и германцы. Наконец, севернее славянских пределов, за Припятью, в Верхнем Поднепровье и в областях, примыкающих с юго-востока к Балтийскому морю, жили многочисленные племена балтов — предки литовцев, латышей, пруссов и средневековых ятвягов, а также днепровские балты, смешавшиеся со славянами в раннем средневековье. Их соседями на севере и востоке являлись древнейшие обитатели восточноевропейских лесов, племена финно-угорской группы.
Такова в самых общих чертах древняя этногеографическая картина Средней и Восточной Европы приблизительно двухтысячелетней давности, основанная на скудных сообщениях современников — историков и географов рубежа и начала нашей эры, главным же образом на материалах сравнительно-исторического языкознания, гидронимии и «лингвистической географии», а также на археологических данных.
Известия о славянах-венедах, приведенные греческими и латинскими авторами — Птолемеем, Тацитом, Плинием и др., являются крайне неопределенными и во многих отношениях спорными. Из них можно заключить, что многочисленные племена венедов, по своему образу жизни отличавшиеся от сарматского населения степей и близкие германцам, на рубеже и в первых веках нашей эры обитали в лесах между Карпатами и «Венедским заливом Северного океана», т. е. Балтийским морем, по обе стороны Вислы, главным образом на восток от нее. Через их земли по Висле проходил торговый путь, связывавший римские владения с южным побережьем Венедского залива, Янтарным берегом, где издавна добывали янтарь.
Границы земли венедов на основании этих известий не могут быть обозначены на карте хотя бы приблизительно. Остается неясным отношение к ним многих других племен, известных только по наименованию, помещенных древними авторами к северу от Карпатских гор. Трудно сказать даже, насколько справедливой и бесспорной является идентификация венедов и древних славян. По сообщению Иордана, историка VI в. н. э., и некоторым другим сведениям, венеды — это древнее наименование славян. В этом значении этноним «венеды» сохранялся в Средней Европе до позднего средневековья. Но весьма возможно, что в древности, на рубеже и в начале нашей эры, венедами называли не только славян, но и других восточных соседней германцев, в частности бал-тов, по образу жизни отличавшихся от кочевников-сарматов.
Более обстоятельными являются данные о размещении древних славян и соседних с ними европейских племен, полученные в результате изучения отразившихся в языках контактов и связей между различными племенами. Так, в славянских и балтийских языках имеется ряд общих особенностей, восходящих к далекому прошлому и свидетельствующих, что эти племена столетиями жили по соседству друг с другом. В балтийских языках налицо следы древних контактов с финно-угорским миром, которые еще более отчетливо отразились в материалах финно-угорского языкознания. В славянских же языках следов таких контактов не наблюдается. Отсюда следует, что в древности славяне и финно-угры не имели общей границы, их отделяли друг от друга балтийские племена. Очевидно, славяне жили южнее и юго-западнее балтов. В свою очередь славянские языки содержат отдельные иранские элементы, в балтийских языках почти не представленные. Значит, славянам принадлежали области, отделявшие западных иранцев (скифов и сарматов) от поселений балтов. Таким же образом устанавливается, что область древних славян лежала между землями балтов и владениями кельтских племен, что те и другие — славяне и балты — граничили на западе с германцами и т. д. В результате сопоставления всех этих наблюдений с известиями древних авторов появилась возможность представить уже более или менее определенную этногеографическую картину древней Европы (рис. 1).
Рис. 1. Древнейшая славянская область в Средней и Восточной Европе по историческим и филологическим данным.
Особенно существенным было то, что основные контуры этой картины совпали с данными, полученными в итоге изучения топонимики и гидронимии — наименований рек, озер и урочищ, восходящих нередко к глубокой древности и веками сохранявших свою этническую специфику.
Оказалось, что старые славянские гидронимы лежат широкой полосой в Центральной и Восточной Европе, от Среднего Днепра на востоке и до Одера на западе, т. е. в тех самых пределах, которые и по другим данным связываются с древними славянами. За Припятью начинается область балтийской гидронимии, охватывающая все Верхнее Поднепровье, Понеманье, большую часть поречья Западной Двины и Юго-Восточную Прибалтику. Очень хорошо прослеживается граница балтийских и финно-угорских гидронимов, идущая от Рижского залива на восток к верховьям Волги и дальше по Волго-Окскому междуречью в юго-восточном направлении к устью Москвы-реки и еще далее на юг. В Среднем Поднепровье имеется некоторое количество иранских гидронимов, вероятно, сарматского происхождения. Они сохранились в славянской среде, в области древних контактов славян с западными иранцами. На западе, по Одеру и Эльбе, в Ютландии и южной части Скандинавского полуострова, распространена древнегерманская гидронимия, а в южной части Центральной Европы — по верхнему течению Дуная, где жили кельтские племена, — кельтская гидронимия и топонимика.
