ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ МАРКОВНИКОВ[199] (1837–1904)  

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ МАРКОВНИКОВ[199]

(1837–1904)  

После нескольких дней непогоды утро 25 февраля 1901 года выдалось в Москве, как по заказу, морозным и солнечным.

До начала торжественного празднования 40-летия научной и педагогической деятельности выдающегося русского химика Владимира Васильевича Марковникова оставалось еще более часа, а к Политехническому музею уже один за другим стали подъезжать экипажи, потянулись пешеходы. Юбилей собрал столько гостей, что заполнены были даже проходы большого лекционного зала. Здесь были многие крупнейшие ученые России, представители промышленных кругов, педагоги, студенты.

Ровно в 10 часов утра под бурю аплодисментов президиум занял свои места. Председательствовал видный русский географ, президент Общества любителей естествознания[200], академик Дмитрий Николаевич Анучин[201]. Он предоставил слово для научного доклада экстраординарному профессору Московского университета Владимиру Ивановичу Вернадскому[202], ученому в то время уже с мировым именем. Следующий научный доклад сделал выдающийся русский электрохимик, профессор Московского сельскохозяйственного института Иван Алексеевич Каблуков[203]. Наконец, приветственную речь о юбиляре произнес крупнейший естествоиспытатель, член-корреспондент Петербургской Академии наук Климент Аркадьевич Тимирязев[204]. Обращаясь к Марковникову, он сказал:

— С вами свет и жизнь проникли в это мертвое царство, и благодаря вашему упорному и настойчивому труду Московский университет получил настоящую европейскую лабораторию…

Марковников слушал, не скрывая радости. Он держался с достоинством, молодцевато выпрямившись в кресле и пытаясь скрыть растроганность, хотя слезы счастья предательски сверкали в его глазах.

Заметно волнуясь, Тимирязев продолжал:

— Ведь не случайность, что за одинаковый период до вас из этой лаборатории вышли два научных труда, а при вас — почти двести… Вы можете с гордостью оглянуться на свое университетское прошлое. Ваш путь не всегда был усеян розами, попадались на нем и колючие тернии. Но вы могли сносить их уколы, черпая утешение в своей совести, в сознании, что совершили подвиг, собрав вокруг себя молодую химическую школу, -заложив основание новому центру живой научной деятельности…

Глубокий пафос речи невольно навел Марковникова на воспоминания, которые вначале возникали отрывочно, а затем все настойчивее уводили его мысли далеко от событий, происходящих в большом лекционном зале Политехнического музея Москвы…

Детские годы почти не оставили следа в памяти. Маленький, ничем не приметный уездный городишко Княгинин Нижегородской губернии, где он родился 25 декабря 1837 года в дворянской семье. Отец — военный, матери он почти не помнил. Читать начал рано, однако безо всякой системы — все подряд. Изучал французский и немецкий языки. В 10 лет родители определили его в Нижегородский александровский дворянский институт, который он успешно окончил в 1856 году, получив среднее образование.

— Окончание дворянского института дает тебе право, сын, поступать в университет. Но ты можешь выбрать и карьеру чиновника, — обратился к девятнадцатилетнему Владимиру отец в один из вечеров, когда вся семья собралась к столу.

— Видишь ли, отец, меня, мягко говоря, не прельщает процветающее в среде чиновничества взяточничество и чинопочитание. Я предпочел бы стать врачом или учителем.

— Решай сам, ты уже достаточно взрослый.

После некоторых колебаний выбор пал на камеральное отделение юридического факультета Казанского университета[205]. В то время студенты камерального отделения получали самое широкое образование. Они изучали историю и политэкономию, государственное, финансовое и уголовное право, химию и физику, технологию и механику, зоологию и минералогию, некоторые другие предметы.

Фортуна улыбнулась Марковникову прямо с первого курса: лекции по химической технологии читал прекрасный педагог и ученый Модест Яковлевич Киттары[206]. Всего лишь 12 лет назад он сам окончил Казанский университет, а теперь уже был профессором.

