Поход в Кабарду

Поход в Кабарду

Не имея сил самим восстать против царской администрации, кабардинцы неоднократно приглашали к себе имама, обещая присоединиться к нему с 5 тысячами всадников и поднять соседнее с ними племя абадзехов, которое поставит Шамилю до 3 тысяч всадников. «Если бы это действительно случилось, то Шамиль мог бы располагать тогда двадцатитысячным отрядом и с этой силой завладел бы военно-грузинской дорогой, прекратил бы сообщение с Тифлисом и по терской линии и разрушил бы наши укрепления в Чечне. Наконец, все мирные горцы взялись бы за оружие и отложились от нас. Этого было бы весьма достаточно, чтобы нанести на долгое время, так сказать, чувствительную рану и в несколько дней разрушить наши многолетние труды», – писал офицер Куринского полка Николай Горчаков.

В ответ на предложения кабардинцев Шамиль со своей стороны дал торжественное обещание снести все укрепления и военные поселения (станицы) по Тереку и впадающим в него рекам.

В первых числах апреля 1846 года за Кубань начали проникать слухи о намерении Шамиля вторгнуться в районы, находящиеся под контролем царской администрации. Еще ранней весной здесь собирались для тайных совещаний приверженцы Шамиля. 12 апреля абадзехи получили от имама письмо, в котором он укорял закубанские народы в намерении вступить в подданство России и обещал или сам прибыть к ним, или прислать доверенное лицо «с вооруженной силой».

9 апреля начальник левого фланга генерал-лейтенант Фрейтаг получил сведения, что Шамиль отдал приказание всем горским народам северного и южного Дагестана быть готовыми к выступлению в поход. Такой же приказ был послан и чеченским наибам, которые должны были по прибытии Шамиля или его доверенного лица в плоскостную Чечню присоединиться к дагестанским военным отрядам.

В одном из писем, доставленных лазутчиком к Фрейтагу в Грозный, говорилось: «От эмира всех мусульманских народов и султана тех, кто признает единого Бога, братьям моим Бате (качкалыковский наиб. – Д. Х.) и Талгику (наиб Большой Чечни – Д. Х.). Да хранит вас Всемогущий Бог от неверных и злонамеренных козней. Я приказал всем наибам собрать вверенные им части войск в будущую субботу (13 апреля) прежде полудня. То же самое должны будете исполнить и вы. Шали я назначу сборным пунктом, куда и сам прибуду с несколькими орудиями в означенное время. Орудия я хочу поставить возле самой неприятельской дороги. Прошу хранить это в тайне от жителей».

С письма была снята копия, а подлинник возвращен лазутчику, который, получив свои несколько сребреников, отправился по назначению. Тотчас было дано знать начальникам всех частей и велено принять меры предосторожности, были созваны резервы.

Но произошло то, что никому из царского командования и в голову не могло прийти. Никто так и не понял значения слов «неприятельская дорога».

Противоречивые слухи о направлении удара войск Шамиля то на шамхальство и Кумыкскую плоскость, то на весь левый фланг, то на Военно-Грузинскую дорогу, Владикавказ и Назрань сбивали царское командование с толку.

10 апреля были получены новые сведения о том, что Данил-бек с андалальцами и Лабазан с андийцами прибыли в новую резиденцию имама – Ведено; Джемал эд-Дин с кавалерией выступил к Шали, а Нур-Али-мулла с пехотой двинулся Шаро-Аргунским ущельем к Шатою.

Тревога охватила Владикавказский военный округ. И для нее имелись серьезные основания. 14 апреля были получены сведения о сборе в аккинском обществе отряда, который, по мнению лазутчиков, намеревался через село Цори проникнуть в галгаевское общество и затем в Джейрахское ущелье.

15 апреля вечером сильный чечено-дагестанский отряд под руководством наиба Чеберлоя и Шубута (Шатой) Нур-Али-муллы вступил в село Гуль аккинского общества горной Чечни и двинулся к селу Цори с намерением поднять против русских галгаевское и джейрахо-мецхальское общества и, прорвавшись через Джейрахское ущелье, занять Военно-Грузинскую дорогу.

Старшины, явившиеся к царским наместникам в село Пемат с этим известием и с просьбой о помощи от имени цоринского и галгаевского обществ, говорили, что никогда прежде в горах не было таких сборов. Но царскому командованию было не до помощи горным ингушам. 15 апреля начальник Владикавказского округа генерал Нестеров спешно сосредоточил все вверенные ему войска на передовой линии Владикавказского округа – в крепости Назрань. Был приостановлен также вывод войск 5-го пехотного корпуса в Россию, что сыграло немаловажное значение в последующих событиях.

12 апреля начальник левого фланга генерал-лейтенант Фрейтаг узнал, что в Шали находится сам Шамиль. 13-го числа вся чеченская кавалерия начала стягиваться к Шалинской поляне. В предгорных аулах Большой Чечни и у реки Мичик сосредотачивалась пехота горцев. Вечером весь отряд Шамиля переправился через Аргун и подошел к гойтинскому лесу.

15 апреля утром Шамиль стоял на реке Фортанге, недалеко от Ачхоевской поляны. В 2 часа дня Шамиль выступил с Фортанги и, повернув на запад, стал подходить к Ассе, где в это время у северного края Военно-Грузинской дороги маневрировал Нур-Али. Сделав ложный маневр, с наступлением темноты Шамиль неожиданно вернулся на прежнюю позицию и ночью все войско двинул вверх по Сунже, к одному из ее правых притоков – Яндырке.

Ночью под прикрытием конницы Шамиль скрытно переправил через Сунжу пехоту с артиллерией, а затем и кавалерию, которая все время шла в арьергарде, чтобы затаптывать следы от пушек. Получив о передвижениях Шамиля противоречивые сведения, Фрейтаг из Казах-Кичу двинулся вслед за имамом.

Группировка же генерала Нестерова была скована маневрами Нур-Али и дезинформацией, что часть отряда Шамиля в 5 тысяч человек идет к Владикавказу.

