Предпосылка

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Предпосылка

История и Поэзия

Сид — эпический герой особой природы. Об основных действующих лицах греческого, германского или французского эпоса История знает очень мало или ничего. Раскопки ученых убеждают нас, что Троянская война была реальным событием и действительно происходила на том месте, где мы теперь видим развалины, и уверяют в достоверности гомеровских поэм, коль скоро выкопанные объекты подтверждают их и служат им иллюстрацией; но об Ахилле мы никогда ничего не узнаем. Ничего не известно и о Зигфриде; можно только предполагать, что он был историческим персонажем, как бесспорно был таковым король бургундов Гунтер, при дворе которого, как говорит нам Поэзия, супруг Кримхильды встретил любовь и смерть. Исторические труды о Карле Великом уверяют нас, что был такой Роланд, бретонский граф; но, помимо факта его существования, мы о нем ничего не знаем, кроме описания его плачевной кончины. Рассказы о жизни этих героев навсегда останутся в области чистой Поэзии, недоступные для анализа любознательного историка. А вот Сид — герой совсем иного склада: он покидает свой высший, идеальный мир, чтобы твердым шагом спуститься в сферу Истории, и спокойно идет навстречу опасности более страшной, чем все, перенесенные им при жизни: позволить народу, за который он столько сражался, рассказывать о нем, а некоторым современным эрудитам, более беспощадным, чем враги, которых он покорил, — опошлить его образ. Дело в том, что Сид, в отличие от других героев, жил не в те древние времена, когда История еще не отделилась от Поэзии. Широкий поток художественного творчества, имеющего отношение к Ахиллу, Зигфриду или Роланду, возникает перед нами подобно загадочному Нилу — из неведомых и непознаваемых родников, тогда как реку эпоса о Сиде можно проследить до самого ее истока, расположенного на тех же вершинах, где раздельно пробиваются реки Поэзии и Истории, которые позже смешивают свои воды; литературная критика позволяет нам узнать первоначальную историю и вместе с тем выйти к поэзии современников героя, которую вдохновляла сама его жизнь или свежие воспоминания о ней. И эта современная поэзия, сохранившаяся для испанского героя, но не для остальных, может помочь нам, дополняя Историю, познакомиться с его характером, а также узнать детали, в которых поэтические тексты удовлетворительно согласуются с историческими.

История и Поэзия — то есть история, подтвержденная документами, и ранняя поэзия — здесь демонстрируют редкостное и характерное единство, и нет эпического героя, лучше освещенного светом Истории, нежели Сид. Более того: часто оказывается, что в реальности характер Сида выглядит более поэтично, нежели в легенде. Последняя произвела на свет немало стихотворных строк, но оставила без внимания много других поэтических жил, какие создает для нас реальная жизнь в той естественной и незамутненной форме, в какой свою красоту являет природа.

Самая ранняя поэзия, обращенная к современникам, хорошо осведомленным о событиях и лицах, не могла не стремиться к правдивости, не могла не основываться на реальных фактах, известных всем; поэтому в дополнение к данным Истории мы в нашей биографии будем как вспомогательный источник постоянно использовать стихи, когда они заслуживают особого доверия.

Отрицание поэзии

Не сознавая древности этой поэзии, не догадываясь о причинах ее реалистичности, критика прошлого века противопоставила Сиду, созданному поэзией, реального Сида и породила бурный поток тотального развенчания чтимой доселе исторической фигуры.

Эта «сидофобия» возникла естественно и почти неизбежно, когда наш арабист Хосе Антонио Конде в 1820 г. написал биофафию Сида на основе арабских источников, поскольку они дают значительно более богатые сведения, чем источники латинские; а в этих арабских текстах то и дело поминается «Кампеадор, да проклянет его Аллах», «неверный галисийский пес», «проклятый главарь». Позже голландский арабист Р. Дози развил этот тип ислами-зированной биографии, наслаждаясь резким контрастом, когда в его описании традиционный герой испанского народа превращался в беглого преступника без родины, без веры, без чести; чтобы создать такой образ, автор совершенно оставил без внимания редкие похвалы, прорывающиеся у Ибн Алькамы и Ибн Бассама по адресу Сида, зато перенял все обвинения, найденные у этих и у других арабских авторов, не только повторив их без должной осмотрительности, но преувеличив и даже присочинив там, где их не было.

