Доводы и аналогии

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Доводы и аналогии

В прошлом разделе было высказано предположение, что пикты – это не какой-то древний народ, а новообразованное на рубеже III и IV веков военно-религиозное объединение, возникшее на основе прежнего кельтского населения края. Теперь же я попытаюсь показать, что предположение это наилучшим образом объясняет все известные нам факты.

Начнём с языка и письменности. Как уже говорилось, в исторический период пикты говорили на одном из кельтских языков, скорее всего – бриттской группы. Существование у них ранее иного, неиндоевропейского, языка, обосновывается исключительно тем, что надписи их, сделанные латиницей или огамическим письмом, абсолютно не понятны, хотя формально и могут быть прочитаны.

Ранее я уже высказывал предположение, что это обусловлено обычной неграмотностью авторов, воспроизводящих внешнюю форму чужих символов без малейшей заботы об осмысленности того, что получается в результате. Однако возможно и другое объяснение.

Поскольку надписи пиктов не прочитаны, то и содержание их неизвестно. Однако существует мнение, идущее ещё из глубины веков, что большая их часть – это списки списки личных имён. А

«Непонятность» этих надписей вызвана, несомненно, тем, что они содержат необычные личные имена. Изабель Хендерсон. Пикты. Таинственные воины древней Шотландии

При этом обычно молчаливо предполагается, что имена эти, не находящие аналогий в современных им кельтских, унаследованы от древнего доиндоевропейского субстрата. Однако последнее совсем не обязательно. Возможно, перед нами списки имён (если это действительно они) сакральных, принимаемых при вступлении в братство или по достижении «военно-религиозного совершеннолетия». Примеры тому настолько многочисленны в истории, что всех и не упомнить – можно упомянуть, скажем, тех же индейцев прерий.

Теперь о пресловутой матрилинейности наследования королевской власти и, видимо, матрилинейном счёте родства вообще, что связывается с сексуальной свободной пиктских женщин, переходящей в распущенность даже с позиций «целомудренных» римских матрон. Это также рассматривается как наследие доиндоевропейского субстрата. Однако...

... однако тут есть два аспекта. Во-первых, пикты не так уж сильно выделяются в этом отношении на фоне окружающих народов. Женщины-правительницы исторически засвидетельствованы у бриттов (знаменитая Боадиция, например). А уж легендарная и (почти) историческая традиция Ирландии ими просто пестрит. Находя своё законченное воплощение в королеве Медб, прославленной, помимо своих управленческих талантов и воинских подвигов, также и изобилием любовников.

Что же до того, что у пиктов эта тенденция была реализована более полно, легко объяснимо условиями жизни военно-религиозного братства. И тут мы опять обратимся к североамериканским аналогиям.

Как известно, матриархат в качестве стадии развития человеческого общества придумал Фридрих Энгельс. Который основывался на работах Льюиса Моргана, долгие годы изучавшего ирокезов и описавшего их своеобразные семейные отношения – матрилокальный брак, счёт родства по материнской линии и вообще высокое положение женщин в обществе.

Однако это явление оказалось не древним, как решил будущий классик в промежутке между ходками по работницам своих фабрик, а как раз наоборот, поздним, возникшим, можно сказать, на глазах европейцев. Оно было обусловлено непрерывными войнами ирокезов (которые сами представляли собой сборную солянку из осколков нескольких родственных племён) с окружающими народами – как чуждыми по крови и языку алгонкинскими (среди них – могикане, известные), так и близкими родственниками – гуронами, эри и другими, от которых остались только условные названия, присвоенные французами (типа лаврентийцев или «нейтральных»).

Война была равна, сражались два... племени. Точнее, не два, а ирокезы вели тотальную войну на уничтожение против всех окружающих народов. И, за счёт лучшей организации (вспомним о воинских братствах) неизменно одерживали победы, полностью уничтожив эри, лаврентийцев и «нейтральных», проредив и вытеснив гуронов, не говоря уже о бессчётных алгонкинских народах. При этом экспансионистские настроения у ирокезов практически не прослеживаются – создаётся впечатление, что войны велись даже не ради грабежа (что было грабить-то?), а именно на истребление.

Однако противники ирокезов тоже не лаптем щи хлебали, практически не отличаясь от тех ни по тактике, ни по вооружению. И в этих войнах ирокезы несли катастрофические потери, никак не восполняемые естественным путём. Поэтому они пошли по пути восполнения потерь путём противоестественным: инкорпорацией в свой состав мальчиков из побеждённых народов, у которых ещё не успело сформироваться этническое самосознание. В результате чего миссионеры отмечали, что во многих ирокезских общинах невозможно было вести проповеди на ирокезском языке – таково было количество недавних адоптантов из других ирокезоязычных и алгонкинских племён.

Читатели Лизелотты Вельскопф-Генрих помнят идиллические картины жизни «усыновлённых». Однако реальность была далека от романов. И её во всей жестокости описал один из таких юных полонённых «сыновей» – Джон Тённер в книге «Тридцать лет среди индейцев».

Вследствие такого «гуманного» отношения из юных «сыновей» полка