10. Эволюция взглядов И.Е. Забелина под влиянием работы со старыми документами от «западнических» = скалигеровско-романовских к весьма критическим и славянофильским
10. Эволюция взглядов И.Е. Забелина под влиянием работы со старыми документами от «западнических» = скалигеровско-романовских к весьма критическим и славянофильским
Двухтомник [55], [56] завершается большой статьёй А.А. Формозова о жизни и творчестве И.Е. Забелина (1820–1908). Она содержит интересные сведения, на некоторые из которых мы хотим обратить внимание читателя.
А.А. Формозов писал: «Вспомним портрет Забелина кисти Валентина Серова. Глубокий, но ещё крепкий старик с совершенно белой окладистой бородой изображён на фоне иконостаса. Это не аристократ, не чиновник, не университетский профессор, а человек из крестьянской или купеческой среды, сознательно стилизующий себя под своих героев — людей средневековой Руси. С этим обликом как-то не вяжется то, что переходит из одной статьи в другую и попало даже в энциклопедии, — „ученик Т.Н. Грановского“, „убеждённый западник“. Образ расплывается, становится нечётким» [56], с. 574.
«Забелин опубликовал около двухсот пятидесяти работ, в том числе более десяти фундаментальных монографий» [56], с. 575. Его архив — «колоссальный фонд — 1293 папки с документами — хранится в Отделе письменных источников Государственного Исторического Музея» [56], с. 575.
И.Е. Забелин родился в 1820 году. В метрической книге сказано: «Сентября 17 родился, 19 крещён Иоанн. Родители его коллежский регистратор Георгий Стефанов Забелин и жена его Евдокия Варлаамовна (ошибка, надо Фёдоровна — А. Формозов)» [56], с. 577. В семье отца историка звали Егором, мать звали Авдотьей, её девичья фамилия — Овощникова. Отец, Егор Степанович был сыном сельского священника, окончил семинарию, но от принятия сана отказался [56], с. 577.
В 1828 году отец умер, «а его жена с двумя малолетними детьми на руках осталась без всяких средств к существованию… Началась полоса бедствий, продолжавшихся для него (И.Е. Забелина — Авт.) четыре года, а для матери целых десять лет… Мать шила рубахи, вязала, изготовляла обёртки для „конфет“… В 1831 году Авдотья Фёдоровна нашла место у „Француженки с Кузнецкого Моста“. Хозяйка поставила условие, чтобы ребёнка в её доме не было. Ивана устроили отдельно, у какой-то швеи» [56], с. 578–579.
В 1832 году в дом «пришёл „хожалый“ с казённой бумагой. В ней от имени Приказа общественного призрения коллежской секретарше Авдотье Забелиной предписывалось сдать своего сына в Преображенское сиротское училище» [56], с. 581. В училище Иван Забелин начал неистово работать, понимая, что кроме как на самого себя рассчитывать не на кого. Вскоре после поступления он занял второе место по математике. Однако вскоре его увлекла история. В училище была хорошая библиотека, в которой И.Е. Забелин перечитал множество книг. В частности, всего Н.М. Карамзина, «История» которого только-только вышла в свет. Первые её тома появились в 1818 году, а последний, двенадцатый, посмертно в 1829 году. Потом И.Е. Забелин «писал, что наибольшее впечатление произвели на него „Жизнеописания“ Плутарха… „История“ Карамзина, в особенности первый том» [56], с. 582. Таким образом, первые впечатления молодого Ивана Забелина сформировались под влиянием романовской версии русской истории, громко и талантливо озвученной Н.М. Карамзиным. О роли Н.М. Карамзина в развитии, укреплении и даже можно сказать, бетонировании, про-западного уклона в русской историографии см. подробнее в [РЕК] и ХРОН7, гл. 18:24. Неудивительно, что в начале своей научной карьеры молодой и неопытный И.Е. Забелин подпал под такое влияние и долгое время был убеждённым западником.
Вскоре на исключительно активного и самостоятельного ученика обратил внимание сам Дмитрий Михайлович Львов — попечитель сиротского училища. Это сыграло решающую роль в дальнейшей судьбе Ивана Забелина.
В 1837 году он «был зачислен канцелярским служителем второго разряда в Оружейную палату Московского Кремля… Зная об увлечении своего питомца историей, Львов подыскал ему место в соответствии с его интересами» [56], с. 584–585. Однако жить было негде. «Пришлось снять угол у сапожника на Солянке» [56], с. 583.
Считается, что Оружейная Палата возникла в XVI веке (первое упоминание относят к 1508 году) как царская сокровищница и архив, а также как мастерская для изготовления вещей для царей, убранства дворцов и т. п. Но при Романовых «палата захирела в XVIII веке, когда столица была перенесена в Петербург» [56], с. 585. Лишь в начале XIX века власти обратили на неё внимание и сделали музеем, собрав сюда остатки прежних ценностей. В итоге оказалось, что «основная часть архива Оружейной палаты относится к последующей (за 1612 годом — Авт.) эпохе» [56], с. 586. То есть XIV–XVI века оказались погружёнными в искусственно созданную тьму. «Началась разборка её коллекций, публикация их описаний и изображений… В разгар этой работы и очутился в Оружейной палате семнадцатилетний Иван Забелин. Сперва он только переписывал канцелярские отношения для директора, потом ему поручили проверить каталоги хранившихся в музее вещей… ОН ИСПОДВОЛЬ НЕМАЛО УЗНАЛ О РУССКИХ ДРЕВНОСТЯХ. Затем сфера деятельности молодого сотрудника ещё расширилась: уже в 1839 году он… выступал в роли экскурсовода, и, что особенно важно, БЫЛ ПРИВЛЕЧЁН К РАЗБОРУ ЕЁ (Оружейной Палаты — Авт.) АРХИВА…
Архив сильно пострадал при пожаре Москвы 1737 года и во время наполеоновского нашествия. После ухода французов древние свитки (уцелевшие после Великой Смуты и погрома Романовых, устроенного в Кремле в XVII–XVIII веках; см. выше — Авт.) собирали по всей территории Кремля, ибо оккупанты растащили их, чтобы набивать свои тюфяки. Более того: сторожа Оружейной палаты не стеснялись подтапливать старыми делами свои печи (опять-таки при равнодушии и молчаливом попустительстве романовской администрации — Авт.). Весь этот БУМАЖНЫЙ ХАОС и приводили в порядок с 1820-х годов. Уцелело, по подсчётам тех лет, около 8000 свитков-столбцов и 1300 книг» [56], с. 586. Так сколько же вообще было в Кремле исторических материалов изначально, если даже после всех известных (и неизвестных нам) погромов уцелело всё-таки заметное число книг и свитков?
