Глава 4. Царство войны

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 4.

Царство войны

Если взглянуть на политическую карту Русского государства второй половины XVI столетия с указанием на ней границ на момент начала царствования Ивана IV и на момент развязывания им войны на западе, то нельзя не увидеть значительного

прироста территории за еще пока всего какой-то десяток лет самостоятельного правления Грозного. Еще больший такой прирост откроется нам, если на той же карте указать границы на момент окончания его царствования. Казалось бы, в этом нет ничего особенного, если учесть тот факт, что процесс расширения площади Московского государства шел и раньше, при предшественниках Грозного. Так, например, его дед Иван III, вокняжившись на великой московском столе в 1462 году, унаследовал от предшественника всего 430 тыс. кв. км территории. Считается, что за время великого княжения его самого и его сына Василия III территория государства выросла более чем в шесть раз, так что Иван Грозный получил от своего отца в наследство 2 800 тыс. кв. км. Причем основное увеличение наблюдалось именно при деде Грозного, тогда как при его отце рост был не столь впечатляющим. К концу же XVI столетия, если еще и учесть территориальные приобретения сына Грозного, царя Федора, площадь Московского государства составила 5400 тыс. кв. км. Как видим, царь Иван IV, да еще и не без помощи прямого наследника, увеличил земельные владения всего-то меньше чем в два раза. И, тем не менее, история вынуждает акцентировать наше внимание на внешней политике именно Грозного, как политике, приведшей к росту территории, не имеющему аналогов.

Дело в том, что как при Иване III, так и при его сыне, вообще ни о каком приросте территории говорить не следует. Его просто не было, как не было на момент вокняжения Ивана III самого русского государства. При деде Грозного только началось его строительство, интенсивно продолжавшееся во все время его великого княжения и окончательно завершившееся при сыне Василии. И государство это создавалось путем объединения стоящих в удельной независимости русских княжеств, общая территория которых не выходила за древние этнические границы расселения восточнославянских племен. И территория в 430 тыс. кв. км, полученная дедом Грозного в наследство, о которой мы сказали выше, — это территория одного из таких княжеств — Московского. А далее, преодолевая центробежные, сепаратистские устремления одних политических сил и умело используя обратные им устремления других, московский князь сумел объединить в одно государственное тело многие разрозненные до этого государственные миниорганизмы, населенные одним народом, исповедующим одну религию и управляемым представителями одной фамилии. Потому и увеличение владений московского великокняжеского дома до Грозного, в результате чего на начало его правления они более чем в шесть раз превысили то, что в свое время унаследовал его дед, это, собственно говоря, и не рост даже. Это складывание территории вновь образовывающегося государства. То же самое можно сказать и о землях, присоединенных к новому государству посредством оружия в результате русско-литовского военного противостояния. Все это были отобранные у западного соседа некогда захваченные им русские территории. И на вхождение их в состав Московского государства никоим образом не следует смотреть как на завоевание. Это было продолжением того же процесса объединения русских земель, их собирания. В конце концов, эти области не удержались под Литвой и перешли под власть московского государя не столько благодаря силе его оружия, сколько благодаря расположенности тамошнего населения к Москве.

Стремление собрать под свою державу все владения бывшей Киевской Руси дед и отец Грозного не оставили до конца своих дней. В силу исторических традиций они все наследие дома князей Рюриковичей считали своей собственностью. А потому на нахождение многих русских земель под польской и литовской коронами смотрели как на аномалию. Но вот Иван Грозный с самого начала своего самостоятельного правления несколько изменяет этой традиции. Нет, он помнит о ней, но приоритетность отдает иному направлению. Сначала он направляет свое внимание на восток и юго-восток, затем переносит удар на запад, по Прибалтике. Там и там рубежи Московского государства уже задолго до воцарения Ивана IV достигли естественной границы славянского расселения, за которую никогда не переступали владения русских княжеств. Но не этот характерный показатель внешней политики Грозного нас интересует сейчас в первую очередь. Пытаясь оттенить экономическое и военное состояние Московской Руси того времени, следует указать на другое.

Рост территории Московского государства, который был весьма значителен уже после первого десятилетия царствования Грозного, кроме того, что он явился следствием захватнической внешней политики, имел еще одну отличительную особенность — ему не отвечал рост населения. На востоке и в особенности на юге и юго-востоке русский царь присоединил к своим владениям малонаселенные области. И если Казанское ханство по плотности населения еще как-то было сопоставимо с окраинными русскими областями, то земли астраханских ханов и прилегающие к ним владения ногайской орды были заселены столь редко, что их включение в состав Московского государства практически не увеличило его населения. В еще большей степени это относится к так называемому «дикому полю», — безжизненной многосотверстной степной полосе, отделяющей последние заселенные окраины самых южных русских областей от первых ордынских кочевий. Именно при Иване Грозном пошло наиболее интенсивное наступление на «дикое поле», по которому проходила условная московско-ордынская граница. Но наступление это выражалось лишь в казацкой колонизации пустынных мест и в переселении служилого московского люда со старых окраин на новые. И, конечно же, все сказанное останется справедливым по отношению к Сибири, плотность населения в которой уступала даже плотности в ногайских улусах и в граничащем с ними «диком поле» и завоевание которой начнется в последние годы жизни Грозного, сразу после бесславного завершения Ливонской войны.

