О происхождении болгар. Названия древнеболгарских племен
О происхождении болгар. Названия древнеболгарских племен
"Проявляя активность на восточной границе, тюркюты одновременно совершили поход на запад. К сожалению, подробности этого чрезвычайно важного события освещены источниками недостаточно полно, но наметить общий ход событий все-таки можно.
Западный поход возглавил Истеми-каган.
Свой поход Истеми начал позже 552 г., так как арабы в этот год еще были самостоятельным племенем, и, по-видимому, после решительного разгрома жужаней, происшедшего осенью 553 г. Самая вероятная дата выступления в поход — весна 554 г., когда с жужанями было покончено, а степи покрылись травой, что имело решающее значение для конницы.
Судя по быстроте передвижения, тюркюты не встретили сильного сопротивления. В 555 г. их войско достигло "Западного моря", под которым надо понимать не Каспийское, а Аральское море. За полтора года они подчинили себе весь центральный Казахстан, Семиречье и Хорезм.
Но дальше пошло труднее. На северных берегах Аральского моря тюркюты натолкнулись на сопротивление племен хуни (хионитов) — потомков сармато-аланских племен, обитавших в "болотных городищах" в низовьях Сырдарьи, вар — соседей хионитов, племя угорской группы, и огоров — предков венгров (они обитали в VI в. на территории Башкирии и в степях между Волгой и Уралом; Рубрук сообщает, что население Башкирии еще в XIII в. сохраняло свой язык, который был понятен венграм). Только к 558 г. эти племена были разгромлены и тюркюты вышли к Волге, гоня перед собой тех, кто отказывался покориться. Это были осколки племен вар и хуни — около 20 тысяч человек, слившиеся затем в единый народ — аваров…
Политическая ситуация в Причерноморье в конце 50-х гг. VI в. была весьма сложной и напряженной, вследствие тонкой и дальновидной политики Византии. Область низовьев Днепра и Дона занимал болгарский народ кутургуры. Родственные им утургуры жили на Кубани. Византия, страдая от набегов кутургуров на Фракию, дарами и посольствами побуждала утургуров к военным действиям против кутургуров. Ловкая политика Юстиниана довела оба эти родственных племени почти до взаимного истребления.
К востоку от утургуров, в районе реки Кумы и в Дагестане, обитало крайне воинственное племя сабиров.
На берегу Кубани жили аланы, верные союзники Византии. Через них греки впервые получили известие о появлении варварского народа — аваров.
Положение аваров, бежавших от тюркютского нашествия, на первый взгляд казалось безнадежным.
Первой задачей аваров было оторваться от противника. Им это удалось лишь потому, что в это время в Средней Азии активизировались эфталиты и отвлекли Истеми.
Оторвавшись от тюркютов, авары стали искать союзников. Они попросили аланского вождя Саросия содействовать их сближению с Византией. Юстиниан отправил посольство к аварам и предложил начать действия против Ирана. Союз был заключен, но вместо того чтобы напасть на врагов Византии, авары обрушились на ее союзников.
Первой жертвой их оказались сабиры. Вслед за сабирами пострадали утургуры, тоже верные союзники империи, а также залы, обитавшие на левом берегу нижнего Дона. Затем авары, переправившись через Дон, обрушились на антов и подвергли этот народ полному разграблению.
Подобно тому как на Кавказе аваров поддерживали аланы, в Причерноморье эта роль выпала на долю кутургуров. Хотя источники не содержат указаний на заключение союза между аварами и кутургурами, но весь ход событий и косвенные данные позволяют полагать, что такой союз имел место.
С 551 г. кутургуры не решаются подступать к границам Византийской империи. Причина этого известна: восточная граница кутургуров находилась под угрозой со стороны утургуров, а западной угрожали многочисленные антские племена, обитавшие по всей лесостепной полосе к северу от Причерноморских степей. Менандр писал, что авары "завели войну с утургурами", а вслед за тем набегами опустошили земли антов.
После посольства Валентина авары громят именно сторонников Византии — сабиров, утургуров и антов. Так как эти действия шли вразрез с интересами Византии, то, естественно, в выигрыше оказался Иран.
Если принять предположение о заключении союза между аварами и персами, то становится понятным, почему авары принуждены были покинуть Кавказ. Верный союзник Византии, аланский князь Саросий в этих условиях не мог оказывать аварам поддержку, а лишенные ее авары, несмотря на одержанные победы, не могли задержаться в Предкавказье, тем более что у них в тылу стояла грозная сила тюркютов.
Но Заберган кутургурский, враг греков, естественно, рад был получить в лице аваров новых союзников, необходимых ему для борьбы с Византией и ее друзьями — утургурами и антами. Действительно, как только авары, разгромив утургуров, обезопасили кутургуров с тыла, Заберган предпринял новый поход на Балканы и дошел до стен Константинополя.
