3. Левобережье во времена владычества хазар

3. Левобережье во времена владычества хазар

Еще в IV в. н. э. антам, враждовавшим с обосновавшимися в Северном Причерноморье и Крыму готами, пришлось столкнуться с кочевниками — монгольскими племенами гуннов, по мере своего продвижения на запад подчинявшими кочевые, оседлые и полуоседлые тюркские, яфетические, иранские и славянские племена. Известное свидетельство Приска Паннонского о языке гуннов заставляет нас с уверенностью говорить о присутствии в составе гуннского объединения славянских племен. Исторически засвидетельствована борьба готов с антами и гуннами и союз антов и гуннов, а затем, по-видимому, кратковременное подчинение первых последним. В VI в. анты, по свидетельству Менандра, подвергались нападению аваров, опустошивших и ограбивших их земли.

Необходимо отметить, что в VI–VII вв. анты не только враждуют с кочевниками-степняками, но и часто смешиваются с ними и в качестве союзников или подвластных воинов уходят далеко в глубь степей на Северный Кавказ, в места поселений гунно-болгаро-хазарских племен. Так, например, тот же Менандр в своей «Истории» сообщает об убийстве аварами антского посла Мезамира, собиравшегося выкупить у авар своих пленных соплеменников. Убийство было совершено по предложению одного кутургура, родственника Мезамира.[159]

Н. Я. Марр, анализируя текст древнеармянского источника VII в., где встречается русское слово «сало» в описании хазарской трапезы, приходит к выводу, что уже в VII в. среди хазар были русские, прометеиды,[160] а подобное явление могло быть только лишь результатом проникновения антов на юго-восток.

Б. А. Рыбаков считает возможным сопоставить «Артанию» («Арту») с «Вантит» восточных источников и поместить ее «в пределах Тмутараканского княжества». Он указывает, что и «Черноморский центр Руси имел свою антскую подоснову, а имя антов сохранилось в форме Арта или Вантит».[161]

Антам, аварам и болгарам, вернее их военно-дружинной варварской верхушке, принадлежат варварские погребения и клады V–VII вв.[162]

Гуннское вторжение разбило антов на две неравные части. Большая часть антских племен отступила к северу и ушла из пристепной в северную часть лесостепной полосы. Другая часть, сравнительно небольшая, отошла к побережью Черного и Азовского морей по направлению к Тамани и к окраинам южной лесостепи. Но проникновение антов на юго-восток, по нашему мнению, было связано не столько с их массовым передвижением под напором гуннов, сколько с передвижением антских дружин, бывших наиболее подвижной частью антов эпохи «военной демократии». Не случайны клады ценных вещей на юге, вещей, принадлежавших воинам, не случайно и указание древнеармянского источника VII в. на наличие среди хазар русских воинов.

Взаимные влияния, скрещения и смещения между антами и гунно-аваро-алано-болгарскими племенами безусловно имели место и не могли не отразиться на некоторых специфических особенностях истории Днепровского Левобережья.

Вряд ли авары и болгары создали сколько-нибудь прочное объединение в Восточной Европе и на сколько-нибудь длительное время подчинили себе восточнославянские племена.

Известное летописное повествование об обрах, «примучивавших» дулебов, говорит, по-видимому, о кратковременном, хотя и тяжелом, аварском владычестве, да и к тому же не установлено, о ком идет речь, о восточнославянских или чешских дулебах.

Более прочным образованием был Хазарский каганат, включивший в свой состав в качестве данников ряд восточнославянских племен, в том числе вятичей, радимичей, полян и северян. Все Днепровское Левобережье, Ока, а на правом берегу Днепра Киев[163] принадлежали хазарам. Установление хазарского владычества относится, по всей вероятности, к VIII в.

Одним из источников, говорящим об этом периоде, является, конечно, прежде всего «Повесть временных лет». Она отчетливо указывает время владычества хазар над частью восточнославянских племен.

«Казаря имаху (дань. В. М.) на полянах и на северех и на вятичех, имаху по белей веверице от дыма».[164] В дальнейшем «Повесть», описывающая приуроченные составителем к 884 и 885 гг. походы Олега на северян и радимичей, вторично упоминает о дани, уплачиваемой северянами хазарам, и к числу подчиненных хазарам племен относит еще и радимичей.

