ГЛАВА I. «A3 ЕСМ СЫН ЦЕРКВЕ ВЕРНЫЙ»

ГЛАВА I.

«A3 ЕСМ СЫН ЦЕРКВЕ ВЕРНЫЙ»

Солнце едино весь мир озаряет,

Бог превыспрь небо един обладает.

Симеон Полоцкий

«Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое», — повторял за священником слова молитвы Господней отрок Самуил, несколькими днями до Святой Троицы закончивший в ученичестве вторую седмицу. Именно так позднее, в одном из биографических стихотворений, определит Симеон Полоцкий семилетние вехи, которыми отмечен его путь к признанию и почитанию.

Первой седмицей, по обыкновению, было познание Псалтири и Часослова. Второй — братская школа, которая каким-то чудом уцелела в Полоцке в годы оголтелой травли иезуитами православных христиан. Вопрос, куда направить свои стопы для продолжения обучения, был для Симеона Полоцкого далеко не прост.

Прежде чем отправиться по жизненной стезе вослед герою нашего повествования, возвратимся к истокам, то есть в год 1629-й, который, как и точная дата рождения Симеона Полоцкого, неоднократно оспаривались исследователями[1]. Попытаемся выстроить свою версию и заглянем в святцы. Нет, вовсе не случайно Гавриил (Габриэль) Петровский-Ситнянович назвал сына Самуилом, что означает «испрошенный у Бога», очевидно, наследник был долгожданным, желанным, как и нескончаемы были молитвы родительские и чтение Библии. В ней о рождении пророка Самуила говорится:

Мне Анна мать: …О сем дитяти молилась я, и исполнил мне Господь прошение мое, чего я просила у Него; и я отдаю его Господу на все дни жизни его, служить Господу»[2].

С появлением на свет Божий пророка Самуила[3] все ясно. Тестамент, или духовная, Татьяны Яковлевны, матери Симеона Полоцкого, во втором браке пани Шеремет, хоть и дает представление о ее многочисленной родне и взаимоотношениях с близкими, однако не позволяет установить последовательность, в которой появились на свет Божий ее чада.

Итак, обо всем по порядку. Выйдя замуж за купца и магистратскую особу пана Габриэля Петровского-Ситняновича, Татьяна Яковлевна овдовела в двадцать три года. Гадать на кофейной гуще не станем, обстоятельства смерти отца Симеона Полоцкого неизвестны. После его кончины Татьяна Яковлевна осталась с тремя сыновьями: Самуилом, Сильвестром и Лукашем.

Сосед четы Петровских-Ситняновичей пан Емельян (Амельян) Петрович Шеремет овдовел нежданно-негаданно, оставив от первого брака сына Андрея и двух дочерей — Екатерину и Полонию. Хозяйство вдовы Гаврилы Петровского-Ситняновича нуждалось в крепкой мужской руке, впрочем, как и хозяйство вдовца Емельяна Шеремета — в рачительной женской. На том, видимо, они и сошлись, а вскоре Татьяна Яковлевна и Емельян Шеремет пошли под венец. Брак этот скрепило рождение сына Яна (Иоанна).

В заботах и хлопотах о многочисленном семействе трудно поровну разделить материнскую любовь между детьми своими и обретенными. Завещание Татьяны Яковлевны — свидетельство ее сердечной теплоты как хранительницы семейного очага, которая «денег никому не должна, только Господу Богу душою». И не потому ли так проникновенно и поучительно звучит стихотворение Симеона Полоцкого с примечательным названием — «Родителям равной любовью плати, негодник»:

В Этике своей учит философ[4] тому,

Что ничем равным не могут родителям

Воздать сыновья за то, что порождены

От крови их на сей плачевной земле.

Но я одного сына вижу,

Который обильней вознаграждает:

Так дорого платит он матери за ее труды,

Что большей и сам Бог не умыслит платы.

Христос и Мария.

Вновь обратимся к святцам. Православная Церковь поминает пророка Самуила 20 августа по старому стилю. Пожалуй, именно этот месяц 1629 года можно считать отправной точкой прочтения судьбы Симеона Полоцкого, по которой Слово Божие вело его будто чудесный посох.

…Они жили по соседству: Петровские, Скорины, Тяпинские, Шереметы, Яцкевичи — семьи среднего достатка, но отнюдь не бедные, и по обыкновению начинали трудовой день с молитвы. В те далекие времена человеческий век был краток, болезни и мор были делом обыденным, и недаром пословица гласила: «Проснулся живой — радуйся!» Радовались и молились Господу родители Самуила о том, что ниспослал им житие земное, преисполненное надежд на лучшее, чтобы продолжали сыновья род, во здравии пребывали и разума набирались.

Мы вправе усомниться в том, что расхожий художественный образ соответствует действительно Симеону Полоцкому[5].

Мальчик все взял от природы. Был он крепок статью, смышленый, богобоязненный и дотошный, будто сызмальства твердо решил дойти самостоятельно до понимания истины. Уже в зрелом возрасте он напишет:

Истинна есть трегуба: ума, уст и дела

сия же не врежденна бывает и цела,

аще[6] ум самой вещы уравновешивается право,

уста же уму точнее словят, не лукаво,

дела паки[7] закону аще отвечают,

истинна пред Господом Богом ся вменяют.