— Деятельность химика состоит в техническом и экономическом использовании процессов, при которых происходит превращение вещества, — говорил Киттары в своих лекциях. — На протяжении тысячелетий темпы технического прогресса в основном оставались неизменно медленными. Однако в начале XIX века произошел существенный скачок и эта тенденция к; резкому ускорению проявляется и в наши дни. Это позволяет надеяться, что химической технологии предстоит интересное будущее…

— Простите, профессор, — прервал его Марковников, — но ведь технология это лишь ремесло, а не наука?

— Вот вам, молодой человек, и предстоит сделать из ремесла науку — химическую технологию![207]

Такое начало не могло не заинтересовать молодой пытливый ум, и Марковников решил посвятить себя технологии. К сожалению, с третьего семестра М. Я. Киттары перешел в Московский университет, и молодой студент снова встал перед жизненным выбором. Что делать — продолжать заниматься технологией? Однако занявший место Киттары профессор настолько уступал своему предшественнику, что это занятие наводило лишь тоску. Выбрать что-то иное, но что именно? Да, Марковников не забыл этот трудный период своей жизни. Пожалуй, больше и не было такого вплоть до самого последнего времени. Более года прошло в сомнениях.

Начался третий год его учебы в Казанском университете, и тут решение пришло само собой. Практические работы в химической лаборатории, которой руководил Александр Михайлович Бутлеров, сразу увлекли его и определили всю последующую судьбу. Жизнь для него наполнилась красками, изменила унылый темп, стала приносить радостное удовлетворение. Впоследствии Марковников много размышлял о роли учителя в научной судьбе молодого человека, он многое перенял от своего учителя, многое сделал самостоятельно.

Бутлеров действительно являлся образцовым педагогом. Он был по отношению к студентам и сотрудникам лаборатории не только добрым и хорошим учителем, который всегда готов был» выслушать вопрос и дать ответ, но и оставался товарищем для всех них. Марковников — один из самых талантливых учеников А. М. Бутлерова — на всю жизнь сохранил дружеские отношения с учителем.

Оканчивая университет, молодой исследователь представил диссертацию «Альдегиды и их отношение к алкоголям и кетонам». В октябре 1860 года Бутлеров дал по ней положительное заключение, и Марковникову была присуждена степень кандидата камеральных наук.

Дальнейшие события развивались не так быстро, как хотелось бы. Работа лаборантом химической лаборатории, магистрские экзамены, занятия со студентами, работа над диссертацией по изомерии, совпадавшая по времени с созданием и развитием теории строения органических соединений А. М. Бутлерова, и, наконец, защита диссертации «Об изомерии органических соединений» на физико-математическом факультете Казанского университета. В мае 1865 года Марковников становится магистром химии.

В отзыве на диссертацию Бутлеров писал: «Вопрос об изомерии принадлежит к числу тех, разрабатывая которые, поневоле приходится идти, очищая науку от произвольного и замыкаясь все более и более в круг необходимых теоретических воззрений. Вот почему все, что относится к вопросу об изомерии и уяснению ее причин, не может считаться чуждым развитию науки вообще…» В то время как учитель созданием теории химического строения совершает переворот в органической химии, его ученик стремится исторически обосновать необходимость новых взглядов и добыть им новые экспериментальные подтверждения. Марковников сделал глубокий обзор развития теории строения химических соединений от Я. Берцелиуса до А.М. Бутлерова. Сосредоточив главное внимание на явлениях изомерии, он воспользовался своими экспериментальными результатами по исследованию изомерии жирных кислот — масляных, «пировинных» и пиролимонных. Теория Бутлерова получила первое весомое подтверждение не только в диссертации Марковникова, но и в его статье «К истории учения о химическом строении», в которой прозвучала резкая критика А. Кекуле за его попытку приписать себе заслугу создания теории химического строения. Эта статья была напечатана в 1865 году «Лейпциге на немецком языке.