Таким образом, бурному росту территории, сопровождавшему все время царствования Грозного, сопутствовал процесс расселения из обжитых и ранее освоенных областей на вновь приобретенные земли. Понятно, что население государства при этом росло несравнимо более медленно, чем его площадь, а потоку плотность стремительно падала.

Наиболее авторитетные источники сообщают нам, что к концу XVI столетия население русского государства составляло около семи миллионов человек. Наверное, не будет большой ошибкой сказать, что такое же число населения было и в середине столетия, перед началом Ливонской войны. Территориальные приобретений Москвы, имевшие место во второй половине века, а это, как мы уже отметили, все были малонаселенные, полупустынные земли, не могли сколько-нибудь существенно повлиять на численность населявших страну людей. А громадные людские потери в двадцатипятилетней бойне на западе и убыток населения от ордынских нашествий тех лет вполне способны были компенсировать естественный прирост. Достаточно вспомнить, что только в горниле Девлет-Гиреева нашествия 1571 года, согласно утверждениям известных отечественных историков, погибло и пропало в татарском плену около 800 тыс. русских людей.

Кроме низкой плотности населения, можно говорить о неравномерном его распределении внутри страны, даже среди старых, обжитых, собственно великорусских областей, не говоря уже о новоприобретенных окраинах. Самой высокой населенностью отличалась Новгородско-Псковская земля, конечно, в ее изначально историческом понимании, то есть если не принимать во внимание ее северных областей, колонизированных позже, и считать только южные новгородские пятины. Здесь плотность населения составляла примерно пять человек на квадратный километр. Для сравнения скажем, что в то же время в различных странах Западной Европы плотность населения была от десяти до тридцати человек на квадратный километр. Сравнительно густо по московским понятиям были заселены центральные области междуречья Волги и Оки в треугольнике: Тверь — Нижний Новгород — Серпухов. Но уже по окраинам даже центральных, великорусских областей, таких как Ярославская, Костромская, Нижегородская, Рязанская, наблюдалось резкое снижение плотности проживавшего там населения. Последнее утверждение, конечно, справедливо по отношению к окраинам, обращенным во внешнюю сторону. Отсюда должно быть понятным, что центральные области, а с ними и старые Новгородско-Псковские владения, во второй половине XVI века оставались единственной житницей страны, ее материальной экономической базой и источником людских ресурсов. Присоединенные Грозным в первые годы его правления обширные территориальные пространства не только не способны были обогатить государство, но и долгое время после завоевания не могли хоть сколько-нибудь выполнять роль его донора, оставаясь по сути дела иждивенцем, требуя затрат для своего содержания, обустройства, обороны.

Присоединение новых земель имело еще одно следствие, негативно повлиявшее на ход Ливонской войны. Резкое ухудшение положения народа вследствие тягот той войны, тяжким бременем легшей на его плечи, вызвало отток жизненных сил из центральных районов на новые окраины. Перемещение населения приняло довольно значительные размеры. Русские и иностранные источники единодушно свидетельствуют о полном запустении целых уездов в центральных и Новгородско-Псковских областях. Со временем это явление скажется положительно, оно наилучшим образом повлияет на обустройство новоприобретенных окраин и на их развитие. Но это проявится еще не скоро. А сейчас, в ходе войны, государство терпело убытки, оно лишалось готовых плательщиков податей и товаропроизводителей и вынуждено было ждать, пока те обживутся на новых местах и снова станут способными содержать государство. Больше того, на какое-то время эти переселенцы вообще выходили из-под контроля государства, а многие из них выходили из-под контроля навсегда. На новых окраинах, где была слаба власть и несовершенна администрация, эти, по сути дела никем не управляемые беженцы, становились для правительства больше заботой, чем его опорой.

А потому во все время войны на западе экономическая, а следовательно, и военная мощь государства базировались лишь на наследстве, полученном Грозным от предков, а собственные его территориальные накопления играли отрицательную роль.

Что же определяло тогда экономику государства и, как следствие, его военный потенциал?

Основой экономической базы Московской державы оставались сельское хозяйство и ремесленно-кустарное производство, причем первое из них играло главенствующую роль. Более 98% населения было сельским, занятым в натуральном хозяйстве с устаревшими способами его ведения и с такими же примитивными орудиями труда. Наиболее высокоразвитыми областями пашенного земледелия были центральные и прилегающие к ним южные области. Здесь с успехом господствовала трехпольная система. Развито было тут и скотоводство. В северных областях больше преобладал подсечный способ землепользования.

