1. В новый век со старыми проблемами

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1. В новый век со старыми проблемами

Введение в действие закона 1900 года означало для многих бухарскоподданных евреев выселение на родину, что грозило им разорением. Стремясь к более свободному правовому положению и лучшим экономическим условиям, они начали семьями эмигрировать из эмирата в Туркестанский край сразу после его завоевания[599] и на рубеже столетий уже не представляли себя проживающими вне России. В конце 1890-х годов бухарскоподданные евреи указывали в прошении: «Многие из нас живут второе поколение под властью белого царя, мы сроднились с краем, купили здесь дома, завели торговые связи, впитали в себя русские законы… Нет ничего общего с Бухарой…»[600] Об этом же писал администрации в 1902 году и предприниматель Юсуф Борухов, привезенный в край в девятилетнем возрасте и проживший в нем четверть века: «За такое продолжительное время я настолько привык к Туркестанскому краю, что считаю его своей второй родиной»[601]. Окончивший восточный факультет Санкт-Петербургского университета русский чиновник Иван Аничков доказывал в 1896 году, что бухарскоподданные евреи – только номинально подданные эмира, поскольку многие из них, прожив в Туркестане более тридцати лет и имея на его территории дома, сады и земли, почти не посещали Бухару[602].

Бухарские евреи всех категорий, включая бухарских подданных, при каждом удобном случае подчеркивали и демонстрировали свою лояльность к русской власти. В 1898 году вместе с мусульманами Самарканда они пожертвовали деньги семьям нижних чинов, погибших во время мусульманского восстания в Андижане[603]. Бухарские евреи часто напоминали в коллективных прошениях о своем участии в защите Самаркандской крепости в 1868 году. Предприниматели из их среды охотно вступали в российские благотворительные организации, о чем мы поговорим далее. В начале XX века лояльность бухарских евреев к властям была подмечена уже упоминавшейся Аннет Микин[604].

К тому времени число эмигрировавших из Бухары евреев достигло в Туркестанском крае 2522 человек. Они составляли четверть от общего числа бухарских евреев, проживавших в крае, что видно из таблицы 6.

Таблица 6

Численность бухарских евреев по областям Туркестанского края с распределением по подданству, 1899 год[605]

По областям бухарскоподданные евреи были распределены неравномерно: в Ферганской и Самаркандской областях они составляли менее четверти от всех бухарских евреев, в Сырдарьинской области – половину, а в Закаспийской области к тому времени бухарские евреи других категорий не проживали вовсе. В Сырдарьинской области половина от находившихся там евреев – подданных Бухары выбрали местом жительства губернский город Ташкент. В 1902 году в нем проживали 494 бухарских еврея данной категории[606]. Видимо, в других городах края бухарскоподданных евреев в то время было меньше.

Те администраторы, которые отрицательно относились к бухарским евреям, придерживались стереотипного мнения о бедности всех прибывших из Бухары еврейских иммигрантов. Оно было отправной точкой в воображаемой схеме быстрого обогащения бухарских евреев за счет эксплуатации коренного населения и ресурсов края. Уже знакомый нам Корольков в 1899 году ясно выразил такое представление: «Оказалось, что почти все без исключения бухарские евреи прибывают в край бедными и, начиная из ничего, в непродолжительном времени становятся обладателями богатых лавок, домов и земель»[607]. Миф об их быстром обогащении разоблачают сведения из доклада полицмейстера Старого Маргелана Павла Пахотина. Согласно этому докладу, все девяносто восемь семей евреев-бухарскоподданных, прибывшие в Старый Маргелан еще в конце 1870-х – начале 1880-х годов, к 1914 году оставались крайне бедными. Около 70 % из них занимались окраской шелка, а остальные 30 % – мелкой мануфактурной торговлей и другими ремеслами. Среди же бухарских евреев со статусом туземцев красильщики составляли 50 %[608].

