Джокола из Майсты

Джокола из Майсты

Джокола также был ярким представителем чеченских обществ, не желавших подчиняться ни русскому царю, ни турецкому султану, ни имаму Шамилю. В воспоминаниях современников, в документах, преданиях сохранился образ этого бесшабашного горского предводителя из общества МIайста (горная Чечня).

Родился Джокола около 1818 года в семье Деркиза в ауле Пого (общество Майста). Уже молодым он выдвинулся в лидеры общества.

Вот что рассказывают о нем в горах:

«До Жокалы в МIайстах не было таких знаменитых людей. Деркизан Жокъала изМIайста прославился еще в юности. Его отец Деркиз славился своими набегами. Во время набегов на тушин (бацай), после того, как майстинцы отгоняли овец, Деркиз всегда оставлял заслоны по двум боковым ущельям горы, чтобы их не смогли обойти преследователи. С одной и с другой стороны оставались в засаде по пять человек. Когда в очередной раз Деркиз собрался это сделать, то пятнадцатилетний Жокала попросил оставить его одного для заслона. Но Деркиз сказал: “Отстань, где тебе справиться”. Но Жокала уговорил отца, и тот оставил его в засаде. К месту, где находился Жокала, подошла погоня тушин. Жокала, стреляя по подходившим преследователям, перебегал с одного склона горы на другой, не давая тушинам обойти его. Деркиз отогнал отару за кордон и возвращался с воинами на подмогу Жокале. Когда они подошли к Жокале, то помощь уже была не нужна: потеряв несколько человек убитыми и ранеными, тушины отступили. Изумленный Деркиз, сказав, что ему теперь в набегах делать нечего, перестал ходить за добычей». (Рассказал писатель Муса Бексултанов из тайпа хилдехьарой, слышавший эти предания от хилдехароевцев, мелхистинцев, майстинцев, харачоевцев и других.)

К 30 годам Джокола был самым уважаемым среди майстинцев. Уважение это подкреплялось славой Джоколы как наиболее удачливого предводителя дружин (гIерий).

После образования Имамата Шамиль и его наибы силой оружия присоединяли к новому государству не желавшие никому подчиняться чеченские общества.

Не избежали этих притязаний и майстинцы, которые в то время не были даже и мусульманами, исполняя языческую обрядность совместно с соседними родственниками — хевсурами, которые были такими же «христианами», как майстинцы «мусульманами». Майстинцы, используя неприступность своих мест и горя желанием отстоять свою независимость, несколько раз отбивали попытки шатоевских и итумкалинских наибов присоединить их к Имамату. Не имея возможности штурмом овладеть аулами майстинцев, наибы блокировали общество Майста, не давая майстинцам закупать продовольствие, иметь хозяйственные и культурные связи с горной Чечней (что, впрочем, нередко нарушалось).

Блокада была сильным ударом по социально-экономической жизни горцев, ведь продовольствия, соли и самого главного в горах, скудных на землю, — хлеба хватало всего на несколько месяцев, и майстинцам, да и горным грузинам — хевсурам приходилось большую часть продуктов закупать в плоскостной Чечне или через посредство горцев-перекупщиков. Именно острая нехватка средств к существованию, борьба за землю, феодальные междоусобицы — а не врожденное «хищничество» горцев — были причиной резкого возрастания количества набегов на соседних горных грузин и кахетинцев. Кстати, соседние хевсуры и тушины сами тоже нередко совершали набеги в соседнюю Чечню. Но взаимоотношения соседей — хевсуров, тушин и чеченцев не сводились только к взаимным набегам и стычкам. Хевсуров, тушин и чеченцев, прежде всего майстинцев и мелхистинцев, гораздо большее связывало, чем разъединяло. Они имели друг с другом обширные родственные связи, владели языками соседних народов, имели одну культуру, одни обычаи, одни верования. Даже считаясь мусульманами, майстинцы и мелхистинцы отправляли моления в общих с хевсурами языческих храмах. В период внешней опасности хевсуры объединялись с горными чеченцами, как это было, например, с 25 мая по 10 августа 1813 года в боях с царскими войсками, совершившими поход против хевсуров.

