5. Взаимоотношения между бухарскими евреями и мусульманами

5. Взаимоотношения между бухарскими евреями и мусульманами

Установление русской власти в крае заметно отразилось на взаимоотношениях местных мусульман и бухарских евреев. Многие мусульмане были недовольны повышением правового статуса бухарских евреев, которое проявлялось в том числе в более свободном, чем ранее, поведении последних. Толстый журнал «Беседа» сообщал в 1872 году, что мусульмане в Самарканде не могли смириться с тем, как бухарский еврей «с забавной гордостью и довольством катил верхом на лошади в цветном халате»[464]. Николай Каразин спустя несколько лет, напротив, писал, что евреи и индусы делают все возможное для того, чтобы не оскорблять религиозного чувства мусульманского населения «резким нарушением привычных для него порядков». И далее он отмечал, что в том же Самарканде евреи вовсе не воспользовались внешними проявлениями равноправия, опасаясь за безопасность своих единоверцев в Бухаре[465]. Вполне возможно, он имел в виду только то, что бухарские евреи в Самарканде не стали опоясываться поясом и надевать чалму, а еврейки – снимать паранджу.

Так или иначе, большая часть мусульман со временем смирилась с новым положением бухарских евреев. Наиболее открытыми для межконфессионального диалога оказались те ремесленники и купцы, которые по роду своей деятельности находились в деловых отношениях с евреями. В 1904 году мусульманский купец Анарбай Суфибаев, устраивая в городе Туркестане традиционный той (праздник) по случаю обрезания своего сына и двух внуков, вместе с прочими гостями пригласил на него бухарских евреев, как мужчин, так и женщин. В таких случаях для еврейских гостей обычно приглашались шойхет (резник) и повар-еврей. Бухарские евреи, в свою очередь, тоже приглашали мусульманских гостей на свои праздники, чем также немало способствовали преодолению прежней изоляции[466].

С другой стороны, с исчезновением правовых ограничений мусульманский обыватель потерял ту моральную компенсацию за свой более низкий, чем у среднего бухарского еврея, экономический уровень, которая была у него до завоевания. Отмена унизительных ограничений значительно поколебалa у мусульманина чувство религиозного превосходства над евреем. Часть мусульман не могло не раздражать усиление бухарских евреев в торговле края. С 1890-х годов бухарские евреи нового поколения уже не скрывали своего богатства, а подчас даже нарочито щеголяли им.

Симха Мошеев (Тажер Н. 1971, иврит, см. раздел Библиография)

О большом разрыве в экономическом положении между бухарскими евреями и мусульманами свидетельствует оценка их недвижимого имущества в Самарканде на 1893 год. Если в бухарско-еврейском квартале дом в среднем оценивался в 634 рубля, то в мусульманских частях города – в среднем так: Пайкобакская часть – 124,2 рубля, Календарь-Ханинская – 116,2, Сузан-Гаранская – 82,3, Ходжа-Охрарская – 60,4 рубля[467]. По-видимому, и в других городах края дома бухарских евреев были в среднем дороже мусульманских. В новой, или, по-другому, русской, части Самарканда дома бухарских евреев были не только дороже мусульманских, но и превышали их численно, о чем мы узнаем подробнее из пятой главы.

Так как в русский период бухарские евреи уже могли свободно приобретать недвижимость в мусульманских районах, чем некоторая небольшая часть из них и воспользовалась, высокие рыночные цены в бухарско-еврейских кварталах объясняются большим рыночным спросом, связанным с возросшим благосостоянием большинства из бухарских евреев и их стремлением продолжать жить вместе с другими полноценной общинной жизнью.

В течение нескольких десятилетий после завоевания недовольство изменением правового положения бухарских евреев открыто не проявлялось – вероятно, из-за силового правления первых генерал-губернаторов, а также возникшего ощущения, что русская власть покровительствует бухарским евреям. Хотя и тогда отдельные инциденты возникали, но власти их быстро пресекали, назначая расследования и предотвращая распространение слухов. Так произошло в 1879 году в Старом Маргелане (ныне – город Маргилан), когда мусульманин угрожал еврею расправой за езду на лошади в его присутствии[468].

Распространение законодательных ограничений на бухарских евреев во второй половине 1880-х годов было расценено некоторыми мусульманами как конец этому покровительству. В результате возросло число антисемитских инцидентов. В июне 1890 года на базаре города Туркестана мусульмане избили Сулеймана Якубова – за то, что он якобы ругал мусульманскую религию[469]. Спустя три года, 11 июня 1893-го, на базаре того же города толпа мусульман избила еврея, потребовавшего долг с мусульманина. Здесь же спустя короткое время мусульманин ранил одного еврея ножом. Жалуясь в том же году администрации на мусульман, бухарские евреи отмечали, что их детей бьют дети сартов по наущению своих родителей[470]. Наконец, в апреле 1894 года мусульмане обвинили бухарских евреев Ташкента в ритуальном убийстве мусульманского мальчика. Этот навет – первый с начала подчинения Туркестана России и никем до сих пор не описанный – представляет особый интерес, так как действия русской администрации по его разоблачению показали мусульманскому населению отношение местных властей к распространению подобных слухов.