Между тем работа лаборанта, получающего очень небольшое жалование, вынуждала Марковникова с первых же месяцев искать дополнительный заработок. Он начал давать уроки на дому, что было весьма распространенным занятием в то время. Быстро нашлась и ученица — Любовь Дмитриевна Рычкова — внучка историографа Оренбургского края П.И. Рычкова. Постепенно между учителем и ученицей зародилась дружба, которая незаметно и естественно переросла в любовь, и в 4864 году состоялась свадьба. Любовь Дмитриевна свободно владела тремя иностранными языками и стала для мужа не только прекрасной женой, но и впоследствии незаменимой помощницей. Она делала для ученого переводы иностранных статей, переписывала его работы, сопровождала супруга в поездках за границу.

С июля 1865 года Марковников оставил должность лаборанта в Казанском университете, был причислен к Министерству народного просвещения и командирован на два года за границу для подготовки к профессорскому званию.

— Ну, что ж, милая Любочка, — обратился Марковников к супруге, нежно взяв ее под руку. — Наконец-то, и нас с тобой признали. Едем за границу, в Германию — центр химической науки. Посмотрим, что там знают и думают о работах по химическому строению.

— А тебе не страшно, Володя, ведь ты еще начинающий исследователь. Обычно таких, как ты, посылают учиться, т. е. перенимать знания, а ты самостоятелен в своих суждениях, и даже настроен агрессивно. Как нас встретят в чужих краях, особенно после твоей разгромной статьи о теории Кекуле?

— Не тревожься, милая, будем учиться, но и не только учиться, — загадочно улыбнулся Марковников. — Скажу тебе одной: давно уже думаю о том, что наши представления об органической молекуле слишком упрощенны. Я имею в виду тот вывод Бутлерова, где говорится, что химический характер атомов, входящих в молекулу, меняется в зависимости от того, с какими атомами они связаны в данной молекуле. Это изменение химического характера обусловлено взаимным влиянием атомов.

— Прости меня, но я мало понимаю в этом.

— Конечно, но я говорю об этом потому, что у меня большие надежды на предстоящую работу за рубежом; я попытаюсь все хорошенько проверить и обдумать.

Вначале Марковниковы приехали в Берлин, где Владимир Васильевич некоторое время работал в лаборатории известного немецкого химика Адольфа Байера. Затем они перебрались в Гейдельберг, где ученого привлекла лаборатория молодого приват-доцента Эмиля Эрленмейера — друга Бутлерова. В мае 1866 года Марковниковы вновь вернулись в Берлин к Байеру, через месяц — снова в Гейдельберг к Эрленмейеру и, наконец, после отдыха в Швейцарии надолго обосновались в Лейпциге в лаборатории Германа Кольбе — ярого противника теории химического строения. Марковникову удалось даже отсрочить возвращение из Германии. Лишь необходимость заменить уехавшего в заграничную командировку Бутлерова на кафедре химии Казанского университета заставила Марковникова в октябре 1867 года вернуться в Казань. Но они встретились с Бутлеровым в Германии на съезде немецких естествоиспытателей во Франкфурте-на-Майне, а затем Марковниковы посетила Всемирную выставку в Париже и вернулись на родину.

Поездка эта в значительной степени способствовала становлению Марковникова как ученого и преподавателя. В одном из писем учителю он писал: «Мое положение в лаборатории Кольбе было несколько иное, чем всех остальных. Уже три года, как я был магистром и работал на собственные темы. Уже в первый год по приезде в Германию я убедился, что казанская лаборатория в теоретическом отношении далеко опередила все лаборатории Германии, курсы же лекций (в Германии. — авт.) были слишком элементарны[208]. Не особенно много также пришлось пользоваться и практическими указаниями профессоров, и если я остался в германских лабораториях, то лишь потому, что за границей вся жизнь сложена так, чтобы время тратилось более производительно, между тем как у нас это наоборот…»

Из-за границы Марковников вернулся уже доцентом и с осени 1867 года начал читать первокурсникам общую химию. Через полгода Бутлеров был избран на кафедру органической химии Петербургского университета, однако летом он уехал за границу, а вернувшись в августе, продолжал еще некоторое время номинально руководить кафедрой в Казанском университете и лишь с января 1869 года приступил к чтению лекций в Петербургском университете.