В русской мемуарной и исторической литературе остались свидетельства об этой своеобразной, по-своему незаурядной личности — Джокола. А. Л. Зиссерман, 22-летним чиновником с разведывательными целями исходивший горы, писал в своей книге «Двадцать пять лет на Кавказе»:

«В Муцо жили несколько семейств кистин, переселившихся сюда, скрываясь от преследования кровомстителей. Один из переселенцев, Лабуро, вызвался по моему желанию сходить в Майста, узнать, что там делается, и если окажется удобным, переговорить с одним из тамошних вожаков о моем намерении посетить их. На третий день он возвратился с весьма благоприятными известиями: самый удалой и почетный из майстинцев, Джокола, заверял, что я могу смело прийти к ним и положиться на его слово и священный закон гостеприимства. Недолго думая, я решился привести свою затею в исполнение, и 18-го июля 1848 года, в сопровождении Лабуро, одного хевсура из Муцо, моего Давыда и рассыльного Далакишвили пустился пешком в путь, взяв с собой запасов на несколько дней... Не доходя несколько верст до Майста, мы были встречены Джоколой с двумя товарищами, поздравлявшими нас с благополучным прибытием. Джокола — стройный горец, лет тридцати, с блестящими карими глазами и темно-русой бородой, ловкий, полный отваги, протянул мне руку, которую я принял, выразив благодарность за доброе расположение и готовность познакомить меня с его родиной. Часов около двенадцати мы наконец вошли в аул Пого, в дом Джоколы. Я достаточно исходил Кавказские горы во всех направлениях, но ничего угрюмее и мрачнее ущелья, в котором расположены три аула общества Майста, я не встречал. Бедность жителей самая крайняя, за совершенным отсутствием не только пахотной земли, но даже удобных пастбищ; все ущелье — почти ряд голых, неприступных скал, лучи солнца проникают в него на несколько часов, а зимой вероятно весьма редко и неболее как часа на два; все достояние жителей — оружие, да несколько коров и коз; соседи они весьма беспокойные и хищничество составляло их специальность. Таково это “общество”, подобное которому едва ли можно встретить еще где-нибудь. Несмотря однако на бедность, для угощения зарезали барана, которого тут же стали варить: дым не находя выхода поднялся к потолку, давно уже поэтому принявшему лоснящийся черный цвет. Вся деревушка состоит из двухэтажных башен, в верхней части коих помещаются люди, а в нижней корова, несколько овец и запас кизяку. Хозяин долго рассказывал мне о притязаниях мюридов укрепить между ними мусульманство, о том, как Майста еще недавно отстояла свою независимость, прогнав толпу чеченцев, окруживших их деревню по приказу Шамиля; затем о своих набегах мелкими партиями в верховьях Алазани, откуда он не раз приводил пленных кахетинцев и т. д. После ужина он развлекал меня игрой на балалайке, пел, плясал, одним словом, старался выказать полнейшее радушие. Я предложил ему “побрататься”, на что он с радостью согласился. Я подарил ему три серебряных рубля и пистолет, а он мне отличный кинжал. Утром человек пятнадцать собрались поздравить меня с приходом. Поблагодарив их, я обещал им дружбу, готовность быть при случае полезным и просил их жить, как добрым соседям подобает. По моему предложению затеяли стрельбу в цель. На расстоянии 200 шагов была поставлена расколотая палка и в ней пожертвованный мною серебряный рубль, служивший и целью и призом. Много было отличных выстрелов, опрокидывавших даже палку, но рубль все еще оставался на  своем месте; наконец один старик, стрелявший уже два раза, с некоторою досадой передал ружье своему сыну, лет десяти или одиннадцати; тот весьма проворно сам зарядил длинную винтовку, уселся на землю, уперся в коленки, стал целиться и выбил монету из палки. Нужно было видеть торжество мальчика и радость отца! Впрочем, у горцев это не редкость; я в Шатилии не раз видел, как мальчишки 9—10 лет по нескольку человек упражнялись в стрельбе в цель, с большим искусством попадая в едва заметные точки. При появлении неприятеля многие выбегали с винтовками на тревогу.