На некоторое время, нарушив хронологию повествования, перенесемся в год 1708-й. В начале сентября в Полоцк пожаловал с небольшой свитой царь Петр Алексеевич. Северная война со шведами приближалась к своему апогею, и на карту было поставлено само существование государства Российского. Неприятель наступал с севера, с запада, и древний Полоцк, который по печальной традиции не обходило ни одно нашествие, вполне мог оказаться в зоне боевых действий.

В небольшом одноэтажном доме на берегу Двины состоялась историческая консилия, военный совет, который во многом определил исход кампании[8]. Невдалеке от дома располагался Богоявленский мужской монастырь, в котором действовала братская школа. В ее стенах царь-преобразователь словно окунулся в не столь далекое прошлое, из которого явно доносились голоса незабвенного родителя Алексея Михайловича и монаха Симеона Полоцкого.

Известный собиратель и ценитель древностей, Петр Алексеевич, вынашивая мысль о написании истории государства Российского, не мог равнодушно пройти мимо бесценных фолиантов, хранившихся в библиотеке иезуитской коллегии и в Богоявленском монастыре. Полоцкая летопись, древнейшая из древнейших, несомненно, стала бы весомым подспорьем в осуществлении задумки. И царь, выступивший с полками к Лесной, приказал отправить в Санкт-Петербург бесценные книги. Там они бесследно исчезли. А какой кладезь премудрости открылся бы потомкам, сколько событий в жизни Полоцка высветили бы они!

Имел ли возможность Симеон Полоцкий лицезреть сей уникальный труд хранителей памятливости, как иногда называют летописцев? Вероятно, да. Известно, что любознательность на пустом месте не возникает. А судя по творениям монаха Симеона, он с младых лет обладал особым родом пытливости, которая не отпускала его душу до смертного часа. Книги и окружающий мир, пронизанный духом нетленной Истории, круто замешанной не только на крови, но и на созидании, сотворили личность, в которой возобладало творческое начало. Да иначе и быть не могло!

Бродя по улицам Полоцка, Самуил словно «прошагивал» события минувших лет, в которых правда чередовалась с вымыслом, а «преданья старины глубокой» давали обильную пищу уму.

Вот место, где норовистая и извилистая Полота, давшая название городу[9], сливается с величественной Двиной и откуда берет свое начало первая русская трагедия. Прислушался — и словно из поднебесья зазвучал голос гордячки Рогнеды, полоцкой княжны: «Не желаю за робича!» Робичем тем был не кто иной, как князь новгородский Владимир Святославич, впоследствии великий князь киевский и Креститель Руси.

В Полоцке, стоявшем на известном всему свету пути «из варяг в греки», где шла бойкая торговля русичей с посланцами полуденного Востока и где царило многоязычие, испокон веков быть безграмотным считалось верхом неприличия. Устроитель веры Христовой на берегу Двины князь полоцкий Изяслав, сын Владимира и Рогнеды, сущей бедой считал недостаток церковных книг, способных донести Святое Писание люду полоцкому. Однако прошел век, прежде чем слово Божие проторило дорогу к сердцам и душам полочан.

Чудо преображения сотворила хрупкая девица, в миру полоцкая княжна Предислава[10], в крещении Евфросиния, с именем которой по святости и величию деяний неизменно соседствуют поименования «Полоцкая» и «преподобная».

Вот могуче зазвучали колокола Богоявленского собора, а вослед им раздались певучие голоса колоколов церкви Спаса, детища преподобной Евфросинии. Она пристально, словно изучающе, смотрела на отрока Самуила с одной из фресок церкви, будоража его мысли и взывая к раздумьям.

Так был найден достойный образец жития для подражания, так в душе отрока Самуила зародилась сокровенная мечта, отныне ставшая смыслом всей его жизни.

А зде житие наше чему подобится?

Имяй ума очы, право присмотрится:

Не блистание отъвне нужда созерцати,

Но от основания полезно есть знати.

Первые биографы Симеона Полоцкого, вослед нашему герою, также поделили образовательные периоды, которые сформировали личность философа, просветителя, проповедника, критика, драматурга, на периоды, кратные семи годам. Первоначальный период, по такому воззрению, отрок Самуил завершил в 1643 году. Шел ему в ту пору пятнадцатый год. В те времена юноши взрослели рано, тем более когда не приходилось рассчитывать ни на родительскую опеку, ни на помощь сродственников. «Дошел своею головою…» — частенько употреблял сие высказывание будущий светило российской словесности, который, вкусив вдосталь плодов иезуитской настырности, не единожды задавался мучительным вопросом: куда направить стопы, где продолжить образование и как осуществить свою сокровенную мечту.

…Мерило человеческой жизни и событийной канвы — век. Минует сто лет, и ровесники Самуила Петровского-Ситняновича, к какому бы сословию они ни принадлежали, смогут по душе и призванию выбирать любой жизненный путь. Служение России, поднятой Петром Первым «на дыбы» на многих поприщах, в том числе и на ниве просветительства, считалось делом первостепенным, государственным.

Но тогда, в середине XVII века, Московия, в силу бесконечных распрей, смут, войн и, конечно, с потугами преодолевая последствия татаро-монгольского ига, «юношам, обдумывающим житье», ничего путного предложить не могла.