Россия в мире

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Россия в мире

Ранние годы правления Александра важны для понимания его внешней политики и роли, которую он и Россия должны были сыграть в отношениях с иностранными государствами. В этот период Александр не до конца понимал, как надо строить внешнюю политику и распоряжаться военной силой, чтобы оказывать влияние на союзников или противников, но за довольно неясными общими идеями основные черты его мышления, тем не менее, четко прослеживаются. Его поздняя политика (например, создание Священного союза в 1815 году и роль, которую сыграл Александр в его системе), когда Россия занимала главное положение в Европе, уходит своим началом в 1801–1807 годы, когда Россия была на вторых ролях в решении европейских вопросов.

Правда, уже в XVIII веке Россия сравнялась с великими державами Европы. В итоге впечатляющих военных побед она расширила свою территорию. На севере победа Петра I над Швецией дала ей, согласно Ништадтскому договору 1721 года, Прибалтику; была приобретена часть Финляндии, которая отошла от Швеции в 1743 году во время правления Елизаветы. На юге правление Екатерины II внесло ясность в русско-оттоманские отношения, когда две турецкие войны (1768–74 и 1788–92 годов) показали русское военное превосходство, сохранившееся до падения обеих империй в двадцатом столетии. Во время правления Екатерины Россия приобрела северное побережье Черного моря, Крым и землю между Днестром и Южным Бугом. Русские корабли стали плавать не только в Черном море, но и через Босфорский пролив, русские даже получили разрешение построить православную церковь в Константинополе. Перевес сил в сторону России был осознан всеми европейскими державами; первый раздел Польши в 1772 году был попыткой отвлечь интересы России от Балкан, и демонстрация возможного нападения Британии на российский флот в 1791 году фактически демонстрировала страх перед усилением России. Но самым важным результатом внешней политики Екатерины стали разделы Польши (1772, 1793, 1795 годы) между Австрией, Пруссией и Россией, итогом которых было появление общих границ между этими государствами. Россия приобрела громаднейшую территорию, включившую большую часть того, что было великим княжеством Литовским, Курляндией и Западной Валахией, подвела свои границы на западе к самому сердцу Европы. К 1801 году военные успехи России доказали ее право числить себя великой европейской державой, соответственно этому с ней стали считаться и на дипломатической арене. Карамзин в записках о том, что он называл позорной капитуляцией России в Тильзите в 1807 году, с гордостью писал о достижениях России в восемнадцатом веке:

Под управлением Екатерины Россия с честью заняла одно из самых значительных мест в государственной системе Европы. В войне мы победили наших врагов. Петр поразил Европу своими победами — Екатерина заставила Европу привыкнуть к ним[61].

Несмотря на видимую непоследовательность внешней политики Павла, не было причин думать, что Россия под управлением Александра не сможет сыграть решающей роли в европейской политике.

Перед восшествием на трон Александр не имел четких принципов своей будущей внешней политики и не думал серьезно о роли России в европейских делах. Главным образом он был сосредоточен на внутренних проблемах. Будучи хорошо обучен европейским языкам, он, тем не менее, никогда не путешествовал за границу, а знания о других странах приобрел в результате обучения и дружбы с такими завзятыми путешественниками, как Чарторыский, Новосильцев, Строганов. Поэтому, наверно, не удивительно, что ранние суждения об иностранных делах были у Александра довольно наивными и идеалистическими: его первым скромным желанием было установление мира, и не только в России, а во всем мире. Незадолго до своего восшествия на трон Александр писал о желании не только «установить мир на Севере», но также установить «прочный мир во всем мире»[62].

Он сказал новому французскому послу в России, генералу Г. Дюроку, смутив его наивным обращением «citoyen» (гражданин (фр.). — Ред.), которое больше не использовалось в наполеоновской Франции: «Я ничего не хочу для самого себя, я только хочу установить мир во всей Европе»[63]. Такие заявления могли быть восприняты как идеалистические мечты неопытного политика, но во все время своего правления Александр постоянно заявлял, что он искал мира для всей Европы, а не только для России. Более полное выражение его принципы нашли в инструкции барону Крюденеру, его послу в Берлине (мужу Юлии Крюденер, которая впоследствии была компаньонкой Александра в Париже) 17 июля 1801 года:

… [мои министры] не должны упускать из виду тот факт, что их государь никогда не хотел навредить своей силой, что он уважает права правительств и независимость наций… и что его заветным желанием является установление мира настолько прочного, насколько это возможно… Я никогда не приму участия во внутренних разногласиях, которые могут побеспокоить другие государства… Я думаю, что настоящее величие, которое может быть завоевано с помощью трона, основано на правосудии и доброй воле…[64]

