Г. Д. Потепин «Техника» Обской группы РСДРП
Г. Д. Потепин
«Техника» Обской группы РСДРП
Г. Д. ПОТЕПИН — член КПСС с 1920 года, участник революционного движения с 1904 г., наборщик подпольных типографий. Позднее — на руководящей советской работе.
В день 50-летия большевистской партии награжден правительством орденом Трудового Красного Знамени.
В настоящее время персональный пенсионер.
В Томске царская охранка и полиция в дни черной реакции чинили жестокую расправу над активными участниками революции.
31 марта 1906 года, одновременно с несколькими товарищами по подпольной работе, я был арестован и заключен в тюрьму, именовавшуюся тогда «исправительным арестантским отделением», которая находилась в районе железнодорожной станции Томск-2.
В переполненной тюрьме я увидел много товарищей, знакомых по совместной работе в партийном подполье. Здесь же вторично, в тюремных условиях, мне пришлось встретиться с Сергеем Костриковым (Сергеем Мироновичем Кировым), арестованным 30 января 1906 года (В первый раз я и С. Костриков вместе с другими товарищами были арестованы на подпольном партийном собрании в Томске 2(15) февраля 1905 года).
Среди заключенных было несколько человек из Новониколаевска (Новосибирска), арестованных по делу Обской группы РСДРП, из них хорошо помню Василия Шамшина.
При аресте, во время обыска, у меня и товарищей никаких компрометирующих документов и материалов не нашли, поэтому жандармам не удалось создать судебного дела, но они использовали предоставленную губернатору власть и выслали нас в числе 7 человек из Томска в Туруханский край Енисейской губернии этапным порядком под надзор полиции.
<текст утерян>
графия, мы жили втроем, но вскоре Сара уехала в Каинск.
Все необходимое для работы: оригиналы, бумагу и деньги на содержание доставлял нам Блюм. Ответственность за типографию он возложил на меня, поэтому держать с ним связь и получать от него все указания приходилось мне. Иногда я бывал у Блюма на квартире, где раза два встречался с Василием Шамшиным, которого немного знал по Томской тюрьме.
В этот период в Новониколаевске Василий Шамшин вел большую партийную работу по расширению связей с рабочими. Несмотря на царивший в то время разгул столыпинской реакции, на жестокий полицейский террор и повседневную опасность очутиться в лапах у жандармов, большевики Обской группы самоотверженно боролись за сохранение и укрепление своей партийной организации.
Они смело проводили большую революционную работу среди железнодорожников, рабочих некоторых городских предприятий, военных и приказчиков.
Руководители Обской группы возлагали большие надежды на нашу «технику» и предполагали в ближайшее же время возобновить выпуск ранее издававшейся небольшой нелегальной газеты «Обской рабочий», прекратившей свое существование после провала старой «техники» в октябре 1907 года.
Мы отпечатали еще одну или две прокламации и начали вести подготовку «техники» к предстоящему выпуску газеты, как неожиданно для нас работу в типографии пришлось не только прекратить, но и срочно перевезти «технику» в безопасное место, ввиду нависшей над нами угрозы провала.
Вспоминаются подробности этих событий.
Однажды рано утром к нам пришел Борис Блюм. Поговорили о делах. Собираясь уходить, он незаметно от Степана подал мне знак, чтобы я вышел к нему на улицу. В то утро от него я узнал, что получены очень неприятные известия в отношении Степана Беды, что я должен как можно скорее прийти к Блюму на квартиру и там все узнаю.
Я держался, как и прежде, спокойно, чтобы не вызвать никаких подозрений Степана, придумал какой-то, не вызывающий сомнений, предлог и вышел из дома.
В квартире Блюма я встретился еще с одним товарищем, которого однажды уже видел, но имя его не помню. Оба они были очень встревожены и сразу же мне рассказали, что Барнаульский комитет подозревает Степана Беду в связи с охранным отделением и что необходимо немедленно от него избавиться.
Я, конечно, был страшно потрясен этой неожиданностью, так как, живя с ним вместе в течение 2–3 недель, ничего подозрительного в его поведении не замечал. Он держался скромно, один никуда не ходил, как будто ни о чем не расспрашивал, поэтому и не вызывал как у Блюма, так и у меня никаких подозрений.
Обсуждая создавшееся положение, мы даже высказывали некоторое недоумение. Если Степан действительно является провокатором, то почему, имея полную возможность провалить «технику» вместе с нами, он не сделал этого до сих пор. Но так как сообщение Барнаульского комитета являлось для нас вполне авторитетным, то мы предположили, что он, вероятно, выжидал, пока ему представится возможность собрать больше сведений о составе Обской группы, выявить ее руководителей и тогда совершить предательство.