16 апреля 10-тысячный отряд Шамиля двинулся мимо Константиновского укрепления к реке Курп в Малую Кабарду. Переночевав на этой реке у Ахлова-аула, Шамиль послал наибов Саадолу и Атабая поднять на восстание жителей Малой Кабарды, а сам двинулся к Большой Кабарде.

С имамом было шесть чеченских наибов: Атабай, Саадола, Дуба, Талхиг, Бота, Гойтемир Ауховский; дагестанцы: андийский наиб Лабазан, аварский Хаджи-Мурат, койсубулинский Ибрагим-хаджи, андалальский Муртузали – брат Кибит-Магомы Тилитлинского. Кроме того, к нему прибыли ополчения с Аварского Койсу, из Гидатля и Ахваха. Под личным предводительством Шамиля находилась вся кавалерия, а из пехоты он оставил при себе только тысячу человек. Из артиллерии, которой командовал наиб Яхья-хаджи Казикумухский, он взял с собой 7 (по другим данным – 8) полевых орудий на упряжках из сильных, отборных лошадей, по восемь при каждом орудии, 16 зарядных ящиков и 40 вьюков с запасными снарядами. За ним следовало до 60 вьюков с казной и лично ему принадлежавшим имуществом; съестные запасы перевозились также на вьюках, по одному на каждые 7 человек. Порядок шествия отличался некоторою торжественностью: впереди ехали дагестанские наибы с кавалерией, за ними Шамиль, окруженный сотней приближенных телохранителей с винтовками на плечах, за Шамилем артиллерия и обоз под прикрытием тысячи человек пехоты; шествие замыкали чеченские наибы с кавалерией.

«В отряде Шамиля находились лучшие представители, джигиты, цвет фамилий Чечни, Андии, Салатавии, вообще нагорного и северного Дагестана», – писал Н. Горчаков.

Никогда имама не видели таким приветливым и веселым. Он строго запретил грабить и прибегать к насилиям и говорил: «Я никого не буду принуждать; они сами последуют тому, что будет угодно Богу». Со всеми встречавшимися по дороге он обходился ласково, а одного казака, попавшего в плен, приказал немедленно отпустить и нитки не позволил тронуть на нем.

О настоящей цели похода Шамиля никто из его приближенных ничего не знал до последней минуты. Он говорил своим наибам, что если его поход в Кабарду увенчается успехом, то двинется на запад, за Кубань, где его с нетерпением ожидают абадзехи и выселившиеся кабардинцы; к абадзехам, главному племени, пристанут шапсуги, натухайцы и все другие племена, населяющие береговую полосу.

Наконец-то сбывались давние мечты Шамиля об освобождении Кавказа от чужеземного ига!

Чеченская кавалерия Саадолы, Дубы и Атабая поднимала восстание в аулах Малой Кабарды и одновременно совершала маневр вниз по Тереку, отвлекая царские войска от главного отряда имама и дезинформируя Фрейтага: якобы Шамиль повернул обратно. Разительно изменились казалось бы навечно покоренные кабардинцы: «Со стороны неприятеля не приходилось ему (Фрейтагу. – Д. Х.) воспользоваться ни одним лазутчиком. Так неподатливо держали себя на этот раз горцы», – вспоминал Горчаков.

Вся Малая Кабарда, молниеносно вспыхнув, восстала и присоединилась к Шамилю. Царские офицеры из малокабардинцев в панике бежали с имуществом и семьями в леса, Большую Кабарду и за Терек, в станицы. Часть жителей аула Бековичи бежала за Терек, в Моздок, бросив и предав пламени свое селение. 17 апреля заняв Бековичи, против Моздока стоял Хаджи-Мурат со своим отрядом.

Восставшие жители Малой Кабарды, предав пламени свои селения, под прикрытием наиба Саадолы последовали за Шамилем в Большую Кабарду. С имуществом и семействами, на 500 арбах, они потянулись в леса.

В это же время (17–20 апреля) Данил-бек, оставшийся в Имамате, по заданию Шамиля объявил сбор ополчения и начал распускать ложные слухи о готовящемся вторжении в Тарковское шамхальство и на Кумыкскую плоскость. «Восстание в Кабарде могло распространиться на кумыкское владение, жители которого, как и всех вообще мусульманских провинций, не отличались непоколебимой преданностью русскому престолу и очень легко могли увлечься примером соседних народов», – писал царский офицер.

Собранные Данил-беком отряды двинулись к центру Кавказской линии, и в Дагестане на некоторое время воцарилось спокойствие.

17 апреля на рассвете Шамиль переправился через Терек ниже Татартупского минарета, возвестив орудийным салютом о вступлении в Большую Кабарду. На левом берегу к нему навстречу выехали князья и уздени Большой Кабарды, которых он благословил и одарил оправленными в серебро шашками и кинжалами.

18 апреля утром началась переправа через Терек бежавших из Малой Кабарды жителей. В 6 верстах от аула Эльхотово (напротив Змейской станицы) по всем направлениям тянулись арбы и скакали всадники. Терек был буквально запружен обозами беженцев, рогатым скотом и лошадьми.

К 10 часам утра к реке подошел отряд генерал-лейтенанта Фрейтага. Заметив приближение противника, Шамиль, наблюдавший за переправой, тотчас же направился к более удобной позиции – минарету и недалеко от него, на голом склоне хребта занял господствующую позицию, с которой ему была видна вся кабардинская плоскость.