К несчастью, в 1801 году Александр не занимал такой прочной позиции, чтобы распоряжаться внутри Европы, устанавливая мир и счастье всего человечества. Его первые дипломатические действия должны были исправлять тяжелое наследство, оставленное отцом. Грозный британский флот подходил к Балтике, чтобы противостоять павловской политике вооруженного нейтралитета, в то время как 20 000 казаков подходили к негостеприимным просторам Средней Азии на пути к завоеванию Индии. Первые шаги Александра заключались в срочной остановке этой экспедиции и в достижении взаимопонимания с Британией. Британские корабли и экипажи, находившиеся в плену в русских портах, были немедленно отпущены. Компромисс в соглашении между двумя странами был достигнут в июне 1801 года: Британия признала права нейтральных кораблей входить в блокированные порты, а Россия признала право британского флота инспектировать грузовые корабли, даже идущие под нейтральным флагом. Соглашение было достигнуто еще легче, когда Александр из деликатности аннулировал спорный вопрос о Мальте, которая была завоевана Британией в сентябре 1798 года. (Александр отказался от титула Великого магистра мальтийских рыцарей, унаследованного у отца, но в то же время формально остался покровителем ордена).

Торговля между двумя странами, что было важно для обеих сторон, восстановилась. Россия экспортировала в Британию корабельный лес, железо, медь, сельскохозяйственные продукты и импортировала мануфактуру, текстиль, чай, кофе. Торговые отношения были восстановлены в мае 1801 года, когда Александр отменил запрет Павла на импорт многих товаров из Британии, включая фарфор, стекло, продукты земледелия, стальные инструменты, металлические изделия, шелк, хлопок и парусину. «Молодые друзья» Александра находились под обаянием теории Адама Смита и были против меркантилизма. Кочубей выдвинул несколько предложений в 1803 году, поддержанных Александром и направленных на повышение численности населения и роста заводов в российских владениях. Граф Николай Петрович Румянцев, министр коммерции, который также пребывал под впечатлением идей Смита, твердо верил в свободную торговлю. Александр, который, казалось, никогда серьезно не занимался экономическими проблемами, разделял взгляды своих советников по этому вопросу и выражал неодобрение по поводу официальных коммерческих договоров с другими нациями в тех случаях, когда одна страна подвергалась эксплуатации. В своем указе о тарифах в России в 1801 году он заявил, что хочет «добиться коммерческой свободы и улучшить денежное обращение». На самом же деле некоторые ограничения были сохранены, чтобы защитить русскую промышленность, так как Александр также был согласен повысить уровень русской торговли. Он заявил, что у него было «абсолютное и естественное желание повысить уровень русской торговли любыми возможными способами»[65]. В период с 1801 по 1810 год было подписано очень мало официальных коммерческих договоров с другими нациями.

Добиваясь соглашения с Британией, Александр уверял генерала Дюрока в своих дружеских чувствах по отношению к Франции:

Я всегда хотел, чтобы Франция и Россия были друзьями; они являются великими и могущественными нациями …которые должны достигнуть согласия и остановить все маленькие разногласия на континенте [66].

Ранние годы правления Александра были ознаменованы возобновлением дружеских отношений с Францией, 8 октября 1801 года был подписан мирный договор и тайное соглашение. Согласие было достигнуто в вопросе территориальных притязаний германских князей, которые потеряли землю на левом берегу Рейна, о компенсациях королю Сардинии и правителям Баварии, Бадена и Вюртемберга. Александр укрепил свое право вмешиваться в дела Германии по условию Тешенского договора 1779 года, который сделал Екатерину посредником в прекращении войны за Баварское наследство. Независимость Ионических островов была признана, и Франция пообещала убрать свои войска из Египта и из порта Неаполя.

Александр поставил целью вывести Россию из запутанных отношений с Британией и Францией, а также установить мир в своем государстве, если не во всей Европе. Однако это не полностью удовлетворило его. Его не устраивало отношение к нему французского правительства, которое в результате военных побед 1795–1801 годов приобрело сильную позицию и не видело причин осторожничать с Россией. Наполеон заключил два удобных для себя мирных договора с Австрией и Британией; после заключения мира в Люневиле 9 февраля 1801 года Австрия признала присоединение к Франции Бельгии и левого берега Рейна, а также ее контроль над Итальянским полуостровом; затем после Амьенского договора 27 марта 1802 года Британия вернула большую часть своих заморских владений, завоеванных Францией, но отказалась от Мальты. Кочубей говорил графу Александру Воронцову 3 ноября 1801 года, что Александр «был доволен, подписав мир с Францией, но тон Первого консула и Талейрана не понравился ему»[67], и что он отзывался о них как о «жуликах». В своем обращении к делегации российского Сената в 1803 году Александр показал, что полностью осознает величие своего положения, уверен в своей позиции за границей и чувствительно относится к любому пренебрежению им. Он твердо противостоял попыткам британского правительства помешать его действиям в отношении Франции, отстаивая независимую политику России. Вот что писал Александр графу Семену Романовичу Воронцову, своему послу в Лондоне, в ноябре 1801 года:

Я приложил особые усилия, чтобы следовать национальной системе, которая была основана для пользы всего государства, а не из-за склонности к той или иной державе, как это часто случалось. Если я решу, что это полезно для России, я буду в хороших отношениях с Францией, та же цель побуждает меня налаживать дружбу с Великобританией[68].