Главным орудием землеобработки в рассматриваемую эпоху по-прежнему оставалась деревянная соха с окованным металлом наконечником. С плугом знакомы были еще очень не много, а потому применялся он в те времена крайне редко. Зато широко использовались бороны, косы, серпы. Основными сельскохозяйственными культурами, определяющими уровень производства в областях повышенной урожайности, были рожь, овес, ячмень. Реже возделывали пшеницу, еще реже гречиху. Ближе к северу, где уровень агропроизводства традиционно был ниже, это такие области, как Новгородская, Псковская, Вологодская, главное место среди возделываемых культур занимал лен. Здесь же, начиная от волжской поймы в верхнем течении реки, и далее на север самое широкое распространение нашло скотоводство.

Буквально во всех областях от центра до самых отдаленных окраин процветало пчеловодство, отчего мед был самым распространенным продуктом на Руси, ее визитной карточкой. А благодаря наличию озер, а также больших и малых рек, во всех направлениях пересекавших территорию русского государства, и обилию в них рыбы, русские люди с давних пор в совершенстве освоили рыбный промысел.

В северных и северо-восточных областях была развита охота на пушного зверя. Там же с успехом развивались солеварение и соледобыча.

Говоря о развитии сельскохозяйственного производства, необходимо отметить, что самым высоким его уровнем отличались монастырские хозяйства. Здесь мы не сравниваем между собой регионы с различными природно-почвенными условиями. Но при одних и тех же условиях земледелие на угодьях, принадлежащих монастырям, являлось самым производительным. Оно намного превосходило уровень производства как крестьянских, так и вотчинно-поместных хозяйств, принадлежавших светским феодалам. Интересен факт, что большинство инженерных решений той эпохи и самых разнообразных технических усовершенствований впервые опробовались в монастырских владениях и с них начинали путь в широкое применение.

Неодинаковая плодородность почвы и различие природно-климатических условий по-своему сказались на развитии ремесел и торговли в разных регионах государства. Низкая производительность сельскохозяйственного производства при больших затратах труда вынуждала местное население областей, отличающихся слабой урожайностью, постепенно оставлять занятие земледелием, меняя его на более производительные формы хозяйствования. Неудивительно, что в северных регионах, например, в Новгородском, чуть ли не все виды ремесла были развиты много больше, чем в остальной Руси. И не случайно, что именно здесь появился первый отечественный центр железоделательного производства, выросшего на базе болотной руды — Устюжна Железопольская. И в то же время именно Новгородская область, как ни одна другая из всех великорусских областей, зависела от снабжения хлебом, доставлявшимся из центральных областей страны.

Говоря о развитии ремесел, необходимо указать на низкий удельный вес городского населения и вообще на недостаточность темпов городской жизни, всегда определявшей уровень ремесленно-товарного производства и торговли. В середине XVI века в Московском государстве едва ли насчитывалось с сотню городов, в которых проживало менее 2% населения, и между которыми по числу жителей наблюдались резкие контрасты. Так, число проживавших в стольной Москве достигало 100 тысяч человек, а далее в порядке уменьшения следует назвать города Великий Новгород и Псков, в каждом из которых можно было едва насчитать около 30 тысяч жителей. Следующим по величине был Можайск с его 8 тысячами посадского населения. А далее следовали города, считавшиеся мелкими даже по отечественным понятиям того времени. Больше половины населенных пунктов, считавшихся городами, представляли собой обнесенные деревянным частоколом несколько дворов с несколькими десятками, в лучшем случае несколькими сотнями обывателей. Правда, к концу XVI века в Московском государстве будет насчитываться уже 170 городов, но такое резкое увеличение объясняется тем, что в результате насильственного присоединения чужих территорий на востоке и юго-востоке, а также в результате наступления на дикое поле на юге государство будет вынуждено строить на вновь завоеванных окраинах крепости. Их во второй половине столетия на новых рубежах возникнет множество. Но все это будут маленькие острожки с гарнизонами в несколько десятков человек. Они станут именоваться городами, а потому и число последних вырастет столь значительно, но на развитие ремесла и торговли они еще не скоро окажут влияние, а занятия их жителей еще долго будут определяться исключительно военной сторожевой службой.

Отличительной особенностью городов того времени оставался их феодальный характер, когда львиную долю городской площади занимали дворы разного ранга знати, являвшие собой вид помещичьей усадьбы или вотчинного хозяйства со всеми атрибутами загородной жизни. В особенности это было свойственно городам центральных областей государства, в которых целиком царил вотчинно-феодальный дух. Городские же центры с преобладанием торгово-ремесленного населения преимущественно ютились по окраинам, больше всего их наблюдалось на севере, где было меньше феодального землевладения. Кроме того, высоким, по отечественным меркам того времени, уровнем развития ремесленного производства отличались торгово-промышленные села и посады некоторых крупных монастырей. Такие поселения по типу ведения хозяйства, экономическому укладу жизни и социальному составу жителей больше походили на города, нежели многие крупные феодальные центры, а тем более, окраинные города-крепости. Особый интерес в этом отношении представляла столица, где наблюдалось сочетание всех сторон тогдашней жизни. Здесь располагались усадьбы княжеской и боярской знати, размерами напоминающие загородные имения, тут же к ним лепились владения дворян средней и мелкой руки. Далее шли дворы кустарей-одиночек всех профессий, чередующиеся с крупными, по понятиям того времени, производствами, такими как пушечный двор, литейный колокольный двор, каретное хозяйство.