Тем временем Марковников напряженно работал, тщательно проводя исследования по изомерии и изучая взаимное влияние атомов в органических молекулах. Эта работа завершилась его знаменитой докторской диссертацией «Материалы по вопросу о взаимном влиянии атомов в химических соединениях».

Защита была назначена на 27 апреля 1869 года. Оппонентами были утверждены доцент Казанского университета А. М.. Зайцев и специально приехавший из Петербурга А.М. Бутлеров. Здесь, в Казанском университете, Владимир Васильевич Марковников впервые в завершенном виде изложил свои представления о взаимном влиянии атомов в молекулах органических соединений, впоследствии объединенные в «правила Марковникова».

Марковников прекрасно понимал тесную взаимосвязь теории строения Бутлерова со своей теорий влияния, поэтому доклад он начал с посвящения учителю.

— Я считаю наиболее приличным посвятить свой небольшой труд вам, мой многоуважаемый наставник, так как приводимые в нем мысли суть дальнейшее развитие того, что было установлено вами. И даже если в нем заключается что-либо новое, то появление этого было бы невозможно без основ, заложенных вами.

В первой части работы Марковников изложил результаты своих экспериментальных исследований реакций замещения, расщепления и отщепления, присоединения и изомеризации. Затем, во второй части, он перешел к «философско-химическим основаниям» для последующих выводов, т. е. к тем общим положениям, которые следует принять при развитии учения о взаимном влиянии атомов. В третьей Марковников изложил историю связи различных теорий с рассматриваемым вопросом, показав себя глубоким и объективным историком теории химического строения и утвердив приоритет А. М. Бутлерова.

Наиболее важной была четвертая часть диссертации. Именно в ней Марковников сформулировал выводы о зависимости между химическим строением органических соединений и их химическими свойствами. Возникнув на основе теории химического строения, теория взаимного влияния атомов в химических соединениях выдвинула на передний план проблему изучения внутреннего механизма химических реакций. Если теория строения стремилась раскрыть порядок расположения атомов в органических веществах, то теория влияния раскрывала сами процессы сочетания атомов друг с другом. Структурная теория предсказывает, сколько изомеров может иметь данное органическое соединение, а теория взаимного влияния атомов устанавливает, какой именно из возможных изомеров получится при данных условиях опыта, какое направление примет химическая реакция в конкретных условиях. Таким образом, теория взаимного влияния атомов значительно оживила органическую химию, сделала ее динамической.

Само влияние атомов в химическом соединении Марковников считал проявлением сил химического сродства, подчеркивая вместе с тем, что это вовсе не то сродство, которое мы наблюдаем при взаимодействии свободных атомов. Он говорил в докладе:

— Химическая натура сложного вещества определяется натурой и количеством составных частей, химическим строением t-io частицы и взаимным влиянием атомов, входящих в эту частицу.

Далее Марковников сформулировал основной закон влияния.

— Как скоро какой-либо элемент соединяется с другим, то он получает способность соединяться преимущественно с тем же элементом или близким к нему по химическому характеру, если только он в этом случае способен вообще к дальнейшему соединению… — Диссертант внимательно посмотрел на присутствующих, как бы оценивая, достаточно ли глубоко его понимают, поймал доброжелательный взгляд учителя и продолжил:

— Характер элементов в соединениях обусловливается не только элементами, связанными с этим непосредственно, но также и теми, которые удерживаются с ним в одной химической системе только посредством какого-либо многоатомного элемента…

На основе этой общей закономерности Марковников устанавливает ряд частных «правил», дающих конкретную картину порядка взаимодействия атомов в реакциях и позволяющих предвидеть, какие из теоретически возможных изомеров получаются в каждом данном случае.