«К 1839 году Забелин понял, что в его руках настоящее сокровище — множество любопытных и никому не известных материалов о Московской Руси. Всё свободное от канцелярских обязанностей время он стал посвящать архивным изысканиям» [56], с. 586–587.
И тут впервые у И.Е. Забелина, вероятно, зародились первые сомнения в надёжности исторической версии русской истории, озвученной Н.М. Карамзиным. Во всяком случае, известно следующее.
«Пятьдесят лет спустя Забелин вспоминал, КАК ЕГО ПОРАЗИЛО ТО, ЧТО ТЫСЯЧИ ДОКУМЕНТОВ XVI–XVII ВЕКОВ, ЛЕЖАВШИХ В КРЕМЛЁВСКОМ ХРАНИЛИЩЕ, НЕ БЫЛИ ИСПОЛЬЗОВАНЫ В ДВЕНАДЦАТИТОМНОЙ „ИСТОРИИ“ КАРАМЗИНА». [56], с. 586.
Как теперь нам становится ясно, нет ничего удивительного в игнорировании Н.М. Карамзиным всех этих материалов. Он писал не подлинную историю Руси, а лишь аккуратно исполнял тенденциозный заказ Романовых. В котором, скорее всего, было чётко указано — что и как надо описывать. На что и как ссылаться. А на что не обращать внимания, умолчать. Как мы видим, на уцелевшие остатки огромных архивов Московского Кремля Н.М. Карамзину, по-видимому, ссылаться не рекомендовали. Дескать, и без них напишешь всё, что нужно и как нужно. Даром что ли мы платим тебе по 50 тысяч рублей в год? Напомним, о чём идёт речь: «„По пятидесяти тысяч рублей в год, с тем, чтобы сумма эта, обращаемая ему (Н.М. Карамзину — Авт.) в пенсион, была после него производима сполна его жене и по смерти её также сполна детям сыновьям до вступления всех их в службу, а дочерям до замужества последней из них“ (Старчевский А. „Н.М. Карамзин“, СПб, 1916, с. 264). Эта ГРОМАДНАЯ СУММА, как видим, являлась не разовым пособием для поездки на лечение в Италию, а постоянной пенсией Карамзину и его семье» [132], с. 32–33. См. подробности в [РЕК] и ХРОН7, гл. 18:24.
Любопытно, что А.А. Формозов, автор биографической статьи о И.Е. Забелине, в этом месте мгновенно бросается на защиту Н.А. Карамзина и долго внушает читателю, почему не следует обращать внимания на странное пренебрежение Н.М. Карамзиным архивами Московского Кремля. Однако никакого разумного объяснения в этой защитительной речи мы не увидели. Всё адвокатство А.А. Формозова сводится к короткой формуле: мол, само собой так получилось.
А вот И.Е. Забелин сразу понял — к какому затерянному богатству ему удалось чудом прикоснуться. В этом смысле И.Е. Забелину несказанно повезло. И повезло всей русской истории. Без И.Е. Забелина «нечаянно утеряно» было бы ещё больше.
В 1840 году И.Е. Забелин написал свою первую работу по русской истории. В 1841 году он отнёс её в бывшему профессору Московского университета Ивану Михайловичу Снегирёву. Отзыв И.М. Снегирёва был «холодным, безучастным» [56], с. 587. В итоге работа не была опубликована. Вместо этого И.М. Снегирёв решил бесплатно поэксплуатировать бесправного начинающего историка и предложил молодому Ивану Забелину помочь ему в сборе материалов для серии «Памятники московской древности с присовокуплением очерка монументальной истории Москвы, древних видов и планов древней столицы». А.А. Формозов: «Для этих книг нужно было наводить справки в дворцовых архивах, копировать надписи в кремлёвских соборах. Взяться за это он и предложил Забелину… Начинающий учёный согласился и в течение нескольких лет СОВЕРШЕННО БЕСКОРЫСТНО выполнял подготовительную черновую работу» [56], с. 588.
Затем И.Е. Забелин познакомился с академиком Павлом Михайловичем Строевым, известным историком. Ситуация повторилась. А.А. Формозов сообщает: «В результате Забелин стал работать на Строева ТАК ЖЕ БЕЗВОЗМЕЗДНО, как и на Снегирёва… Бесправное положение стало Ивану Егоровичу в тягость. В изданных С ЕГО ПОМОЩЬЮ книгах Снегирёва и Строева мы не найдём хотя бы двух-трёх слов благодарности» [56], с. 589. По-видимому, решили, что неродовитую рабочую лошадку можно вообще не упоминать.
И.Е. Забелина поддержал Вадим Васильевич Пассек, автор многих работ по этнографии, археологии, статистике. Он помог И.Е. Забелину опубликовать его первую статью. Одна за другой стали выходить всё новые и новые труды И.Е. Забелина о средневековой русской истории. В 1847 году И.Е. Забелин был избран членом-корреспондентом Общества истории и древностей Российских при Московском университете [56], с. 591–593.
А.А. Формозов продолжает: «Первый важный шаг на научном поприще Забелин сделал достаточно рано. Он начал печататься в двадцатидвухлетнем возрасте и к тридцати годам был автором сорока работ… Сейчас начинающий учёный, несомненно, обратился бы за помощью в Академию Наук. Но в середине XIX века она находилась в Петербурге… Московских учёных избирали в её состав только в качестве членов-корреспондентов… или почётных членов… Много лет спустя Забелин удостоился и того, и другого звания, но Академия навсегда осталась для него чуждой, даже в те полтора десятилетия, когда он служил в Археологической комиссии и часто бывал в Петербурге.
