БЕЗЫМЯННЫЕ МОГИЛЫ И ТЕХНОЛОГИЯ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ (новые материалы к военной кампании 1854 года на Камчатке) Алексей ЦЮРУПА, кандидат наук, доцент

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

БЕЗЫМЯННЫЕ МОГИЛЫ

И

ТЕХНОЛОГИЯ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ

(новые материалы к военной кампании 1854 года на Камчатке)

Алексей ЦЮРУПА, кандидат наук, доцент

1. Лет 20 назад журналист В. Овчинников в большой статье об Исландии ("Новый мир", 1979, N 9) высказал гипотезу о механизме удивительной цепкости исторической памяти исландского народа. Вся суть в персонифицированности не только устной литературы, но и любой географической информации. В том числе топонимической. Овчинников сравнивает формирование преданий в сообществах российских альпинистов и исландских жителей. Предположим, что в районе какого-то кавказского перевала сорвался и погиб некто Лобунец. У него остались друзья, родичи. Возможно, где-то поблизости зацементируют памятную плиту, которую притащат туда в рюкзаках. И, тем не менее, уже несколько лет спустя это место будет помниться как место гибели безымянного альпиниста. В Исландии на века безымянный перевальчик будут называть местом, где "сорвался со скалы" потому что "перетерлась веревка" какой-нибудь Торкель Бахрома или Торстейн Толстый. Во многих родовых сагах рассказывается как бы только то, что сохранилось в традиции, или же специально оговаривается, что о том или ином не сохранилось сведений (М. Стеблин-Каменецкий, вступительная статья к книге "Исландские саги", М., 1956). Один из способов обеднения исторической памяти народа - безобразное содержание кладбищ. Камчатка не стала исключением и унаследовала не только издержки принципиальной недолговечности деревянной культуры русского земледельца, но и бездумный приоритет "не вполне представимого будущего" (А. и Б. Стругацкие, "Понедельник начинается в субботу", 1963) над реальным собственным прошлым. Жертвой этого идеологически выпестованного небрежения стало большинство захоронений Камчатской кампании Крымской войны 1854 года. Особенно грустная судьба оказалась у воинских могил наших противников на внутреннем, южном побережье Тарьинской бухты. Они попросту утрачены. Еще в 1913 году протоиерей Даниил Шерстянников сообщал, что в часовне над братскими могилами у подножья Никольской сопки "написаны будут имена павших воинов". Тогда, накануне I Мировой Войны, списки погребенных россиян, внесенные в синодик для вечного поминовения, еще существовали, несмотря на бесчинства японцев в 1905-м, когда они "опалили огнем престол, жертвенник и стены алтаря деревянного храма, построенного при братской могиле купцом А. Филиппеусом в 1885 году" ("Памятники и надписи как достопримечательности города Петропавловска на Камчатке", Владивосток: Типолитография газеты "Дальний Восток", 1913). Последующего исторического пути ни бумага, ни дерево, ни даже камень и чугун не вынесли. Даже само городское кладбище, теперь уже пред-пред-пред-последнее. Что может быть эффективнее для удушения исторической памяти, чем перетаскивание кладбищ с места на место? - подумал я, читая надписи на старинном кладбище Дрездена, разрушенного под занавес исторической драмы германского народа, именуемой "фашизм". А размещается это кладбище на низкой (!) террасе реки Эльбы - в посмеяние над перестраховщиками насчет фосфора и трупного яда...

Разрыв исторического наследования, по счастью, лишь выборочно обрушился на Землю. России, на которую пал выбор рока, впрочем, от этого не легче. Но будем великодушны хотя бы к другим - а там, глядишь, и сами научимся бороться с предпосылками к амнезии.

2. Главным вопросом моего письма редактору газеты "Таймс", опубликованного 26 сентября 1990 года, было обращение к потомкам воинов, не вернувшихся с Тихого океана: не сохранились ли в фамильных архивах имена этих людей и другие сведения?