Таким образом, в 558 г. персидская дипломатия одержала победу, создав для Византии нового сильного врага и переправив опасных соседей со своих границ на Балканы. Как будет видно из дальнейшего, персидско-аварский союз просуществовал до 628 г. и чуть было не расправился с Византийской империей.
Анты попытались договориться с аварами, отправив к ним посла Мезамира, ближайшей целью которого был выкуп пленных. Мезамир, явившись к аварам, вел себя так надменно и дерзко, что был убит аварами, несмотря на его положение посла. Расправившись с послом, авары продолжали грабить и порабощать антов. Заручившись поддержкой такого энергичного союзника, кутургурский князь Заберган решил, что с востока ему больше никто не угрожает, и, заключив союз со склавинами, вторгся в Византию. В марте 559 г. он перешел Дунай по льду и разделил свое войско на три отряда: один двинулся через Македонию в Элладу и проник к Фермопилам, второй угрожал укреплениям, защищавшим Херсонес Фракийский, а третий, во главе которого стоял он сам, прорвался через пролом в Длинной стене, пострадавшей от землетрясения и по преступной небрежности не восстановленной. В Константинополе началась паника: из мрака забвения был извлечен престарелый военачальник Велизарий, который отогнал варваров от столицы. Прочие отряды были также отбиты. Но тем не менее Заберган разбил лагерь во Фракии и продолжал грабежи до тех пор, пока ему не была выплачена солидная сумма и обещаны такие же "дары", как и утургурам. Только тогда кутургуры покинули Фракию.
Юстиниан немедленно снесся с вождем утургуров Сандилхом, после чего утургуры напали на один из отрядов Забергана, возвращавшийся из Фракии, уничтожили его, и отбитую добычу Сандилх вернул грекам. Война, последовавшая за этим, настолько же ослабила оба народа, насколько послужила на пользу аварам.
В 565 г. Юстин II прекратил выплату аварам даров, считая империю достаточно могущественной. Но силы аваров росли. В 565 г. они уже громили Тюрингию и удачно воевали с франкским королем Сигезбертом. В 567 г. авары в союзе с лангобардами уничтожили гепидов, которым оказывала помощь Византия, и овладели долиной Тисы.
Год спустя, после ухода лангобардов в Италию, авары стали хозяевами всей Паннонии и грозой Центральной Европы. Их силу составляли вспомогательные войска из антов, западных славян и кутургуров, полностью подчинившихся аварскому хану. Первый аварский хан Баян, угрожая Византии, в 568 г. цинично заявил: "Я таких людей пошлю на Римскую землю, потеря которых не будет для меня чувствительна, хоть бы они совсем погибли". — И послал в набег 10 тыс. кутургуров.
…Воинственный хан Тун-джабгу (хан Западного тюркского каганата) всю жизнь последовательно выполнял волю племен нушиби, добывших для него престол. Охраняя их интересы, он дружил с Китаем и Византией, ссорился с восточнотюркскими ханами и ввязался в кровавую войну с Ираном. Но для войны всегда и везде нужны деньги и люди. Людей приходилось брать с севера, у племени дулу, которые в этой войне не видели для себя ни пользы, ни смысла. Явное предпочтение, которое ханская семья оказывала их соперникам — нушибийцам, также не располагало дулу к лояльности. Когда же хан, нуждавшийся в средствах, стал взыскивать с них большие штрафы, то они вспомнили, что меч на бедре значит больше, чем власть царей и военачальников. Тун-джабгу не придал значения росту их недовольства, и это было непоправимой ошибкой. Как только восточные тюркюты отняли у него (крепость) Бишбалык, карлуки, жившие на Черном Иртыше, восстали, а вслед за тем поднялись и другие племена союза дулу. Их возглавил дядя хана, носивший прозвище Богатырь-князь (Моходу-хоу). Ему удалось убить Тун-джабгу, после чего он принял титул Кулюг Сибир-хан (Кюйли Сыби-хан).
На западной окраине каганата дулузской ориентации держались болгары-унногундуры, вождь которых Кубрат, посетив в 610 г. Константинополь и получив там сан патрикия, от крещения воздержался. Болгар толкало в партию дулу соперничество с хазарами. До 630 г. они охраняли западную границу каганата от возможного нападения аваров, но восстание кутургуров против аварского хана отодвинуло эту границу с Дона до Карпат. В новом положении держать в тылу прекрасные войска не имело смысла, и болгар (хазары. — С. Д.) перебросили в Закавказье для пополнения действующей армии (т. е. на войну, которую вели хазары совместно с Западным тюркским каганатом (Тун-джабгу) против Персии. — С. Д.).
По-видимому, Тун-джабгу, не доверяя своему дяде (Моходу-хоу. — С. Д.), хотел передать его удел своему брату Джабгу-хагану, но тот потерпел поражение и погиб. Во всяком случае после переворота в орде дулу, находившиеся в армии, тоже восстали и жизнь Бури-шада была в опасности. Однако он спасся и впоследствии оказался в Средней Азии, в стране нушибийцев. Происшедшие потрясения заставили тюркютов уйти из Закавказья, которым немедленно овладели персы.