Известный острослов П.А. Вяземский называл Академию „немецкой слободой“. В значительной мере она состояла из иностранных специалистов, приехавших в Петербург по контракту с русским правительством. Среди них было немало крупных учёных, в том числе и историков, но, как правило, они сторонились русского общества, печатали свои труды на немецком или французском языке, а то и по-латыни. К тому же занимались они главным образом не стариной XVI–XVII столетий, а народами, населявшими территорию России в античности и средневековье… Август Людвиг Шлецер углубился в историю летописания… Но, отдавая должное методике… Шлецера, он (И.Е. Забелин — Авт.) с болью замечал, что тот смотрит на современников летописца (Нестора — Авт.) с чувством превосходства и пренебрежения. Даже у лучших из немецких историков славяне до прихода культуртрегеров-варягов выглядели сущими дикарями…
Не с кем было посоветоваться и в Оружейной палате. Забелин уже понял, что руководивший ею А.Ф. Вельтман, хотя и небесталанный писатель, но уж во всяком случае не учёный, а дилетант» [56] с. 602–603.
О том, какую негативную роль для русской истории играли иностранцы в Академии Наук XVIII–XIX веков, см. подробности в [РЕК] и ХРОН7, гл. 9:3.
«Неудивительно, что учителей и советчиков Забелин стал искать не на берегах Невы и не в кремлёвских учреждениях, а в Московском университете. ПОСТУПИТЬ ТУДА ОН НЕ МОГ — НЕ БЫЛО НИ СРЕДСТВ, НИ ГИМНАЗИЧЕСКОГО ДИПЛОМА, но можно было слушать какие-то лекции, общаться со студентами и профессорами» [56], с. 603.
«В 1909 году была опубликована большая статья Дмитрия Николаевича Анучина „И.Е. Забелин как археолог в первую половину его научной деятельности“. Там сказано, что Иван Егорович ещё в юные годы был враждебен официальной народности, выступал в печати против Погодина и Шевырёва, С АНТИПАТИЕЙ ОТНОСИЛСЯ К СЛАВЯНОФИЛАМ и с самого начала своего пути связал себя с Грановским и кругом западников. ЗАБЕЛИН — „УБЕЖДЁННЫЙ ЗАПАДНИК“ — говорит Анучин» [56], с. 604.
Несмотря на это, развиваются тесные контакты И.Е. Забелина с выдающимся историком, М.П. Погодиным, известным славянофилом, профессором Московского университета. Вообще, в те годы в Московском университете было сильное славянофильское течение, во главе которого стояли «ведущий историк России Михаил Петрович Погодин и знаток классической и древнерусской литературы Степан Петрович Шевырёв» [56], с. 603. И.Е. Забелин посещал клуб Погодина у него на дому, где собиралось много известных учёных [56], с. 606–607. Кстати сказать, М.П. Погодин был автором статьи «Математический метод в истории», с которой многие были несогласны.
В середине XIX веке борьба между славянофилами и западниками приобрела острый характер. Обратим внимание на обнаруженный нами в [РЕК] и ХРОН7, гл. 9:3 интересный факт. Оказывается, именно в это время произошёл незаметный на первый взгляд, но весьма важный перелом в кадровой политике Российской Академии Наук. Напомним результат нашего статистического исследования персонального состава Академии Наук за весь период её существования вплоть до начала XX века (по справочному изданию [119]), см. ХРОН7, гл. 9:3.
ВСКРЫЛАСЬ ПОРАЗИТЕЛЬНАЯ КАРТИНА ПОЛНОГО ПРЕОБЛАДАНИЯ ИНОСТРАНЦЕВ В РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК, ПРОДОЛЖАВШАЯСЯ ДО 1841 ГОДА. Однако в этом году наступил перелом, причины которого не очень понятны. После него иностранцев-академиков становится СУЩЕСТВЕННО МЕНЬШЕ. В 1841 году были избраны 20 новых академиков. СРЕДИ НИХ НЕ БЫЛО НИ ОДНОГО ИНОСТРАНЦА [119], кн. 1.
Таким образом, в обществе шла какая-то тяжёлая и скрытая борьба. Некоторые важные позиции в российской науке были отвоёваны русскими учёными. Но романовские власти грамотно противопоставили славянофильской группе уважаемых и известных учёных Московского университета молодых, напористых и убеждённых западников. «В те годы в университет влились свежие силы, молодые учёные ЗАВЕРШИВШУЮ ПОДГОТОВКУ ЗА РУБЕЖОМ. Это были… Грановский, филолог-эллинист В.С. Печерин, преподаватель римской словесности и древностей Д.Л. Крюков и другие. Они принесли в аудитории новые идеи германской идеалистической философии, французского утопического социализма, школу профессиональной критики исторических источников. Между профессорами-ретроградами (так осуждающе А.А. Формозов именует славянофилов — Авт.) и молодой профессурой завязалось острое соперничество» [56], с. 603–604.
Надо сказать, что движение славянофилов за восстановление подлинной русской истории их оппоненты пытались (и не без успеха) скомпрометировать самыми разными методами. Один из них был, например, такой. Некоторые авторы, публично объявив себя убеждёнными славянофилами, стали громко и навязчиво доводить идею до абсурда. Навязчиво воспевали русских пейзан, рисовали лубочные примитивные картинки прошлой будто бы исключительно лапотной жизни, утрировали некоторые народные обычаи, искажая и выставляя их, тем самым, на осмеяние. Разобраться во всей этой непростой борьбе было очень сложно.
А.А. Формозов справедливо отмечает: «Даже зрелому человеку не легко было найти свою достойную позицию в этой НАКАЛЁННОЙ ОБСТАНОВКЕ» [56], с. 604. В том числе и молодому И.Е. Забелину. «Забелину претили разглагольствования квасных патриотов. В дневнике 1855 года помечено: „восхищаются квасом, дёгтем, вонью и разными в сущности дикими вещами, которые являют русского человека. Истинные достоинства народа непонятны, незнакомы этим глашатаям. Народ живёт сам по себе и не читает этих похвал непрошенных“» [56], с. 618.
А.А. Формозов: «В чём был прав Анучин, это в том, что от Шевырёва и славянофильского круга Забелин был всегда далёк. Казалось бы, общая платформа у них была — все они любили древнерусскую культуру. Но разделяло их то, что… Шевырёв и многие славянофилы не хотели видеть никаких тёмных пятен в прошлом России (так их позиция звучит в слегка искажённом изложении А.А. Формозова — Авт.)… Забелин же… смотрел на отечественную историю иначе, более трезво» [56], с. 607.