Сначала иностранные дела Александр отдал в руки Никиты Петровича Панина, племянника Никиты Ивановича Панина, служившего министром иностранных дел Екатерины II с 1763 по 1781 год. Панин враждебно относился к Франции и к революционному умонастроению, которое он объяснял «предательскими наставлениями Лагарпа»[69]. Он был уверен, что истинные интересы России требуют присоединения к антифранцузской коалиции и активного участия в ней, поэтому одобрял возобновление дружеских отношений с Британией, но был против примирительной политики Александра относительно Франции. Александр не только не соглашался со своим министром, он возмущался независимостью Панина и отказывался принимать его идеи. Впрочем, никогда не мог найти общий язык с бывшими заговорщиками, посадившими его на трон, хотя Панин и не присутствовал при убийстве Павла.

К концу 1801 года Александр ушел из-под влияния заговорщиков, и в октябре 1801 года Панина сняли с должности министра иностранных дел, отдав ее Кочубею, другу Александра, который не только полностью разделял его желание восстановить мир, но и не собирался противоречить внешней политике своего царя. Кочубей хотел отдалить Россию от европейских дел, чтобы можно было обратиться к внутренним реформам. В июле 1801 года он выразил свои взгляды в меморандуме словами «Мир и внутреннее реформирование — вот слова, которые должны быть написаны золотыми буквами в кабинетах наших государственных деятелей»[70]. Чарторыский охарактеризовал «систему» Кочубея так:

…держать Россию подальше от европейских дел и поддерживать хорошие отношения со всеми иностранными державами, чтобы посвятить все время и все усилия на выполнение внутренних реформ. Именно в этом заключается желание императора и его близких советников…[71].

Кочубей призывал к практически полной изоляции России от Европы, исключая торговые отношения между странами. Его взгляды обсуждались в Негласном комитете в начале 1802 года и были полностью одобрены всеми его участниками. Казалось, Александр достиг полного согласия со своими советниками; он заявил на одном таком собрании, что Россия не нуждается ни в каких союзах с кем бы то ни было. В апреле 1802 года он повторил это утверждение, но выразил мысль, что союзы могут способствовать России во влиянии на Европу для всеобщей пользы[72]. Это показывало, что в своем подходе он был более гибок, чем Кочубей, но также и то, что он не сомневался в возможности России самостоятельно влиять на события. Как бы там ни было, в то время он отказался от предложения союза с Британией, и, похоже, идеи Кочубея были приняты. Британский посол сэр Джон Уоррен писал в октябре 1802 года:

Мне очень неприятно говорить, что из-за того, что было решено на этой встрече (с графом Александром Воронцовым), я заключаю, что данная система разработана этим советом для разрыва всех европейских связей и полного их ограничения в настоящее время для обращения к своим внутренним проблемам[73].

Несмотря на то, что царь поддержал предложение Кочубея и действительно решил в то время разобраться с внутренними реформами, он никогда не терял интереса к европейским делам. Действительно, в самом начале своего правления он определил, что Россия будет поддерживать отношения со всеми европейскими странами, включая и те, которые не представляли для нее явного стратегического интереса. Особое участие Александр проявил в судьбе Швейцарии, потому что она была родиной его бывшего учителя Лагарпа. В начале 1802 года он написал Наполеону, поддерживая независимость Швейцарии (впоследствии Россия сыграла главную роль в составлении швейцарской конституции). В то же время он выказал заинтересованность в судьбе короля Сардинии, заставив Наполеона в резкой форме ответить, что это не должно касаться царя в большей степени, чем дела Персии касаются Наполеона. Александр с самого начала показал, что собирается действовать независимо и преследовать собственные интересы во внешнеполитических делах, а не быть пешкой своего министра иностранных дел. Например, он провел встречу с Фридрихом-Вильгельмом III, королем Пруссии, в июне 1802 года, не ставя даже в известность Кочубея. «Представьте себе министра иностранных дел, который понятия не имеет об этом решении»[74], — писал Кочубей, который не одобрял всю эту затею. На той встрече была заложена основа будущих близких отношений двух монархов, не последнюю роль в этом сыграло слепое увлечение Александра молодой женой Фридриха-Вильгельма Луизой — «forme angelique» и «l’apparition celeste»[75] (Александру было двадцать пять лет, а Луиза была на год старше его). Александр даже заявил, что идея Священного союза 1815 года возникла после «первого объятия» двух монархов при встрече. В середине 1802 года Кочубей выражал недовольство, что Александр не желает выслушивать или консультировать его («Мне все еще приходится говорить: „Так того хочет император“, и на вопрос „Почему?“ я вынужден отвечать: „Я ничего не знаю об этом; такова царская воля“»)[76].