За переправой малокабардинцев были оставлены наблюдать несколько мюридов. Ровно в 10 часов к переправе на соединение с главными силами прибыли наибы Саадола, Дуба и Атабай. Батарея Фрейтага открыла огонь из 10 орудий. Чеченцы, не обращая внимания на пушечную пальбу, переправлялись через Терек. Саадола со своими всадниками прикрывал переправу. Дождавшись, когда чеченцы переправились, Фрейтаг начал атаковать мирных беженцев из Малой Кабарды. Отбросив прикрытие Саадолы к Тереку, два куринских батальона под командованием полковника Меллера-Закомельского и кавалерия подполковника Слепцова отрезали часть кабардинских семейств и их имущество. В руки к русским, по их многократно преувеличенным данным, попали более 500 арб, нагруженных разным имуществом, 2500 голов крупного рогатого скота и 50 малокабардинцев (10 семейств) обоего пола и разного возраста. Но так как все они были жители Малой Кабарды (подчиненной царской администрации), их тут же отпустили, предоставив возможность укрыться в лесах.

Успевшие переправиться горцы остановились на левой стороне Терека у опушки леса, а русские укрепились на правой. Не посмев переправиться через Терек на виду у горцев, Фрейтаг со своим отрядом ушел вверх по Тереку, став против позиции горцев. (В донесении в свое оправдание он написал, что сделал это для того, чтобы не пропустить Шамиля обратно за Терек.) Здесь Фрейтаг получил известие о поражении и отступлении отряда полковника Левковича после боя у минарета.

Как оказалось, полковник Левкович, услышав канонаду на переправе через Терек, с 2 батальонами (1590 штыков), 2 сотнями казаков и 2 орудиями двинулся по Военно-Грузинской дороге на шум выстрелов к минаретскому ущелью. Подходя к Урухской (Змейской) станице, он увидел впереди зарево двух пожаров – это пылали змейский и минаретский посты, сожженные горцами. Миновав минаретский пост, Левкович занял позицию вправо от аула Хату Анзорова, откуда увидел горцев, расположившихся на высотах и прикрывавших переправу через Терек. Левкович двинулся к Тереку, от которого он был уже на пушечный выстрел.

Для Шамиля складывалась неприятная ситуация: он оказался между двух огней.

Увидев с минаретских высот приближающегося неприятеля, Шамиль бросил в  наступление 3-тысячную кавалерию с 3 орудиями (позднее Левкович оправдывал свое поражение тем, что его атаковала якобы 5-тысячная кавалерия). Завязался ожесточенный бой, длившийся несколько часов, то ослабевая, то усиливаясь, но не прекращаясь ни на минуту. Горцы несколько раз бросались в шашки и подвозили свои орудия на картечный выстрел. Отряд Левковича, выстроившись в каре, мужественно оборонялся, но был отброшен сначала на прежнюю позицию, в 4 верстах от Урухской станицы, а затем и к самой станице. Отряд понес большие потери: 159 убитых, раненых и контуженных солдат и офицеров. Сам Левкович был ранен ядром в левую ногу. Движение колонны Меллера-Закомельского, посланного Фрейтагом на помощь Левковичу, спасло его отряд от полного уничтожения. Увидев со своей высоты приближение колонны Меллера, Шамиль послал вестовых для отзыва своей кавалерии, атакующей Левковича.

Из своего лагеря Фрейтаг послал нарочных к генералу Нестерову с просьбой прислать войска.

Ночью имам, не дожидаясь, пока царское командование стянет войска, быстро снялся с позиции у Татартупского минарета и двинулся на запад.

Нестеров же был прикован к Сунже и назрановским аулам ожидаемым нападением Нур-Али, который до 20 апреля стоял у верховьев реки Ассы, между селениями Исмаиловым и Хайрахом, около храма Тхаба-ерды. У галгаевцев и цоринцев Нур-Али взял аманатов и старался поднять восстание в ближнекистинском (русские источники называли мецхальское общество ближними кистинами в отличие от дальних кистин – чеченцев, проживавших по Чанты-Аргуну) обществе аулов Джейрахского ущелья. По предположениям царского командования, 2-тысячный отряд Нур-Али-муллы, преувеличенный паническими слухами до 8 тысяч, под командованием 9 наибов собирался выступить к Пемату, где стоял на позиции ларсский наблюдательный отряд, и из Пемата на Военно-Грузинскую дорогу. Нур-Али полностью сковал не только назрановскую группировку генерала Нестерова, но и силы генерал-лейтенанта Гурко, возглавившего Владикавказский гарнизон и отряды, защищавшие верхнюю Военно-Грузинскую дорогу. Царские генералы беспрерывно посылали гонцов в Тифлис стребованием срочной присылки войск.

Между тем покорные царской администрации общества Владикавказского округа и расположенные вдоль Военно-Грузинской дороги продолжали волноваться, и слухи о намерении их присоединиться к Шамилю каждодневно подтверждались. Джейраховцы тайно дали согласие стать на сторону Нур-Али-муллы, когда он с войсками займет их ущелье и изгонит царских солдат. Агитаторы Шамиля призывали к восстанию также осетин и назрановских ингушей. Но из осетин к воззваниям прислушивались только тагаурцы и дигорцы; осетинские же аулы от Владикавказа до минаретского поста были брошены, жители их с семействами, имуществом и стадами укрылись в ближайших горах; остались только способные носить оружие. На сторону Шамиля перешел тагаурский алдар Кази-Магомед Дударов, живший со своим аулом в Малой Кабарде.

Покинуты были также ингушские селения по Камбилеевке и правому берегу Терека: жители удалились в лесистые горы между Константиновским укреплением и долиной реки Назранки. «Что же касается назрановского племени, – писал царский офицер, – то оно доказало на деле свою непоколебимую преданность русскому правительству: милиция выставлялась им по первому требованию; они же служили проводниками, нарочными и курьерами как в отряде генерала Фрейтага, так и в назрановском(генерала Нестерова. – Д. Х.)».