Наконец, некоторые интересные данные о расселении древних европейских племен, в том числе славянских, получены «лингвистической географией», своеобразной отраслью лингвистики, рассматривающей такие элементы в истории языка, которые отразили те или иные особенности природной среды. Так, например, известно, что славяне некогда заимствовали у германцев наименование бука. Это свидетельствует, по-видимому, о том, что славяне жили первоначально вне пределов распространения этого дерева. А по данным палеоботаники, бук не встречался в древности восточнее поречья Одера. Следовательно, западнее Одера славяне не проникали. В языке древних славян не было своего слова для обозначения лиственницы. Это дерево было известно в древности на Карпатах, куда славянские поселения также, очевидно, не распространялись. В настоящее время гипотеза о славянской «родине» на Карпатах, одно время весьма популярная среди филологов, никем из славистов не поддерживается. В древнем славянском языке нет терминологии, свидетельствующей о жизни на морском побережье, в горных местностях или в открытой степи. Славяне жили в зоне умеренного климата, в полосе лесостепи и леса, богатой реками, озерами и болотами. Обрисованные выше контуры их древней территории вполне соответствуют данным славянской «лингвистической географии».
Определение древней славянской территории явилось большим завоеванием современной славистики, положившим конец длительному периоду поисков и дискуссий. До недавнего времени, вплоть до начала нашего века, область древних славянских поселений искали в разных частях Европы, на юге и на севере, и даже за пределами европейского материка. Большой популярностью долгое время пользовалась мысль, основанная на сообщении «Начальной летописи» о древних поселениях славян на Дунае, «где есть ныне Угорьска земля и Болгарьска». Существовала, как уже указывалось, «карпатская теория» древней славянской «родины». В начале нашего века А. А. Шахматов предполагал, что древнейшая «родина» славян находилась на балтийском побережье между Неманом и Западной Двиной. Вместе с тем он не мог обойти молчанием и собранные в то время данные о древних славянах в Центральной Европе. «Вторая родина» славян, куда они якобы продвинулись в начале нашей эры, по мнению А. А. Шахматова, находилась в бассейне Вислы. Несколько раньше и при этом более определенно высказывался по поводу древней территории славян на Висле и в Правобережье Днепра историк-славист А. Л. Погодин.[11]
Современные представления о древней славянской территории, к которым постепенно подходили историки и филологи начала нашего века, впервые получили обстоятельную аргументацию в трудах выдающегося чешского слависта Л. Нидерле. Позднее, в 30—40-х годах, их обосновывали в своих работах А. М. Селищев, Т. Лер-Сплавинский, М. Рудницкий, в последнее время — Ф. П. Филин и В. Полак.[12] Все они и многие другие исследователи очерчивали пределы древней славянской территории более или менее одинаково, расходясь друг с другом лишь относительно второстепенных деталей.
Судя по многочисленным общим особенностям в языке, наиболее близкой славянам группой европейских племен были древние балты. Тесные связи славян и балтов восходят, как уже сказано выше, к глубокой древности, к самым истокам этих племен, составлявших вместе с древними германцами северную индоевропейскую группировку. Но характер этих связей еще далеко не выяснен. Полемика по данному поводу продолжается среди лингвистов без малого уже сто лет и вряд ли закончится в ближайшее время. По мнению одних, сходные явления в языке славян и балтов объясняются тем, что они составляли некогда единую группировку — балто-славянскую, которая лишь впоследствии, но так же еще в отдаленной древности, распалась на две части: на славян и балтов. Другие исследователи, представляющие в последнее время большинство, выступают против предположения о былом балто-славянском единстве. Общие элементы в славянских и балтийских языках они объясняют иначе, то ли как следствие длительных древних контактов, обусловивших общие процессы в языке, то ли как результат поглощения в далеком прошлом однородного субстрата и т. д. Тесные связи славян и балтов продолжались в течение многих столетий и в последующее время, накануне и в начале средневековья. В период формирования в Европе средневековых народностей одни балтийские племена, их более передовые группировки, жившие вблизи морского побережья, консолидировались в народности, а другие, жившие в глубине материка, еще не порвавшие с первобытным строем, были поглощены формировавшимися славянскими народностями — древнерусской и древнепольской. Это также существенно отразилось на истории языка и культуры и в немалой степени затруднило расшифровку более ранних балто-славянских отношений и связей.