884 г. «Иде Олег на Северяне, и победи Северяны, и възложи на нь дань легьку, и не даст им Козаром дани платити, рек: «аз им противен, а вам нечему»».

885 г. «Посла к Радимичем, рька: «кому дань даете?». Они же реша «Козаром». И рече им Олег: «не дайте Козаром, но мне дайте», и въдаша Ольгові по щьлягу, якоже и Козаром даяху».[165]

В письме хазарского кагана Иосифа упоминаются как подчиненные хазарам племена — «вентит», «север» и «славяне» («славиун»).[166] Правда, считая их подчиненными хазарам еще в 960 г., автор письма ошибается, так как к этому времени власть хазар над всеми племенами, кроме вятичей, уже пала. Вятичи были освобождены от уплаты дани хазарам Святославом, а через несколько лет после их освобождения Святослав своими походами окончательно разгромил хазар.

Если вятичи, северяне и радимичи локализуются более или менее точно, то какие же области занимало упоминаемое каганом Иосифом племя «славиун»? Прежде всего обращает наше внимание сам текст письма кагана Иосифа ученому испанскому еврею Хасдаи-ибн-Шафруту, в котором перечисляются народы, живущие в Волжско-Донско-Днепровском бассейне и подвластные хазарам. «На этой реке (Итиль) живут многие народы — буртас, булгар, арису (ерзя), цармис (черемисы), вентит (вятичи), савар (север, северяне), славиун (славяне)…»[167]

Интересно отметить, что каган Иосиф перечисляет эти народы, как бы двигаясь по карте с севера на юг и юго-восток. «Славиун» он помещает на юго-восток от северян, т. е. в районе Северского Донца и Дона. Даже такой противник так называемой «Черноморской Руси», как Ф. Вестберг, анализируя письмо кагана Иосифа, замечает: «что касается третьего племени «славиун» (славян), то его следует искать к югу, или лучше к юго-востоку от северян».[168]

Как могли появиться так далеко от Приднепровья славяне?

Мы уже отмечали вероятное проникновение антов далеко на юг, в пределы Боспора Киммерийского, в Крым, на Тамань, где они соседили с готами-тетракситами, причем, конечно, речь шла, по-видимому, не о сплошных поселениях, не о массовых переселениях, а о передвижениях наиболее подвижной антской дружинной верхушки.

Необходимо подчеркнуть связь антов с сарматскими племенами.

Некоторые исследователи считали антов славянскими племенами, скрещенными с сармато-аланами. А. И. Соболевский, наоборот, считал их скифскими племенами, смешавшимися со славянами. Повод к этому подали сами писатели древности. Так, например, Иордан иногда называет сарматское племя роксалан антами.

Мы совсем не собираемся отождествлять сарматов со славянами и даже их предками — антами, не собираемся связывать савиров, или саваров, Птолемея, Певтингеровых таблиц, Стефана Византийского и Приска Паннонского с северянами наших летописей, как это делали историки Северской земли П. Голубовский и Д. Багалей, Забелин и Иловайский,[169] но в то же время нельзя не отметить взаимных скрещений эпигонов сарматского мира и славян, их взаимопроникновений и влияний.

Сарматский элемент играл известную роль в этногенезе славянских племен, особенно южной окраины. Об этом говорят исторические источники, упоминая об аланском населении на территории южной Руси, о ясах в степях, с которыми скрещиваются русские, о совместных военных действиях ясов и русских в объединенных дружинах и т. п. За это же говорит и сходство вещественных памятников Северного Кавказа с северянским могильным инвентарем позднейших периодов IX и X вв. и целый ряд других данных, в частности, сходство архитектуры Северской земли XI в. с кавказской.[170]