Неожиданное появление войск Шамиля в Кабарде вызвало у царского военного командования огромный переполох и панику. «Тревога, – писал А. Зиссерман, – распространилась от Среднего Егорлыка на границе Донской области далеко за Тифлис. Военногрузинская дорога – этот жизненный нерв Кавказа, особенно в тогдашнее время, очутилась в блокаде и крайней опасности; в случае поголовного восстания всей Кабарды и населения окрестностей Владикавказа, воображению рисовалась ужасная картина истребления всех станиц, военных поселений, постов, почтовых станций; еще хуже – Пятигорска со всеми его заведениями минеральных вод!.. Понятно, с какой лихорадочной торопливостью принимались меры, двигались войска, стягиваемые со всех концов. Шамиль так ловко замаскировал свое движение, что много времени было потеряно, пока колонны наши попали в надлежащее направление. Зная, что у него большие силы, слухами преувеличенные на 50%, старались сосредотачивать колонны в несколько батальонов, чтобы малой части не подвергнуться поражению, что требовало опять много времени, отчасти начальство растерялось, и кончилось тем, что невзирая на отличную распорядительность и энергию генерала Фрейтага, Шамиль имел только две встречи с русскими войсками».

Движение Шамиля в Кабарду генерал Нестеров считал тем более опасным, что оно было предпринято с ведома и по приглашению самих жителей; с восстанием же Кабарды сообщения могли быть прерваны и подвоз продовольствия для передовых войск мог прекратиться. «Таким образом, – писал военный историк, – действия Шамиля носили характер стратегической важности».

Армия Шамиля слухами была преувеличена до 20 и даже 25 тысяч человек пеших и конных.

19 апреля на рассвете посланный на рекогносцировку к минарету подполковник Слепцов прислал двух назрановских милиционеров сказать Фрейтагу, что Шамиля у минарета нет, а в его лагере осталось более тысячи чугунных котлов, запасы муки и проса и множество других предметов. У Фрейтага тут же возникло желание похвалиться победной реляцией, что Шамиль бежал от него обратно в Чечню, – но померкло перед хвастливым донесением Слепцова, что Шамиль «бежал с позиции» в глубь Большой Кабарды, а сам Слепцов «преследует» его, двигаясь по направлению к аулу Мухаммеда-Мирзы Анзорова. Шамиль же, не зная о грандиозных бумажных победах царских военачальников, неуклонно шел вперед к верховьям Уруха; на ночлег он остановился в одном из аулов в доме местного эфенди.

...Начальник центра Кавказской линии князь Голицын сидел за обеденным столом, когда к нему вбежал ординарец, весь бледный, и заикаясь проговорил: «Ваше сиятельство, Шамиль в Кабарде!» Неосторожный ординарец своим известием едва не лишил русскую армию одного из генералов: у подавившегося куском генерала ложка выпала из рук и он не мог слова произнести, оставаясь несколько минут в каком-то оцепенении.

...В тот же вечер имам отправил трех человек в Георгиевск для переговоров с крещеными кабардинцами, которые имели намерение присоединиться к Шамилю, а нарочных во главе с наибом Сулейманом-муллой послал за Кубань к черкесским племенам, по предварительной договоренности ожидавшим его прибытия и готовых исполнить все его требования. Сулейману было поручено сообщить абадзехам, что скоро к ним на помощь прибудут большие силы.

...Начальник центра Кавказской линии генерал Голицын в панике заперся в крепости Нальчик. Сохранившие же присутствие духа несколько генералов стягивали войска к Нальчику, а в Тифлис к М. С. Воронцову полетела отчаянная мольба о скорейшем направлении войск из Закавказья.

Секретарь Шамиля Мухаммед-Тахир писал о пребывании шариатского войска в Кабарде: «Имам думал сделать здесь остановку на некоторое время для того, чтобы испытать хваленые качества черкесов. Но когда он нашел их землю гладкой и ровной, на которой не видно ни лесов, в которых можно было бы укрыться черкесам, ни ущелий, в которых можно было бы их поселить, то пропало его стремление и он пожалел о своем приходе. Он расположился на равнине Кабарды. Черкесы посылали к нему посольство за посольством. Свои семьи они поселили в леса. Имам назначил над ними наибов из их же среды».

В Кабарде на месте не оставалось не только ни одного аула, но даже ни одного человека. «Хотя они на каждом шагу выражали к нам свою ненависть, но в этот момент не смели ни отложиться, ни открыто перейти в противный лагерь; они разбрелись по горам и ожидали, на чьей стороне будет перевес», – вспоминал Н. Горчаков.

Фактически к 20 апреля русские владели только укреплениями и станицами по нижней Военно-Грузинской дороге. Между Владикавказом и Екатериноградом сообщения были прерваны. Казачьи посты выставлялись только днем, а на ночь снимались. Власть царской администрации в Кабарде висела на волоске.

20 апреля Нур-Али, снявшись с позиции у храма Тхаба-ерды в верховьях реки Ассы, сделал обманное движение, направив два отряда к реке Тарку и Джейрахскому ущелью.

«Только скорое и решительное поражение главных сил Шамиля может удержать кабардинцев и восстановить прежнее положение дел, в противном случае нельзя ручаться не только за Кабарду, но и за преданность других ныне нам покорных племен. Волнение умов в Кабарде уже оказывает свое влияние на смежные с оной племена осетинские и даже более отдаленные племена назрановские», – волновался в своем донесении Нестеров. Не доверяя назрановским ингушам, Нестеров приказал войскам быстро согнать всех жителей, не исключая женщин и детей, под стены Назрановского укрепления, чтобы не позволить им присоединиться к Шамилю.

Генерал-лейтенант Гурко, бывший во Владикавказе, взял в свои руки общее командование и принялся за обеспечение Военно-Грузинской дороги. Но 20 апреля Нур-Али совершенно неожиданно для царского командования изменил направление и вместо того, чтобы прорываться через Джейрахское ущелье на Военно-Грузинскую дорогу, пошел в Тарскую долину, к верховьям Камбилеевки, где стал 21 апреля лагерем, угрожая Военно-Грузинской дороге в районе Балты и Реданта. В полдень 22 апреля Нур-Али также неожиданно покинул эту позицию и двинулся горами в Малую Чечню. На Ассе, близ Алкуна, он остановился, подвергнув разорению несколько селений покорных русским обществ, предав огню Цори-юрт и взяв аманатов от галгаевского племени. Нур-Али-мулла ушел в Малую Чечню, и в окрестностях верхней Военно-Грузинской дороги водворилось полное спокойствие. Задание имама, возложенное на Нур-Али, было выполнено. «Туча, висевшая над этим прелестным уголком Кавказа, пронеслась мимо!» – с облегчением писал царский офицер.