— В случае присоединения к углеводородам несимметричного строения молекул галогеноводородных кислот и воды водород последних присоединяется к наиболее гидрированному углеродному атому первых… В предельных углеводородах водороды, принадлежащие углеродным атомам, наиболее потратившим свое сродство на связь с другими углеродами, легче подвергаются замещению сравнительно с другими… Мы также можем видеть, что различные физические и химические условия могут давать различные направления реакции, но нельзя сказать, что каждое изменение условия должно непременно выражаться изменениями реакции. В настоящее время трудно вывести для этого какие бы то ни было общие правила, а между тем влияние условий несомненно…

Оппоненты А. М. Зайцев и А. М. Бутлеров дали самую высокую оценку диссертации Марковникова. Свое выступление Бутлеров завершил словами:

— Принимая во внимание исключительное теоретическое значение диссертации Владимира Васильевича, я с удовольствием выражаю пожелание, чтобы этот труд был переведен на немецкий язык.

Марковников поднялся с места и гордо заявил:

— Если высказываемые здесь мысли представляют интерес, то желающие могут пользоваться этим русским сочинением!

Это заявление, полное достоинства и гордости за Россию, русскую науку, к сожалению, имело непредвиденные последствия, хотя Марковников никогда не жалел потом об этом шаге. Но сложилось так, что значение идей Марковникова зарубежными химиками было оценено много позже появления его знаменитой диссертации. Лишь 30 лет спустя известный американский химик Михаэль[209] занялся проблемой влияния атомов в молекуле соединения на течение реакций. Он писал: «Большая заслуга Марковникова состоит в том, что он не только рассмотрел вопрос во всей его общности, но в то же время вывел некоторые в высшей степени важные правила, вытекавшие из его взглядов… К сожалению, его сочинение появилось только на русском языке, вследствие чего содержание его оставалось неизвестным большинству химиков…»[210].

Вскоре после защиты докторской диссертации Марковников был избран экстраординарным профессором, а в марте 1870 года в возрасте всего 33 лет — ординарным профессором по кафедре химии Казанского университета. Однако начавшаяся с таким успехом научная и педагогическая деятельность Марковникова в Казанском университете вскоре оборвалась.

После введения в 1863 году нового Устава университетов и вступления через три года на пост министра народного просвещения графа Д. А. Толстого и товарища министра И. Д. Делянова обстановка в университетах резко изменилась к худшему. Марковников писал: «…Министр стал пользоваться всяким случаем, чтобы выживать старых профессоров, не стесняясь их научными заслугами, если почему-нибудь эти лица с административной точки зрения считались вредными. Вредными же оказывались все лучшие научные силы по той простой причине, что всякий порядочный ученый в большинстве случаев человек самостоятельный и не станет в угоду начальству поступаться своими убеждениями…»

Не поступился своими убеждениями и экстраординарный профессор кафедры физиологической анатомии П. Ф. Лесгафт[211]. В октябре 1871 года он был вызывающе незаконно уволен из университета. В знак протеста против расправы с Лесгафтом семь профессоров университета в ноябре 1871 года подали в Совет заявление-протест и в течение ноября — декабря были уволены. Отставка Марковникова состоялась 18 ноября, и в тот же день он вместе с уволенным ранее профессором геологии и палеонтологии Н. А. Головкинским[212] были избраны ординарными профессорами молодого Новороссийского университета в Одессе[213].

Здесь Марковников нашел довольно хорошую по тем временам химическую лабораторию, основанную известным русским химиком Н. Н. Соколовым[214], который по состоянию здоровья шесть лет прожил в Одессе, а затем вернулся в Петербург. Однако уже летом 1872 года Марковников принял предложение перейти в Московский университет. Здесь кафедра химии находилась в катастрофическом положении, но ректор пообещал ему поддержку в перестройке химической лаборатории. Строительные работы начались только в 1885 году, открытие лаборатории состоялось в сентябре 1887 года, т. е. через 14 лет после его переезда в Москву.