Туземное население Северской земли сохранило воспоминание о князе Черном. За это говорят и название главного города — Чернигов, упоминание летописи о наличии в Чернигове уже в XII в. «Черной Могилы», наличие там же могилы «Княжны Чорны», где, кстати сказать, обнаружено было не женское, а мужское погребение. Не связан ли весь этот топонимический материал с меланхленами, что значит буквально «черноодетые», упоминаемыми Геродотом и жившими некогда на территории Днепровского Левобережья? Не являются ли савдараты (что также значит «черноодетые») одним из тех племен, которые иначе назывались саварами? Наличие всеверянских курганах памятников материальной культуры несомненно северокавказского происхождения или во всяком случае копирующих северокавказские вещи не является чем-то случайным, связанным хотя бы с наличием в XI в. касогов-черкесов (адыге) в дружине чернигово-тмутараканского князя Мстислава; мы полагаем, что находимые в северянских курганах вещи северокавказского происхождения свидетельствуют о глубокой старинной этнической связи этих племен, явившейся результатом местных культурно-исторических традиций и укрепившейся уже в исторические времена в результате миграций.[171] Само появление касогов, хазар, а с ними, по-видимому, и ясов и обезов в дружине Мстислава обусловлено было не только успешными захватами и завоеваниями последнего, но и вековечными социально-культурными и этническими связями народов северокавказского яфетидо-тюрко-иранского мира с народами славянского Приднепровья и Подонья, связями, уходящими в древний скифо-сарматский мир.

Естественны и попытки связать «савиров», исчезающих по письменным источникам с VII в., с черными болгарами. Н. Я. Марр указывает, что современные балкарцы, родственные, с одной стороны, кабардинцам, а с другой — древним кабарам (кстати сказать, по Константину Багрянородному, носившим в Венгрии название «савартиасфалов»), аварам-обрам, иберам и обезам (абхазам), носят название «savr» — «sav».

Интересно отметить, что термин «sav» — «sev» в ряде яфетических или близких к ним языков обозначает собственно «черный». Например, в армянских источниках «савиры» называются «savardic», или «savaric», что значит «черные сыны». Они же носят название «sevordic», «sevorjik». «Черные угры» носят название «sevugri». (Как мы видим «сев» («sev») «сав» («sav») выступает все в том же значении «черный». По мнению Н. Я. Марра, «sev», «se» в смысле «черный» — языковое явление, присущее яфетическим языкам и ведущее еще к скифам. Н. Я. Марр отмечает также, что реликтовая речь балкар имеет и древние яфетические, и турецкие, и, наконец, индоевропейские элементы.[172]

Учитывая скрещения и исторические миграции, можно сказать, что «черные болгары», по-видимому, являются в прошлом савирами, а в настоящем — балкарцами. Если так, то станет ясным и вопрос о роли салтово-маяцкой культуры в истории древнейшего населения лесостепной полосы, в основе своем славянского. Уже в известной записке готского топарха упоминается о могучем князе Севера, в котором все исследователи видят киевского князя, который имеет определенное влияние на судьбу народов Крыма.[173] В договоре Игоря с Византией русский князь обязуется не допускать черных болгар громить византийские владения.[174] Все это свидетельствует о распространении власти русского князя на отдельные области степного Крыма, Подонья и Северного Кавказа, где и жили черные болгары. Нет оснований предполагать, что последние были китайской стеной отделены от славянских племен южной Руси. По-видимому, еще с древнейших времен славяне (промышленники, дружинники, купцы) проникали далеко на юг, в северо-кавказские степи; а с другой стороны, тюркизирующиеся и иранизирующиеся кочевники — яфетиды — проникали далеко на север, и в зависимости от мощи этнического комплекса соседей шла колоризация пестрых племен скифо-сарматского мира в тюрок, иранцев, славян в различных уголках Восточной Европы. Древние социально-культурные связи соединяли приднепровские племена и оседлые земледельческие славянские племена среднего Дона с кочевым и полукочевым населением нижнего Дона и Кубани, среди которого сохранялись остатки антов и куда проникала с севера колонизация приднепровских славян — русов-прометеидов. Результатом и было создание остатками сарматов (савирами-болгарами или аланами, а возможно, совместно и теми и другими, — это еще трудно определить) в районе лесостепи, на границе южной Руси, салтово-маяцкой культуры, просуществовавшей до X в.[175]

Обширная литература о салтово-маяцкой культуре VIII–IX вв. позволяет сделать некоторые выводы.[176] Район распространения городищ и могильников салтово-маяцкого типа определяется территорией от среднего Дона до верховьев р. Донца и по верхнему и среднему течению Донца. К числу таких памятников относятся прежде всего Маяцкое городище, расположенное при впадении реки Тихой Сосны в Дон, Салтовское городище на р. Донце и городище Ольшанское на левом берегу р. Тихой Сосны, наиболее хорошо изученные, и, кроме того, городища и могильники салтово-маяцкого типа у слободы Покровской Купянского района, у хутора Зливки близ Изюма, у Н. Лубянки Валуйского района, в Валуйках и других местах.