Владения крупной феодальной знати занимали центр города, а далее, чем ближе к окраинам, можно было наблюдать снижение положения владельца двора на социальной лестнице.

Из других городов с высоким уровнем развития ремесла и товарного производства самыми крупными были Великий Новгород, Псков и Тверь. Это все города севера Руси, где, как мы отмечали, ремесленное производство преобладало над сельским хозяйством.

Из всего многообразия ремесел, освоенных русскими мастерами, если говорить об уровне развития, то в первую очередь следует обратить внимание на производство и обработку металлов, имеющих прямое отношение к вооружению и, следовательно, определяющих военный потенциал государства.

К рассматриваемому времени давно стало расхожим такое понятие, как разделение труда. Но сам процесс такого разделения бесконечен и способен углубляться по мере совершенствования профессии. Так вот, об углублении процесса разделения труда только в области обработки металла, не считая его производства, говорит тот показатель, что у русских мастеров этой области в середине XVI века насчитывалось 22 специальности. Что касается производства металла, то в XVI столетии русские умельцы для выплавки железа начали применять сыродутные горны, что позволило значительно повысить производительность и качество продукции. Успехи в металлургии сказались на совершенствовании вооружения, в том числе и огнестрельного, а также на производстве боеприпасов.

Если говорить о самом торгово-промышленном классе, то в нем к рассматриваемой эпохе уже давно произошло разделение на производителей товаров и посредников между ними и потребителями, выделив, таким образом, купеческую касту, хотя разделение это во многом оставалось условным, и зачастую купцы параллельно с торговлей продолжали заниматься производством. В особенности это было свойственно окраинам, где владельцы крупных промыслов становились полновластными хозяевами края. Но именно они первыми связали промышленный капитал с торговым и в первую очередь именно им отечественная экономика обязана своим развитием.

К середине XVI столетия развитие товарного производства в Московском государстве привело к такому общественному явлению, как возрастание роли денег в экономической и политической жизни общества, а также положило начало разложению натурального хозяйства и цехового ремесла. Но нельзя не отметить, что все эти процессы, как и процесс общественного развития, на московской земле шли значительно медленнее, чем в Европе, их темпы отставали от требований времени.

Вообще говоря, росту товарно-денежных отношений и усилению купеческого класса в нашем отечестве в те времена, как и много позже, препятствий было больше чем достаточно. Российское государство никогда не жаловало предприимчивых деловых людей. Выход на внешние рынки был ограничен. Вся наша пресловутая отечественная закрытость и неприятие западного образа жизни сводилась к трудностям, уготованным русским торговым людям, стремившимся на запад. И в то же время можно было наблюдать широкий доступ иностранных купцов на внутренний российский рынок, так что изоляция Руси была односторонней. Не мало препон ставилось и внутренней торговле. Тут в первую очередь следует назвать разбои на дорогах. Бескрайние российские просторы с редкими населенными пунктами и практически полное отсутствие полицейского надзора за порядком и безопасностью открывали неограниченные возможности для грабежа купеческих караванов, а потому разгул уголовщины в XVI веке принял невиданный ранее размах. Не меньшую угрозу для торгового промысла носила в себе густая сеть внутренних таможен и разного рода налоговых служб, ставивших перевоз товаров и торговлю им внутри страны в разряд нерентабельных. И если в деле обеспечения безопасности своих граждан местные административные органы преуспевали мало, то зато в деле взимания налогов и торговых пошлин они проявляли столь необыкновенную ретивость, что обдирали с купцов все, что не успевал ободрать с них уголовный элемент.

Подвести итог об общем состоянии дел в Московском государстве середины XVI века можно так.

Господство феодальных отношений в огромной, редконаселенной стране с полным преобладанием натурального хозяйства тормозило рост товарного производства, во многом препятствовало развитию внутренней и внешней торговли. Зато государство, остававшееся феодальным по своей сути, создало жесткую форму контроля над всеми формами производства, в том числе и городского хозяйства, и опутало страну сетью надзора в виде административных органов, наделенных большими привилегиями и почти безграничным налоговым правом. А потому в XVI веке в Московском государстве можно с трудом было заметить только едва пробивавшиеся ростки денежных отношений и накопления капитала. Вместо этого в условиях торжества феодального способа производства и жесткой политики феодального государства эти капиталы оседали мертвым грузом не только в государственной казне, но и в карманах частных лиц, поставленных во главе местных административных органов. Тем самым продлевалась жизнь архаического феодального способа производства, поддерживалось господство натурального хозяйства, что не давало возможности полного слияния торгового капитала с промышленным.