Часу в одиннадцатом, в сопровождении “брата” Джоколы и еще нескольких кистин, мы отправились из этой в следующую деревню Туга, куда нас пригласил на ночлег родственник Джоколы, Тешка. Вечером собрались в маленькую его башню много гостей, с большим любопытством смотревших на меня, на мой щегольский черкесский наряд и красиво выделанное оружие. Несколько прехорошеньких девушек, одетых в длинные красные и желтые сорочки, архалуки, подпоясанные ременными кушаками, по горскому обычаю импровизировали в честь мою песнь, превознося мою храбрость, отвагу, меткость в стрельбе, ловкость в верховой езде и тому подобные, в глазах горцев наивысшие достоинства человека. После, под звуки балалайки и другого инструмента, по волосяным струнам коего играют смычком как на виолончели, три девушки показали мне образец живой грациозной пляски, выделывая с необычайной быстротой мелкие, частые па и становясь на кончики больших пальцев, как наши балетные танцорки. Когда я предложил им в подарок несколько мелких монет, они отвечали, что не возьмут от меня подарка, пока я не покажу им своего искусства в пляске.

Никакие отговорки не помогли, я должен был выйти на середину, снять папаху, поклониться всей компании (таков уж общий обычай) и, выговорив себе условие получить от каждой танцорки по поцелую в награду, пустился выкидывать ногами, раскинув руки врозь, и припрыгивать, потоптывать, одним словом, как пляшут лезгинку в Грузии. Сделав таким образом несколько кругов под общее хлопанье в ладоши, я почти насильно расцеловал девушек, подарил им денег и возвратился на свое место при всеобщих криках: “маржа къонах, маржа къонах!” (“удалец, удалец!”), а мои люди просто в умиление пришли, что я так достойно поддержал славу их начальника...

Было уже около полуночи, когда гости один за другим, со словами: “буьйса дика хуьйла.” (“доброй ночи”) удалились; на полу постлали по войлоку и мы наконец улеглись. Лучина потухла, в амбразуре стены мерцала звездочка, тишина нарушалась однообразным шумом горного потока. Мне не спалось; я лежал в каком-то полузабытьи, мысли толпились хаосом. Я переносился из России к Тифлису, от родного дома в Малороссии и от княжеского дворца наместника к башне в Туга... Засыпая, я часто просыпался, взглядывал на окружавшие меня предметы. Как бы забыв, где и с кем я, ощупывал в головах свое оружие... Никогда не забуду этой ночи! Занесенный в такую даль, в дикий, оторванный от всего известного мира угол, в трущобу живущих разбоем дикарей, не признающих ничьей власти, я веселился, рискуя между тем жизнью, или еще хуже, свободой. А все кипучая молодость и жажда сильных ощущений!

Вертелась у меня там же еще одна мысль, не попытаться ли пройти по Аргуну до Воздвиженской, где тогда находился с войсками сам главнокомандующий, и озадачить всех сумасбродностью, смелою выходкой, но Джокола на мой вопрос о таком путешествии решительно отказался, не желая рисковать ни своею, ни моею головой; вся Чечня была тогда на ногах, по случаю сосредоточения значительных русских отрядов, все дороги были усеяны партиями, караулами и вообще нельзя было думать пройти туда благополучно.

На другой день, распростившись с гостеприимными майстинцами, я пустился в обратный путь. До вершины горы провожали меня толпой, с песнями и выстрелами, а Джокола и Тешка пошли со мною до Муцо отдать визит».

Судьба Джоколы и его родичей в дальнейшем была трагична.