Находки отдельных вещей салтовского типа и даже отдельных комплексов были сделаны на гораздо более обширной территории, в которую вошли Полтавская, Черниговская, Харьковская, Курская, Сумская и Воронежская области.[177] Последнее обстоятельство свидетельствует о тесной связи между славянскими племенами Днепровского Левобережья, Донца и Дона и населением городищ салтово-маяцкого типа в VIII–IX вв., что особенно характерно для юго-восточных рубежей расселения русских племен. М. И. Артамонов подчеркивает возможность более широкого распространения салтово-маяцкой культуры по Донцу и Дону и полную аналогию Правобережного Цимлянского городища, предшественника Саркела, с городищами салтовского типа.

Маяцкое, Салтовское и Ольшанское городища представляют собой своеобразные крепости.

Так, например, Маяцкое городище, сравнительно небольшого размера (по площади около 0,8 га), окружено глубоким рвом и обнесено каменными стенами, достигающими ширины в 6 м. Внутри городища находятся остатки каменного здания и следы каменных фундаментов жилых и хозяйственных построек. Все это, размещенное внутри городища, в свою очередь окружено стенами. Между оградой этого жилого комплекса и оградой городища обнаружены остатки жилищ земляночного типа. Вокруг городища расположено обширное поселение, общей площадью в 15 га, покрытое ямами — остатками жилых землянок, хозяйственных сооружений и хлебных ям.

Салтовское городище отличается от Маяцкого только более крупными размерами и наличием остатков гончарной мастерской.

Ольшанское городище и по типу и по размерам мало чем отличается от Маяцкого.[178]

Обращает на себя внимание почти полное отсутствие внутри городищ культурного слоя.

М. И. Артамонов приходит к выводу, что Салтово-Маяцкие городища не были ни сплошными укрепленными поселениями, ни временными убежищами для окрестного населения, а представляли собой скорее всего дворы-замки владетельной знати полуфеодального типа оседающих на землю и переходящих к земледелию кочевников. В этих дворах-замках жили ее вассалы, слуги, рабы, и замки эти господствовали над окрестным населением, превращаясь постепенно, как это имело место в Салтове, в города.

Судя по сохранившимся остаткам, население городищ салтовского типа, и прежде всего и в большей мере самого Салтова как центра, представляло собой уже раннее феодальное общество. Многочисленные клейма указывают на выделение ремесла, на превращение его в самостоятельную функцию хозяйственной жизни, что, как указывает В. И. Ленин, является показателем развития частной собственности[179] и, следовательно, распада родовых отношений. Из ремесел процветали гончарное, создавшее специфические сосуды, чрезвычайно близкие к северокавказским,[180] кузнечное, штампование украшений, ткачество, обработка кож и т. п. Основное занятие жителей — земледелие, сочетающееся со скотоводством и носящее, быть может, такой же характер, какой имело полуоседлое земледелие у хазар, при котором скотоводство играет еще большую роль и носит полукочевой характер. Имущественное различие в погребениях говорит о социальной дифференциации среди населения Салтова. Богатые захоронения с дорогими саблями, сбруей и прочим инвентарем, сочетающиеся с погребениями коней, тогда как наряду с ними современные им массовые погребения имеют более бедный инвентарь, свидетельствуют о наличии феодализирующейся знати. Археологические разведки выявили наличие многочисленного оружия, главным образом кривых сабель, боевых топоров и кинжалов, легких и сравнительно миниатюрных, указывающих на развитие военно-дружинной прослойки. Конечно, на основании этих данных нельзя еще сделать вывод, были или не были Салтово, Маяцкое городище и другие феодальными центрами, но, памятуя то, что они являлись аванпостами хазарского феодализма в Подонье и Приднепровье, возможно предположить, что здесь мы сталкиваемся не с родовой аристократией, а с феодализирующимся господствующим элементом.