Нушиби были застигнуты врасплох, но сдаваться и покоряться они не собирались. Переворот вызвал внутреннюю войну, и она наполнила собой всю дальнейшую историю Западнотюркютского каганата. Новое правительство сразу растеряло завоевания, сделанные Тун-джабгу. Вслед за Закавказьем отпали Гибинь и Тохаристан, а телесские племена Джунгарии восстали и начали войну против тюркютов. Но самым тяжелым для Сибир-хана было резко отрицательное отношение к нему императора (Китая. — С. Д.) Тайцзуна, который направил специальное посольство с дорогими подарками для торжественных похорон хана Тун-джабгу. Этот сам по себе незначительный шаг показал, что наиболее могущественная держава Азии высказалась против переворота.
Выиграл от распри только один болгарский вождь Кубрат. Сначала он избавился от тюркютов и хазар, поддерживая своего дядю Сибир-хана. Затем, используя отдаленность от центра каганата, он превратился в самостоятельного владетеля, и занятые внутренней войной тюркюты оставили его в покое. Около 635 г. Кубрат нанес поражение аварам и одновременно снарядил посольство в Константинополь. Ираклий отправил ему дары и наградил саном патрикия. Восстание кутургуров против аваров отдало Кубрату причерноморские степи, так как в летописи Феофана он выступает как "обладатель Болгарин и котрагов", т. е. кутургуров.
Несмотря на то что кутургуры деятельно помогали аварам во всех войнах, авары относились к ним как к покоренным, т. е. весьма плохо. В 630 г. кутургуры восстали, но были побеждены. Те, которые находились в Европе, бежали в Баварию, но были там предательски перерезаны по приказу франкского короля Дагобера. Восточным повезло, и они присоединились к единоплеменным утургурам, образовав вместе с ними болгарский народ. Новая Болгария была враждебна на востоке хазарам, продолжавшим держаться за тюркютов, на западе — аварам и на юге — Византии; сил хватало на все. Могущество же аварского каганата начало с этого времени падать, пока сам аварский народ не обрел гибель под мечами латников Карла Великого.
Болгарская держава, основанная Кубратом, просуществовала до 679 г., но дальнейшая ее судьба не имеет никакого отношения к тюркютскому каганату" [22].
Вы, конечно, заметили, что в названиях болгарских племен — утургуров и кутургуров — присутствует корень гур-. Третье племя — унногундуры (его вождь со странным для тюрка именем Кубрат является племянником тюркюта Сибир-хана и, следовательно, — карлуком). Но ведь и венеды-гирканцы, жившие в Туре, то есть в Восточной Гиркании, тоже назывались гурцами (или гурами), что в переводе с персидского означает "волк" (!), и находились в тесном контакте именно с этими тюркскими племенами — карлуками и халаджами.
Болгары-гуры, как и прочие гирканцы, служили наемниками у хазар, византийцев и аваров.
Болгарско-гурские вожди носили необычные для тюрков имена: Кубрат (где есть составляющая — брат), Сандилх и князь Заберган (где присутствует другая часть — ган, что совсем не однозначно слову "хан").
И наконец, еще один характерный, но малоприметный штрих. Болгары постоянно входили в военные союзы с антами и склавинами, предками славян, что может говорить о наличии сильной комплиментарности, вызванной этническим родством или культурной близостью.
Потомки волчицы
"Знание родословных и специальное изучение их было издавна характерно для центральноазиатских народов. При этом весьма любопытно, что многие из них называли своим родоначальником того или иного зверя. Так, тибетцы считали своими предками самца обезьяны и самку ракшаса (лесного духа), монголы — серого волка и лань, телесцы — тоже волка и дочь хуннского шаньюя, а тюрки — хуннского царевича и волчицу. Две последние легенды возникли очень давно, по-видимому, еще в период обитания этих народов на южной окраине великой пустыни Гоби, так как мифология в некоторой степени корректируется фактами политической истории и этногенеза.
Среди племен, побежденных табасцами при покорении ими Северного Китая, находились "пятьсот семейств Ашина". Эти "пятьсот семейств" возникли "из смешения разных родов", обитавших в западной части Шэньси, отвоеванной в VI в. у китайцев хуннами и сяньбийцами. Ашина подчинялись хуннскому князю Муганю, владевшему Хэси (область к западу от Орд оса, между излучиной Хуанхэ и Наныпанем). Когда в 439 г. табасцы победили хуннов и присоединили Хэси к империи Вэй, то князь "Ашина с пятьюстами семействами бежал к жужаньцам и, поселившись по южную сторону Алтайских гор, добывал железо для жужаньцев".