Вот что рассказывают чеченцы:

«Майста имела очень мало плодородной земли. И Жокал решил с частью людей переселиться, так как население увеличилось и в Майстах стали голодать. Еще до этого бацай (тушины) посылали к Жокале своих людей с вопросами, при каких условиях бы он согласился прекратить нападения и набеги на тушин. Жокал ответил, что он согласен оставить тушин в покое, если те отдадут ему Iаьмбаччи (селение Амбарчи). Парламентеры вернулись и передали слова Жокала своим. Тушины обратились за советом к своему старейшине. Тот сказал, что Амбарчи нельзя отдавать, потому что на этой земле как трава вырастают рога (имелась в виду плодородность земли, где пасли скот. — Д. X.). Поэтому Жокале выделили место, где сейчас находится Жокъалан-юрт».

Вот как это происходило:

«В конце 1851 года Джокола вместе с несколькими кистинцами появился на горе Борбало, с ними было несколько хевсуров. С горы Борбало Джокола послал нескольких хевсуров к истокам Алазани к Ивану Цискаришвили, который в это время был моуравом тушин, дабы ему передали, что он хочет с ними начать переговоры. Цискаришвили обещал мир и полное покровительство.

Джокола с кистинцами спустился к верховьям Алазани, где во главе с Цискаришвили собрались тушины. Тушины с честью приняли вождя кистин, зарезали баранов, устроили пир. Одним словом, тушины очень старались угодить кистинам. Причиной этого было то, что они стремились как-нибудь помириться с беспокойным Джоколой, приносившим своими набегами большой ущерб. Из напитков у тушин ничего не было, кроме водки. Когда И. Цискаришвили протянул Джоколе серебряную чашу с водкой, тот не принял ее, а когда спросили о причине отказа, ответил, что хотел бы побрататься с Цискаришвили по обряду. Джокола и Цискаришвили побратались.

После этого несколько знатных тушин отправились к кистинам и при содействии Джоколы переселили одно село в Панкиси. Тушины содействовали переселению кистин в Панкиси и покровительствовали им.

Князь Джамбакур Орбелиани, претендовавший на это ущелье, подал жалобу наместнику Воронцову. Но тушины, со своей стороны, тоже послали жалобу, в которой писали, что Орбелиани не имеет на него никаких прав. Воронцов вынужден был согласиться с доводами тушин».

Климатические условия Панкисского ущелья отрицательно сказывались на переселившихся туда майстинцах. Среди них начались болезни, особенно свирепствовала малярия, унесшая в могилу много жизней. Поэтому майстинцы решили вернуться в свои родные края. Один из архивных документов сообщает: «Кистины решили возвратиться в Чечню. Тушины же, когда узнали об этом, с целью возвратить их, последовали за кистинами и нагнали в ущелье Циплоани, однако не сумели уговорить группу Джоколы вернуться, но все же часть кистин вернули и расселили на своих землях».

О причинах ухода Джоколы в Грузию и возвращения оттуда есть и другая версия (А. Ицлаев): «Селение Джоколо также носит свое название от имени основателя. Его звали Джокъал. Он жил в Майстах. Из-за недостатка земли, жившие там бедно и тяжело люди добывали себе пропитание абреческими набегами за добычей... Против Шамиля долго воевали майстинцы. Потом в 1854 году Джокал уходит в Грузию, взяв с собой 54 семейства. Управлявший в то время Тианетией Леван Чолокашвили пишет о том, что его бывший противник Джокал теперь перешел на его сторону и привел в Тианети 8 августа 36 семейств, а 15 сентября 18 семейств (всего — 54 семейства). Там, где сейчас находится Джоколо-юрт, всем семьям дали землю. По имени Деркизан Джокала, приведшего этих людей, новое село получило название.

В начале весны (в апреле 1855 года) было это. Зная о бедности переселенцев, местная власть обещала до осени выдать необходимые деньги и зерно. Когда обещанное к выдаче стали задерживать, майстинцы отправились в путь, чтобы уйти оттуда. Но из этого ничего не вышло: одна группа тушин была отправлена вслед за ними с просьбой от имени властей, чтобы они вернулись назад. Тогда же было записано обязательство о том, что они будут сражаться против дагестанцев, в случае нападения оных. С тех пор с той стороны границу Грузии берегли они».

Джокола вернулся в Чечню, а часть майстинцев все же осталась в Грузии, основав в Тушетии кистинское селение Туга-юрт.