Что касается утверждения полицмейстера об иммиграции исключительно бедных бухарских евреев, то это скорее было специфическим случаем Старого Маргелана. Мы не можем обвинять Пахотина в тенденциозности – об этом говорит следующая фраза в его докладе: «…нельзя указать ни одного случая ростовщичества или иной хищнической деятельности евреев, по крайней мере установить это официальным путем не удалось»[609]. Однако на самом деле среди всех прибывавших бухарско-еврейских иммигрантов нередко встречались богатые, на что, располагая данными по той же Ферганской области, указывал географ и путешественник Александр Воейков[610]. Похожая ситуация, но со значительным преобладанием мелких торговцев над ремесленниками была и в Сырдарьинской области. В Ташкенте в 1892 году из всех восемнадцати бухарскоподданных торговцев-евреев тринадцать были отнесены администрацией к разряду мелких. В Чимкенте в 1893 году из 107 торговцев, которые были бухарскоподданными евреями, мелкими считались девяносто семь[611].

Утверждение исследователей ферганского населения Марии и Владимира Наливкиных, что местные евреи отличаются от мусульман только пейсами и «вечно синими от краски руками»[612], больше подходит для середины 1870-х годов. В результате более поздних переселений, как следует из данных администрации Ферганской области, к 1891 году среди 176 самостоятельных бухарскоподданных евреев было только 48 ремесленников и рабочих (27,3 %), а торговцев – 112 (63,6 %). Было также четыре учителя (2,3 %) и двенадцать лиц без определенных занятий (6,8 %). Но процент торговцев не был одинаков по всем уездам. Так, в Кокандском уезде они составляли 76,3 %, а в Наманганском – 35,3 %[613]. Следует также отметить, что занятие крашением приносило семье бухарских евреев, как пишет русский этнограф Николай Кирпичников, 200–280 рублей в год[614]. Это был доход чуть ниже среднего, но позволявший такой семье безбедно существовать. Но надо принять во внимание, что Кирпичников исследовал ситуацию в Самарканде, где подавляющее большинство бухарских евреев жили давно, а в Фергане таких было мало. И потом, большое число переселенцев-красильщиков наверняка создавало высокую конкуренцию среди них самих.

Хотя новый закон предусматривал пятилетнюю отсрочку лишь для крупных предпринимателей, местная администрация по-прежнему давала разрешения на пребывание в крае также ремесленникам и мелким торговцам, считая их «невредными». Военный губернатор Ферганской области Андрей Чайковский (находившийся в должности в 1898–1901 годах) в 1900 году выдал 124 таких разрешения евреям – подданным Бухары. Из этих разрешений по меньшей мере несколько десятков были выданы мелким торговцам, а также мясникам, поварам, учителю, писарю, кучеру и банщику[615]. В Самарканде местная администрация в 1908 году допустила на жительство евреев – подданных Бухары, среди которых, кроме торговцев, было несколько меламедов (учителей в еврейской школе), портных, парикмахеров, рабочих, один шапочник и один штукатур[616]. Выдаче разрешений на проживание предшествовала переписка, сопряженная со сложной бюрократической процедурой. Как правило, бухарскоподданные евреи подавали прошения о разрешении им проживания в одной из областей края на имя русского политического агента в Бухаре. Тот пересылал запросы в соответствующие областные правления. Последние в свою очередь пересылали запросы уездным начальникам тех населенных пунктов, в которых проживали просители. Обычно бухарские евреи получали положительные характеристики и им, после обратной канцелярской переписки, разрешалось годичное проживание в Туркестане. По истечении года вышеописанная бюрократическая процедура производилась заново.

Бухарские евреи (Landsdell H. Die Juden von Buchara // Ost und West. 1903. No. 9. P. 631)

Согласно приведенным в таблице 6 данным, в Ферганской области в 1899 году семьи бухарскоподданных евреев насчитывали 755 человек. За удовлетворенными в 1900 году 124 прошениями стояли главы семейств, а не вообще все взрослые мужчины, которых было в этих семьях 211 человек[617]. Допуская, что средняя семья бухарскоподданных евреев в Ферганской области в связи с резким ростом среднего материального уровня в 1890-х годах выросла с 3,65 человека в 1891 году[618] до четырех человек в 1900-м, можно предположить, что эти 124 прошения охватывали 496 человек. Получается, уже сразу после выхода закона 1900 года две трети (66 %) евреев этой категории получили временное разрешение остаться в Ферганской области.