Текст повествует не о происхождении всего народа древних тюрок, а только их правящего клана. В этой версии происхождения древних тюрок ничего легендарного нет. По-видимому, Ашина был вождем небольшой дружины, состоящей из удальцов, почему-либо не ужившихся в многочисленных сяньбийских и хуннских княжествах. Такие мелкие военные единицы, которые нельзя назвать государствами, постоянно возникали в мятежную эпоху III–V вв. и исчезали, не оставив следа.
Китайцы называли подданных ханов Ашина — ту-кю. Это слово удачно расшифровано П. Пельо как "тюрк+ют", т. е. "тюрки", но с суффиксом множественного числа не тюркским, а монгольским. В древнетюркском языке все политические термины оформляются монгольским множественным числом. Это дает основание думать, что они привнесены в тюркскую языковую среду извне.
Само слово "турк" значит "сильный, крепкий". Согласно А. Н. Коновалову, это собирательное имя, которое впоследствии превратилось в этническое наименование племенного объединения. Каков бы ни был первоначальный язык этого объединения, в V в., когда оно вышло на арену истории, всем его представителям был понятен межплеменной язык того времени — сяньбийский, т. е. древнемонгольский. Это был язык команды, базара, дипломатии. С этим языком Ашина в 439 г. перешли на северную окраину Гоби. Слово "Ашина" значило "волк". По-тюркски волк — "бури или "каскыр, а по-монгольски — шоночино. "А" — префикс уважения в китайском языке. Следовательно, "Ашина" значит "благородный волк". Не подвергшееся китаизации слово сохранилось в арабской записи этого имени — Шане.
Вопрос о том, насколько правомерно называть ханов Ашина тотемистами, при современном состоянии наших знаний не может быть разрешен, но ясно, что название "волк" имело для тюрок VI в. огромное значение. Китайские авторы считают понятия "тюркский хан" и "волк" синонимами, видимо опираясь на воззрения самих тюркских ханов. Не случайно сяньбийская царевна говорит про своего мужа, хана Шаболио: "Хан по его свойствам есть волк"; и в инструкции при нападении на тюрок сказано: "Таковую должно употребить меру: гнать кочевых и нападать на волков". Золотая волчья голова красовалась на тюркских знаменах и, наконец, в двух легендах о происхождении тюрок первое место принадлежит прародительнице-волчице. Для обеих несколько разнящихся легенд характерно то, что в них нет никакого намека на историческое событие — переход орды Ашина из Ганьсу. Поэтому, надо думать, легенды возникли на Алтае и, может быть, были созданы специально для того, чтобы обосновать права пришельцев на исключительное положение.
Первая легенда любопытна тем, что она знает об "отрасли дома Хунну от Западного края на запад", т. е. о державе Аттилы. Эта отрасль была начисто истреблена соседями; уцелел лишь один девятилетний мальчик, которому враги отрубили руки и ноги, а самого бросили в болото. Там от него забеременела волчица. Мальчика все-таки убили, а волчица убежала на Алтай и там родила десять сыновей. Род размножился, и "по прошествии нескольких колен некто Асянь-ше со всем аймаком вышел из пещеры и признал себя вассалом жужаньского хана". Итак, согласно легенде, алтайские тюрки-тукю (тюркют) происходят от западных гуннов, но не прямо, а мистически, через посредство волчицы, причем, если учесть, что западные гунны были уничтожены около 468 г., а тюрки выступают как народ уже в 545 г., то можно было бы только подивиться быстроте размножения их и смене поколений!
Вторая легенда выводит тюрок от местного рода Со и опять-таки волчицы. Все представители рода Со, по легенде, погибли "из-за собственной глупости" (в чем она проявилась, не объясняется), только четыре внука волчицы уцелели. Первый превратился в лебедя, второй поселился между реками Абу и Гянь под именем Цигу, а третий и четвертый — на реке Чуси (Чуе) в Южном Алтае. Эта легенда объяснена Н. А. Аристовым, который сопоставил легенды Со с родом Со у куманцев — североалтайского племени на реке Бие, первого внука увязал с племенем лебединцев — кукижи, а второго — с кыргызами, жившими между Абаканом (Абу) и Енисеем (Гянь-Кем). Внук старшего сына — Асяньше первой легенды. Здесь они обе смыкаются.
Предгорья Монгольского Алтая, куда попали беглецы, были населены племенами, происходившими от хуннов и говорившими на тюркских языках. С этими аборигенами слились дружинники князя Ашина и наделили их именем "тюрк", или "тюркют".
Какого бы происхождения ни были те "пятьсот семейств", которые объединились под именем Ашина, между собой они объяснялись по-монгольски до тех пор, пока перипетии военного успеха не выбросили их из Китая на Алтай. Однако столетнее пребывание в тюркоязычной среде, разумеется, должно было способствовать быстрой перемене разговорной речи, тем более что "пятьсот семейств" монголов были каплей в тюркском море. Надо полагать, что к середине VI в. и члены рода Ашина, и их спутники были совершенно отюречены и сохранили следы монголоязычия лишь в литературе, которую принесли с собой.