Большинство наших отечественных историков склоняется к тому, что в первой половине XVI века экономическое развитие российского государства шло более интенсивно, чем он пошло со второй половины столетия. А в XX веке на свет явится концепция, объясняющая этот спад. Некоторые исследователи станут утверждать, что ко времени царствования Грозного Россия стояла на пороге капиталистического развития, которое, однако, не устояло под натиском крепостничества. Думается, это не верно. Зачатки капиталистических отношений, на которые ссылаются сторонники такой концепции, действительно наблюдались, но это относилось лишь к тем регионам, где поместное землевладение не являлось преобладающим, или где его не было вообще. Это, главным образом, на севере. В других регионах Московской державы, где преобладало поместное землевладение и где проживал подавляющий процент населения, феодальные отношения стояли незыблемо, без проблесков капиталистических отношений. Но то, что государство до второй половины XVI столетия, пусть в рамках феодальных отношений, но все же развивалось более динамично, чем позже, то это верно. И причиной этому явился целый ряд обстоятельств, главным из которых стала агрессивная внешняя политика Москвы и, как следствие, ее стремление к ничем не оправданному наращиванию территорий.

Политическое устройство государства определило характер и форму организации русского войска, а экономическое состояние обеспечило уровень его вооружения.

При знакомстве со структурой вооруженных сил Московской державы бросается в глаза неупорядоченность их руководства. В те времена управление всеми государственными делами было сосредоточено в руках тогдашних правительственных органов, так называемых приказов. Но деление всего широкого спектра государственной деятельности между приказами было весьма неопределенным ввиду того, что принцип построения самих приказов оставался крайне неоднозначным. Иные приказы охватывали конкретную сферу деятельности, например, Посольский, Монастырский, Разбойный и т.д., которым были подведомственны все вопросы определенного профессионального направления на всей территории государства. Другие строились по территориальному признаку, например, Казанский приказ, занимающийся всеми делами определенного региона. А потому зачастую отнесение того или иного вопроса к сфере деятельности конкретного приказа оставалось спорным. Например, как быть с проблемой управления монастырским хозяйством, расположенным на территории, подведомственной Казанскому приказу? По характеру профессиональной деятельности это проблема Монастырского приказа, ведь в его сфере находились все монастырские дела, но, согласно территориальному принципу подхода, этой проблемой должен заниматься Казанский приказ, в ведении которого были все дела на данной территории. Отсюда неизбежность неразберихи. Так вот самая невероятная неразбериха царила в управлении вооруженными силами, которые состояли в ведении одновременно четырех приказов. Разрядный, Стрелецкий, Поместный и Пушечный приказы ведали разными сторонами устройства тогдашнего московского войска со сложными, запутанными, взаимно переплетающимися обязанностями и полномочиями.

А сами вооруженные силы Московского государства по роду войск делились на три классические составные части: пехоту, конницу и артиллерию, или как ее тогда называли «наряд». Кроме того, в середине XVI столетия наше отечественное военное искусство подарило истории новое тактическое решение при ведении открытого сражения — «гуляй-город». Так называлась легкая, разборная, подвижная, полевая крепость, значительно обогатившая арсенал русского войска и с успехом применяемая до конца следующего столетия. Специально предназначенные для сооружения «гуляй-города» и его защиты части быстро выделились в особый род войск.

Наибольшей по численности частью русского войска, конечно же, являлась пехота. Последняя как по составу, так и по способу комплектования и характеру устройства была неоднородной. Ядро этого рода войск составляли так называемые даточные люди. Это были ратники, набиравшиеся как из посадского люда городов, так и из сельского населения. Набирались даточные только на случай войны и распускались по окончании военных действий. Занимался их набором Разрядный приказ. Он же определял требуемое для поставки в войска число даточных людей. Последнее зависело от масштабов предстоящего похода и степени серьезности планируемой военной операции. В городах единицей измерения для поставки даточных был двор. Например, при подготовке к войне Разрядный приказ, согласно определенным расчетам, требовал поставить в войско одного человека, скажем, с пяти дворов. В случае ожидания более крупных военных действий один даточный мог требоваться уже с четырех, может быть, с трех дворов и т.д. В сельской местности в подобных случаях требовали поставить даточного человека с определенного количества хозяйств, то есть сох, отчего даточные люди, набранные из сел, назывались также посошными. Поставлялись даточные люди и в конницу, но процент их в коннице был невелик.

В сохранившихся записях Разрядного приказа можно найти соответствующие распоряжения. Так под 1545 годом перед первым казанским походом времен царствования Грозного можно прочитать, что «государь велел нарядить с Новгорода и пригородов, с белых не тяглых дворов с трех дворов по человеку, да с тяглых с пяти дворов по человеку, всего нарядить 1973 человека на конях. Да с новгородских же посадов и с пригородов, с посадов, с рядов, погостов нарядить 2000 человек пищальников, половина на конях, а другая половина пеших».

Согласно изданному Иваном IV в 1555 году «Уложению о службе», даточные люди считались служилыми «по прибору». Служба эта, как мы помним, не являлась наследственной, а потому не была престижной и сколько-нибудь привилегированной. В нее мог вступить любой свободный от кабальной зависимости человек. Часто в даточные попадали по жребию. Что касается даточных людей из сельской местности, то согласно сохранившимся документам Разрядного приказа среди посошных традиционно процветало дезертирство.