«Западники не раз заявляли, что допетровская эпоха — малоинтересный период, время застоя, беспробудного сна. Историю России в подлинном смысле слова можно начинать только с Петра I, а то и с разгрома Наполеона в 1812 году… В статье „Современные взгляды и направления в русской истории“, напечатанной в 1868 году, Забелин назвал оценки прошлого России, данные западниками, не менее ложными, чем рассуждения славянофилов» [56], с. 615.
«Реформы Петра I для Забелина не бедствие, погубившее исконные русские добродетели, как сплошь и рядом утверждали славянофилы, а органическое развитие русских начал, народной стихии, не изменившее по существу народ, а „давшее ему простор“» [56], с. 618.
Итак, как мы видим, Московский университет в XIX веке стал одним из центров серьёзной борьбы за русскую историю. Причём борьба была не показной, не шуточной. Ломались судьбы. Как всегда в таких случаях, многие учёные опасливо сторонились, отходили в тень, дабы не попасть под сокрушительные административные, демагогические и научные удары. Но были и такие, кто искренне хотел разобраться. К ним принадлежал и И.Е. Забелин. И, как вскоре мы увидим, он глубоко вник в проблему и в соответствии с возникшим пониманием сделал абсолютно чёткий выбор. Но до этого пока ещё было далеко.
Много лет И.Е. Забелин собирал свою огромную библиотеку. «В сороковых годах библиотека выросла настолько, что ею… пользовались студенты Московского университета… Большое собрание манускриптов — древлехранилище — было у М.П. Погодина» [56], с. 626.
В 1862 году вышел из печати первый забелинский том «Домашнего быта русского народа» под названием «Домашний быт русских царей в XVI–XVII столетиях» в двух частях. Через десять лет, в 1872 году, И.Е. Забелин переиздал его с дополнениями. Книга имела огромный успех, привлекла внимание научной и широкой общественности к доселе скрытым и важным данным о жизни Руси XVI–XVII веков. «Монография была удостоена двух наград — большой серебряной медали Археологического общества и Демидовской премии Академии наук… Отзыв-представление написал выдающийся русский филолог и искусствовед Фёдор Иванович Буслаев. Он высоко ценил изыскания Забелина» [56], с. 672. В 1872 году труд И.Е. Забелина был переиздан. Затем последовали издания 1895 и 1918 года.
Однако далеко не все оказались довольны проникновением И.Е. Забелина в глубины русского быта XVI–XVII веков. Теперь мы понимаем, почему. Выше мы привели многочисленные факты, вскрытые И.Е. Забелиным и плохо вяжущиеся с романовской версией русской истории. Многие были этим недовольны, а особенно тем, что подобные факты стали доступны широкой общественности. Чтобы уменьшить влияние книг И.Е. Забелина на тогдашнее общество, решили публично осудить и осмеять выдающегося историка.
А.А. Формозов сообщает: «Отмечу всё же и отклики другого рода. М.Е. Салтыков-Щедрин в „Между делом“ и в „Дневнике провинциала в Петербурге“ издевался над сочинителем монографии „Домашний быт головастиков“ и статьи „К вопросу о том, макали ли русские цари в соль пальцами или доставали последнюю посредством ножа“» [56], с. 672. По-видимому, большим специалистом по русской истории считал себя сатирик М.Е. Салтыков-Щедрин. Либо же просто исполнил заказ. Напомним, кстати, что именно в это время, в 1869–1870 годах М.Е. Салтыков (Щедрин — псевдоним) написал «Историю одного города», которому он дал тенденциозное название «города Глупова». В этой объёмистой и впоследствии широко разрекламированной книге М.Е. Салтыков в исключительно издевательском виде представил вообще всю русскую историю, начиная от Рюрика вплоть до XIX века. (Кстати, в XX веке в школьные программы России ввели именно его, а не, например, И.Е. Забелина).
В 1869 году вышел второй том «Домашнего быта русского народа» И.Е. Забелина под названием «Домашний быт русских цариц в XVI–XVII столетиях».
Новый труд «пользовался у читателей не меньшим успехом, чем предшествующая книга Забелина. Она обратила на себя внимание и за рубежом. В обзоре „Современная Россия“ итальянец Томмасо Карелетти писал: „Одна из самых значительных исторических публикаций… это „Домашний быт русских цариц в XVI–XVII столетиях“ Забелина, известного также другими своими ценнейшими работами того же рода“…
Забелин дважды переиздал свой труд — в 1872 и 1901 годах, и получил за него две награды» [56], с. 678. Раздражение определённых кругов исследованиями И.Е. Забелина вылилось на этот раз в категорически отрицательную рецензию, написанную историком И.Д. Беляевым, которому Академия Наук направила книгу И.Е. Забелина на отзыв, рассматривая вопрос о её представлении на уваровскую премию. И.Д. Беляев, «историк славянофильского толка нашёл выводы работы (И.Е. Забелина — Авт.) не просто ошибочными, но даже вредными… Исходя из этого отзыва, книгу наградили лишь половиной уваровской премии… Археологическое общество оценило тот же труд выше, чем предыдущий, присудив ему не серебряную, а золотую медаль» [56], с. 678.
Вокруг И.Е. Забелина кипела не только публичная, но и скрытая борьба. «Выход монографии о домашнем быте допетровской России, потрясающие археологические открытия сделали возможным ходатайство о присуждении учёному степени доктора русской истории без защиты диссертации. Вопрос об этом был поднят НЕ В МОСКВЕ, А В КИЕВЕ… и 19 ноября 1871 года совет Университета святого Владимира присвоил ему докторскую степень» [56], с. 679. Киевские историки оказались более объективными, чем некоторые их московские коллеги.
Отдельные книги И.Е. Забелина обсуждались и в императорском дворе. «Его книгу рекомендовал для чтения наследнику престола будущему императору Александру III его воспитатель К.П. Победоносцев… 7 октября 1879 года он писал Е.В. Тютчевой: „Забелин сам о себе не просит, просить за него некому, А ВСЮ ЖИЗНЬ ЕГО ДЕРЖАЛИ В ЧЁРНОМ ТЕЛЕ, ХОТЯ ОН ДАРОВИТЕЙШИЙ И СЕРЬЁЗНЕЙШИЙ ИЗ УЧЁНЫХ… Он, можно сказать, открыл и разработал Архив Оружейной палаты и знает его лучше, чем кто-либо“» [56], с. 687.
Но вернёмся немного назад.