На основании вышеизложенного видно, что происхождение тюркоязычия и возникновение народа, назвавшего себя "тюрк", "тюркют", — явления совершенно разные. Языки, ныне называемые тюркскими, сложились в глубокой древности, а народ "тюркютов" возник в конце V в. вследствие этнического смешения в условиях лесостепного ландшафта, характерного для Алтая и его предгорий. Слияние пришельцев с местным населением оказалось настолько полным, что через сто лет, к 546 г., они представляли ту целостность, которую принято называть древнетюркской народностью, или тюркютами.
А сама тюркоязычная среда в то время уже успела распространиться далеко на запад от Алтая, в страны, где жили гузы, канглы, или печенеги, древние болгары и гунны" [22].
Из текста следует, что и у тюрок, и у гурцев волк был почитаемым животным. Однако "волк" по-тюркски — "бури, каскыр", по-монгольски — "шоночино, ашина". Следовательно, эти тюркские термины не имеют связи ни со словами "гур, гурец", ни со словами "болгар, булгар, балкарец". Из чего можно заключить, что слова эти ирано-гирканского или, точнее, вандало-венедского происхождения.
Возможно, общая "причастность" к общему "предку" волку и послужила стимулом к объединению тюрок с гурцами.
О бортничестве
"Арабский путешественник Ибн-Руста отмечал в начале X в.: "Страна славян ровна и лесиста, живут ее обитатели в лесах, и нет у них ни виноградников, ни пашни, но в малых бочонках из дерева хранят они пчел и мед…"
"Книга Большому чертежу", составленная в 1627 году, сообщает: от устья Белой по обеим сторонам вверх и ее притокам до Уральских гор "живут башкиры, а кормит их мед, зверь и рыба, а пашни не имеют"" [10].
Оба сообщения отделяют друг от друга примерно 700 лет, а изложены они так, как будто рассказывают об одном народе и написаны одним автором.
Что это? Еще одно славяно-булгарское схождение или простое (и очередное) совпадение?
Откуда у башкир эти навыки бортничества? От славян приобретенные или исконно башкирские?
Ибо:
"Промысел требовал знаний и мастерства. Правда, первый член-корреспондент Российской Академии наук Петр Иванович Рычков писал в "Типографии Оренбургской губернии" в 1762 году, что особых сложностей в работе бортников нет: "Уход за семьями прост — подготовка дупел к заселению весной и отбор меда осенью". Сын Петра Ивановича, капитан Рычков, в "Журнале и дневных записках путешествия" деликатно поправил отца, написав о Башкирии: "В числе лучших имуществ сего народа может быть содержание пчел, которыми он изобилует. Сей род прибыточной экономии исправляют они с таким искусством и расчетом, что едва ли сыщется такой народ, который бы мог их превзойти в пчелиных промыслах".
Какое искусство и какой расчет потребны бортнику?
Сошлемся на "Очерки по истории отечественного пчеловодства" (1972), автор которых — С. А. Розов — свел воедино наиболее сведущих историков прошлых веков. Дополним их также несколькими справками из других источников.
В прошлом бортник должен был уметь "лазить борти", пользуясь для этого только одним орудием — веревкой, при этом подниматься на дерево надо было отнюдь не налегке, а с набором инструментов.
Представляющие помеху на пути к цели нижние сучья срубались, а во избежание перелома борта ветром сносили вершину метрах в трех от маковки. После этого бортник уже спускался к намеченному для работы месту и укреплял здесь две веревочные петли для ног и третью, побольше — "седло".
В других краях на бортневые деревья поднимались с помощью насечек-ступенек, нарубленных в стволе топором. На ногах у бортника — шерстяные носки грубой вязки, а на шее — плетенный из жесткой кожи ремень, охватывающий также ствол. Поддерживаемый ремнем и опираясь пальцами ног в зарубки, бортник постепенно перебрасывал ремень все выше, пока не достигал цели. Здесь ремень опускали на поясницу, давая возможность обеими руками укреплять надежную подставку для ног. Стоя на ней, бортник принимался за дело, которое всюду сводилось к одному — "надлежаще" построить искусственное дупло. Давалось оно не легко, не просто и было небезопасным.
В известной "Повести о Петре и Февронии", записанной не то в XV в., не то в XVI в., героиня, будущая супруга князя Петра, "благоверная и преподобная и достохвальная княгиня Феврония, нареченная во иноческом чину Еуфросиния", говорила:
"Отец мой и брат древодельцы суть, в лесах бо от древля мед емлют, и ныне иде брат мой на таковое дело, яко лести ему на древо в высоту: через ногу о долу зрети, еще бы не отторгнуться и не лишитися живота своего".
В высоких деревьях на высоте от двух до десяти сажен в стволе иной раз долбились и две, и три борти — метр глубины и полметра вглубь.