Подробности произошедшего известны из доклада Нила Лыкошина (1860–1922) – на тот момент помощника ташкентского градоначальника по азиатской части, а впоследствии известного востоковеда. Доклад, датированный 22 апреля 1894 года, содержит следующую информацию:

На днях между туземцами вверенной мне части города, в особенности на большом базаре, прошел слух, что бухарские евреи, живущие на краю русской части города, близ завода Иванова, заманили в свою синагогу семилетнего сартенка, нарекли ему имя Мухаммад и затем зарезали, приговаривая, что ими убит чтимый мусульманами пророк Мухаммад. Первое время слух циркулировал в этой версии, но вскоре досужие люди растолковали, что резали мальчика не только для уничтожения магометанской религии, но и для исполнения еврейского праздничного обычая – прибавлять в тесто опресноков кровь младенца. Между тем и для повторявших нелепые россказни было ясно, что случай убиения младенца не мог быть скрыт и, вероятно, родственники мальчика вступились бы за него, поэтому к переданному выше рассказу был приделан другой конец и стали говорить, что в тот момент, когда евреи собирались резать мальчика, на его крик явились полицейские и освободили его из рук евреев, намеревавшихся принести его в жертву. Сколько мне известно, ничего подобного не было, ни даже малейшей ссоры между сартами и евреями не было вовсе, но слух упорно держится с определенными указаниями на купца Юсуфа Давыдова, отец которого построил синагогу и который сам живет рядом с синагогой азиатских евреев, как на свидетеля убиения мальчика. Раньше никогда между туземцами не было распускаемо таких слухов, но, с одной стороны, разность религий, а с другой – быстрое обогащение азиатских евреев в торговле с туземцами, порождающее зависть сартов к крупным торговцам из евреев, ведут к недружелюбному отношению сартов к евреям, и если в этом году не проверить возникших нелепых слухов и до очевидности ясно не доказать сартам, что евреи не убивали мальчика, то я опасаюсь, что, несмотря на все мои разъяснения, известное по слухам происшествие в устах и памяти народа к будущей Пасхе евреев обратится в неопровержимый факт и поведет к прогрессивно усиливающемуся нерасположению сартов к евреям…Настоятельно необходимо безотлагательно строжайшее расследование… и затем результаты дознания возможно шире опубликовать во вверенном мне населении, иначе, с годами, подобные слухи могут повлечь за собой антиеврейские беспорядки, подобные погромам, уже имевшим место в городах европейской России[471].

На следующий же день градоначальник Алексей Тверитинов поручил тому же Лыкошину произвести расследование. В ходе последнего был допрошен Юсуф Давыдов, рассказавший, что после Песаха знакомые мусульмане говорили его брату Иссахару о имевших хождение слухах. Юсуф предположил, что эти слухи были пущены сартами, конкурировавшими с братьями в мануфактурной торговле и недовольными низкими ценами у Давыдовых на хлопчатобумажные изделия. А вызванные Лыкошиным для допросов тринадцать мусульман, прислуживавших в бухарско-еврейских домах Ташкента, описали процесс изготовления мацы и другой кошерной пищи. После этого обвинения были официально сняты, но попытки администрации обнаружить виновных в распространении слухов результатов не принесли[472].

Поиски виновных в распространении слухов послужили предупреждением их распространителям. Так благодаря уверенным действиям туркестанской администрации были прекращены попытки отдельных мусульман настроить население против евреев. Вместе с тем администраторы, несмотря на рекомендацию Лыкошина, не сделали никаких официальных заявлений, опровергавших данный навет, которые могли бы ярче продемонстрировать местному населению позицию властей по отношению к подобным ложным обвинениям. Такое заявление сделал в том же, 1894 году военный губернатор Семипалатинской области, соседней с Туркестанским генерал-губернаторством. Расследовав у себя слухи о навете, он приказал развесить на улицах Семипалатинска объявление, в котором призвал население не верить им и предупредил, что распространители слухов, а также лица, угрожавшие евреям, будут привлечены к ответственности[473]. А ташкентское расследование имело лишь временное значение. Уже в 1901 году, перед еврейской Пасхой, в Ташкенте распространился новый слух – об убийстве еврейкой христианского ребенка. В ответ полицмейстер русской части города, Владимир Стреченевский, немедленно напечатал опровержение слуха в местной газете «Русский Туркестан»[474]. Но вряд ли это стало известно широким слоям мусульманского населения края, что подтвердилось вскоре новым наветом, который мы рассмотрим позже.