«В 1859 году в Петербурге было создано новое учреждение — Императорская археологическая комиссия. Возглавивший её граф Сергей Григорьевич Строганов предложил своему давнему знакомому Забелину войти в состав комиссии в качестве „младшего члена“ и заняться раскопками курганов на юге России. Иван Егорович согласился…
Уже немолодой тридцатидевятилетний человек МЕНЯЛ СВОЮ ЖИЗНЬ КОРЕННЫМ ОБРАЗОМ» [56], с. 639.
И.Е. Забелин приступил к раскопкам, на которые потратил много лет. Надо сказать, что в его время археологи уже столкнулись с интересным эффектом. Будучи убеждёнными в правильности скалигеровско-миллеровской хронологии, и наталкиваясь на частое присутствие в курганах предметов якобы существенно разных эпох, археологи начали следующим образом объяснять себе и общественности обнаруживающиеся противоречия в привычной для них хронологии. Дескать, «часто в древний курган зарывали умерших ЧЕРЕЗ СОТНИ, А ТО И ТЫСЯЧИ ЛЕТ ПОСЛЕ ТОГО, КАК БЫЛО СОВЕРШЕНО ОСНОВНОЕ ЗАХОРОНЕНИЕ. Некоторые насыпи содержат ДЕСЯТКИ таких „впускных“ могил, порою нарушающих друг друга» [56], с. 644. Как мы теперь начинаем понимать, никаких сотен и тысяч лет не было. А были лишь ошибки в искусственной хронологии, установленной в XVII–XVIII веках. Так что упомянутые «десятки могил» в одном кургане принадлежат, по-видимому, одной и той же эпохе, а вовсе не разнесены друг от друга на тысячелетия.
Во времена И.Е. Забелина, «в те годы степная полоса была ещё слабо освоена людьми, в значительной мере оставалась нераспаханной. Её не прорезали, как сейчас, ни железные, ни шоссейные дороги. На курганах кое-где стояли „каменные бабы“, поставленные половцами, А ОКРЕСТНЫЕ ЖИТЕЛИ ХОДИЛИ К ЭТИМ ИДОЛАМ НА ПОКЛОНЕНИЕ (в девятнадцатом веке! — Авт.), КЛАЛИ ПЕРЕД НИМИ ЖЕРТВЫ И НЕ ДАВАЛИ АРХЕОЛОГАМ СНИМАТЬ СТАТУИ С МОГИЛЬНЫХ НАСЫПЕЙ» [56], с. 645. В книге «Империя» и ХРОН5, гл. 3:6 мы показали, что весьма многочисленные «каменные бабы» были установлены казаками-ордынцами в эпоху великого «монгольского» завоевания XIV века, затем — последующего повторного османского = атаманского покорения земли обетованной XV века, а затем — освоения далёких территорий Великой Империи в период XV–XVI веков и даже, быть может, начала XVII века. Так что неудивительно, что местные жители XIX века ещё помнили кое-что из подлинной истории, сохраняли курганы, уважали каменные памятники и поклонялись им, как образам своих сравнительно недавних предков. Поэтому и протестовали против снятия статуй.
За годы раскопок И.Е. Забелин сделал много археологических открытий. Достаточно сказать, что в 1862 году, в Поднепровье, именно он раскопал знаменитый Чертомлыкский курган. Этот огромный курган высотой более двадцати метров и объёмом около 100 000 кубических метров, находился к северо-западу от Никополя [56], с. 647. Раскопки дали ценные результаты. Было обнаружено богатое царское скифское погребение (мужское и женское), склеп с несколькими ответвлениями, захоронения конюхов, воинские погребения. Оружие, золото, серебро, бронза и т. д. и т. п. Наиболее популярна серебряная ваза — «самое интересное из найденного в Чертомлыке» [56], с. 647. Сегодня её иногда именуют Никопольской скифской вазой и датируют IV веком до н. э. См. рис. 9.13.
Рис. 9.13. Никопольская скифская ваза, извлечённая из Чертомлыкского кургана во время его раскопок И.Е. Забелиным. Серебро. Высота 70 сантиметров. Взято из [60], т. 1, с. 78.
Стоит отметить настораживающий факт. Сегодня нам известны, по-видимому, далеко не все предметы, извлечённые И.Е. Забелиным из кургана. Утверждается, будто ОДНУ ТРЕТЬ НАХОДОК «пришлось подарить» владелице земли, на которой находился курган — вдове генерал-майора Зейфарта [56], с. 648. Что стало с этой третью частью — не сообщается.
В 1876 году И.Е. Забелин оставил полевые раскопки. Тем самым, он трудился на данном поприще примерно шестнадцать лет. В этом он выгодно отличался от большинства историков, которые всю свою жизнь проводили в кабинетах, не выезжая на реальные раскопки.
Дальнейшие события показывают, что после археологического периода в своей жизни, в мировоззрении И.Е. Забелина произошли заметные изменения. Их усилили также и его многолетние исследования архивов и старых документов, по которым он написал свой известный труд «Домашний быт русских царей и цариц в XVI и XVII столетиях». Коротко говоря, он понял, что русскую историю на протяжении многих лет тенденциозно искажали. В частности, что в земле лежит совсем не то, о чём рассказывают историки. И тогда И.Е. Забелин попытался восстановить истину. Сразу скажем, что в полном объёме сделать это ему не удалось. Более того, скорее всего, он не осознал даже масштаба всей проблемы. Но понял многое. И решил поделиться своими открытиями с научной общественностью.
Биографы И.Е. Забелина отмечают следующий факт. В это время одну из своих статей он отдал «не в какой-нибудь либеральный журнал, а в „Русский Архив“. Этот орган был основан по инициативе славянофила А.С. Хомякова историком славянофильского направления Петром Ивановичем Бартеневым. Некогда Забелин резко критиковал его публикацию охотничьего дневника царя Алексея Михайловича. Славянофильских изданий до семидесятых годов он всегда сторонился. НО СИТУАЦИЯ ИЗМЕНИЛАСЬ» [56], с. 687. Что же произошло?