Принимаясь долбить ствол, бортник орудовал поначалу кривым топором — должаном. Так выполнялась черновая часть работы. Справившись с ней, бортник пускал в ход копыл и пешню — долота разного устройства, затем кольцеобразный нож — стружок: долотами убиралась древесина с боков, потолка и дна, стружком заканчивалась отделка стенок, а потолок и дно борти отглаживались рашпилем.
Важнее всего было не повредить заболонь — наружные живые ткани дерева с водоносными сосудами.
С внешней средой борть сообщалась обычно с южной стороны ствола продолговатым отверстием — должеей, которая закрывалась двумя деревянными крышками — нижней и верхней. Благодаря им гнездо можно осматривать в два приема, верх и низ раздельно.
Потолок и дно борти нужно было делать с легким наклоном в сторону должен: дождь не зальет и легче выметать мусор, скопившийся на дне, а кроме того, скошенный в сторону должен потолок "работал" зимой: не давал теплому воздуху уходить наружу. Для тепла и темноты всю борть снаружи прикрывали плотным веником, а поверх него — широким куском коры, привязанным к стволу.
В устройстве летка тоже были свои хитрости: в продолбленный насквозь прямоугольник вводили деревянный конусовидный вкладыш, по бокам которого оставлялись вертикальные щели, служившие для прохода пчел.
Но не только о технической стороне дела заботился бортник. Правила устройства бортей включали и требования, так сказать, экологического порядка.
Борть полагалось сооружать близ источников воды, в которой пчелы остро нуждаются летом, учитывать господствующее направление ветров, условий подлета к гнезду.
Бортник должен был помнить и о защите сооружаемого им искусственного гнезда от куниц и дятлов, от мышей и муравьев. Против каждого из этих врагов пчелиного гнезда применялись соответствующие меры предосторожности. Для защиты гнезд от лакомых до меда медведей на нужной высоте, не слишком высоко и не чересчур низко, пониже летка, подвешивалась на веревке увесистая чурка. Чем сильнее мишка отмахнет чурку лапой, тем дальше она отлетит и тем крепче стукнет по голове непрошеного гостя…
Выдолбленную борть на год-два полагалось оставлять для просушки, после чего с внутренней поверхности соскребали смолу, выметали мусор, оснащали полость полосками сотов, прикрепляемыми к верхнему своду. Правильно устроенная борть могла служить и сто, и полтораста лет, переходя в наследство от прадеда праправнукам и далее.
Весной бортник в каждой борти с пчелами очищал накопившийся за зиму мусор — мертвую муху, заплесневевшую вощину, паутину и прочее, а порожние вычищал.
Список обязательных для бортника умений можно бы и продолжить, но и перечисленных достаточно, чтобы убедиться: мнение П. И. Рычкова о легкой их жизни не вполне справедливо.
В ноябре и декабре надо было начинать обходить бортные угодья, проверяя, нет ли на снегу подозрительных следов. На стежке ставилась ловушка. Если в нее попадается куница, барсук или колонок, у которых мех с изъяном, усы короткие, мордочка в волдырях, значит пробовали мед.
Многие поколения российских бортников совершенствовались в своем ремесле и во многом обогатили его технику. "Из предпринятых мной разысканий оказалось… что ни в одном из старинных государств не сделано столько важных открытий и изобретений в пчельном деле, сколько их сделано в славянских землях", — писал в начале XIX в. один из историков пчеловодства.
Быстрое сведение лесов, рост пашни и, следственно, посевов зерновых, не дающих пчелам взятка, возникшие и ширящиеся посадки картофеля — все это вытесняло леса и борти. Растущее производство высокосахаристых сортов свеклы, поставляющих сахарным заводам сырье, еще больше сужало пчелиные пастбища.
Жернова истории и каток прогресса меняли структуру рынков. Мед навсегда утратил монополию сладости, а рост промышленного винокурения обеспечил потребителей хмельных напитков гораздо более дешевыми спиртами, водкой и их производными. В 1835 г. историк Н. Витвицкий попытался определить состояние бортного промысла в России и заключил: сохранилась едва ли одна пятисотая доля его. Это сообщение вдвойне важно: им подтверждается подсчитанная Витвицким и не раз бравшаяся потом под сомнение "невероятная" масса ежегодно собиравшегося в стране меда — 10 миллионов тонн.
"Мы потеряли в короткое время один из изобильнейших и прибыточных источников народного богатства, над усовершенствованием которого целые века трудились наши прадеды и деды, — с горестью писал историк, добавляя: — В 1835 году из России отпущено в разные государства примерно столько же меда, сколько в XVI веке отпускалось из одного второстепенного склада". Промысел приобретал новый облик" [10].