Не менее характерным является и могильник у хутора Зливки, Изюмского района, Харьковской области, длиной в ? км, раскопанный Городцовым, где встречаются предметы салтовского типа, но победнее, и вообще весь инвентарь Зливкинского могильника представляет как бы плохую копию Салтова. Это упрочило в литературе, с легкой руки Городцова, копавшего в Зливках, наименование за Зливками сельского поселения, тогда как Салтово — на грани превращения в город, а жители его — в горожан.[181]

Нет никаких сомнений в том, что жители городищ салтово-маяцкого типа — вчерашние кочевники, еще не порвавшие связи с кочевым скотоводством, недавно лишь перешедшие к оседлому земледельческому хозяйству. Кто же были насельники Салтова, Маяцкого и прочих аналогичных им городищ?

Салтовскую культуру приписывали половцам, как это высказал вначале сам «открывший» салтовскую культуру Бабенко,[182] признававший позднее ее создателями хазар. Хазарам приписывали ее Багалей,[183] Данилевич,[184] Самоквасов.[185] А. А. Спицин, Ю. Готье, Н. Макаренко и Березин видели в ее создателях алан.[186] Н. Я. Марр осторожно указывает, что памятники салтово-маяцкого типа принимаются за хазарские.[187] Ряд исследователей связывают салтово-маяцкую культуру с венграми.[188]

А. А. Спицин совершенно справедливо связывал салтово-маяцкую культуру с сарматским обществом, и М. И. Артамонов склонен усматривать в создателях ее остатки сарматских племен савиров и болгар, скрещенных с гуннскими и тюркскими элементами. Хазары, несомненно, родственны болгарам. Их языки близки и отличаются от тюркских, и несомненным остатком их является яфетический тюркизирующийся язык чувашей, на котором «Саркел» буквально означает «белая башня», что подтверждается и Константином Багрянородным и русскими летописями.

За наличие болгарского элемента в салтово-маяцкой культуре говорит наличие общих черт между ее вещественными памятниками и вещественными памятниками древней столицы дунайских болгар Абобы. Абоба, ранее называвшаяся Плисков (отсюда и ее название Абоба-Плиска), была болгарской столицей до того как ею стала Великая Преслава, т. е. до X в. Абоба-Плиска существовала в VIII–IX вв. и позднее, но с X в. ее значение пало. Абоба-Плиска представляла собой в древности огромный лагерь кочевников, аспаруховых болгар, громадный «хринг». Внутри него обнаружены каменные здания, сложенные из кирпичей, аналогичных кирпичам городищ салтово-маяцкого типа, укрепления, остатки деревянных строений, церквей и т. д.[189] Памятники материальной культуры Абобы-Плиски имеют много общего с предметами из раскопок салтовских городищ. Особенный интерес представляют знаки на кирпичах, характерные и для салтово-маяцких городищ и для Абобы-Плиски и абсолютно аналогичные.[190] Болгарское происхождение знаков на кирпичах Абобы-Плиски, равным образом как и принадлежность к болгарам ее населения не вызывают сомнений. В силу указанного, предположение М. И. Артамонова о савиро-болгарском происхождении создателей салтово-маяцкой культуры несомненно является вполне обоснованным.

Запустение городищ салтово-маяцкого типа, относящееся к началу X в., было обусловлено вторжением новых масс кочевников, снявших с места полукочевое население лесостепной полосы, отбросивших его дальше, на юг и запад, и вернувших его снова к кочевому образу жизни.

Мы не представляем себе полукочевых насельников лесостепной полосы VIII–IX вв. живущими изолированно от соседей славян. Не случайно обилие находок вещей салтово-маяцкого типа далеко за пределами распространения городищ, не случайно исчезновение одновременно салтово-маяцких поселений и раннеславянских городищ IX–X вв. на среднем Дону (имеется в виду Борщевское городище). Их постигла одна и та же участь. Все это говорит о наличии каких-то связей между славянами и савиро-болгарами лесостепной полосы.