Вероятно, такая эволюция его взглядов началась в результате столкновения с реальным археологическим материалом, который он сам обнаруживал при полевых раскопках. Покинув кабинет и оказавшись лицом к лицу с подлинными старинными вещами, появлявшимися из-под земли и ещё не прошедшими тщательную цензуру историков, И.Е. Забелин мог, наконец, осознать, что привычная ему скалигеровско-романовская история противоречит реальным археологическим находкам. Было бы интересно познакомиться с дневниковыми полевыми записями И.Е. Забелина, где, по-видимому, сохранились какие-то следы его размышлений на эту тему. Но в наших книгах мы и без того привели достаточно много примеров противоречий между реальным археологическим материалом и скалигеровской письменной версией истории. Следовательно, есть все основания думать, что нечто подобное обнаружил и И.Е. Забелин. Во всяком случае, серьёзная смена его взглядов именно после полевых раскопок говорит сама за себя.
Итак, послушаем, что же стал утверждать И.Е. Забелин? Он натолкнулся на важное обстоятельство, что многие старинные документы многократно и недвусмысленно говорят о несомненном присутствии славян в «античном» мире. То есть он обнаружил серьёзные факты, на некоторые из которые настойчиво указывали вдумчивые авторы и до него. В том числе Орбини, Чертков, Воланский, Классен, Хомяков и другие. См. подробности в книге «Империя» и ХРОН5, гл. 9. Некоторых из этих учёных сегодня относят к славянофилам. Но будучи (как и они) скован по рукам и ногам верой в ошибочную скалигеровскую хронологию, И.Е. Забелин, как и его перечисленные предшественники, ошибочно стал искусственно растягивать письменную историю славян в далёкое прошлое, утверждая, что письменные свидетельства о славянах следует датировать ранними эпохами, предшествующими даже началу н. э. Ход его мыслей абсолютно ясен и естественен. Когда И.Е. Забелин обнаружил, что многие «античные» и средневековые первоисточники утверждают ОДНОВРЕМЕННОСТЬ существования славян и, например, «античных римлян», он отсюда сразу же сделал логический вывод, что и славяне жили в «классической античности» (что правильно), которая относится к далёким-далёким векам, в том числе и до н. э. (что уже неправильно). Дело в том, что именно туда, в «глубочайшее прошлое» скалигеровская хронология уже ошибочно отодвинула средневековые = «античные» Рим и Грецию XIV–XVI веков. И.Е. Забелин не понимал, что вместо удлинения письменной истории славян нужно, напротив, радикально сократить остальные, так называемые «античные хронологии». Однако если отбросить необоснованное растяжение письменной славянской истории, последовавшее вслед за растягиванием скалигеровской истории Рима, то в остальном И.Е. Забелин оказывается в общем-то прав, как показывают теперь результаты новой хронологии.
Некоторые свои выводы и гипотезы И.Е. Забелин собрал в интересной книге «История русской жизни». Писалась она с 1871 года, а первые два тома вышли в 1876 и 1879 годах. И.Е. Забелин утверждал, что «скифы, сарматы, аланы, гунны и т. д. — и есть славяне или их близкие родственники. Он писал о скифах, что они „если не настоящая родня русским, то всё-таки большие товарищи, от сожития с которыми, быть может, что-либо осталось на Руси до сих пор“ Иначе говоря (комментирует А.А. Формозов — Авт.), он внушал читателям, что две с половиной тысячи лет назад где-то по соседству со скифами жили русские, такой же по сути дела народ, как сейчас» [56], с. 689. А.А. Формозов тут же поспешно добавляет: «а это, конечно, неверно».
Далее А.А. Формозов говорит: «МЕЖДУ ТЕМ В XVIII–XIX ВЕКАХ ТАК ДУМАЛИ МНОГИЕ. Забелин принял этот ошибочный тезис» [56], с. 689.
В «Империи» и ХРОН5 мы привели достаточно свидетельств того что ТАК ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ДУМАЛИ МНОГИЕ. Но потом романовская идеология и историческая школа постарались в корне задушить подобные мысли и воспоминания.
Вернёмся к И.Е. Забелину. Он, как пишет А.А. Формозов, начал «СОВЕРШЕННО ПО-НОВОМУ ПРЕДСТАВЛЯТЬ НАЧАЛО ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ. Киевская Русь существовала, якобы, уже в IV веке, а то и раньше, поскольку геродотовских скифов-пахарей Забелин отождествлял с летописными полянами. Название города Ростов Великий возводилось к эпохе роксолан. В скифское время в лесной полосе будто бы ПРОЦВЕТАЛА ПРОМЫШЛЕННОСТЬ и уже возникли такие центры, как Ростов, Суздаль и Рязань.
В РЕЗУЛЬТАТЕ ЯВЛЕНИЯ ИСТОРИИ, ОТДЕЛЁННЫЕ ДРУГ ОТ ДРУГА СТОЛЕТИЯМИ, А ТО И ТЫСЯЧЕЛЕТИЯМИ (как ошибочно убеждён А.А. Формозов, воспитанный на скалигеровской истории — Авт.), ОКАЗЫВАЛИСЬ СОВМЕЩЁННЫМИ ВО ВРЕМЕНИ. РЯДОМ СО СКИФАМИ ДЕЙСТВОВАЛИ ГУННЫ И ДАЖЕ КАЛМЫКИ. Киевского князя Святослава Забелин именовал „тавроскифом“, жителей античного города Танаиса в низовьях Дона — „КАЗАКАМИ“ и „БРОДНИКАМИ“. РАЗНИЦА МЕЖДУ ПЛЕМЕНАМИ, ЖИВШИМИ РОДОВЫМ СТРОЕМ, НЕ ЗНАВШИМ ГОСУДАРСТВА, И РАЗВИТЫМ КЛАССОВЫМ ОБЩЕСТВОМ СТИРАЛАСЬ. СКИФЫ ПРИРАВНИВАЛИСЬ К КАЗАКАМ, ЗАПОРОЖЦАМ, ПИР АТТИЛЫ — К ПРИЁМУ В КРЕМЛЁВСКОМ ДВОРЦЕ XVI ВЕКА. Киев X столетия — к Москве XVII и т. д.
Не лучше обстояло дело (рассуждает А.А. Формозов — Авт.) со вторым вопросом, занявшим в книге очень большое место. Это тот самый варяжский вопрос, который Иван Егорович считал раньше непомерно раздутым в нашей литературе. ТЕПЕРЬ ОН САМ РЕШИЛ В НЁМ РАЗОБРАТЬСЯ… Он хотел доказать, что ВАРЯГИ ВОВСЕ НЕ НОРМАННЫ, СКАНДИНАВЫ, А ТЕ ЖЕ СЛАВЯНЕ, ТОЛЬКО НЕ КИЕВСКИЕ, А ПРИБАЛТИЙСКИЕ. Эту мысль до него уже высказывали в XVIII веке» [56], с. 690–691.
