Промышленный геноцид

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Промышленный геноцид

«ВНП — превыше всего!» С таким лозунгом вступила Япония во вторую половину XX века. О валовом национальным продукте говорилось в правительственных программах и в книжках-комиксах, рассчитанных на школьников. Тема увеличения ВНП стала главной в парламентских дебатах и в болтовне гейш с клиентами в ресторанах. В 1961–1970 годах среднегодовые темпы прироста валового национального продукта составили в Японии рекордную цифру — 11 процентов.

Самые большие танкеры, самые миниатюрные компьютеры, самые (среди стран с высокой сейсмичностью) высокие здания, самые быстрые поезда. Венок чемпиона капитализма, навешенный на себя Японией, сплошь состоял из «самых поразительных в мире» показателей. Когда же пришла пора подвести итог неуправляемой и безумной экономической и технологической вакханалии, то «японцам пришлось констатировать, — как написала буржуазная газета «Иомиури», — что они многое приобрели, но не меньше потеряли. Одна из этих потерь — природа страны». Газета «Асахи» добавила: «Япония выиграла экономическую битву и достигла положения великой державы с точки зрения валового национального продукта. Однако лозунг, которому она так свято следовала, означал на деле валовое национальное загрязнение».

Фудзи поднимается над морем,

Как ступеньки в небеса,

Где в сини, безоблачной и ясной,

Жрецы живут.

Земли стремясь не видеть загрязненной.

Художник Сэссю снабдил этими стихами картину, на которой нарисовал гору Фудзи, японскую святыню, и подле нее — «источник загрязнения окружающей среды»: деревушку с домиками под тростниковой крышей и несколько рыбацких лодок на берегу залива. Сегодня, спустя 500 лет, художнику пришлось бы искать изобразительные средства, чтобы показать иные источники, загрязняющие предгория Фудзи, — зловонно дымящие заводы, стада автомашин, окутанные выхлопными газами, железные дороги, пожирающие тишину, и потоки промышленных отходов, впадающие в залив, где очень немногие рискуют теперь плавать на лодке.

Журнал «Нью-Йорк таймс мэгэзин» привел интервью с жителем города Фудзиномия, расположенного в 25 километрах от горы Фудзи. Тосихико Кода страдает астмой. Болезнью его наградил химический завод, от которого дом Кода отделен лишь забором из железной сетки и живой изгородью кустарника.

— Посмотрите на эту десятииеновую монетку. — Кода показал корреспонденту журнала бронзовый кружочек, покрытый слоем ржавой копоти. — Монетка пролежала на улице только месяц, — пояснил Кода. — Если отработанные газы заводов и фабрик легко разрушают железо и бронзу, — продолжал он, — то каково приходится человеческим легким?

Кода натужно закашлялся. Потом сказал:

— В заливе Тагоноура, в трех километрах отсюда, с 1967 года никто не отваживается купаться — вода в заливе коричнево-красная от химических отходов. Рыбаки вынуждены уходить на промысел за 50–60 километров от берега и даже там им попадаются рыбы-уроды странной, ранее неизвестной формы.

Залив Тагоноура — тот самый, что написал Сэссю на своей картине.

Я был в Фудзиномия. И видел все, о чем рассказал Тосихико Кода. И меня там мучили кашель и резь в глазах, от которой неудержимо катились слезы. А поехал я в Фудзиномия, чтобы посмотреть на чудо-речку Уруи, впадающую в Тагоноура. Фотографы газеты «Майнити» набрали в речке воды и проявили в ней фотопленку. Газета опубликовала фотографии, напечатанные с этой пленки, и сопроводила их подписью: «Чудо» на реке Уруи произошло благодаря усилиям бумажных фабрик, которые превратили воду в реке в проявитель». Я погрузил руку в реку. Рука потом долго пахла проявителем.

Внутреннее японское море, частью которого является залив Тагоноура, издавна считалось природной жемчужиной страны. Путешественники, побывавшие в конце прошлого и начале нынешнего века на берегах моря, относили его к одному из чудес света, и их трудно обвинить в преувеличении. Теперь Внутреннее японское море именуют «Мертвым морем». И на то есть все основания.

Ежедневно в море сбрасываются 1600 тонн загрязненных промышленных вод, включающих ртутные, кадмиевые, мышьяковые соединения. Содержание полихлордифенила, широко применяющегося в производстве электротрансформаторов и копировальной бумаги, достигло на дне, например, Осакского залива 86,9 ррм. Отравление живых существ начинается при концентрации полихлордифенила, равной 13 ррм. В результате сброса промышленной воды на дне Внутреннего японского моря у побережья острова Сикоку свинца сейчас в 543 раза больше, чем допускает существующий в Японии стандарт на содержание этого элемента в воде и почве. В прибрежном городе Курасики вследствие преступной небрежности из хранилища, принадлежащего концерну «Мицубиси», вытекло во Внутреннее японское море 20 тысяч тонн нефти. Чуть позже из хранилища другого концерна в море попало 42 тысячи тонн нефти. В 1975 году море загрязнялось нефтью 416 раз, в 1976 году -394, в 1977 году — 356 раз.

Губернаторы одиннадцати префектур и мэры трех городов под давлением общественности, которую глубоко беспокоит загрязнение Внутреннего японского моря и исчезновение в нем планктона и рыбы, обратились в 1977 году к правительству с петицией. В ней высказывалась просьба немедленно взять море под защиту. Управление по охране окружающей среды ответило от имени правительства, что контроль над водой во Внутреннем японском море планируется осуществлять только с конца 1979 года.

Действительно, в декабре 1979 года управление обнародовало перечень мер, которые должны, по мнению этого органа, спасти Внутреннее японское море. Меры оказались столь же «вегетарианскими», как и наказание за несоблюдение их, — 300 тысяч иен штрафа. Член правления одной из химических фирм, чьи заводы быстро и верно убивают море, по поводу мер управления высказался цинично, но точно: «Мы готовы уплачивать штрафы ежемесячно, поскольку это гораздо дешевле, чем строить очистные сооружения или менять технологию нашего производства». Делая непристойное заявление, член правления не сомневался: 300 тысяч иен фирме уплачивать не придется.

Почти одновременно с опубликованием перечня правительственных мер по охране от загрязнения Внутреннего японского моря в городе Ёккаити, расположенном на его берегу, завершился суд над химической фирмой «Исихара сайге» и двумя ее руководителями. На протяжении трех лет завод фирмы сбросил в море 3380 тонн отходов изготовления серной кислоты. Девять долгих лет длилось судебное разбирательство, а когда закончилось, то снисходительному вердикту поразились, наверное, даже сами обвиняемые: их приговорили к уплате 50 тысяч иен штрафа. Если милостивость судей они «обмывали» в ресторане токийского увеселительного района Акасака, ужин обошелся им значительно дороже.

Управление, не склонное сообщать японцам правду о масштабах уничтожения в стране природы, тем не менее признало в «Белой книге» за 1978 год, что степень загрязнения промышленными отходами 20,2 процента японских рек, 34,4 процента озер и 15,6 процента прибрежных участков моря далеко превосходит официально допустимый уровень. Как далеко превосходит, можно судить по акту патологоанатомического вскрытия утопленника, выловленного в токийской реке Сумида. Оказалось, что человек не захлебнулся, а насмерть отравился ядовитыми испарениями, когда еще держался на поверхности воды.

К несчастью для токийцев, через столицу протекает несколько рек, куда предприниматели сбрасывают гибельные для всего живого промышленные отходы. 25 сентября 1979 года могло войти в историю Японии как дата бедствия, которое по числу жертв превзошло бы знаменитое землетрясение 1923 года. Завод фирмы «Фудзии плейтинг» спустил в реку Тонэ сразу тонну цианистого раствора. Два миллиона жителей Токио, кто получает из реки Тонэ питьевую воду, спас от смерти случай: в день катастрофы и в течение трех следующих дней лил дождь, которого Япония не знала, наверное, сотню последних лет. Дождь и избавил токийцев от массовой трагедии: воды в реке Тонэ стало больше, и, следовательно, содержание в ней смертоносных частиц оказалось не столь высоким.

«Небо над Токио снова стало голубым!» — возвестили в 1969 году столичные газеты, когда месячное выпадение сажи на каждый квадратный километр токийской площади упало с 34 до 17 тонн. Заводы в Токио перешли с угля на нефть. Но недолго радовались токийцы. На них обрушилась другая беда. 18 июля 1970 года город окутала густая молочная дымка. На школьном дворе в районе Су-гинами шел урок физкультуры. Вдруг одной из школьниц стало плохо. Затем второй, третьей. Они жаловались на головную боль, тошноту. Горели глаза. Подкашивались ноги. Учитель вызвал машины скорой медицинской помощи. В тот день шесть тысяч токийцев обратились к врачам с похожими симптомами. «Фотохимический смог» — определили врачи причину заболевания.

«Фотохимический смог» — продукт соединения закисей азота, углеводорода и двуокиси серы. Он образуется при воздействии на это соединение ультрафиолетовых лучей солнца. Предприниматели сменили на токийских заводах и фабриках вид топлива, поскольку импортная нефть стоила тогда дешево, и сгорание огромного количества нефти повлекло увеличение содержания в воздухе двуокиси серы — главного компонента «фотохимического смога». Что касается очистных сооружений, то их как не было в эпоху использования угля, так не стало и в период применения нефти. «Фотохимический смог» поставил Токио на самую верхнюю точку на позорной капиталистической «шкале грязи».

Смог вернулся в Токио 23 и 27 июля и 5 августа. Через 25 лет после того, как сигнал тревоги в последний раз загнал токийцев в бомбоубежища и укрытия, он снова раздался над столицей. Прервав теле- и радиопередачи, дикторы смятенно читали: «Внимание! Говорит токийский центр по контролю над загрязнением воздуха! В воздухе повысилось содержание вредных веществ. Внимание! Срочно прекратить школьные занятия на открытом воздухе. Детей вернуть в классы. Как можно меньше находитесь на улице. Пользуйтесь автотранспортом только при крайней необходимости. Внимание! В больницах и поликлиниках открыты пункты экстренной медицинской помощи».

Директор токийского Научно-исследовательского института по проблемам природной среды заявил: «Если дело пойдет так и дальше, населению придется носить противогазы». В иные дни директор института вкалывал в карту Токио, что висит в его кабинете, по 300 и более булавок. Каждая булавка означала сто телефонных звонков от людей, сообщавших о появлении «фотохимического смога». В юго-западной части столицы булавочных головок больше всего. Этот район примыкает к промышленной зоне Кавасаки — Иокогама. «Помимо заболеваний органов дыхания, «фотохимический смог» вызывает постепенно изменения во всем организме человека, особенно детском организме, — пришел к выводу директор. — В юго-западных районах Токио, где «фотохимические тревоги» продолжаются по нескольку дней без отбоя, школьники менее подвижны, чем дети в других местах, отстают в росте и умственном развитии».

В 1973 году «фотохимические тревоги» объявлялись в Токио и еще ряде крупных японских городов 328 раз. Сейчас такие тревоги случаются реже — примерно раз в два дня, но число жертв «фотохимического смога» по-прежнему велико. За семь лет — с 1972 по 1978 год — «фотохимический смог» заставил 169 тысяч японцев воспользоваться услугами пунктов экстренной медицинской помощи, об открытии которых объявляли дикторы телевидения и радио. 395 токийцам медицинские пункты помочь не сумели — «фотохимический смог» убил этих людей.

В префектуре Тояма, обращенной к Японскому морю, разыгралась трагедия с иными, чем в Минамата, действующими лицами, но с тем же сюжетом. К местному доктору вдруг повалили пациенты с жалобами на мучительные боли в суставах. У больных делались хрупкими кости. Они ломались от резкого движения. Доктор снял рентгеноскопию с ног одного из пациентов. На снимке были отчетливо видны 72 перелома. Доктору досталась сомнительная слава окрестить болезнь. Он назвал ее достаточно выразительно: «итай-итай», что в переводе означает: «больно-больно».

Когда доктор установил наконец, что недуг вызван отравлением кадмием, число его пациентов достигло 280. Кадмий обнаружили в воде, которую химический завод концерна «Мицуи» спускал в реку Дзинцу. Речной водой крестьяне орошали рисовые поля.

Доказательства преступления были представлены властям в 1960 году. Лишь восемь лет спустя министерство здравоохранения признало доказательства убедительными. А концерн «Мицуи» вплоть до 1976 года отрицал свою вину и продолжал сбрасывать в реку отраву. Отнюдь не 119 могил на местном кладбище побудили концерн прекратить убивать людей. В 1976 году японские и иностранные ученые вынесли суждение, оспорить которое концерн не смог: «итай-итай» — отравление кадмием.

Симптомы болезни «итай-итай» появились у жителей острова Цусима. Руководству цинковых рудников, расположенных на острове, пришлось согласиться на государственную инспекцию воды и почвы. Контролеры в течение нескольких месяцев брали пробы, но все они неизменно показывали, что содержание частиц цинка в воде и в почве — в пределах нормы, хотя очистных сооружений на рудниках по-прежнему не было. Потом выяснилось: хозяева рудников специально готовили места для взятия проб с таким расчетом, чтобы степень загрязнения не превышала установленного стандарта. Ничего не подозревавшие жители острова продолжали пользоваться отравленной водой, возделывать отравленные поля.

В конце 30-х годов корпорация «Нихон когаку когё» превратила пустырь на берегу реки Аракава в свалку для шлака — отхода производства завода хромовых препаратов. За три десятка лет шлака накопилось на пустыре почти 600 тысяч тонн. Когда границы разросшегося Токио приблизились к пустырю, корпорация провернула исключительно прибыльную сделку: продала под строительство жилья пустырь, приобретенный когда-то за бесценок. Продала, скрыв, что в земле таится яд. На бывшем пустыре раскинулись два городских района — Кото и Эдогава.

Группа активистов Компартии Японии собрала в Кото и Эдогава 104 пробы земли и 20 водных проб. Коммунисты предприняли это, узнав, что в районе Кото 600 жителей страдают болезнью, очень похожей на «итай-итай». В Токийском химическом научно-исследовательском институте нашли в пробах мышьяк в концентрации 147 000 ррм и хром в концентрации 26 000 ррм. Это означало, что содержание мышьяка в 2 миллиона 940 тысяч раз, а содержание хрома в 520 тысяч раз выше, чем допускают официальные стандарты! Неудивительно, что жителей Кото и Эдогава охватила паника. Паника перекинулась в другие районы города, где предприятия «Нихон когаку когё» тоже сбрасывали отходы. И токийский муниципалитет потребовал от корпорации построить на хромовом заводе очистные сооружения. Президент «Нихон когаку когё» Канити Танахаси созвал пресс-конференцию.

— Заключение экспертов о токсичности шлака ненаучно и поэтому безосновательно, — тоном, не допускавшим возражений, заявил Танахаси. — Корпорация совершенно не намерена уступать вздорному требованию муниципалитета построить очистные сооружения. Мы не позволим муниципалитету, — Танахаси заговорил с угрозой, — подрывать устои бизнеса.

Что верно, то верно. Монополистический капитал, говоря фигурально, ляжет костьми, чтобы сохранить устои эксплуататорского строя, сложенные из людских костей.

Ученые — японские и зарубежные — установили подоплеку болезни «итай-итай»: поражение внутренних органов кадмием, цинком, мышьяком, хромом. Повышенное содержание кадмия зафиксировано в 80 местах в разных концах страны, мышьяка — в 10 местах, хрома — в 303 местах, причем именно там, где отмечены случаи болезни «итай-итай». Закономерность, исключающая случайное овладение. Суд в префектуре Тояма вынес концерну «Мицуи» обвинение в отравлении людей кадмием. Страна убедилась, таким образом, в ответственности монополистического капитала за уничтожение природы и за смерть и увечья людей. Глухими остались только либерально-демократическая партия да формируемое ею правительство. Члены партийного комитета по природной среде с пеной у рта продолжали настаивать, что болезнь «итай-итай» никак не связана со сбросом металлов в воду и почву.

Загрязнение атмосферы вызывает заболевания дыхательных путей и легких у 127 человек из каждой тысячи японцев. В мае 1979 года 71 190 человек в 41 префектуре получали компенсацию за ущерб, нанесенный их здоровью загрязненным воздухом. Однако число людей, кому полагалась бы компенсация, неизмеримо больше. Легче пробить головой железобетонную стену здания, в котором расположилось министерство здравоохранения, чем добиться от него признания, что именно загрязнение воздуха — причина ущерба здоровью. Со своей стороны либерально-демократическая партия развернула кампанию за снижение требований к чистоте воздуха. Она настояла на своем, и в июле 1978 года был введен новый стандарт на содержание в воздухе окислов азота 0,06 ррм. Ранее стандарт этот составлял 0,02 ррм.

В декабре 1979 года японские газеты с тревогой сообщили, что токийцы дышат воздухом, в котором окислы азота содержатся в пропорции, превышающей новый стандарт в 1,7 раза. В промышленных центрах Иокогама и Кавасаки концентрация окислов азота, по сведениям газет, приблизилась к 0,084 ррм. Это на 40 процентов больше, чем допускает норма. Сообщение прессы грозило вызвать скандал, и Управление по охране окружающей среды вынуждено было произвести проверку чистоты воздуха в городах. Проверка дала ошеломляющие результаты. Выяснилось, что содержание в воздухе окислов азота и двуокиси серы превзошло установленный в 1978 году уровень в 62 из 560 японских городов. В Токио, Осака, в префектурах Тиба и Канагава двуокиси серы оказалось на 20–30 процентов больше, чем предусматривает даже завышенный стараниями консерваторов стандарт. Газеты подсчитали, что нанесен ущерб здоровью четверти нации.

Причины усиления загрязненности воздуха не вызывали сомнений: возросла стоимость импортируемой нефти, и предприниматели, чтобы не терять прибылей, резко сократили расходы на очистку отходов производства. Кроме того, предприниматели стали использовать низкосортную китайскую нефть, в которой слишком много серы. Печать поинтересовалась выводами Управления по охране окружающей среды относительно источников отравления атмосферы, но оно уклонилось от объяснений, хотя ответ был совершенно очевидным. «Вопрос изучается», — заявил правительственный орган, призванный беречь природу и следить за рациональным ее использованием. Это еще раз доказало, насколько справедливо и метко окрестили японцы правительственный орган — «Управлением по разрушению окружающей среды».

До 1967 года в Японии не существовало законов, которые бы препятствовали загрязнению среды. Парламент, где большинство принадлежит консерваторам, такое законодательство наконец принял, но с оговоркой, подсказанной монополистами: «Законодательство не должно противодействовать нормальному развитию экономики». В представлении предпринимателей нормальным является такое развитие экономики, которое обеспечивает им максимальную прибыль. Создание же очистных сооружений эту прибыль уменьшает. Следовательно, защита окружающей среды противодействует экономическому развитию. Логика человеконенавистников? Бесспорно. Но капитализм не признает иной логики.

Не в силах помешать принятию природоохранных законов, предприниматели стремятся обойти их или избежать наказания за их нарушение. Чтобы монополистам было сподручнее это делать, правительство образовало Управление по охране окружающей среды — государственное ведомство, формально уполномоченное защищать общественные интересы, но на деле потворствующее предпринимателям. Управление поддержало, например, кампании за снижение требований к чистоте воздуха, за уменьшение компенсаций, которые выплачиваются предпринимателями жертвам загрязнения среды. Оно тянуло до 1979 года с введением контроля над загрязнением Внутреннего японского моря и ввело контроль, который, по существу, не препятствует предпринимателям уничтожать море. Дзюн Ногути мог бы порадоваться, ибо по сию пору в Японии свято чтут его наставление: чтобы представить законной выгодную предпринимателям, но противоправную меру, надо поручить ее властям.

Предприниматели всеми силами стремятся сохранить высокие прибыли и поэтому прежде всего отказываются от расходов на защиту окружающей среды. Либерально-демократическая партия и правительство стараются помочь претворить такое желание в жизнь. Это один из способов, какими ЛДП отрабатывает так называемые «политические пожертвования» капитала, на которые она существует. «Политические пожертвования» — японский эквивалент взятки. Благодаря действиям Управления по охране окружающей среды, противоречившим и нуждам общества, и здравому смыслу, предприниматели получили возможность снизить в 1979 году расходы на очистные сооружения и на охрану природы до 417 миллиардов иен. Для сравнения укажем, что в 1975 году эти расходы составляли 928 миллиардов иен.

Крылатую фразу: «После нас — хоть потоп» — японские власти трансформировали в выражение: «После нас — хоть свалка». А чтобы будущие поколения японцев не вздумали и мечтать о бездонноголубом небе, о нежно-зеленом лесе, о прозрачно-синем море, министерство просвещения уже теперь изъяло из учебников для начальной школы всякое упоминание о загрязнении среды. Министерство не пощадило даже цитату из декларации Стокгольмской конференции ООН по проблемам окружающей человека среды: «Человеческой жизни и самой природе будет нанесен непоправимый ущерб, если люди останутся равнодушными к загрязнению среды», А ведь декларация подписана и делегатом Японии.

Министерство просвещения не смутило и другое. Два его представителя одобрили рекомендации Межправительственной конференции по образованию в области окружающей среды, созванной ЮНЕСКО в Тбилиси в 1977 году. В рекомендациях сказано: «Роль образования в решении проблемы использования окружающей среды является решающей. Образование по вопросам окружающей среды должно быть включено в рамки всей системы формального образования на всех уровнях».

Видный американский ученый-эколог Барри Коммонер признал: «Мы уже знаем, что современная технология, являющаяся частной собственностью, не может долго прожить, если она разрушает общественное богатство, от которого зависит, — экосферу. Следовательно, экономическая система, основанная преимущественно на частном бизнесе, становится все более непригодной и неэффективной для того, чтобы распоряжаться этим жизненно важным общественным достоянием. Значит, эту систему надо менять».

С таким выводом невозможно не согласиться.