В настоящее время использование еще большего количества арабских источников и более полная разработка источников латинских позволило опровергнуть выводы Дози. Тем не менее «сидофобия», одиножды возникнув, по-прежнему остается легким соблазном: разумеется, не для нового изучения источников, как это сделал эрудит Дози (ведь для этого надо много работать), а для безответственной эссеистики, легкой геростратовской известности поджигателя храма, без риска понести ответственность. Больше уже не скажут, что Сид-де был наемником, клятвопреступником и т. п., однако «сидофобия» принимает новые формы, более или менее скрытые, и проявляется это именно в том, что ее сторонники не желают, чтобы Сид был окончательно признан героем, олицетворяющим Испанию.

Две характерные черты Сида

Единодушие подлинной истории и самой ранней поэзии, о котором мы говорили, относится не только к поразительным деталям, но и к общему смыслу жизненного подвига Сида, который находят и подчеркивают та и другая: это победа на двух разных поприщах — над внутренним врагом и над внешним, причем обе победы были крайне трудными. Интерес историков и поэтов к главному действующему лицу нашей книги демонстрируют, с одной стороны, «История Родриго (Historia Roderici)», с другой — «Песнь о Кампеадоре (Carmen Campidoctoris)», «Песнь о моем Сиде» и «Песнь о завоевании Альмерии». Здесь описаны его победа над страшной мощью «местурерос», то есть злопыхателей, «завистливых графов», и победа над маврами, над чудовищно превосходящими силами «моавитян», над «заморскими маврами» (moros d`allend mar) — ал ьморавидами.

Завистливость, сугубо испанский порок, сильно замедляла действия Сида, не говоря уже о том, какой вред всей войне против ислама нанесло изгнание лучшего воина Испании; это типично испанский изъян, который в аналогичной форме в XV в. обличали автор «Хроники дона Аль-варо де Луны» и дон Педро Белее де Гевара, видевшие, как «invidia» (зависть) затягивает и парализует Гранадскую войну, ссоря между собой тех людей, которым следовало бы продвигать Реконкисту вперед.

Короли Арагона и графы Барселоны долгое время были заклятыми врагами Кампеадора; Кастилия, официальная Кастилия, слепая к необычайным дарованиям своего героя, изгоняла его, мешала ему, когда только могла, желая свести на нет все его военные и политические успехи: «Именно Кастилия порождает этих людей и губит их». Но Сид, неутомимо возвращаясь к своим военным замыслам, победил всех своих завистников и сумел сделать их своими помощниками; своими победами он внушил уважение более родовитой знати, ранее презиравшей его.

Эта завистливость, так изводившая Сида при жизни, покушалась и на его посмертную репутацию, не считая ущерба, который понесла из-за нее здравомыслящая историография: это опять-таки типично испанская особенность. Ни один народ так не умалял славу своего героя, как это делала Испания работами Конде и его позднейших последователей, порой договаривавшихся до изумительных нелепостей — всех превзошел Масдеу, отрицавший само существование Кампеадора. Но такие опровержения долго не живут: Сид, если игнорировать домыслы завистников при его жизни и после его смерти, остается Сидом, самым подлинным испанским героем.

С другой стороны, Сид является национальным героем и благодаря своим чудесным, уникальным победам над непобедимыми войсками Юсуфа в самый опасный момент истории. В атмосфере общих бедствий европейской Испании, вызванных захватом мусульманской Испании африканцами, он один умел защищаться, побеждать и завоевывать, ведя непримиримую борьбу с альморавидами, которые несли на Полуостров варварский исламский фанатизм, насаждали религиозную нетерпимость, депортируя моса-рабов в массовом порядке на другой берег Гибралтарского пролива, разрушали блистательную культуру андалусских таифских дворов. Не соглашаясь заключать мир с вален-сийскими маврами, пока они не разорвут всякие связи с альморавидами, Кампеадор добился, чтобы во имя давнего и плодотворного сосуществования обеих испанских цивилизаций всякое объединение андалусских мавров с африканскими было отвергнуто как недопустимое.

История и Поэзия согласны и в том, что военные победы Сида имели особый, решительный характер, потому что это были победы немногих над подавляющим большинством, победы всегда уверенные. Поразительным образом это подтверждает и арабская историография. Ибн Бассам пишет: «Знаменам Родриго — прокляни его Бог! — благоприятствовала победа, и с небольшим числом воинов он истреблял многочисленные армии». Таким образом, военный гений Сида безусловно превосходил талант обычного победоносного полководца.

Эта двойная победа — над завистниками и над альморавидами — составляет суть всей жизни Сида, который в исторические моменты глубоких перемен заложил основы гегемонии Кастилии над прочими испанскими королевствами и утвердил преобладание христианства над исламом.