Другой составной частью пехоты наряду с даточными в рассматриваемое время являлись стрельцы. Годом рождения стрелецкого войска считается 1550-й, когда в Москве был организован корпус в три тысячи человек. Но эта новая разновидность рода войск имела к тому времени свою предысторию. Прообразом стрельцов следует считать пищальников, появившихся в русском войске еще в начале XVI столетия. Они также набирались из посадского населения и только на случай войны, а все остальное время занимались свободными промыслами, но в отличие от даточных считались на постоянном казенном содержании. Постепенно в рядах пищальников (отнюдь не во всех, но в части их) произошла унификация формы одежды и вооружения, наконец, утвердились свой особый порядок комплектования и свое характерное устройство. Термин «стрельцы» начал употребляться с 40-х годов, но окончательное формирование стрелецкого войска относится к 1550 году.

Основным отличием стрельцов от всех других воинских служилых людей Московского государства было их постоянное нахождение на службе независимо от того, мирное то время или военное, что дало некоторым исследователям основание считать создание стрелецкого войска зародышем регулярной армии. Выше мы говорили о малой состоятельности такого утверждения, как и о том, что уже в первые десятилетия после учреждения стрелецкого войска заметен его быстрый количественный рост.

Набор в стрелецкое войско осуществлялся из добровольцев, которым после вступления на службу не возбранялось заниматься ремеслом и торговлей, кроме того, им полагались денежное жалование и земельный надел, что и явилось причиной большого притока желающих. Зато выход со службы был закрыт, служба являлась пожизненной и наследственной. К последней четверти XVI века появились и конные стрельцы, но, как и даточные люди, стрельцы в кавалерии имели малый удельный вес. В конце концов, правительство ограничилось формированием одного небольшого конного отряда стрельцов, получивших название стремянных. Всеми вопросами организации стрелецкого войска и определением регламента его службы ведал специально для этого тогда же созданный Стрелецкий приказ.

Первоначально все стрелецкие войска имели местом дислокации стольную Москву. Но уже скоро стрелецкие полки стали формироваться в других, преимущественно крупных городах, но московские стрельцы оставались при этом на особом положении, являя собой подобие гвардии. Особенностью всех стрелецких частей, как московских, так и иных, получивших название городовых, было то, что они подлежали воинскому обучению, а для проверки их боеспособности регулярно устраивались смотры. Вооружение их было лучшим среди всей другой пехоты, и неудивительно, что уже вскоре после своего создания стрелецкие войска как в количественном, так и в качественном отношении стали основной боевой силой русского государства.

Входили в состав пехотных частей и городовые казаки, названные так потому, что несли охранную службу в городах. Эта разновидность войск в особенности выросла за предыдущие десятилетия в связи с расширением границ государства на восток и на юг. Городовые казаки считались находившимися на постоянной и наследственной службе, отчего они были близки к поместным войскам и преимущественно оставались конными, но были среди них и пешие. В мирное время они постоянно несли караульную гарнизонную службу, преимущественно в крепостях, поставленных в приграничных районах и в других небольших провинциальных центрах. Правительство наделяло таких казаков поместьями, расположенными вблизи мест их службы, а в случае необходимости пополняло ими главное войско.

Московские воины в XVI веке (немецкая гравюра)

Московский стрелец в XVI веке

Другой составной частью вооруженных сил Московского государства была конница.

Самую значительную ее часть составляли дворянские или поместные войска, названные так потому, что служилый человек за службу в них получал во владение поместье. Сверх того владелец поместья за свою службу наделялся и денежным жалованием. Это была служба «по отечеству», она являлась пожизненной и вместе с поместьем передавалась по наследству от отца к сыну. Исследователи считают, что число поместных служилых людей во второй половине XVI столетия составляло около 20–25 тысяч. Они были, если их рассматривать по положению на социальной лестнице, двух категорий: более высокая — дворяне и чуть ниже — дети боярские. Лучшей частью поместной конницы был царский полк, в который входили представители самых знатных фамилий и приближенные царя. Основой царского полка послужила «избранная тысяча», об организации которой мы упоминали выше, когда рассказывали о военных реформах Грозного. Тогда в окрестностях Москвы, на расстоянии не более чем 70 километров от нее, были розданы поместья тысяче «лучших» государевых слуг. В дальнейшем можно было наблюдать рост численности царского полка, так что к концу правления Грозного он насчитывал около 10 тысяч человек, дав за время своего существования русскому войску немало командных кадров.

Стрелковый смотр 1557 года

Неверно было бы считать, что поместные войска были целиком составлены из привилегированного сословия. Ведь 20–25 тысяч человек поместных, которых могло собрать под свои знамена Московское государство, — это крайне мало для укомплектования такого рода войск, как кавалерия. Поэтому служилые дворяне и дети боярские по призыву Разрядного приказа являлись на службу не одни, а в окружении вооруженных слуг и боевых холопов, и 20–25 тысяч — это число только самих помещиков. И когда в нашей военной истории какие-то воинские части называются поместными, то это вовсе не значит, что в них несли службу только владельцы поместий. А понимать это следует так, что владельцы поместий формировали эти части войск, вооружали их, обеспечивали всем необходимым для похода и, главное, укомплектовывали приписанными к своим поместьям людьми.

Наделение служилого по отечеству люда земельными владениями занимался Поместный приказ. Он определял размер земельного надела и денежного жалования в зависимости от ранга служилого человека. Он же назначал и требуемое для отправки в войска число ратников от каждого помещика.

Установленной законом от 1555 года нормой служилый по отечеству владелец поместья был обязан поставить на случай войны «на коне и в доспехе полном», то есть при полном вооружении, одного человека с 200 десятин пахотной земли. Так что число выставляемых тем или иным помещиком ратных людей определялось размерами пожалованной ему за службу вотчины. Согласно расчетам московского правительства, такая форма комплектования должна была обеспечить в середине XVI века поставку в войска от 80 до 100 тысяч конных ратников. В действительности же, как о том повествуют данные Поместного приказа, требуемого количества воинов собрать никогда не удавалось. Сохранившиеся записи Поместного и Разрядного приказов дают основания полагать, что недокомплект конницы, формируемой на основе поместного ополчения, постоянно составлял более половины расчетной. Формы уклонения от службы и недопоставки ратных людей были различны, от ссылок на стихийные бедствия, приведшие к неурожаю, до прямого дезертирства.

Кроме служилых «по отечеству», в коннице русского войска того времени, как и в пехотных частях, можно было видеть городовых казаков.

Наконец, в составе московского войска в рассматриваемую эпоху все более начинают себя обнаруживать казаки с окраинных русских земель, перемежающихся с диким полем. Это казаки донские, яицкие, волжские, терские и пр. Как правило, это были люди, представляющие для государства больше проблем и забот, чем опоры. В свое время они или их предки бежали на окраины, будучи недовольными условиями жизни или службы. За долгое время проживания вдали от властных структур, да к тому же в тесном контакте с жителями ордынских кочевий, они сами достаточно одичали. А потому московское правительство не только в ту эпоху, но и еще довольно долго после нее будет смотреть на таких казаков с недоверием. А во время войн командование будет относиться к ним не как к находящимся в его распоряжении, а скорее как к союзникам.

Особый вид русского войска представляли собой инородцы, преимущественно татары. Многие из них поступали на службу Москве добровольно еще задолго до присоединения ордынских окраин, а после вхождения в Московское государство бывших татарских улусов, в особенности Казанского и Астраханского ханств, удельный вес инородцев в русском войске стал сопоставимым с удельным весом великорусского элемента. Излишне будет говорить о том, что в силу национальных особенностей татарские войска были исключительно конными.

Поместная конница

В военной истории нашего Отечества самую мизерную роль сыграли наемные иноземные войска, да и те в основном появились в составе московского войска несколько позже рассматриваемой эпохи. Во времена же Грозного говорить о присутствии в русской армии наемников не приходится, если не считать отдельных специалистов, которых были единицы.

Следующей составной частью московского войска следует назвать артиллерию или «наряд». К рассматриваемому периоду времени артиллерия уже полностью разделилась на крепостную, осадную и полевую. Первая состояла на вооружении крепостей и предназначалась для отражения нападений противника и обстрела его лагеря во время осады. Ее можно рассматривать как неотъемлемую часть вооружения гарнизонов, хотя в иных случаях, при недостатке артиллерийского парка в полевых войсках, крепостная артиллерия могла сниматься с крепостных валов и башен, в особенности это касается крепостей, расположенных вдали от театров настоящих военных действий, и использоваться в походах. Осадная артиллерия — это тяжелая артиллерия крупного калибра с весом ядра до 2-х с половиной пудов, применяемая для разрушения укреплений при осадах вражеских крепостей. Полевая — легкая артиллерия с весом заряда 6–8 фунтов, предназначенная для поражения живой силы неприятеля.

Как род войск, артиллерия долго отличалась особым характером своей организации. Пройдет много времени, прежде чем произойдет разделение на специалистов в области производства артиллерийских орудий, то есть, в общем-то, мирных людей, и собственно на артиллеристов, то есть военных людей, занятых обслуживанием артиллерийского парка в боевых условиях. А в рассматриваемое время непосредственно стрельбой из орудия в бою занимались те же самые люди, что и его изготовлением, именуемые пушкарями и объединенные этим общим прозванием. В мирное время пушкари жили слободами, расположенными непосредственно вблизи пушечных дворов, где и занимались отливкой орудий, а в военное время, составив так называемый «наряд», то есть укомплектовав должным образом артиллерийский парк со всеми необходимыми боеприпасами, выступали в поход вместе с продукцией собственного производства. Понятно, что пушкари выделялись на общем фоне простых ратников, пусть даже и относящихся к привилегированной касте, ибо они были специалистами высокого класса в сложной по понятиям того времени с технологической точки зрения области производства.

И в походе, и в условиях боевых действий «наряд» включал в себя весь комплект приспособлений и инструмента для ремонта, а то и производства оружия. Иногда он представлял собой передвижной пушечный двор, на котором можно было изготовить новое орудие в походно-полевых условиях. И конечно не было тут проблем с отливкой ядер и с получением из селитры пороха. При «наряде» состояло множество мастеров самых разных специальностей, имеющих отношение к производству и ремонту вооружения. Командование знало цену «наряда» и берегло его. В боевой обстановке «наряд» располагался по возможности в самом безопасном месте и охранялся лучшими частями своих войск от нападений противника.