Итак, в славянских землях России бортничество исчезло, а вот в Башкирии существует до настоящего времени. Так, в 1990-х гг. прошла телепередача, в которой подробнейшим образом был показан весь технологический процесс изготовления борти. Самое интересное заключается в том, что он полностью совпадает с тем, что мы только что читали. Следовательно, технология бортнического промысла и у древних славян, и у современных башкир — единая и отличная от технологии других народов, основанной или на охоте за диким медом, или на разведении пчел в ульях. И это заставляет нас предположить, что технология бортничества зародилась в одном и едином центре. А тот факт, что она сохранилась в Башкирии до сих пор, заставляет предположить, что этот промысел был не заимствованным, а исконным для башкир. Тогда должен возникнуть вопрос: где могло зародиться бортничество? Для этого прочитаем еще одну выдержку:
"Чем привлекает к себе пасека разных людей?
В вождении пчел есть что-то от спорта. Кроме того, каждый пчеловод, конечно, охотник. Охотник за взятком.
Не потому ли некоторые любители сейчас возвращаются к бортничеству?
"Что заставляет современного бортника дорожить этим занятием?" — размышляет Евгений Михайлович Петров, всю жизнь посвятивший изучению "Башкирской бортевой пчелы" (так названа его опубликованная в 1980 году книга). И отвечает вполне основательно: "Не только ради добычи проводит он свой досуг в лесу с бортями, так же как, допустим, и любитель-рыболов не корысти ради просиживает выходной день с удочкой на речке. Для бортника бортничество увлекательное, волнующее занятие, тесное общение с лесной природой и здоровое физическое упражнение". Петров не упускает из виду и экономическую сторону дела. Он напоминает, что в условиях горно-лесной зоны не везде есть возможность так равномерно разместить пасеки, чтоб не оставалось участков вне радиусов пчелиных полетов. "Нередко крутые склоны, каньоны, карстовые провалы, заболоченные впадины и связанное с этим бездорожье лишают возможности поставить пасеку, а между этим вся эта местность покрыта дремучим лесом и изобилует медоносами. Только при помощи бортевого пчеловодства возможно хотя бы частичное использование этих недосягаемых медоносных богатств. Бортнику не требуется ни пасечная усадьба, ни омшаник, ни подъездные пути" [10].
Из этого явствует, что бортничество наиболее хорошо приспособлено именно к горно-лесистой местности, а следовательно, и должно было зародиться там. Причем леса эти должны состоять из мощных вековых деревьев, ведь если глубина бортей достигала полметра, то и стволы деревьев на высоте двух-трехэтажного дома должны были иметь, как минимум, метровый диаметр.
Из истории известно, что тюркские предки башкир жили когда-то в лесных районах горного Алтая. Может, там и зародилось бортничество? Однако если бы это было так, то мы обязаны были бы признать, что и предки славян тоже были когда-то жителями Алтайских гор. Однако никаких сведений или хотя бы намеков на что либо подобное в исторической науке нет. Нет никаких сведений о распространении бортничества и у самих алтайцев.
Больше того, Дороти Гальтон, автор книги "1000 лет пчеловодства в России" (вышла в Лондоне в 1971 г.), работает над новым сочинением, которое, возможно, будет озаглавлено "10 000 лет ульевого пчеловодства в Старом Свете". Оказывается, на территории Южной Сибири и в Средней Азии пчелиные ульи были известны еще в VIII тысячелетии до н. э., а особенно широко распространились в III тысячелетии. Однако из этого должно следовать, что, во-первых, ульи, вероятно, появились раньше бортей, а во-вторых, что в Южной Сибири бортничества, по-видимому, не было. Ибо абзацем раньше мы читаем: "Три-две тысячи лет назад, да и позднее "своим" в лесу для роя становилось дерево с естественным дуплом, причем обязательно дерево живое: летом в нем пчелы меньше страдают от зноя, а зимой холода не так страшны, как в сухом. Но уже тысячу лет назад "своим" для роя могло оказаться и дерево с искусственно выдолбленным дуплом, которое называлось бортью, устроители его — бортниками, а участок, где расположены борти, — бортным ухожьем" [10]. Из этого следует, что ко времени появления бортничества в Сибири уже четыре тысячи лет существовали ульи.
Следовательно, этот промысел зародился в каком-то ином горно-лесистом месте.
И здесь на ум снова приходит разговор между гурским вождем и вождем тюрок: "Вы тюрки, а мы гурцы. Мы не можем жить вместе". Гурцы были народом аборигенным и оседлым, а тюрки — пришлыми кочевниками. Экономические культуры — совершенно разные.
Отсюда страх за то, что одна из этих культур вытеснит или подавит другую. "Однако в походы ходили вместе", — говорил Гумилев. Так вот экономическая культура башкир гармонично объединяет в себе как раз обе эти системы: культуру степного скотоводства, дающего мясо, шкуры и шерсть, молоко и знаменитый кумыс, и культуру оседлого земледелия — бортничество, дающее мед, причем в громадных количествах.
Все это заставляет нас предположить, что бортничество как уникальная сельскохозяйственная культура могла возникнуть именно в горах Гиркании, там, где на крутых склонах горного хребта Эльбурс растут густые, дремучие и могучие субтропические леса, колышатся тучные травы и бьют прозрачные горные ключи. Там, где тяжело развернуться плугу, но громадное раздолье для пчелы. И там, где, как считает автор, жили венедские предки как башкир, так и славян.