20 апреля Шамиль перешел в Черекское ущелье, остановившись в 6 верстах от речки, в ауле князя Казиева. Он постоянно менял позиции и не задерживался нигде более суток, чтобы не дать царским войскам обнаружить себя и сосредоточиться в одном месте.

23 апреля на рассвете Шамиль, снявшись с позиции на Урухе, перешел на высоту между речками Лезген и Суким. Утром к бывшему Урванскому укреплению с целью дезинформации царского командования и захвата обоза с продовольствием для отряда Фрейтага был выслан отряд кавалерии, который расположился лагерем на дороге между Нальчиком и Черекским укреплением. При приближении отряда генерала Фрейтага, не вступая в бой, горцы стали уходить в Черекское ущелье. У входа в ущелье произошла небольшая перестрелка горцев с кавалерией под командованием подполковников Слепцова и Суслова, в которой четыре казака были ранены. Вечером того же дня была перестрелка между моздокскими казаками, охранявшими левый берег Терека, и эвакуировавшимися в горы кабардинцами. Казаки отбили у беженцев скот и двух пастухов забрали в плен.

В тот же день, 23 апреля, Шамиль послал к старшему князю Большой Кабарды подполковнику Атажукину письмо: «От эмира всех мусульманских народов Шамиля к братьям моим Хаджи-Мисоусту Атажукину и прочим узденям. Желаю вам полного благополучия. Уведомляю вас, что я с моим войском, всегда хранимым Богом, прибыл на реку Суким-су, имея у себя несколько пушек и достаточно пороха. Прибыл я на помощь тем, кто признает слово единого Бога, к вам, мои единоверцы, и на погибель неверных и тех из мусульман, которые пристанут к русским. Если вы любите Бога и желаете быть счастливыми в этом мире и в будущем, вы должны как можно скорее прибыть ко мне для совещаний об общей нашей пользе, или же написать, что вы найдете для себя полезным. Подумайте о будущем и знайте, что я не приму от вас никаких оправданий».

Но Атажукин так и не присоединился к Шамилю, сразу же отдав письмо царским властям. Другие кабардинские князья и уздени также не торопились выполнять данные ранее Шамилю обещания. Лишь род Анзоровых и ряд других князей, узденей и мулл с самого начала открыто приняли участие в восстании. Большинство же кабардинцев хотя и перестали подчиняться царской администрации, но еще не решались открыто поднять оружие против царских войск. Некоторые, вздыхая по прошедшим битвам и своей молодости, сказали имаму, что он опоздал. Другие же говорили Шамилю: «Сдержи ты свое слово, тогда и мы сдержим свое». На это Шамиль ответил: «Дайте мне прежде с каждого дома по одному всаднику, и тогда увидите – останется ли хоть один русский (солдат – Д. Х.) в целой Кабарде».

Между тем жители аулов по рекам Чегем, Баксан и Малка, видя, что Шамиль не трогается с места и что царские отряды находятся в беспрерывных передвижениях между ними и его войском, не смели открыто перейти на ту или другую сторону. Не отрываясь от полевых работ, они ожидали развязки разыгрывающейся драмы. Народный эфенди Кабарды Хаджи-Умар Шеретлуков, подпольно принимавший деятельное участие в подготовке восстания, послал к старшему князю Большой Кабарды подполковнику Хаджи-Мисосту Атажукину свое доверенное лицо, уговаривая принять участие в восстании и присоединиться к Шамилю. Согласие старшего князя могло решительно повлиять на последующие события, но подполковник Атажукин отказался от предложения кадия. После отказа Атажукина Хаджи-Умар Шеретлуков понял, что проиграл, и поспешил через своего сына передать начальнику центра Кавказской линии, что якобы Шамиль, приставив к его груди кинжал, требовал, чтобы он отрекся от русских, и что будто бы он, Шеретлуков, как милости просил у Шамиля позволения «не быть ни на той, ни на другой стороне». Однако вечером того же дня князь Голицын виделся с подполковником Атажукиным, который выдал истинные намерения народного кадия Большой Кабарды.

24 апреля к Владикавказу стали подходить русские войска из Грузии. Время для поднятия всеобщего восстания было упущено.

В этот же день из-за Кубани к Шамилю возвратились лица, которых имам отрядил к абадзехам, призывая их выполнить обещание. Основную массу абадзехов поход Шамиля застал врасплох. Незадолго до прибытия Шамиля абадзехи, у которых был трехлетний неурожай, попросили начальника правого фланга генерала Завадовского наделить их землей для посевов по правому берегу Кубани. Они вынуждены были принять условия, по которым должны были выдать заложников из лучших фамилий за то, что им на три года давали землю. Когда Шамиль прибыл в Кабарду, абадзехи не решились пристать на его сторону, потому что земля им была уже отведена и хлеб взошел. Кроме того, Завадовский сосредоточил большие военные силы на линии. Посланцы Шамиля вернулись с отказом абадзехов немедленно выступить со своими отрядами на соединение с Шамилем. Но пребывание войска Шамиля в Кабарде не могло оставить абадзехов и других закубанских черкесов безучастными.

Начавшиеся волнения за Кубанью грозили перерасти в открытые военные действия черкесов против царских войск, но ждать имам уже не мог. После известий из-за Кубани, затаив гнев на Сулеймана-муллу за его неудачу среди абадзехов, Шамиль принял окончательное решение о возвращении в Чечню. 25 апреля, после утренней молитвы Шамиль сообщил наибам о своем решении.

Единомышленник Шамиля народный кадий Кабарды Хаджи-Умар Шеретлуков, глубоко переживая настоящее и будущее положение своей Родины, но трезвым рассудком осознавая, что войско Шамиля, так и не получив в эти дни военной поддержки от закубанцев и кабардинцев, может попасть в окружение царских войск, послал своего доверенного человека в лагерь имама. Тот привел в подарок Шамилю превосходную лошадь и посоветовал ему в интересах дела вернуться обратно. Имам не показал вида, что он принимает его совет, и только после отъезда посланца Хаджи-Умара отдал распоряжение о приготовлении к походу. 25 апреля русской разведкой не было замечено на позиции горцев обычного движения и суеты, точно лагерь Шамиля вдруг опустел. К вечеру, оставив шалаши и палатки на своих местах, войско Шамиля спустилось в глубокую лощину, где и притаилось, ожидая темноты. С наступлением ночи отряд Шамиля двинулся к Тереку. По дороге Шамиль послал к Умару Шеретлукову гонца сообщить ему о своем уходе.

25 апреля в 5 часов утра отряд полковника Меллера-Закомельского, занимавший неприступную позицию у Татартупского минарета (с которой 18 апреля Шамиль нанес поражение отряду полковника Левковича), увидел многочисленное войско, приближающееся от укрепления Черек в правильном боевом порядке, с авангардом и арьергардом, с боковыми цепями. Барон Меллер выслал разведку. Николай Горчаков вспоминал: «Предполагая видеть перед собой отряд генерала Фрейтага – так как нам ив голову не приходило, чтобы неприятель мог обставить себя такими правильными построениями – мы были крайне удивлены, когда услышали перестрелку. Это разъяснило нам, что предстоит дело не с Фрейтагом». У Меллера-Закомельского было три батальона пехоты (около 2,5 тысячи штыков), 6 орудий и 500 казаков. Находя свою позицию невыгодной для боя, Меллер оставил ее и двинулся навстречу Шамилю.

Горцы остановились в недоумении от неожиданной встречи. Шамиль, увидев на Татартупе русские войска, несколько растерялся, так как, имея от разведки сведения о перемещениях царских войск в Кабарде, не ожидал встретить русских на обратном пути, особенно на переправе. Не оставалось сомнения, что царские войска подходят со всех сторон, и каждую минуту можно было ожидать прибытия новых сил, а переправа через Терек под огнем противника представляла огромные трудности. Имам быстро созвал к себе всех наибов и высказал им свои опасения. Наибы признали положение действительно критическим, но решили, что лучший выход – идти напролом, не теряя времени, пока их не окружили совсем. (Шамиль и наибы не знали, что генерал-лейтенант Фрейтаг с главным отрядом был введен в заблуждение ложным известием, будто Шамиль небольшим отрядом предпринял диверсию в сторону Терека, чтобы отвлечь главный отряд русских, а сам имам якобы шел на Баксан возмутить остальную Кабарду.)

В седьмом часу утра кавалерия Шамиля начала продвигаться к опушке леса, быстрым маневром по направлению к горам обойдя укрепления русских. Фронтом выстроенные русские орудия прижали было горцев к лесу, но они заняли высоту, под прикрытием которой начали переправлять свои войска. Ввиду очевидной опасности и возможной гибели, каждый воин Шамиля решился на отчаянную битву и в знак готовности умереть в газавате распустил концы чалмы. Сомкнув теснее свои ряды и  читая нараспев предсмертную молитву «Ясин», без единого выстрела горцы двинулись к переправе. К удивлению их, русский отряд не только не перерезал им дорогу, но остался на своей позиции в стороне и ограничился артиллерийским огнем. Меллер был испуган таким количеством людей, готовых на смертельную битву, и не посмел атаковать войско Шамиля. «Стрелять чаще!» – кричал Меллер артиллеристам, и когда получил ответ, что на орудие остается только 9 снарядов, тотчас же перешел в отступление по направлению к Урухской станице отдельными эшелонами, по одному батальону и два орудия в каждом.

Увидев отступление отряда Меллера, горцы под командованием Хаджи-Мурата и других наибов принялись вплотную преследовать его. Выдвинув вперед свои орудия, горцы картечью провожали Меллера-Закомельского версты четыре до моста на большой дороге. Когда отряд Меллера перешел через мост, чеченцы повернули своих лошадей и поскакали к переправе. Их артиллерия была уже на другом берегу и прикрывала переправу. Через некоторое время, получив подкрепление в 360 казаков и присоединив к ним своих 500 казаков с 2 орудиями, Меллер послал их вдогонку чеченцам, а затем последовал и сам вместе с пехотой. «Но было поздно, – писал очевидец. – Хотя казаки нагнали хвост арьергарда, но не могли принести горцам никакого вреда». Меллеру, понесшему урон в 24 убитых, раненых и контуженных, оставалось в свое оправдание только сочинять победную реляцию о «сильном поражении» Шамиля при переправе с фантастическими потерями.

Переправившись почти без потерь через реку, горцы отошли от берега версты три и на глазах у отряда Меллера расположились отдыхать. Меллер не посмел атаковать, заняв свою прежнюю позицию.

«Здесь к имаму пришел наиб Бута (Бота Шамурзаев. – Д. Х.), – писал Мухаммед-Тахир, – и сказал: “А разве ты не видишь этих [врагов]?”

В это время русские войска уже приблизились к их тылу. Имам его спросил: “Что мы будем сейчас делать?” – “Я думаю, – ответил Бута, – что нужно поторопить конницу в поход, а пехоту спрятать вот в этом лесу”. Имам отверг его мнение и сказал: “Мы не бросим отставших и не оставим ослабевших, но пойдем сомкнутыми рядами. Того же, кто пойдет вслед за нами, будем бить и давать отпор. На тех же, кто нападет на нас спереди, будем наступать сами и заставим отступить”».

Отдохнув часа три, горцы двинулись далее. Тогда только поднялся и Меллер, переправился через Терек и стал двигаться за ними издали, опасаясь нападения, «без боя, в боязни и страхе».