2
Можно надеяться, что в недалеком будущем при изучении древних судеб славянских и других племен серьезное значение приобретут факты, полученные в результате археологических исследований. Только на их основании события и явления далекого прошлого, находящегося «за границами истории», смогут получить достаточно точное определение во времени и на географической карте, без чего невозможно изучение конкретного исторического процесса. Сегодня же, несмотря на значительные успехи славянской археологии в СССР и за рубежом, объем информации, имеющей ближайшее отношение к далекому славянскому прошлому, является далеко не достаточным. История древних славян в освещении археологических материалов — это область гипотез, обычно недолговечных, постоянно вызывающих многочисленные сомнения. Более или менее твердую почву под ногами славянская археология имеет лишь начиная с раннего средневековья, со второй половины I тыс. н. э.
Трудности славянской археологии объясняются не только недостатком фактов, что, конечно, очень существенно, но и крайней сложностью самой проблемы, изменчивостью исторических судеб, а следовательно, и культуры древних славян.
Если обратиться, скажем, к археологии балтов, то станет очевидным, что жизнь этих племен, обитавших в северных лесах, в отдалении от беспокойного Юга, протекала относительно спокойно. Столетиями люди оставались на одних и тех же местах; их культура развивалась преемственно, без резких изменений. Передвижения в среде древних балтийских племен или вторжения извне чуждых элементов не оставили в истории их культуры значительного отпечатка. То же самое можно сказать об истории культуры большинства племен финно-угорской группы. Ретроспективно, отправляясь в глубины времен по материалам этнографии и позднесредневековой археологии, можно проследить их культуру вплоть до глубокой древности.
Совсем иначе, в иных условиях, протекала жизнь славянских, германских, кельтских и других европейских племен, в той или иной мере связанных с исторической и культурной жизнью Южной Европы. Еще в отдаленной древности на их развитии заметно сказались влияния более передовых племен — обитателей Средиземноморья и Причерноморья. В начале I тыс. до н. э. на юге Европы возникли рабовладельческие государства, история которых протекала отнюдь не изолированно от северной периферии. Вскоре классовое общество и соответствующие формы культуры сложились в среде скифских, фракийских и кельтских племен, т. е. уже в непосредственной близости к славянским пределам. Все эти новые для того периода явления исторической жизни сопровождались развитием экономических связей, торговли, а также бесконечными войнами и передвижениями племен, особенно усилившимися в римское время. И хотя вплоть до середины I тыс. н. э. славяне не принимали активного участия в исторической жизни юга Европы, они постоянно испытывали на себе воздействие той неустойчивой и меняющейся обстановки, которая царила на их южных границах, и при этом влияние разного характера — как положительное, так и отрицательное. Кельты и, по-видимому, скифы, у которых сложились государственные объединения рабовладельческого характера, предпринимали неоднократные попытки подчинить себе соседние, в частности и славянские племена. Проходивший по Висле торговый путь к Балтийскому морю оставил в культуре местного населения, в том числе и отдельных славянских группировок, заметные следы. В римское время через славянские области двинулись на юг германские племена — кимвры, тевтоны, маркоманы, квады и др., позднее — готы. Ниже речь пойдет о том, что в движение готов, спустившихся с севера в Юго-Западное Причерноморье, были вовлечены, по-видимому, и славянские группировки (см. стр. 48). Все эти разнообразные обстоятельства существенно отражались на культуре тех или иных славянских племен, причем отражались по-разному, во многих случаях они нарушали самобытность славянской культуры, придавали ей чуждые черты.
Для того чтобы понять и объяснить все эти явления исторической и культурной жизни по их нередко очень бледным следам в археологических источниках, необходимо собрать особенно большой фактический материал, относящийся к древним славянам, значительно превышающий то, чем сейчас располагает археология.
Одно время, особенно в 40—начале 50-х годов нашего века, значительным признанием пользовалась славянская этногенетическая гипотеза польского археолога Й. Косшевского, послужившая одним из оснований «висло-одерской теории». По его мнению, древнейшими славянами были племена позднего бронзового и раннего железного века (XIII–IV вв. до н. э.), известные археологам по древностям лужицкой культуры, одной из наиболее ярких среднеевропейских культур того времени. Лужицкие племена были хорошо знакомы с земледелием, скотоводством и обработкой металлов. Их древностями являются остатки поселений, нередко укрепленных валами и рвами, и могильники с трупосожжениями. Свое условное название они получили от Лужицы — старинной западнославянской земли.