Первый год переписки дал немало интереснейших материалов, но все они относились к двум людям: главнокомандующему союзной эскадрой контр-адмиралу Дэвиду Прайсу и молодому британскому лейтенанту, позже тоже адмиралу, Джорджу Палмеру. Часть этих материалов была мной опубликована, в том числе письмо раненого в сражении Джорджа Палмера, отправленное домой с первой же оказией ("Вестник ДВО РАН", 1991-1992. N 1). Один из материалов моего собрания, перепечатку 1963 года письма еще одного свидетеля битвы, флагманского капеллана преподобного Томаса Хьюма, датированного 12 сентября 1854, опубликовал в изложении доктор исторических наук Б. П. Полевой (Камчатская правда, 1992, 22 августа, "Несчастное дело, или фиаско"). Наконец, в апреле 1994 года я получил письмо следующего содержания:

"Дорогой мистер Цюрупа. Я обнаружила ваши имя и адрес в декабрьском выпуске журнала "Семейное древо". На вас ссылались, как на человека, интересующегося потомками британских моряков, участвовавших в англо-французском нападении на Петропавловск в августе 1854 года. Одним их них был брат моей прабабушки, молодой человек, так и не вернувшийся домой; его родители ничего не знали о его смерти вплоть до марта 1859 года. Звали его Джосайя Даун. Он родился в Вудбери, графство Девон, в ноябре 1834 года. Впервые в жизни он ступил на борт корабля (фрегата "Pique") в феврале 1854-го в возрасте 19 лет. 4-го сентября, накануне штурма, его перевели на фрегат "President" вместе с другим юношей. Оба помогали в бою обслуживать орудия верхней палубы и оба были тяжело ранены цепным ядром. [Имеется в виду книппель (прим. Ю. З.).] Им оторвало ноги выше колен. Другой парень умер этим же вечером, а Джосайя на следующий день181. Только за последние два года я установила, что он похоронен не в море, а в братской могиле в Тарьинской бухте. Я счастлива, что память о Джосайе не затерялась, но мне хотелось бы закрепить достигнутое. Я связалась с другим потомком рода Джосайи. Это Робин Татлоу, который живет в Фарнэме, графство Суррей. Его прабабушка была родной младшей сестрой Джосайи. Пришлите мне, пожалуйста, хоть какие-нибудь подробности".

Капеллан Хьюм упоминает этот случай:

"...вниз спустили еще пять или шесть раненых, у двух из которых были оторваны ноги выше колена... Другой умер после ампутации, на следующий день. Бедняга Даунс (не Даун - А.Ц.)! Я ушел на пароходе хоронить умерших, и не был рядом, когда он умер, а он звал меня несколько раз"182. После отбития десанта Хьюм вторично ходил на южный берег хоронить погибших. На этот раз их было 11 - 6 англичан и 5 французов. Захоронили покойных в трех могилах: двух братских для рядовых и в отдельной могиле - французского лейтенанта. Все они располагались в 50 ярдах (около 45 м) от захоронения адмирала Прайса. Численность захороненных накануне Хьюм не приводит, но указывает, что тело командира десанта капитана Паркера было оставлено на берегу: "мы были в таком состоянии (не знаю, как назвать его) что не могли заставить себя с белым флагом просить о его возврате". Если учесть сообщаемые Палмером потери (26 убитых и 81 раненый англичанин, а также 87 французов - по сумме убитых и раненых), поименный список захороненных под Никольской сопкой остается принципиально неопределенным. Единственный достоверный кандидат на опознание 38 тел интервентов - капитан Паркер, у которого "остались жена и четверо детей" (письмо Джорджа Палмера).

Не могу исключить, что обстоятельства смерти предка стали известны миссис Джанет Изинер через документ капеллана Хьюма. Я сообщил ей все, что знал о перипетиях захоронений на "той стороне" Авачинской губы, а письмо поместил в известный камчадалам конверт с часовней на Никольской Сопке. Но больше всего обрадовал миссис Изинер вид южного берега Авачинской губы с Вилючинском и сопкой Голгофа из известной серии "Петропавловск-Камчатский", снимок "Морской порт".

"Я обрадовалась, - ответила миссис Изинер, - убедившись, что Джосайя на самом деле похоронен в земле, а не в море. И в таком красивом месте, окруженном горами! Как жаль, что на месте могил теперь судоремонтный завод!"

Как мало нужно человеку для утешения и счастья! И какие негодяи те, кто отказывает им даже в этом малом - и уничтожает захоронения наших предшественников на Земле.