Еще задолго до «черных клобуков» в гущу туземного земледельческо-промыслового населения южного Левобережья проникают «савиры» — «черные болгары». Могилы северянской знати X в., как показали раскопки Д. Я. Самоквасова, заполнены вещами северокавказского происхождения или сделанными по типу известных вещей из могильников Кобанского, Чми, Балты. «Слово о полку Игореве», приводя имена известных черниговских «былей», по сути дела, перечисляет тюркские имена. Это — не черные клобуки, позднейшее тюркское население XI–XII вв., оседающие на территории южной Руси. В Черниговщине их знали под иными именами: «торки», «свои поганые», «коуи». Последних и упоминает «Слово о полку Игореве». Черниговские «были» с тюркскими именами — старое черниговское боярство. По-видимому, это и были остатки славянизированной болгарской знати. Сам термин «быль» уводит нас в Дунайскую Болгарию, где он был заимствован туземным славянским населением у тюрко-яфетидов — болгар.[191]

Связи салтово-маяцкого населения с Дунайской Болгарией установлены по археологическим данным М. И. Артамоновым.[192] С другой стороны, салтово-маяцкая культура имела большое влияние на быт и культуру южных племен восточных славян. Таким образом, попытки связать «савир», «северу» и «черных болгар» кажутся уже не противоестественными, а вытекающими из всего высказанного раньше. Еще А. И. Соболевский считал возможным утверждать о связи Шельбиров — «былей» «Слова о полку Игореве» — с савирами. Он указывает: «к нему (т. е. к имени «Шельбир». В. М.) по звукам близко название „сабиры“ — у Приска Паннонского и других византийских авторов. Стефан Византийский говорит о народе Понтийской области „сапирах“, ныне называемых „сабирами“».[193] Взаимопроникновение славянских элементов и перевоплощенных савиров — «черных болгар», — таким образом, кажется установленным. Тем более становятся понятными, если принять во внимание эти древние связи, идущие от глубин скифо-сарматского мира, более поздние влияния, скрещения и миграции уже в Киевские времена.

В лесостепи по Дону и Донцу жили славянские и славянизирующиеся племена и группы; с другой стороны, не чуждым было славянству и неславянское население степей — «ясы»[194]. В них не следует обязательно усматривать только алан-осетин («ирон»), ибо, например, у самих осетин балкары носят название «ассы».[195] Принимая во внимание наличие болгарского элемента среди населения городов салтово-маяцкой культуры и болгаро-савиро-аланский характер вещественных памятников Северного Кавказа, возможно предположить, что и «ясы» наших летописей не только аланы-осетины, но и болгары, и именно черные болгары.

О «ясах» летописи упоминают в связи с походами князей не только на Кавказ, но и в степи, и именно эти упоминания заставляют считать «ясов», наравне с печенегами и половцами, жителями степей. Черные болгары издавна оседали в Северской земле, растворялись среди местного земледельческого славянского населения и, вероятно, передали ему само свое название «савир», «савар», «север», как это и было у их западных соплеменников в земле дунайских славян.[196] С другой стороны, в древнейшую эпоху славяне проникали далеко в глубь степей, скрещиваясь с туземным населением и ассимилируя часть его в своей среде. Позднее, после возникновения Киевского государства, дружины приднепровских славян сумели подчинить себе остатки ослабевших кочевников и полуоседлых потомков савиров — черных болгар.

В связи с аланами-ясами и роксаланами встает вопрос о роли сарматского племени — алан в формировании славян и проблема происхождения термина «рош», «рос», а следовательно и «русь». Мы отнюдь не собираемся вслед за Забелиным считать роксалан славянами или утверждать, как Иловайский, а отчасти и Самоквасов, происхождение руси от роксалан, а хотим лишь отметить определенную генетическую связь между яфетидами-роксаланами и индоевропеизирующейся русью — русью Географа Баварского, «Житий» Георгия Амастридского и Стефана Сурожского, той русью, которая в трудах буржуазных историков получила общее название «черноморской руси». «Рошский элемент (как и другие элементы) оказался определенным слоем в языках племен родового общества Восточной Европы, общим для всех этих племен, а эта общность — продукт исторических взаимоотношений. С образованием русских, финнов, грузин и т. д. рошский слой вошел в языки этих народностей, конечно, с соответствующей трансформацией»… «Само национальное название русских — „Русь“, „Россия“ — есть вклад рошского социального слоя».[197]

По Страбону и Плинию, роксаланы живут между Доном и Днепром. В их представлении это самые северные племена «скифов». Страбон знает в Предкавказье народ аорсы, или росы. По-видимому, роксаланы — конгломерат племен, а не единое племя. Недаром Иордан называет их часто антами, причем последние — также многоплеменное образование. Тот же Иордан говорит о народе «росомонах», Псевдо-Захарий (VI в.) — о народе «hros», живущих к северу от Меотиды. А. П. Дьяконов считает «hros» славянами.[198] Гвидо Равенский и Географ Баварский (IX век) помещают здесь уже «россов» — «Ruzzi», живущих между уличами и хазарами, т. е. в междуречье Днепра и Дона. Своими историческими, социально-культурными, а следовательно и языковыми связями, восходящими к общему яфетическому прошлому и общению в древности, русский язык обязан тому обстоятельству, что ряд терминов сближает его не с прочими славянскими, ас абхазским (в первую очередь), чувашским (близким к древнеболгарскому), сванским, чанским, грузинским, мингрельским языками.[199] Также близки оказываются древнему славянству ясы-языги, т. е. те же аланы. Они соседят с русью в степях, они входят в состав русских дружин на Северном Кавказе, проникают далеко на север, с ними скрещиваются русские. Летописи сохранили нам упоминания о браках князей с «ясынями», об «ясинах» — дружинниках-слугах и т. д.[200]

С аланами-ясами связан ряд географических пунктов средней Руси, даже на севере встречаются наименования, свидетельствующие о ясо-аланском элементе. С ясами связаны и летописные ятвяги, которых нельзя считать литовцами. Даже сами жители Литвы и Западной Руси отличали их от литовцев. Язык, внешние черты, быт ятвягов имели некоторые особенности. Еще по сию пору в местах, где некогда жили летописные ятвяги, население сохранило кое-какие особенности в именах, обычаях, отличаясь от соседей и антропологически. «Ядвинги» — потомки ятвягов — среди местного населения резко выделяются. Их кочевой быт, характерный для степняков, сохранился даже тогда, когда ятвяги поселились в лесах юго-восточной Литвы, где они частично продолжали кочевать и жить в повозках-«колымагах». Ясы-языги отложили свой, также рошский слой, буквально в русском «языке». «Язык», в прошлом — племенное название «языгов» в русской речи, также выступает в смысле «племя», «народ». Есть еще ряд терминов, указывающих на активное участие языгов в формировании русских.[201] Указанные данные свидетельствуют о том, что «русь черноморская» — русь яфетическая, но из нее вырастает, трансформируясь и скрещиваясь: 1) «русь» прометеидская, индоевропейская, следы которой на Кавказе в составе хазар Марру удалось обнаружить еще по отношению к VII в. н. э.,[202] и 2) «русь» — «рош» кавказская — смешанное, в значительной мере яфетическое, население причерноморского гео-этнического района. В свете нового учения о языке Н. Я. Марра становится ясной вся ненаучность спора в дворянско-буржуазной исторической науке по вопросу о происхождений термина «русь». Связи алан, роксалан, болгар и руси не прекращались и в более поздние времена, когда русь стала индоевропейской.

Помимо салтово-маяцкой культуры, игравшей большую роль в процессе скрещений и взаимопроникновений иранизирующихся и тюркиризирующихся яфетидов, частью остававшихся еще кочевниками, частью оседавших на землю и смешивавшихся с местным славянским населением, что приводило к появлению «руси»-«ясов» далеко на севере, а «руси»-«славян» далеко на юге, следует указать на наличие в половецких степях XI–XII вв. городов Шарукань, Сугров, Чешуев, Балин с неполовецким населением. Заселены эти города не половцами-язычниками, а христианами. В последних следует усматривать не только русских. Часть русских, живущих в степях — «беловежцы», — вернулась на Русь из Саркела с момента установления владычества половцев, часть же несомненно продолжала оставаться в степях и позднее (на русской колонизации степей X–XI вв. остановимся подробнее дальше), о чем свидетельствует наличие «бродников» на Дону еще в XIII в. Но населяли степи в XI–XII вв. и ясы, как нами уже было указано выше. Всего естественнее видеть в них потомков носителей салтово-маяцкой культуры и, вместе с русскими, жителей так называемых «половецких городов». Эти «половецкие города», быть может, были древними городами «ясов» — болгаро-алан, остатками салтово-маяцкой культуры. Не противоречит данному утверждению и христианство горожан степей, так как аланы и часть болгар были христианами и в IX в. