Положение в 1914 г. до войны
Положение в 1914 г. до войны
После всего вышесказанного становится ясным постепенное развитие мысли Г.Ш., выразившейся в конце концов в выработанном им операционном плане. Посмотрим теперь, был ли этот план пригоден и для 1914 г., или правы критики, забраковавшие этот план и считавшие правильным разрешением вопроса — наступление на Россию. Подробных доказательств этому они, насколько мне известно, не привели.
Не подлежит сомнению одно — нам приходилось действовать активно: нельзя было стоять на границе в ожидании наступления противника. Мало того, что в военном отношении такой план всегда оказывался непригодным, в экономическом отношении он был гибельным для страны. План операции старшего Мольтке не мог оставаться без изменений при всех обстоятельствах и во всякое время. Он сам, вероятно, меньше всего претендовал бы на это.
За наступление против России говорило многое. Мы могли надеяться использовать наше превосходство в оперативном отношении и добиться нанесения решительного поражения русским. Ход войны доказал, что на это мы имели право рассчитывать. На восточном фронте удался даже прорыв у Горлицы. Но вместе с тем не исключалась возможность того, что русские по примеру 1812. г. отступят вглубь страны. Многое, правда мобилизация, развертывание, настроение войск и верховного главнокомандующего), заставляло ожидать, что русская армия примет бой. Считаясь с польскими и украинскими домогательствами, русские не решились бы сразу очистить большую территорию.
В этом отношении играл роль в страх перед социальной революцией. Подобные доводы приводил перед войной генералу фон Мольтке начальник австрийского Г.Ш. генерал фон Гетцендорф. Фактическое развертывание русских в 1914 г., их наступление на Германию и Австрию, энергичное ведение военных действий великим князем Николаем Николаевичем говорили за то, что бои противником принимаются и что их целью является наступление на наши главные силы. Русские основывали свои операции, по-видимому, на том, что на восточном фронте у нас имеются не очень крупные силы.
Оборона выпуклой и лишенной естественной защиты восточной границы являлась очень трудной задачей, это доказывал и старший Мольтке. Могли ли австрийцы привлечь на себя главные силы русских, оставалось под знаком вопроса, имея ввиду отношения Австрии к Сербии, Румынии и Италии.
Теперь уже нельзя было считать, что оборона на Западе проще и легче, чем оборона восточного фронта. Рейн не являлся преградой в той степени, как во времена старшего Мольтке. Обороняться слабыми силами в ожидании общего наступления французов не представлялось возможным. Позиции Мольтке впереди р. Са[ар,] как уже выяснилось, было для этого недостаточно. Ликвидировать опасный для нас обход французов через Бельгию было трудно. Прежний начальник бельгийского Г.Ш. генерал Дюкарн в статье «Эволюция в стратегии», помещенной в брюссельской «Хронике» от 15/XII 1912 г., высказался в том смысле, что проход французов через Бельгию определенно состоится, если Германия будет вынуждена на западном фронте обороняться и одновременно будет связана на Востоке. «Наступление через Бельгию представляет для французов те же выгоды, что и для немцев» (Швертфергер).
Готхейн полагает, что наступление французов через Бельгию совместно с бельгийцами можно было бы ликвидировать в крайнем случае на Маасе. Каким образом можно было бы этого достигнуть, мне не ясно.
Без сомнения, наступать французам было бы очень трудно, как бы они это наступление ни вели. Средств противодействия у графа Шлиффена было достаточно, но все они требовали большого количества войск для того, чтобы с самого начала не пустить противника далеко вглубь страны. В этом случае не хватило бы сил для решительного наступления на восточном фронте.
Нельзя было руководиться только оперативными соображениями. Противник ни в коем случае не должен был быть допущен до Рейна, так как иначе крайне пострадала бы наша Рейнско Вестфальская промышленная область и мы потеряли бы Саарский угольный и Лотарингский рудный районы. К сожалению, наиболее важные для нас в хозяйственном отношении районы были расположены близко к границе; так, на восточной границе находился Верхне-Силезский угольный район, а также сельскохозяйственные области Познани и Восточной Пруссии. Защищать приходилось наиболее ценное, уберечь все было невозможно. Потеря же упомянутой на Западе области привела бы к невозможности продолжать войну.