В течение 12 лет Марковников читал в Московском университете курс органической химии, а с 1887 года вел и практические занятия. Он буквально вдохнул новую жизнь в это старейшее в России учебное заведение. В преподавании, постановке практических занятий и научных работ по органической химии он выдвинул на первый план самостоятельную работу студентов и молодых научных работников. Он часто повторял своим ученикам: «Никогда не следует… тискать в рот жареных голубей» или «Следует пускать студента на глубокое место: кто выплывет, значит будет толк».

В Москве он создал и возглавил большую научную школу. Степени доктора химии и звания профессора удостоились более двадцати его учеников. И среди них всемирно известные ученые — М. И. Коновалов[215], Н. М. Кижнер[216], Н. Я. Демьянов[217], А. Н. Реформатский[218], И. А. Каблуков, А. П. Сабанеев[219], А. А. Яковкин[220], В. П. Ижевский[221], А. М. Беркенгейм[222] и др.[223]. В числе первых Марковников открыл двери своей лаборатории женщинам: его ученицей была Юлия Всеволодовна Лермонтова[224], чем он очень гордился впоследствии.

После перехода Марковникова в Московский университет в тематике его исследований произошли коренные изменения. Он занялся изучением состава кавказских нефтей. Начало этих работ относится к апрелю 1880 года, а затем новое направление так увлекло 43-летнего ученого, что в течение почти четверти века химия нефти, а потом и химия нафтенов[225] были в центре его научных интересов.

Д. П. Коновалов[226]

Такой шаг Марковникова не встретил поддержки среди русских химиков. Профессор Киевского университета П. П. Алексеев[227], пользовавшийся большим авторитетом, прямо заявил о том, что Марковников «изменил чистой химии». Владимир Васильевич не реагировал на подобные заявления и лишь незадолго до смерти в «Журнале Русского физико-химического общества» написал:

«Я взялся за эту работу еще потому, что такого рода исследования совпадали с моим взглядом на обязанности русского натуралиста. Мне всегда было непонятным, почему наши натуралисты не хотят выбрать для своих исследований такой научный вопрос, материалом для которого служила бы русская природа. Тогда мы не были бы свидетелями того, что Россия изучалась прежними нашими профессорами и академиками иностранцами, да и теперь нередко изучается приезжими иностранными учеными».

Внимание Марковникова именно к кавказской нефти привлек крупный и предприимчивый нефтепромышленник В. И. Рагозин, по заказам которого также работали Д. И. Менделеев, В. О. Ковалевский[228], Ф. Ф. Бейльштейн и А. А. Курбатов[229]. Помощником Марковникова в этих исследованиях стал В. Н. Оглоблин, посвятивший изучению нефти всю свою жизнь.

Первая статья Марковникова и Оглоблина появилась в 1881 году, а в 1883 году в их же большой статье «Исследование кавказской нефти» был подведен итог всех исследований по этому вопросу, произведенных в Московском университете. Авторы изучили элементный состав нефти и отдельных ее погонов, содержание серы, зольность, способность к коксообразованию и определили кислотные компоненты нефти — нафтены и вещества фенольного характера, причем нафтенов в бакинской нефти оказалось не менее 80%- Эта работа Марковникова и Оглоблина была удостоена Русским химическим обществом премии имени П. А. Ильенкова[230].

Большая заслуга Марковникова заключается прежде всего в том, что для выяснения положения нафтенов в ряду других классов органических соединений он выделил из кавказской нефти множество индивидуальных веществ, изучил их физические и химические свойства, синтезировал различные представители полиметиленового ряда (циклоалканы), разработал методы синтеза циклических кетонов, нафтеновых кислот, полиметиленов.