В полдень к Фрейтагу, стоявшему у Черекского укрепления и слышавшему канонаду, прискакал нарочный с донесением от полковника Меллера-Закомельского, что Шамиль переправился через Терек у минарета, а сам Меллер «преследует» Шамиля «по пятам, не давая его остановиться». Это было похоже на иронию. Фрейтаг бросился вдогонку.

Шамиль, узнав, что генерал Нестеров идет ему наперерез к реке Ачалук, и видя, что Меллер не отстает от него, избрал путь на Самашки (к двум разоренным аулам Малой Чечни на левом берегу Сунжи). Имам без остановки прошел мимо упраздненного Константиновского укрепления, затем от реки Пседах мимо разоренного аула Магомет-юрта все 20 верст двигался по безводной местности до переправы на реке Сунже. У реки Пседах Меллер, не решившись идти далее за Шамилем, отстал и повернул на реку Ачалук, в 7 часов вечера он прибыл в Сунженскую станицу (современная Орджоникидзевская).

Шамиль после блестящего полуторасуточного перехода, одолев без привалов от самой переправы через Терек более 160 верст, утром 27 апреля показался на гребне Сунженского хребта, в 7 верстах от Казах-Кичу. Секретарь Шамиля писал: «Народ – и всадники, и пехота падали от одолевшего их сна, а к имаму не приходила даже и дремота из-за одолевающих его забот об ополченцах и слабых. Когда стал тяжел для них этот быстрый безостановочный поход, имам с товарищами направился на находившуюся поблизости вершину горы и оставался там до тех пор, пока отставшие не догнали передних. Товарищи имама там спали, но к имаму не шел сон из-за одолевающих его забот.

Там мимо него проходил его наиб Халид (по-видимому, Талхиг. – Д. Х.). Имам спросил его: “О Халид, что ты сейчас больше всего хочешь?” – “Больше всего хочу спать”, – ответил Халид. – “А я больше всего хочу изношенную шубу” (т.е. заботы простого человека и завершенное дело. – Д. Х.), – ответил имам. Затем поднялись и пересекли реку».

Во вторую часть перехода от берегов Терека до Малой Чечни Шамиль не потерял ниодного человека. (Царским военачальникам для удовлетворения своего самолюбия оставалось только солгать о смерти от жажды во время 20-верстного перехода Шамиля до реки Сунжи 8 горцев.)

Спустившись с Сунженского хребта, Шамиль начал переправлять между Казах-Кичу и Закан-юртом свое войско, и прежде всего артиллерию. В 3 часа дня от генерала Нестерова к воинскому начальнику укрепления Казах-Кичу подполковнику Костырко подошел с 4 ротами (500 человек) и 3 сотнями казаков майор Розен с предписанием перерезать переправу Шамиля. Гарнизон Казах-Кичу состоял из 400 человек пехоты. Оставив в укреплении 150 человек, подполковник Костырко усилил колонну двумя ротами и, стараясь не торопиться, двинулся к переправе. Естественно, на левом берегу Сунжи «бесстрашный» Костырко застал только хвост войск Шамиля.

Поставив в ряд 4 орудия, он открыл огонь по арьергарду горцев. Наиб Яхья-хаджи отвечал ему метким огнем из своих пяти орудий, стоявших уже на позиции на правом берегу Сунжи. Костырко поспешил уйти из-под выстрелов вправо и, придвинув орудия к самой Сунже, начал стрелять по переправе. В свою очередь и начальник артиллерии Имамата Яхья-хаджи, чтобы лучше обеспечить безопасность переправы своего арьергарда, передвинул еще два орудия к Казах-Кичу и открыл огонь по форштадту. Операция увенчалась успехом: подполковник Костырко, проклиная в душе бестолковый приказ Нестерова и бросив переправу, поспешил назад в укрепление.

Переправа горцев продолжалась от 2 до 5 часов дня, после чего все войско потянулось к аулу Гехи. Расположившись на реке Гехи, в самом центре Малой Чечни, Шамиль тотчас же распустил чеченцев по домам, а прибывшие из Дагестана отряды оставались в сборе в ауле Бача-юрт, недалеко от Гехи.

В тот же день, 27 апреля, начальник левого фланга генерал-лейтенант Фрейтаг со своим отрядом прибыл в Казах-Кичу, а 28 апреля вернулся в крепость Грозную, где получил сведения, что Шамиль готовится к новому походу. Говорили, что он имеет намерение двинуться к Старому Юрту (Дойкар-ойла), жители которого в отсутствие начальника левого фланга приглашали имама к себе. Лазутчики сообщили даже, что в пятницу он собирается молиться Богу в Староюртовской мечети. К Грозной срочно были двинуты войска.

Но волнения были напрасны. В пятницу, совершив моление в Новодаргинской (Веденской) мечети, имам Шамиль сообщил народу о славной победе мусульманской армии, перед взорами народов Кавказа доказавшей в дальнем походе в Кабарду неустрашимость горского оружия, действующего во славу исламской религии. Имам призвал горцев беспрестанно беспокоить царские войска и воевать до победного конца.

Подтверждением правоты слов имама является ничтожный урон, понесенный армией Шамиля за все время пребывания в Кабарде, и сотни кабардинцев, прибывших с его войсками.

Ушедших вместе с Шамилем в Чечню 30 кабардинских князей и узденей (в Кабарде дворяне), а также около сотни крестьян с семействами имам после торжественного приема в своей столице Ведено направил по их просьбе ближе к их родине, в Малую Чечню (область Гехи).