Практически все перечисленные выше отождествления И.Е. Забелина подтверждаются результатами новой хронологии. Например, отождествление «античных» скифов с казаками и «античных» амазонок с казачками см. в ХРОН4, гл. 3, ХРОН4, гл. 4:6, ХРОН5, гл. 6:1.2, ХРОН5, гл. 14:14.3. ХРОН5. гл. 16:13, ХРОН5, гл. 17:1, ХРОН5, гл. 18, ХРОН7, гл. 18:18.
Отождествление «античного» Аттилы с ордынским правителем или полководцем эпохи «Грозного» в XVI веке или, быть может, даже с самим царём-ханом Иваном V, указано нами в книге «Новая хронология Руси», а также ХРОН4. Так что пир Аттилы действительно мог происходить в Кремле XVI века, как и утверждал И.Е. Забелин.
Кто такой варяг Рюрик, мы уже многократно говорили. Это — царь-хан Георгий (Юрий, Гюрги, Гюргий) Данилович Московский (1319–1325). Он же Чингиз-Хан, см. ХРОН4. Так что и здесь И.Е. Забелин был прав, утверждая, что варяжско-норманнская династия была ордынской, славянско-тюркской.
И так далее. Таким образом, мы видим, что И.Е. Забелин был на правильном пути в своей попытке реконструировать подлинную русскую, а заодно и всемирную, историю. Он не смог далеко продвинуться, поскольку, как и вообще славянофилы того времени, не понимал ошибочности скалигеровской хронологии. Она постоянно сбивала его и их с толку и невероятно запутывала. Но глубокое знание русской истории, научная смелость и редкая интуиция позволили И.Е. Забелину указать верные отождествления некоторых блоков «античной» и средневековой истории. Фактически он совершенно самостоятельно, не зная, скорее всего, о хронологических сомнениях И. Ньютона и других критиков скалигеровской хронологии (во всяком случае он нигде на них не ссылается), сделал первые шаги по её исправлению.
А.А. Формозов на каждом шагу открещивается от указанных выводов и гипотез И.Е. Забелина. Он пишет: «Забелин сбился на тот зыбкий путь догадок и предположений, на котором не раз терпели крах при работе над этим сложным клубком вопросов и историки, и археологи, и лингвисты. Исходные установки Забелина были разумны, но, отталкиваясь от них, он впадал в увлечения, а нередко и в жестокие заблуждения» [56], с. 688–689.
Пытаясь скомпрометировать указанные исследования И.Е. Забелина, ХРОНОЛОГИЧЕСКИЕ ПО СУЩЕСТВУ, сегодня нас хотят уверить, будто он опирался исключительно на лингвистические соображения. Мол, играл словами, а потому ошибался. Стараются не замечать того непреложного факта, что труды И.Е. Забелина опираются в первую очередь на его знание архивов Москвы и Московского Кремля, в частности, на его археологические открытия, сделанные им при раскопках. Конечно, И.Е. Забелин не проходил мимо и явных лингвистических отождествлений, но, как мы теперь понимаем, они не играли решающей роли в его анализе. Тот факт, что предложенные И.Е. Забелиным хронологические смещения и отождествления некоторых скалигеровских эпох полностью подтвердились результатами наших статистических и математических исследований, доказывает, что он правильно нащупал глубинную структуру огромного исторического и археологического материала, накопленного им за свою научную жизнь. Не располагая математическими методами, он не смог воссоздать картину в целом, но двинулся в верном направлении.
А.А. Формозов настойчиво внушает нам: «Славянское происхождение людей, заселявших в древности Юг России… Забелин пытался доказать, сопоставляя дошедшие до нас благодаря античным и средневековым текстам собственные имена, названия племён и местностей, приуроченные к Северному Причерноморью, со словами своего родного языка. Этим методом постоянно пользовались в XVIII веке (осуждающе добавляет А.А. Формозов — Авт.). Тогда полагали например, что сарматское племя роксоланы — не что иное, как „россияне“, и потому углубляли историю России на несколько столетий. Подобные рассуждения, основанные на простом созвучии слов, часто весьма отдалённом, а не на серьёзном анализе их фонетики были простительны для учёных XVIII столетия. К середине XIX века лингвисты разработали подлинно научные принципы сравнений. Построения типа „роксоланы = россияне“ в это время выглядели уже анахронизмом» [56], с. 689.
А.А. Формозов уверенно продолжает: «Забелин… сделал большую ошибку, продолжив наметившуюся на сто лет раньше линию этимологических сопоставлений. Он утверждал, что древнегреческое „Геры“ — это русское „горы“, а „Элессия“ — „Олешье“, что народность „савиры“ — это „северяне“ наших летописей…» [56], с. 689.
Лингвистические соображения, безусловно, весьма зыбки. В этом А.А. Формозов прав. Однако наиболее успешные критики скалигеровской хронологии использовали и используют естественно-научные соображения. Мы в наших исследованиях опираемся в первую очередь на астрономические методы и на математическую статистику. Но после того, как нам удалось впервые практически полностью восстановить новую, более короткую, хронологию, неожиданно выяснилось, что, например, указывавшееся ранее отождествление РОКСОЛАНЫ = РОССИЯНЕ оказалось справедливым, см. «Империю» и ХРОН5. Так что напрасно некоторые комментаторы стараются убедить нас, что учёные XVIII века были неправы и будто бы они опирались лишь исключительно на лингвистику. Как мы уже говорили, некоторые учёные XVIII века исходили, скорее, из ещё жившей в их время ордынской традиции, сохранявшей память о правильной истории.
Кстати сказать, переиздание труда И.Е. Забелина с биографической статьёй о нём выполнено в 2000–2001 годах издательством «Языки русской культуры» под патронажем А. Кошелева [55], [56]. А. Кошелев давно специализируется также на публикации некоторых статей и книг, категорически осуждающих наши исследования по новой хронологии и призывающих к их запрету и санкциям против авторов, см. подробности в [РЕК] и ХРОН7, Приложение 4. Не исключено, что такая негативная позиция издателей оказала определённое влияние и на освещение А.А. Формозовым некоторых деталей научной биографии И.Е. Забелина.
Особенно в тех её разделах, которые касались попыток пересмотра И.Е. Забелиным ХРОНОЛОГИИ русской истории.
Повторим, что звучащие иногда в адрес И.Е. Забелина обвинения, будто он опирался в своих хронологических выводах лишь на «неправильную лингвистику», не отвечают действительности. Предлагая изменения в хронологии, он исходил из документов. В частности, «широко использовал Иван Егорович в своей книге материалы СОБСТВЕННОГО СОБРАНИЯ РУКОПИСЕЙ, например, он впервые опубликовал здесь отрывки из „Травников“ XVII–XVIII веков» [56], с. 692.
Выход в свет указанного труда И.Е. Забелина вызвал множество откликов. При этом заметная часть общественности, причём не только научной, реагировала крайне негативно. На И.Е. Забелина стали навешивать ярлыки. С ходу обвинили в сумасшествии. Например, историк Б.Н. Чичерин авторитетно объявил: «Забелин несколько свихнулся». Цит. по [56], с. 693.
А.А. Формозов сообщает: «Книга не имела успеха у читателей, а оценка её специалистами была сугубо отрицательной. Вышло около десяти рецензий. Н.И. Костомаров… характеризовал в „Русской старине“ его новый труд как „блуждание в тёмной непроходимой чаще“… Видный славяновед профессор Варшавского университета Иосиф Иосифович Первольт в „Журнале Министерства народного просвещения“ деликатно, но недвусмысленно писал, что Забелин в своей работе выбрал „путь не вперёд“. Несостоятельность лингвистических сопоставлений Забелина показал в „Киевских университетских известиях“ выдающийся языковед Александр Александрович Котляревский… Язвительный отзыв поместил в „Отечественных записках“ один из лидеров народничества Николай Константинович Михайловский. Прохладным был и отзыв обычно мягкого А.Н. Пыпина в „Вестнике Европы“…
Отход Забелина от его прежних западнических симпатий и сближение со славянофильским направлением стали заметны окружающим…
Б.Н. Чичерин: „…B нём (Забелине — Авт.) разыгрался узкий патриотизм, НЕ СДЕРЖАННЫЙ ПРОСВЕЩЕНИЕМ, и он заразился взглядами, приближающимися к славянофильству… В доказательство славянского происхождения тех или других названий стал приводить такие словопроизводства, которые приводили в ужас истинных филологов“…
Василий Осипович Ключевский — ученик Соловьёва, вскоре сменивший его на кафедре русской истории в Московском университете, столь же отрицательно оценивал публикации Забелина о начале Руси…
Известно также, как воспринял появление „Истории русской жизни“ Н.Г. Чернышевский… В письме от 9 декабря 1883 года говорится: „Эта книга — сплошная ахинея и кроме нестерпимой белиберды нет в ней ничего. Жаль, что человек почтенный взялся за дело, к которому не подготовлен. Он в этом даже оказался невеждою и сумасбродным галлюцинатором. Уважая его прежние дельные труды по мелочным, но не совершенно ничтожным частичкам бытовой истории Михаила и Алексея, мы просим его, чтоб он не бесславил себя продолжением этой вздорной и не совсем честной чепухи“» [56], с. 692–694. Поскольку литературный критик Н.Г. Чернышевский был, естественно, весьма далёк от научных проблем русской истории, то, скорее всего, он по каким-то групповым соображениям счёл нужным поддержать здесь западников-историков. Кстати сказать, высказался довольно грубо, см. выше.
В некоторых общественных кругах романовской России была создана атмосфера активного, даже агрессивного, пренебрежения русской историей. «„Я за русские древности не дам ни гроша, — писал поэт К.Н. Батюшков — То ли дело Греция, то ли дело Италия!“ А выдающийся музыковед, прозаик, философ В.Ф. Одоевский, перелистав „Историю русской словесности“ С.П. Шевырёва, велел передать автору, что „никогда не верил в существование наших древностей, а, прочитав его книгу, стал ещё менее верить к них“» [56], с. 749.
«Книга (Забелина — Авт.) была выдвинута на уваровскую премию, но не получила даже второй награды. Дашков, вначале восторгавшийся Забелиным и называвший его „новым Нестором“, отказался субсидировать следующие тома „Истории“ (означает ли это, что дальнейшие исследования И.Е. Забелина на эту тему не были опубликованы? — Авт.).
Понял ли Иван Егорович, что критики правы?.. Судя по всему, нет. Уже в начале XX века он вернулся к „Истории русской жизни“ и в своём завещании просил друзей непременно выпустить её второе издание… Е.В. Барсов вспоминал, что в семидесятых годах Забелин „чувствовал себя одиноким, угнетённым и подавленным“» [56], с. 694.
По-видимому, определённый вклад в шумную и местами надрывную волну критики дало то обстоятельство, что сначала И.Е. Забелин был западником. А поскольку именно западники длительное время контролировали историческую науку в романовской России, первоначально И.Е. Забелина рассматривали как своего. Может быть именно поэтому его, считая надёжным союзником, и допустили, например, к уцелевшим остаткам архивов Московского Кремля. Ведь заведомых славянофилов к ним и близко не подпускали. Вероятно, ожидали от И.Е. Забелина понимания, что он будет писать как надо, не обнародует опасные для романовской истории факты, а тактично закроет на них глаза. Просчитались. Оказалось, что И.Е. Забелин, как настоящий учёный, не смог промолчать. И заговорил. Вот тогда-то с ним и поступили как с «предателем», размашисто и публично объявив сумасшедшим и не очень честным (см. выше).
Известен также следующий многозначительный факт. «Можно было взяться за вторую часть „Домашнего быта русских царей“, но едва Иван Егорович об этом подумал, как обнаружились новые неприятные обстоятельства. ИСТОРИКА ПЕРЕСТАЛИ ПУСКАТЬ В ДВОРЦОВЫЙ АРХИВ, ССЫЛАЯСЬ ТО НА ПРИВЕДЕНИЕ ДЕЛ В ПОРЯДОК, ТО НА СОСТАВЛЕНИЕ ОПИСЕЙ…
В 1880-х годах для Забелина были открыты все архивы, но интересы его переключились… и только в начале XX века он решил подготовить к печати продолжение своего старого труда… На девятом десятке лет для дальнейших занятий в архивах сил у автора уже не стало. Было от чего впасть в растерянность и уныние» [56], с. 695.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.