После восьми лет напряженного труда, частых поездок, бесчисленных опытов Марковников расширяет понятие нафтенов и указывает, что к этой группе принадлежат также природные соединения: инозиты, терпены, природные спирты, кверцит и их производные. В это же время он ставит вопрос о том, не будут ли найдены в нефти углеводороды, представляющие собой иные циклы, кроме нафтенового шестичленного. Уже в следующем году он синтезирует семичленное кольцо: при сухой перегонке кальциевой соли пробковой кислоты он получил циклический кетон — суберон (циклогептанон) с семью углеродными атомами в цикле, который затем сумел превратить в суберол (циклогептанол), а в 1896 году — и восьмичленный цикл. В 1899 году Марковников пришел к выводу о присутствии в кавказской нефти метилпентаметилена (что позднее блестяще подтвердилось) и предпринял первую попытку химической классификации нефтей.

За выдающиеся исследования по химии кавказских нефтей Международный нефтяной конгресс в Париже присудил В. В. Марковникову в 1900 году золотую медаль. По отзыву итальянского химика С. Кавниццаро, Марковников обогатил «чистую науку новым типом углеродистых соединений, которые всегда будут связаны с именем Вл. Марковникова».

В последующие годы его интересовали вопросы минеральной химии и геологии, он разбирается в происхождении соляных озер и нахождении в них глауберовой соли, производит массу анализов солей и рапы. Он не устает подчеркивать тесную связь науки с промышленностью, активно работает по популяризации научных знаний, ведет колоссальную общественную работу, а во время русско-турецкой войны развивает исключительно интенсивную деятельность по организации санитарной помощи действующей армии: поездки в Румынию и за Дунай, налаживание дезинфекции госпиталей, санитарных поездов и полей сражений, борьба с инфекционными болезнями (чумой).

«Ученым можешь ты не быть, а гражданином быть обязан», — любил повторять Марковников. И это было его жизненным кредо.

Тяжелые воспоминания связаны с 1890 годом, когда он «выслужил 30 лет по учебной части Министерства народного просвещения» и должен был по положению уступить кафедру химии в Московском университете другому лицу. Летом 1893 года попечитель Московского учебного округа предложил Марковникову сдать лабораторию молодому экстраординарному профессору, бывшему приват-доценту Новороссийского университета в Одессе Николаю Дмитриевичу Зелинскому[231].

Марковников все же остался в университете, продолжал работать, но тяжело переживал отстранение от руководства кафедрой.

…Марковников очнулся от воспоминаний, услышав свое имя в очередной раз. Он поднялся из кресла, чтобы принять диплом почетного члена Казанского университета и многочисленные поздравления. Потом юбиляр подошел к трибуне, довольно долго молчал, собираясь с мыслями, и наконец начал ответную речь, в которой невольно нашли отражение почти все промелькнувшие в уме воспоминания.

— В заключение позволю себе обратиться к молодым ученым и деятелям с одним советом… — Он оглядел зал и продолжил со слезами на глазах. — Чтобы в будущем не испытывать горькой досады, нравственных мучений, позвольте вам посоветовать никогда не откладывать до завтра то, что можно сделать сегодня. Я был бы вполне счастлив, если бы мой опыт и мои слова побудили хотя бы десять человек из здесь присутствующих держаться этой старой истины…

Отшумели юбилейные торжества, и Марковников продолжал трудиться, однако недуг постепенно подкрадывался к нему. В декабре 1903 года он поехал в Петербург сделать доклад о своих последних работах в Русском физико-химическом обществе. На обратном пути уже немолодой ученый простудился и дома слег с тем уже, чтобы никогда больше не подняться. 11 февраля 1904 года Владимира Васильевича Марковникова не стало.

«Московский университет лишился одного из своих славных деятелей, а русские химики — знаменитого ученого, описание трудов которого составит одну из блестящих страниц в истории науки в России». Так прощалась Родина с одним из своих дорогих сыновей.