Крепостной «наряд», то есть артиллерия, стационарным образом установленная на башнях и стенах городов, имел ту же структуру, что и «наряд» походный. Артиллерийская прислуга при более крупных орудиях, а следовательно, имеющих больший откат и потому устанавливаемых на башнях, дающих возможность такому откату, именовалась воротниками. Наибольшими по численности среди гарнизонных команд были так называемые «затинщики», названные так по виду оружия — «затинная пищаль» — более легкое орудие, с меньшим откатом, а потому устанавливаемое на стенах крепостей. Затинная пищаль — это нечто среднее между легкой пушкой и тяжелым ружьем, но не пригодное в силу своих габаритов и веса к индивидуальному пользованию в отличие от «завесной» пищали ручного применения. Завесная пищаль вешалась за спину на ремне, отчего и получила свое название. Назначение затинщиков — отражать огнем с крепостных стен приступы вражеской пехоты.

Все вопросы, касающиеся производства не только артиллерии, но и всего огнестрельного оружия и боеприпасов, их поставки в войска, организации «наряда» на случай войны и его походного регламента, находились в ведении Пушечного приказа, который позже стал именоваться Пушкарским.

Количественный и качественный рост артиллерии, в первую очередь легкой, полевой, и совершенствование ручного огнестрельного оружия породили в русском войске новое тактическое средство тогдашней войны — «гуляй-город», существенно обогатившее военное искусство эпохи. Это скрепленные между собой телеги и возы, а в зимнее время сани с установленными на них пушками и пищалями, закрытые деревянными щитами, за которыми укрывались стрелки. Такая легкая, подвижная крепость оказалась высокоэффективной в открытом полевом бою, она широко применялась вплоть до конца следующего столетия, выделившись в вооруженных силах Московского государства в самостоятельный род войск.

Смотр пушкарей в середине XVI века

К рассматриваемому времени следует отнести зарождение еще одного рода войск — инженерных. В самостоятельный род войск он выделится еще очень не скоро, это произойдет только в XVIII столетии, а пока инженерные части будут оставаться придатком артиллерии, но возникновение их отмечено именно этой эпохой — началом царствования Ивана Грозного. Тогда, преодолев поставленные на западной границе препоны, в Россию сумело проникнуть и поступить на службу несколько специалистов военно-инженерного дела. Первоначальная сфера их деятельности ограничивалась постройкой крепостей и полевых укрепленных лагерей, а также возведением фортификационных сооружений против неприятельских крепостей и руководством всеми осадными работами.

Более высокий уровень военно-инженерного искусства по сравнению с предыдущей эпохой объясняется развитием огнестрельного оружия, когда на смену стенобитным и метательным орудиям пришла артиллерия. Со второй половины XVI века при осаде крепостей все большее применение начинают находить «минные войны» с подкопами под стены и башни и закладкой в них пороха.

Для непосредственного ведения боевых действий все названные выше разновидности родов войск распределялись по полкам. Полк был основной боевой тактической единицей тогдашней русской армии, но в те времена понятие полка носило иной смысл, нежели позже, более знакомый нам со времен регулярной армии, когда полк станет однородным и одинакового для одного и того же рода войск численного состава. В XVI столетии полки были неодинаковы по численности, и каждый полк мог включать в себя различные рода войск. Самой крупной боевой единицей армии был Большой полк, первый (главный) воевода над которым являлся и командующим армией. Другие полки: Передовой, Правой и Левой руки, Сторожевой и Засадный были заметно меньше числом Большого полка, но, как правило, друг от друга отличались незначительно. Состав полков по родам войск, то есть соотношение в каждом из них пехоты и конницы, определялся многими показателями: характером проводимых операций, особенностями противника, театром военных действий, поставленной перед полком задачей и т.д. Например, засадный полк преимущественно состоял из кавалерии. Аналогичным образом между полками распределялся и «наряд». Во главе каждого полка стояли воеводы двух, иногда трех рангов. Третий воевода Большого полка одновременно являлся и первым воеводой «наряда», то есть командующим артиллерией всей армии. Был свой воевода над «гуляй-городом», так называемый гулявый воевода, и воевода над Артоулом, то есть начальник разведки. Надо сказать, аппарат управления армией был довольно путанным. Так, например, часть «наряда», приданная какому-либо полку, оставалась в подчинении своего воеводы, то есть командующего всей артиллерией. Но в то же время она была обязана подчиняться воеводе полка, в распоряжение которого поступила. А приказы обоих часто противоречили один другому, что не способствовало успеху в проведении боевых операций. То же самое можно сказать и об управлении «гуляй-городом» и о стрелецких частях. Все стрельцы, независимо оттого, что они были раскассированы по разным полкам и, следовательно, подчинялись полковым воеводам, оставались в ведении у стрелецкого головы, старшего над всеми стрельцами. Одним словом, оснований для неразберихи было больше, чем достаточно.