Кочубей был отстранен от должности в сентябре 1802 года главным образом потому, что Александр к тому времени стал принимать большее участие в европейских делах, чем того желал министр; его сменил граф Александр Воронцов. К 1804 году он оформил участие России в новой коалиции, направленной против Наполеона, но вообще-то граф не очень хорошо разбирался во внешней политике, к тому же слабое здоровье мешало ему действовать эффективно. К 1803 году иностранные дела фактически оказались в руках Чарторыского, помощника Воронцова. Стремление Чарторыского активизировать роль России в европейских делах в общем совпадало с желаниями Александра, к тому же Чарторыский подавал свои идеи с большим изяществом и в аккуратной логической упаковке, что убеждало императора в их абсолютной правильности. Гораздо позже (разочаровавшись в политике Александра по отношению к Польше) Чарторыский почти с тоскою писал в своих воспоминаниях:

Я хотел бы, чтобы Александр стал кем-то вроде арбитра для поддержания мира во всем цивилизованном обществе, защитником слабых и угнетенных, чтобы с его правления началась новая эра справедливости и порядка в Европе.

В 1803 году Чарторыский разработал план для будущего российской дипломатии, «О политической системе, которой должна следовать Россия» (идея, позже развитая в его «Essai sur la diplomatic», написанном в 1820 годах и анонимно опубликованном в 1830 году).

Собственные комментарии Чарторыского к его же «системе» прозрачно намекают на интеллектуальную ограниченность царя:

…это было то, что очень обрадовало Александра и улучшило его настроение. План предоставлял полную свободу для воображения и для всех случаев, не требуя немедленного решения или действия[77].

Чарторыский был уверен, что все страны нуждались в «свободной конституции на прочной основе», хотя, как и царь, он думал, что форма правления должна полностью соответствовать нуждам страны и уровню ее развития. Он хотел, чтобы конституционная перемена проходила постепенно и осторожно, выполняя свое назначение — создание устойчивого правления. Как и Александр, он видел Европу, живущую в вечном мире. Чарторыский взывал к царскому идеализму и был уверен в роли России как хранителя счастья всей Европы и международного арбитра: «с правления Александра начнется новая эра в европейских отношениях… для пользы всего человечества»[78]. Хотя в общем Чарторыский одобрял самоопределение наций, он также верил и в то, что мир и безопасность будут гарантированы малым нациям на Апеннинском полуострове, в Германии и на Балканах, образованием федераций под покровительством России или Британии.

Проект Чарторыского был написан в то время, когда Александр свободно говорил в Негласном комитете о конституциях. Хотя в самой России ничего не было сделано, к тому времени Александр успел проявить интерес к конституционному управлению в других местах. Ионические острова все еще были оккупированы Россией, и в 1803 году для них была составлена конституция, главным образом Иоаннисом Каподистрией, бывшим в то время государственным секретарем этих островов. Конституция предусматривала законодательный орган, состоящий из верхней и нижней палат, которые должны были собираться каждые два года. Чарторыский в то время только выражал мысли, совпадающие с идеями Александра (хотя на самом деле, по словам Чарторыского, царь принимал его идеи с энтузиазмом, но «не собирался более глубоко вникать в них»). Конечно, лейтмотивом у Чарторыского была идея возрождения Польши под защитой царя. В своем меморандуме он писал, что возрождение Польши было «в интересах всеобщего мира и благосостояния» и что надо восстановить ее единство. Он предполагал, что Константин, брат Александра, станет царем восстановленной Польши или что она вообще будет присоединена к России. Русским придворным казалось, что Чарторыский отдает предпочтение интересам Польши перед интересами России. Но истина заключалась в том, что в этот период ни страны, оказавшиеся жертвами Наполеона, ни державы, которые противостояли ему, не желали вмешательства России в организацию новой Европы, а лишь считались с ней из-за ее армий (субсидированных Британией). Роль, которую Чарторыский и Александр хотели отвести России, надеясь сделать ее гарантом мира, арбитром и защитницей малых государств, была далека от тех чисто прагматических надежд, которые возлагались на Россию и ее армии многими европейскими государственными деятелями.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.