Вести большое наступление против России было бы уже не так легко, как это представлялось Мольтке. Концентрическое наступление германских и австрийских войск на сосредоточенного в Варшавском районе противника могло быть произведено впустую. За эти годы его развертывание переместилось из Польши на линию Ковно — Гродно — Белосток — Брест-Литовск (см. выше). Мы уже не пользовались прежними преимуществами, противник подготовился.
При операции из Восточной Пруссии на Нарев и из Галиции на Брест-Литовск германцы и австрийцы могли быть охвачены как на внутренних, так и на внешних флангах. Эти опасения высказывал Мольтке и начальник австрийского Генерального Штаба ген. Конрад еще до войны. Между внутренними флангами от Млавы до Завихоста (на Висле, юго-восточнее Люблина) получался свободный промежуток в 300 км. В случае продвижения австрийцев на Восток, с целью вынудить противника к отступлению в Полесье и помешать его отходу на Киев, как этого ожидал Мольтке, являлось опасение наступления русских от Ковеля, на что и указывал ген. Конрад. Наступлением на внешних флангах германцы должны были очистить себе путь к Неману и австрийцы — на Проскуров (восточнее Тарнополя). Наступление на укрепленный Нарев было трудно и зависело от погоды, с чем соглашался и Вальдерзее (см. выше).
Таким образом, наступление против России требовало значительных сил и отвлекало необходимые на западном фронте войска.
Правда, в 1915 г. мы наступали в России и все же удерживали свой западный фронт, но надо принять во внимание, что в то время война на западном фронте была позиционной. Мы стояли, глубоко вдавшись на территории противника, наши границы были в безопасности и тем не менее решительных результатов на Востоке, которые позволили бы перебросить все силы на Запад, мы не достигли.
Но больше всего против наступления на Востоке говорило то, что оно могло оказаться бесцельным, если бы русские решились на отход вглубь страны. Это обстоятельство вполне учитывалось ген. ф. Мольтке.
В конечном результате, несмотря на разные «но», приходилось предпочесть наступление против наиболее опасного нашего противника — Франции. Во времена старшего Мольтке можно было еще думать, что русские будут наступать, а французы в начале будут ожидать нашего наступления за линией своих крепостей. Теперь же можно было с уверенностью сказать, что французы будут наступать. Развязка должна была наступить быстро. Старший Мольтке сомневался, смогут ли французы еще сопротивляться после своего поражения. Он напоминал о сильнейшем сопротивлении Французской республики после тягчайших поражений войск империи. В то время французская армия не была народной, армия императора была по преимуществу профессиональной. Только после разгрома республика ввела всеобщую воинскую повинность. Гамбетта был талантливым организатором. Людского материала для новых армий в распоряжении республики было достаточно. Во втором периоде войны французы превосходили нас по численности. В 1914 г., напротив, приведением армии на военное положение Франция исчерпывала почти весь людской запас. Кое какие источники пополнений, конечно, можно было найти, и их находили в течение войны, точно также, как и у нас. Значительные же подкрепления могли дать только «черные войска» и то не сразу, а постепенно (см. выше). Если бы Франция потерпела в 1914 году такое же решительное поражение, как в 1870—71 г., то она не могла бы уже создать новых армий, подобно тому, как она сделала это в то время.
Тем не менее нанести Франции решительное поражение было очень трудно, и в этом отношении Генеральный Штаб отдавал себе полный отчет. Но то же самое относилось и к России. Все должно было быть направлено к тому, чтобы на одном из двух фронтов добиться быстрой развязки. Для этого нужно было не останавливаться ни перед чем, взять силы отовсюду, где для этого представлялась возможность.
Приходилось волей-неволей прибегнуть к этому средству, так как другого выбора у нас не было.
Конечно, и оно могло не удаться: на войне ни в чем нельзя быть уверенным. Но кто хочет добиться успеха везде, не добивается его нигде. Если бы не удалось добиться быстрой развязки на одном из фронтов, то нам предстояло вести тяжелую затяжную войну и длительно истощать свой силы. Никто не мог бы предсказать, как развернутся события в дальнейшем. Война могла оказаться проигранной с самого начала, что, возможно, и случилось бы, если бы 8-я армия в августе 1914 г., как это предполагалось, отошла за Вислу в то время, как австрийцы потерпели поражение восточнее Львова, а битва на Марне кончилась в сентябре нашим отходом. Австрия, вероятно, капитулировала бы, а вскоре оказался бы под угрозой и Берлин. Все положение изменилось благодаря блестящей Танненбергской операции.
Для того, чтобы добиться быстрой развязки на западе, мы неизбежно должны были идти через Бельгию.
Проф. доктор Штейнгаузен полагает, что нам следовало выжидать и вступить в Бельгию лишь после того, как ее нейтралитет будет нарушен французами или англичанами. Но если бы мы стали ждать, когда все зависело от быстроты действия, мы могли бы упустить момент, которого впоследствии уже нельзя было бы вернуть. Противник предупредил бы нас: французы, несомненно, заняли бы участок Живе-Намюр, бельгийцы — участок Намюр-Льеж и своевременно подошли бы англичане. В этом случае уже не удалось бы взять Льеж с налета перейти Маас и развернуть по ту сторону его 1-ю армию. Только благодаря ошеломляющей быстроте мы были на Маасе раньше противника, не дали возможности осуществиться предполагавшемуся соединению французских, бельгийских и английских сил и в начале сентября стояли уже на Марне.
Упомянутые критики Готхейн и Штейнгаузен утверждают, что военные власти не считались ни с психологией народа, ни с общественным мнением, не учитывали политического и морального вреда нарушения нейтралитета, а последнего, пожалуй, совсем даже не предвидели. На самом же деле все это Генеральный Штаб принимал во внимание. В особенности генерал фон Мольтке считался с осложнениями, связанными с проходом через Бельгию. Он не допускал возможности, чтобы нашим дипломатам удалось заключить соответствующее соглашение, несмотря на то, что мы и не помышляли завладеть каким-либо клочком бельгийской территории, и она нам нужна была только для прохода по ней. Нам приходилось считаться с тем, что Бельгия сочтет проход германцев по своей территории за повод к войне и станет на сторону наших противников, к которым тотчас же примкнет и Англия, чтобы помешать Германии укрепиться на противолежащем побережье. Поэтому в последние годы перед войной ген. фон Мольтке серьезно взвешивал вопрос, не лучше ли будет купить английский нейтралитет ценою отказа от прохода через Бельгию. Пробовали создать оперативные варианты наступления на Францию, не нарушая бельгийского нейтралитета, но из этого ничего не вышло. Ген. фон Мольтке пришел к выводу, что Англия все равно окажется в числе наших противников. Отказаться от единственной возможности быстрого наступления на Францию, доверяясь уклончивым заверениям Англии, он считал весьма опасным. Нам пришлось бы преодолевать трудности фронтального наступления на укрепленный французский восточный фронт, рискуя тем, что в один прекрасный момент Англия все-таки выступит против нас. Англия, считая Германию сильнее Франции и всегда стремясь к поддержанию европейского равновесия, не могла допустить поражения Франции. Поэтому мы должны были включить Англию в число наших противников и считаться с тем, что нам придется в Бельгии сражаться не только с бельгийскими, но и с английскими войсками.
На карту ставилось самое существование нашего государства, а потому все остальные соображения должны были отпасть. Лучшего операционного плана мы найти не могли. Вопросы политические являлись по преимуществу областью имперского канцлера, а намерения Генерального Штаба ему были известны. Адмирал фон Тирпиц с полным правом сетует в своих «Воспоминаниях» па то, что о вводе войск в Бельгию ему не было сообщено, хотя в соответствии с этим должны были бы немедленно быть приняты соответствующие меры на море.
В книге Готхейна суровая критика операционного плана сводится к следующему: план Генерального Штаба был основан на неправильном предположении, что Бельгия не окажет сопротивления проходу германских войск через свою территорию, что Англия останется нейтральной и что победу над Францией удастся одержать раньше, чем русская мобилизация закончится и Россия будет в состоянии наступать. Все три предпосылки оказались ошибочными, говорит он; мы же в свою очередь скажем, что все три утверждения Готхейна неправильны. Мы уже заранее считали, что Бельгия окажется в противоположном нам лагере, что Англия окажется несомненно нашим противником, и давно знали, что такого превосходства над русской мобилизацией мы уже не имели. Можно было сомневаться в том, хватит ли предназначенных для восточного фронта сил. Со времени графа Шлиффена условия изменились. Увеличение этих сил ни в коем случае не должно было произойти за счет армий западного фронта, иначе в корне было бы подорвано решительное наступление на. западе.
Помочь могло только своевременное увеличение армии, к чему Генеральный Штаб до войны и стремился. Хотя военные требования в рейхстаге должно было возбуждать военное министерство, тем не менее в виду их важности можно поставить вопрос, не должен ли был начальник Генерального Штаба настойчивее вмешаться в это дело. Если бы в нашем распоряжении было еще три армейских корпуса, которых требовал ген. Людендорф, то чаша весов на Марне склонилась бы в нашу пользу и на восточном фронте мы были бы достаточно сильны для обороны.
А так как этих корпусов у нас не было, и мы должны были обойтись тем, что имели, то на востоке операции пришлось вести меньшими силами, чем следовало. Все виды на оборону были благоприятны, принимая во внимание неизбежность разделения армии противника районом Мазурских озер, а также предполагавшуюся медленность русских операций. Угрозой русскому флангу являлась Кенигсбергская крепость. Битва при Танненберге была выиграна без подкреплений. Эта операция была проведена вполне в духе графа Шлиффена. Надо думать, что в этом случае, несмотря на всю свою сдержанность, он не поскупился бы на похвалы. Если бы даже в крайнем случае пришлось очистить Восточную Пруссию, то это нужно было сделать возможно позднее. После этого противнику пришлось бы еще форсировать наш сильный рубеж — р. Вислу.
Фридрих Великий был поставлен весной 1757 г. перед подобной же проблемой. Против его армии наступали австрийская, русская и французская армии. Война шла не на жизнь, а на смерть. В его план входило разбить на голову австрийцев, собрав для этого все свои силы. В Восточной Пруссии им было оставлено 33.000 чел. под командой Левальда, но им не удалось защитить эту область от русского вторжения. Против Австрии он выставил 117.000 чел. вместо того, чтобы использовать против австрийцев все 150.000 чел.
Подобные приемы ведения войны граф Шлиффен осуждал. «Труднее всего разработка таких планов, при которых приходится вести оборону против более сильных и мощных противников… Находясь в подобном положении, надо уметь вовремя терять. Кто хочет защитить все, не защитит ничего. Бывает необходимо пожертвовать какую-нибудь провинцию одному из противников, обрушиться в то же самое время всеми силами на другого, заставить его принять бой и жертвовать всем для его уничтожения, а затем уже рассчитаться с другими».
Таким образом, к тому времени, когда летом 1914 г. пробил роковой час, все было всесторонне обдумано. Преимущества наших операций выяснились тотчас же во время больших боев в августе. Действия противника мы сумели вполне подчинить нашей воле, его контрмеры не достигали цели и запаздывали, как это и предсказывал граф Шлиффен. Инициатива была в наших руках. В конце августа противник отступал по всему фронту и уже намеревался отходить за Сену. Что же случилось бы, если бы мы выиграли битву на Марне, а мы должны были ее выиграть, если бы этому не помешали собственные ошибки. Результаты были бы еще более благоприятны для нас, если бы мы с самого начала в нашем операционном плане ближе придерживались основной идеи графа Шлиффена. Что стали бы тогда говорить у нас о «милитаризме».
События 1914 г. оправдали взгляды графа Шлиффена. Мы не будем подобно адмиралу фон Тирпицу иронически говорить о «рецептах» покойного графа Шлиффена для одержания побед, которым армейское командование якобы «слепо доверяло». Мы в Генеральном Штабе таким «рецептам» не верили, но, что касается его плана, то таковой был правилен. Наше отечество могло бы лишь пожелать, чтобы при его осуществления нас вел дух «покойного Шлиффена» подобно тому, как Сид Кампеадор после смерти продолжал своих воинов вести к победе.