Старейший центр формирования лужицких племен, по мысли Й. Косшевского, лежал на западе — в междуречье Одера и Вислы, где находились поселения их предшественников и предков предлужицких и унетицких племен. Отсюда лужицкие племена стали распространяться якобы в восточном направлении, поглощая местное население Повисленья, известное по древностям тшинецкой культуры, получившей свое название от древнего поселения в Тшинце в Среднем Повисленье.
В последующий период, уже во второй половине I тыс. до н. э., в среде позднелужицких племен произошли заметные изменения, связанные с передвижением северных, поморских, племен на юг и юго-восток. Через некоторое время племена Повисленья, смешавшиеся с пришельцами, оказались под сильным влиянием культуры кельтов. В итоге всего этого у населения Повисленья возникла пшеворская культура последних веков до нашей эры и начала нашей эры (по г. Пшеворску в бассейне Сана), которую некоторые исследователи связывали с историческими венедами-славянами. Из тех же элементов — позднелужицких и поморских плюс влияние кельтской культуры — на юго-восточных окраинах образовалась культура зарубинецких племен, продвинувшихся во II в. до н. э. на Средний Днепр и положивших начало днепровским славянам.[13] Свое археологическое имя эти племена получили по могильнику у с. Зарубинцы, расположенному на правом берегу Днепра южнее Киева.
Последовательными защитниками «висло-одерской теории» были многие польские археологи, в частности К. Яджевский, автор «Атласа происхождения славян» и других исследований, посвященных славянским древностям. Чехословацкий археолог Я. Филип в книге «Начало славянского населения в Чехословакии», вышедшей в конце 40-х годов, привел 38 доказательств славянства лужицких племен.[14]
Несколько иначе представлял себе картину происхождения славян известный польский славист Т. Лер-Сплавинский. Он полагал, что лужицкая культура не была славянской, а принадлежала мощной индоевропейской группировке, исчезнувшей еще в древности, но сыгравшей значительную роль в европейском этногенезисе. Продвигаясь из Висло-Одерской области на восток, лужицкие племена, по мысли Т. Лер-Сплавинского, легли суперстратом на западные группировки неразделившихся балто-славянских племен (тшинецких и др.). В результате из смешения лужицких и местных элементов возникли славяне, отделившиеся тем самым от балтов, не испытавших на себе лужицкого влияния. Последующую судьбу древних славян, по археологическим данным, Т. Лер-Сплавинский изображал в основных чертах так же, как и Й. Косшевский. В пшеворских племенах он тоже видел древних славян-венедов.[15]
Но в ходе дальнейших исследований в «висло-одерской теории», во всех ее вариантах, обнаружились глубокие трещины. Оказалось, что мысль о сложении лужицких племен в Висло-Одерской области и о продвижении их оттуда на восток далеко не бесспорна. Уточнение хронологии лужицких древностей показало, что их западная (западнопольская) группа отнюдь не являлась старейшей. Лужицкие племена не были в свое время суперстратом, перекрывшим тшинецкий массив, они не смешались с тшинецкими племенами, а скорее всего являлись их потомками. Земли на запад от Вислы были заняты ими несколько позднее. Другими словами, процесс шел совсем иначе, чем предполагают Й. Косшевский и его последователи.
Выяснилось также, что поселения тшинецких племен в третьей четверти II тыс. до н. э. имелись не только в границах бассейна Вислы, но и простирались далее на восток, вплоть до Среднего Днепра (рис. 2).
Рис. 2. Распространение древностей тшинецкой (тшинецко-комаровской) культуры II тыс. до н. э. (по А. Гардавскому и С. С. Березанской).