Над нами нависла самая серьезная опасность, и нужно было немедленно спасать «технику».
Блюм сказал, что руководителями группы намечен примерно такой план: я возвращаюсь в типографию и рассказываю Степану специально для него придуманную историю о том, что за нами якобы следят шпики, в частности, за мной сегодня увязался такой тип, от которого я еле избавился. И что эта слежка меня крайне встревожила, соблюдая большую осторожность, я пошел к Блюму и рассказал ему об этом случае. Блюма обеспокоило мое сообщение, он сделал вывод, что нас выследили, что «техника» находится в опасности и ее надо спасать. Нам предложено немедленно сложить в большие ящики все типографское оборудование: станок, вал, кассы, шрифты, запас бумаги и пр. для перевозки в другое надежное место. Через час-два Блюм приедет на подводе и все увезет. Нам же в городе оставаться опасно, поэтому нам дадут деньги и мы разъедемся в разные города.
Когда я рассказал всю эту историю Степану, он страшно рассвирепел, начал меня в чем-то обвинять, оскорблять и готов был меня избить. Из обычно скромного и сдержанного человека, каким я его знал по совместной работе, он превратился в зверя. По его поведению я понял, что мое сообщение, вероятно, срывало тайные намерения Степана.
Как он ни «бесился», все же ему пришлось принять участие в укладке оборудования в ящики.
Через некоторое время на подводе приехал Блюм с одним товарищем. Они очень спешили, передали нам деньги, и, обращаясь главным образом к Степану, Блюм сказал, что, так как за нами следят, они увозят от нас «технику» и считают, что нам нужно немедленно уехать из города во избежание ареста.
Ящики с оборудованием и некоторыми вещами погрузили на подводу, и товарищи уехали.
После их отъезда Степан еще долго ругался и наконец заявил, что он не сегодня, так завтра уезжает в Красноярск, где раньше работал и где у него есть родные.
Я тоже ему сказал, что уезжаю в г. Омск.
До самого ухода Степана на вокзал у меня были опасения, что он еще может сходить и донести на нас в охранку, поэтому, как только он ушел, я сразу же отправился к Блюму.
Так и осталось для нас неясным, что же помешало Степану Беде нанести предательский удар Обской группе.
Итак, «техника» была сохранена, никто из нас не арестован. Мне предложили остаться пожить у одного из товарищей и подождать, пока будет найдено новое помещение для «техники». Я согласился и остался ждать. Помню, что мне дали временную работу, которую я выполнял дома.
Но вскоре выяснилось, что никаких перспектив на скорое подыскание подходящего для типографии помещения нет, поэтому я получил согласие на выезд из Новониколаевска.
В начале марта я уехал в Иркутск, где тогда жили и работали мои томские товарищи (Башуров, Дробышев и др.).
В Иркутске я жил по чужому паспорту, работал в одной из больших типографий города. Однажды, в конце лета или ранней осенью 1908 года, я зашел к своим старым друзьям и товарищам по работе в Томске — Федюкиным. У них я встретился с только что приехавшим из Новониколаевска Сергеем Костриковым (С. М. Кировым).
Встреча была неожиданной и радостной. Больше двух лет мы с ним не виделись. Он рассказал о себе, о Томской тюрьме, в которой просидел два года, о трудных условиях работы в Новониколаевске, где охранка усиленно следила и производила аресты, в результате чего многие активные работники находились в тюрьмах. Он очень сожалел, что многие мероприятия, в частности возрождение подпольной типографии, намеченные Обской группой во время его пребывания в городе, не удалось осуществить.
Он шутливо заметил, что и ему пришлось оттуда убраться подобру-поздорову из-за усиленного внимания жандармов к своей особе.
Я рассказал ему, что в январе — феврале этого года тоже работал в Новониколаевске, в подпольной «технике» Обской группы РСДРП, о провокаторе Степане Беде. Он подробно расспрашивал меня об этих событиях и высказывал свои соображения.
Здесь, в Иркутске, сказал он, по мере восстановления связей нужно будет организовать подпольную «технику». Причем намекнул, что я как печатник буду в этом деле полезен.
Уже в 1917 году, после февральской революции, однажды, читая какую-то томскую или красноярскую газету (не помню), я увидел опубликованный список тайных агентов и провокаторов охранки, выявленных при разборе материалов жандармских архивов. В числе этих предателей было и имя Степана Беды. Советский народ заклеймил этих презренных людишек на вечный позор.