И еще несколько существенных замечаний.
Во-первых, бортничество является исключительной и уникальной сельскохозяйственной системой, ибо резко отличается от других видов сельского хозяйствования тем, что не насилует, не калечит и не уничтожает природу, а, наоборот, максимально в нее вписываясь, существенно ее улучшает. Действительно, если земледелие и скотоводство приводят к деградации почв, то бортничество всемерно улучшает природу, так как наращивание массы пчел приводит к интенсивному опылению близлежащих растений и, следовательно, к увеличению их продуктивности.
Во-вторых, бортничество при всем этом имеет удивительную продуктивность.
Чтобы не быть голословными, снова обратимся к работе Е. Васильевой и И. Халифмана: "Итальянец Павел Иовий, составивший в первой половине XVI в. описание Московии, сообщал: "Самое важное произведение московской земли есть мед и воск. Вся страна изобилует плодоносными пчелами, которые кладут мед не в искусственных крестьянских ульях, но в древесных дуплах… В дремучих лесах и рощах ветви дерев часто бывают усыпаны роями пчел… В дуплах нередко находят множество больших сотов старого меду, оставляемые пчелами, и так как поселяне не успевают осмотреть каждое дерево, то весьма часто встречаются соты чрезвычайной толщины".
Другой иностранец в том же XVI в. писал о правобережье Днепра: "Здесь леса медом и пасеками изобильно обогащены, везде чрезвычайно много ульев и выдолбленных пней, в которые пчелы складывают свой мед"" [10].
Так вот, в то время Россия собирала меда в 14 раз больше, чем весь мир в наше время.
Тогда, когда русское пчеловодство перешло на так называемую прогрессивную систему ульевого пчеловодства, производство меда стало ничтожно малым. Достоинством и уникальностью бортничества является то, что при таком методе ведения хозяйства пчеловод не загоняет пчелу в неестественные для нее условия улья, где она подвержена жаре, холоду, сырости, тесноте, электрическим и магнитным полям и так далее, а предлагает ей искусственное дупло, максимально приближенное к естественному жилью дикой пчелы. И вот в этом слове "предлагает" заключено главное. Ибо человек с пчелой выступают в этом случае как партнеры. Пчела имеет выбор: селиться или не селиться и занимает только те борти, которые ей нравятся, то есть те, которые максимально удовлетворяют нужды пчелы, а человек за это забирает у пчелы часть меда. Естественно, что в этом случае пчела живет и работает в максимально комфортных условиях и, как следствие, дает максимально возможное количество меда, которое значительно превышает то, что можно получить в улье. Таким образом, получается, что бортничество — это наиболее рациональный и прогрессивный способ ведения хозяйства.
Это как раз тот редкий случай, когда человек ведет себя как царь природы, как заповедано ему Создателем, а не как тать и грабитель, разоряющий ее.
К глубокому сожалению, русские и другие венедские народы "продали свое первородство", отказавшись от гениального изобретения своих предков в пользу примитивного, но модного новшества, а вот башкиры проявили здоровый консерватизм, то есть мудрость, сохранив его. И за это им глубокий поклон.
И, видимо, не зря само название "башкир" несет в себе понятие мудрости. Слово состоит из двух корней: башк- и — ир, которые могут быть переведены с тюркского как "голова, головастый" и "человек" (есть такое выражение "башковитый мужик"). Следовательно, башкиры — это мудрецы, мудрые мужи.
Все так, скажет проницательный читатель, но ведь это домыслы, а не доказательства, так как полных и всеобъемлющих данных у автора нет.
И с этим, к сожалению, нельзя не согласиться. У автора нет информации о том, что бортничество было и у других венедских народов, например у латышей или чехов, тем более, нет никаких сведений об этом явлении у венецианцев или андалузцев. Автора самого терзает, например, такой вопрос: а не является ли бортничество исконно российским изобретением? В том смысле, что не были ли изобретателями бортничества народы, заселившие нашу землю до прихода сюда и славян, и булгар? Не является ли бортничество изобретением наших угро-финских предков? Ведь есть сведения и такого рода.
"Геродот, ссылаясь на свидетельства фракиян, сообщал: "Земля по ту сторону Истра (то есть Дуная) заполнена пчелами, и потому через нее нельзя пройти дальше". Утверждение звучит как гипербола. Но, сообщая о торговле Хазарин с Византией в VII–IX веках нашей эры, профессор Ю. В. Готье ставит в перечне товаров на первое место мед, а сообщая о мордве — "на плесе между устьем Оки и устьем Камы", — пишет, что основными продуктами их экспорта были пушнина, мед и воск" [10].
Вопросы, вопросы, вопросы… И, как говорится, вопрос остается открытым для науки. И все же! Ведь никто еще не изучал историю пчеловодства в горах Эльбурса!