Следовательно, тшинецкие племена занимали ту самую область, которая на основании других данных выступает как древнеславянская. Все это породило мысль о том, что именно тшинецкие племена являлись древнейшими славянами или их важнейшим компонентом. В конце 40-х годов впервые за такое решение вопроса высказался польский археолог С. Носек. В настоящее время исследования в данном направлении ведут А. Гардавский, некоторые другие польские ученые и украинские археологи А. И. Тереножкин, С. С. Березанская, И. К. Свешников и др.[16] Некоторые предварительные итоги первого этапа этих исследований были подведены в книге ученика Л. Нидерле — известного чехословацкого археолога-слависта Я. Айзнера, умершего в 1967 г.[17]
Дальнейшее развитие культуры у племен восточной части тшинецкого массива шло несколько иначе, чем на западе, не по лужицкому, а по-иному пути. В конце II тыс. до н. э. на основе тшинецкой культуры здесь сложилась преемственно связанная с ней так называемая белогрудовская культура, во многом близкая лужицкой, также земледельческо-скотоводческая, но имевшая и свои специфические особенности в материальной культуре. Поздний этап белогрудовской культуры, относящийся к раннему железному периоду — VIII–VII вв. до н. э., получил название чернолесской культуры по имени городища Черный Лес в бассейне р. Ингулец, правого притока Днепра. Во второй четверти I тыс. н. э. чернолесские племена, по мысли А. Н. Тереножкина, попали в границы скифского объединения, что оказало большое влияние на их жизнь и культуру и еще более обособило их от западной группы раннеславянских племен.
Иначе представляется сейчас и вопрос о пшеворских племенах, в которых пытались видеть исторических венедов. Одним из их северных компонентов кроме поморских племен было, по-видимому, население, продвинувшееся на юг из Ютландии или низовьев Эльбы, которое не могло быть не кем иным, как древними германцами, отдельными их группировками. Перед польской археологией стоит сейчас задача дифференциации пшеворского археологического массива, разделения его на две части — славянскую (венедскую) и германскую. Речь идет при этом не о территориальном размежевании, разделении пшеворского ареала на две области, а о выделении славянских и германских древностей нередко в одних и тех же пределах, так как в это время — в конце I тыс. до н. э. и в начале н. э. — славянские и особенно германские племена находились в движении, жили чересполосно, их расположение менялось, элементы культуры смешивались.
Задача эта очень сложная и трудоемкая. Критерии для разделения фонда пшеворских древностей на славянские и германские предстоит искать среди таких элементов культуры, которые до сих пор считались второстепенными, малозначащими. Возможно, что они отыщутся не столько в инвентаре могильников, где нередко очень сильны латенские (кельтские) элементы, нивелирующие культуру германцев и славян, сколько среди материалов из раскопок поселений — среди бытовых вещей, в приемах домостроительства и др. А последние исследованы еще далеко не достаточно.
Кажется, значительно благополучнее обстоит дело с древностями зарубинецких племен, в отличие от пшеворских весьма однообразными на всей обширной территории их распространения между верховьями Западного Буга и Средним Днепром. Зарубинецкая культура сложилась ко II в. до н. э., после того как под ударами сарматов в Поднепровье рухнула скифская оседлость, прекратилась жизнь на больших городищах скифской поры. Главные центры формирования зарубинецкой культуры находились, по-видимому, в западной части указанной территории: у верховьев Днестра и Западного Буга, по правым притокам Верхней Припяти. В предыдущий период скифское влияние ощущалось здесь слабее, чем в Поднепровье; сюда проникли из Повисленья поморские племена, упомянутые выше в связи с пшеворской тематикой. Здесь ощущалась близость земли кельтов и их яркой культуры, а также близость земли фракийцев. Западные и южные черты— поморокие, кельтские (латенские) и дако-фракийские — отчетливо представлены в культуре зарубинецких племен. Наконец, следует думать, что предки зарубинецкого населения не пострадали во время сарматского разгрома, постигшего области Среднего Поднепровья. Вскоре, еще в рамках II в. до н. э., зарубинецкие племена расширили свою территорию на восток, вплоть до Днепра и низовьев Десны, и как бы восстановили на новой основе ту картину, которая существовала здесь в доскифское время.[18]
В последующие годы в северных областях Украины, главным образом в Правобережье, было обнаружено и исследовано много новых местонахождений зарубинецкой культуры, остатков поселений и могильников с трупосожжением. Теперь уже очевидно, что в течение полных четырех столетий, со II в. до н. э. и по II в. и. э., зарубинецкие племена были многочисленным и при этом единственным населением лесостепного Поднепровья и Припятского Полесья — тех самых областей, которые рассматривались выше как восточные древнеславянские земли.
Более того, сейчас как будто бы наметилась реальная перспектива проследить по археологическим материалам дальнейшую судьбу зарубинецких племен, отыскать те звенья генетической цепи, которые связывали их с раннесредневековыми днепровскими славянами. Если исследования в данном направлении приведут к положительному и убедительному результату, славянская археология сделает большой шаг вперед. Речь об этих перспективах пойдет при дальнейшем изложении.