Позволяя временно пребывать в крае многим поселившимся там прежде евреям – подданным Бухары, администрация старалась ограничить приток новых переселенцев. Из трех глав семейств бухарских евреев, получивших в 1900 году отказы в проживании на территории Ферганской области (1,76 % от всех бухарских евреев, подавших просьбы), двоим было отказано потому, что местная администрация и политический агент не имели никакой информации об их предшествующей деятельности[619]. Отсюда следует, что эти бухарские евреи прежде не проживали в Туркестане и поэтому уже не могли в нем поселиться.

В Сырдарьинской области администрация тоже либерально отнеслась к бухарскоподданным евреям, разрешая оставаться в Туркестане тем из них, кто торговал до 1 июля 1900 года, а также подавшим обжалования в Сенат на постановления областного правления об отказе признать их туземцами. Вместе с тем выселялись бухарскоподданные евреи, проживавшие в крае вообще без бухарских паспортов или без визовой отметки в них Российского политического агентства в Бухаре[620]. В Сырдарьинской области, так же как и в Ферганской, администрация не соглашалась давать разрешения на годичное проживание бухарскоподданным евреям, не занимавшимся торговлей в крае до выхода этого закона[621].

Наряду с евреями – бухарскими подданными, получавшими официальные разрешения властей на проживание, в крае всегда находились бухарскоподданные евреи, жившие в нем нелегально. После выхода закона 1900 года местная администрация начала строже следить за прибытием в Туркестан евреев из Бухары. Поэтому такие евреи, прежде проживавшие в крае и скрывавшие отсутствие визированных паспортов, начали добиваться официальных разрешений на проживание. Многие из них в этом преуспели – только так можно объяснить рост числа бухарских евреев, получивших от русских властей визы для временного проживания после выхода закона 1900 года. Ведь евреям, вновь прибывшим из эмирата, администрация в те годы уже не давала разрешений на проживание в крае. Если за 1898 год администрация всего края завизировала 168 паспортов глав семейств, то за 1900-й – только в одной Ферганской области разрешение на пребывание получили, как указывалось, 124 главы семейств[622].

Несмотря на возросшие усилия по выявлению бухарскоподданных евреев, нелегально находившихся в Туркестанском крае, некоторой их части удавалось ускользнуть от администрации. Свидетельством тому служат письма военных губернаторов Ферганской и Сырдарьинской областей за 1909 год в канцелярию генерал-губернатора – в них авторы сетуют на плохой учет бухарскоподданных евреев[623].

Некоторой компенсацией бухарскоподданным евреям за ограничение их прав проживания в крае стало увеличение срока, в течение которого они могли находиться по торговым делам в Москве. Имея право на полуторамесячное пребывание в этом городе, бухарские евреи во время визита военного министра Куропаткина в Бухару просили его содействовать увеличению срока их пребывания в Москве до шести месяцев в году[624]. Вряд ли из этого что-то вышло, поскольку Куропаткин чрезвычайно предвзято к ним относился. Но они добились успеха в Политическом агентстве в Бухаре, глава которого, Игнатьев, действительно поддержал эту просьбу в ноябре 1901 года. Благодаря его поддержке министр внутренних дел по соглашению с московским генерал-губернатором в мае 1903 года разрешил бухарским евреям – иностранным подданным, имевшим значительные торговые дела с Россией, ежегодное трехмесячное пребывание в Москве[625].

Получение этой льготы было очень важным для бухарскоподданных евреев-предпринимателей. Многие из них регулярно посещали внутренние районы России. В 1898 году 254 бухарских еврея получили разрешения на въезд по торговым делам в Европейскую Россию. Большинство из них обладали относительно небольшими собственными капиталами, не превышавшими 10 тыс. рублей. Лишь пятая часть этих предпринимателей были действительно богатыми. Среди них выделялись компании Календаря Юшаева с братьями и Пинхаса Шамуилова с братьями, располагавшие собственными капиталами в 0,5 млн рублей каждая, а также Сиона Пинхасова, Давида Мусаева, Йоханана Ибрагимова, Боруха Мовашева с капиталами в 200 тыс. рублей каждая.

Подавляющее большинство бухарскоподданных предпринимателей-евреев вели торговлю с годовыми оборотами на десятки тысяч рублей. На их фоне особенно крупными торговыми оборотами выделялись торговые компании братьев Иссахаровых, Пинхаса Рыбакова, Пинхаса Шамуилова с братьями (по 0,5 млн рублей у каждой), Календаря Юшаева с братьями, Йонатана Софиева с братьями и Або Худайдатова (по 300 тыс. рублей у каждой)[626].

Продолжительная процедура получения разрешений на въезд в край мешала предпринимательству и ставила бухарскоподданных евреев в невыгодные условия по сравнению с торговцами-мусульманами. Поэтому, ободренные увеличением ежегодного срока пребывания в Москве, они попытались добиться от местной администрации прежнего порядка выдачи разрешений на въезд в Туркестан, т. е. без сбора сведений о «вредности» того или иного еврея. Но эта попытка ни к чему не привела[627].

Военное министерство строило новые планы по ограничению прав евреев в Туркестане. В 1902 году Куропаткин потребовал от генерал-губернатора принять меры к ограждению населения края уже от персидских, афганских и прочих азиатских евреев[628]. Тогда же министерство было озабочено переходом в руки евреев недвижимости в Керках, Патта-Гиссаре, Новой Бухаре (ныне – город Каган) и Чарджуе (ныне – Чарджоу). В этих местах Бухарского эмирата в конце 1880-х годов XIX века возникли русские военные опорные пункты, получившие затем права экстерриториальности. В результате они официально стали называться «русские поселения», в них стало жить много русскоподданных гражданских лиц. Административно поселения подчинялись Политическому агентству в Бухаре. Армейские гарнизоны в Новой Бухаре и Чарджуе охраняли линию железной дороги. Пограничные укрепления в Керках, Патта-Гиссаре и в основанном в 1900 году русскими Термезе охраняли границу с Афганистаном и водный путь по реке Амударье. С 1895 года в этих укреплениях были установлены и пункты таможенного контроля[629].

В 1903 году Военное министерство предложило обусловить прежнее свободное приобретение бухарскоподданными евреями недвижимости в Новой Бухаре, Керках и Чарджуе их вступлением в русские купеческие гильдии в одном из признанных пограничными городов Туркестанского края[630]. Об этой инициативе не побоялись отрицательно отозваться генерал-губернатор Николай Иванов и политический агент в Бухаре Яков Лютш. Они заявили, что эмират – родина бухарских евреев и лишать их права на приобретение там недвижимости было бы несправедливо. После того как сменивший скончавшегося Иванова Николай Тевяшев (состоявший в должности в 1904–1905 годах) поддержал своего предшественника, Военному министерству пришлось отказаться от планируемой меры[631].

Различия в подходах Военного министерства и местных администраторов часто проявлялись и по отношению к проживавшим в крае ашкеназским евреям. В 1902 году Иванов захотел разрешить пользовавшемуся большим уважением в Ташкенте врачу амбулаторной лечебницы для туземного мужского населения Якову Магнетштейну приобрести дом. Добиваясь на это согласия Куропаткина и сообщив, что знает врача с самой лучшей стороны, Иванов далеко не формально просил: «…содействие будет принято мною как знак особенного ко мне с Вашей стороны внимания». Однако Куропаткин не внял просьбе старого туркестанского администратора, в результате чего врач был награжден только утешительным орденом[632]. Как тут не вспомнить характеристику, которую дал Куропаткину еще до его назначения министром русский государственный деятель Александр Абаза: «…умный генерал, храбрый генерал, но душа у него штабного писаря»[633].

Снова вопрос о правах евреев в крае был поднят в 1904 году – во время обсуждения в Петербурге некоторых изменений в общероссийском законодательстве, предложенных Министерством внутренних дел и касавшихся евреев. Предполагалось предоставить некоторым категориям евреев право повсеместного жительства в империи. Куропаткин категорически выступил против распространения проектируемого закона на Туркестан. Он доказывал, что среднеазиатская окраина России больше внутренних губерний нуждается в защите от еврейской «эксплуатации». По инициативе Военного министерства в октябре 1904 года в крае была образована Комиссия по вопросу об изъятии или изменении существующих законоположений о евреях. Председателем ее Куропаткин назначил военного губернатора Сырдарьинской области Королькова, а членами – Константина Нестеровского и Владимира Наливкина[634]. Нестеровский, занимавший к тому времени должность председателя комиссии по составлению нового проекта Положения об управлении краем, как и Корольков, отличался предвзятым отношением к евреям. Этим он и снискал себе благосклонность Военного министерства, которое не только не отправило его в отставку из-за конфликта с генерал-губернатором Духовским в 1899 году, но и дало дослужиться до чина тайного советника (согласно Табели о рангах этот чин соответствовал званию генерал-лейтенанта). Что касается востоковеда Наливкина, бывшего помощника ферганского губернатора, то он слыл либералом, благодаря чему спустя несколько лет его выбрали от Туркестана членом Второй Государственной думы. Ташкентские евреи тогда даже дали ему наказ добиваться уравнения в правах еврейского населения с другими народностями[635].

Хотя проектируемый закон касался в основном ашкеназских евреев, эта туркестанская комиссия на своих заседаниях 10 и 28 января 1905 года пришла к выводу, что все евреи вредны, а бухарские – особенно. В ее резолюции нашли отражение все те же корольковские обвинения бухарских евреев в опутывании долгами туземцев-мусульман, а также в вытеснении из торговли русских. Комиссия поддерживала мнение Куропаткина о нецелесообразности распространения проектируемой меры на Туркестан[636]. Поддержка Наливкиным мнения двух других членов комиссии была обусловлена, с одной стороны, стремлением достичь компромисса с военным ведомством, так как в то время сам он оказался не у дел, а с другой – приверженностью социалистическим взглядам[637], руководствуясь которыми он мог искренне опасаться «эксплуататорской деятельности» евреев в крае. Результатом стало изъятие края из списка местностей, в которых на основании решения Комитета министров от 1904 года разрешалось жительство евреям определенных специальностей и категорий[638]. Между тем уже менее чем через полгода Корольков был вынужден оставить свою должность из-за болезни и вскоре скончался. С его уходом Военное министерство утратило поддержку своей жесткой линии в отношении бухарских евреев, которую имело среди туркестанских администраторов. Это обстоятельство почти на пять лет ослабило антиеврейскую политику в крае.

С приближением окончания действия отсрочки закона 1900 года бухарские евреи стали добиваться ее продления. С этой целью в начале 1905 года их ташкентский раввин Шломо Тажер отправился в Петербург. В столице он побывал на приеме у министра внутренних дел Александра Булыгина, министра финансов Владимира Коковцова, министра иностранных дел Владимира Ламсдорфа, военного министра Виктора Сахарова и у председателя Совета министров Сергея Витте[639]. Витте, ярый защитник туркестанского хлопководства от разных экспансионистских кампаний централистов, в том числе и от крестьянской колонизации[640], видел в бухарских евреях важное звено в экономической связи между метрополией и туркестанской колонией. Ему Тажер и подал прошение от имени бухарскоподданных евреев, в котором сообщалось, что их общий торговый оборот только с одним Московским промышленным районом достигает 20 млн рублей в год. Там же отмечалось, что бухарские евреи ежегодно заказывают на 3 млн рублей тиковых тканей у крестьян-кустарей этого промышленного района, обеспечивая последних работой. Бухарские евреи подчеркивали свою роль и в посреднической торговле России с западным районом Китая – Кашгаром, торговый оборот с которым достигал 4 млн рублей в год. Прошение подкреплялось подписями представителей сорока крупнейших русских мануфактурных фирм[641].

Эти цифры возымели действие на Государственный совет, который отсрочил вступление закона 1900 года в силу до января 1909-го. Хотя автор анонимной докладной записки 1909 года уверяет, что трехлетней отсрочки удалось добиться после того, как ходатайство поддержал Московский биржевой комитет, на самом деле бухарскоподданные евреи получили отсрочку в первую очередь благодаря поддержке Витте[642]. Добиваясь предоставления бухарским евреям отсрочки, прагматичный политик Витте заботился не только о российской экономике – он также не хотел еще больше усложнять и без того обострившийся в начале XX века еврейский вопрос.

Волна погромов, захлестнувшая Европейскую Россию в 1904–1906 годах, грозила перекинуться и на Среднюю Азию. Это вызывало беспокойство туркестанской администрации. Многие чиновники хотя и не симпатизировали евреям, но справедливо видели в погромах проявление слабости центральной власти. В Туркестане, где проживало несколько миллионов «инородцев», чуждых государственной религии и не вполне свыкшихся с русским управлением, антиеврейский погром мог стать нежелательным прецедентом для антирусских беспорядков. Поэтому «в целях самообороны на случай тревоги» командующий войсками Туркестанского округа разработал в 1904 году проект призыва к обучению военному делу мужского христианского и еврейского (ашкеназского) населения[643]. Военный губернатор Самаркандской области Сергей Гескет в марте 1905 года через газету «Самарканд» объявил о создании особых складов оружия для христианского населения и пригласил христиан обучаться владению оружием для самообороны. Ашкеназскую интеллигенцию возмутило то, что евреям решили оружие не выдавать, несмотря на возникшие опасения именно антиеврейских погромов. По этому поводу они написали коллективное письмо в газету «Самарканд», отрывки из которого перепечатал еврейский «Восход»[644].

Администрация края в эти годы пресекала любые попытки поднять толпу на антиеврейский погром. Еще в мае 1905 года в Ташкенте поползли слухи о готовившихся погромах, появились призывавшие к ним листовки и евреи стали покидать город. Тогда местные власти заявили еврейской делегации, что не допустят погромов[645]. Эти заверения были повторены казенному раввину Абраму Кирснеру на заседании Ташкентской городской думы в октябре 1905 года ее гласным, Николаем Касьяновым, выступившим от лица сырдарьинского военного губернатора[646]. И действительно, как писали либеральные газеты, когда в Ташкенте в том же месяце «небольшая группа босяков, чинуш, переодетых городовых и прочих любителей царя и погромов» с портретом самодержца двинулась в город с целью устроить погром, к ним спешно подъехал помощник генерал-губернатора Евгений Мациевский, отобрал портрет и, приказав разойтись, уехал. Группа быстро разошлась[647]. Поэтому оказалась невостребованной ташкентская еврейская самооборона из ста человек, куда вошли гимназисты, студенты и ремесленники. О своей готовности их поддержать заявляли и около сорока русских рабочих[648].

Туркестанская администрация пыталась пресечь даже слухи об антиеврейских погромах, способствовавшие росту напряженности в отношениях между евреями и неевреями. В том же, 1905 году официозная газета «Туркестанские ведомости» назвала слухи о погромах, приведшие к выезду евреев в сельские местности, нелепыми. Администрация даже арестовала «одного афериста, распространявшего слухи о готовящемся в Ташкенте еврейском погроме»[649].

Туркестанская администрация и далее старалась пресекать любые попытки организовать погромы. Когда в марте 1916 года Баба, секретный осведомитель охранного отделения, сообщил о прибытии из Москвы в Ташкент молодой женщины для организации антимусульманских и антиеврейских погромов, полиция немедленно арестовала ее и привлекла к судебной ответственности[650]. И хотя ранее, в 1911 году, администрация не смогла вовремя пресечь небольшой антиеврейский погром в Оше – возможно, из-за участия в его организации одного из самых приближенных к генерал-губернатору чиновников, о чем пойдет речь позже, – она погасила погромные настроения среди мусульман во время так называемого «мясного дела».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.