В мае Шамиль оставил в Малой Чечне небольшую партию мюридов, на которых возложил надзор за старшинами. По приказу Шамиля, собиравшегося пойти в поход в Акуши (Дагестан) и в связи с этим предпринявшего дезинформацию русских, с разных концов Чечни в окрестности аула Гехи свозили продовольственные запасы: якобы Шамиль намерен был остаться здесь на лето, сюда же якобы собирались прибыть

большие отряды из Дагестана. Наиб Гехинского округа Атабай получил повышение, а на его место был назначен ушедший с Шамилем из Кабарды мухаджир Мухаммед-Мирза Анзоров. В то же время галгаевцы, которые в апреле выдали Нур-Али-мулле своих аманатов, выкупили их и явились к генералу Нестерову с повинной.

Начальник центра Кавказской линии генерал Голицын, «допустивший кабардинцев так скрытно приготовиться к общему восстанию и уходу в горы навстречу Шамилю», за беспечность был смещен с должности.

Началась жестокая расправа с восставшими кабардинцами. Всех кабардинцев, присоединившихся к войску Шамиля и не возвратившихся в свои аулы после умиротворения края, приказано было объявить вне закона и признать абреками, а крепостных людей восставших кабардинских князей и дворян освободить от крепостной зависимости. Народный эфенди Хаджи-Умар Шеретлуков по приказу Воронцова был арестован и отправлен в Ставрополь. Указом императора Николая I было повелено конфисковать земли всего непокорного рода Анзоровых, открыто принимавших участие в восстании, приглашавших Шамиля в Кабарду и последовавших за ним в Чечню, и передать эти земли во владение командиру лейб-гвардии Кавказского горского полуэскадрона ротмистру Хату Анзорову, «долго и верно служившему в конвое». Были предприняты репрессивные меры против мулл и эфенди прошамилевской ориентации.

Хотя попытка поднять в Кабарде мощное всеобщее восстание не удалась, поход Шамиля дал сильный импульс для новой волны национально-освободительного движения как кабардинцев, так и других народов Северного Кавказа.

После похода Шамиля среди жителей уже не было прежнего спокойствия. Брожение умов продолжалось еще долго. Все с нетерпением ждали нового похода Шамиля, о чем настойчиво говорили кабардинские абреки и русские лазутчики.

Уже в июне 1846 года начальник Владикавказского военного округа генерал Нестеров со слов шпионов уведомил «о намерении Шамиля по окончании рамазана повторить нашествие на Кабарду и по пути наказать жителей Эльхотова аула за участие в истреблении партии абреков».

В первой половине сентября Кабарду охватило волнение. К концу рамазана сюда начали проникать слухи об интенсивных сборах шариатских войск в горах. Вся Кабарда пришла в движение. Жители распродали свое имущество, рогатый скот, овец, пчельники, сады – все, что только можно было обратить в деньги, не исключая домашнего скарба, чтобы как можно меньше понести потерь при переселении в горы. Возобновились отношения с Малой Чечней, появились даже связи с закубанскими племенами. Страна, как и прежде, была наводнена маленькими отрядами партизан, укрывавшимися частью в мирных аулах, частью в лесистых ущельях тех самых рек, между которыми в апреле маневрировали Шамиль и Фрейтаг.

Начался второй этап национально-освободительного восстания 1846 года в Кабарде. Повстанческими отрядами предводительствовали кабардинские князья и уздени, ради свободы и независимости Родины презревшие привилегии царского правительства, – Куденетовы, Докшукины, Анзоровы, Темтировы и другие. Дороги стали опасны даже днем. Абреки смело появлялись здесь большими отрядами.

Однако ожидания кабардинцев не сбылись, хотя в горах Чечни и Дагестана шли большие приготовления к походу после рамазана, но Шамиль свои отряды готовил для похода в Дагестан, а слухи о походе в Кабарду распускались для дезинформации русского военного командования.

Постепенно слухи о новом походе Шамиля в Кабарду смолкли, хотя отряды партизан, руководимые непокорными кабардинскими князьями и узденями, продолжали борьбу.

За Кубанью волнения, вызванные походом Шамиля в Кабарду, также улеглись не скоро. Общее возбуждение выразилось в том, что за Кубанью появились отряды абреков, нападавших на почтовый тракт, на солдат и воинские команды, а сообщение между укреплениями, особенно на лабинской линии, стало небезопасным даже днем.

Западный поход Шамиля имел для Владикавказского округа те же последствия, что и для центра Кавказской линии. Тревоги с появлением абреков, ранее редкие, на кабардинской плоскости заметно усиливаются, а со стороны карабулак-галашевского общества Чеченской области Имамата становятся постоянными. Так продолжалось с июля до декабря 1846 года.

Усилились набеги на Терско-Сулакское междуречье и по всеми левому флангу Кавказской линии со стороны Ауховского и Мичиковского округов Чеченской области Имамата, Большой и Малой Чечни.

Царское военное командование, получив от Шамиля еще один хороший урок, ускоренными темпами стало завершать строительство Верхнесунженской линии. В конце мая началось строительство Ачхоевского укрепления и Михайловской станицы.

Чеченцы решительно сопротивлялись постройке укреплений на их землях, но все-таки 17 июня была достроена Михайловская станица, оконченная почти одновременно с Ачхоевским укреплением. Таким образом, в середине июня 1846 года была «завершена верхнесунженская линия, состоявшая из Троицкой, Сунженской и Михайловской станиц и заселенная казаками только что сформированного 1-го Сунженского линейного полка, переселенного с Терека и Дона. Этому полку суждено было с небольшой частью пехоты начать и довершить покорение карабулак-галашевского общества и снести последние аулы с правого берега Сунжи».

Кроме того, в Малой Кабарде из Магомет-юрта были выселены чеченцы, а из аула была образована станица Магомет-юртовская (Вознесенская). В 1847 году в Малой Кабарде для нарушения связи чеченцев с кабардинцами были поселены аулы покорных царскому правительству назрановцев. Одновременно многим кабардинским дворянам «за услуги», оказанные в борьбе с Шамилем, в 1847 году было определено ежегодное «жалованье» в 5 тысяч рублей серебром. Царские власти были вынуждены пойти на систему подкупа, поняв, что угрозами и репрессиями вызывают только озлобление и сопротивление горцев.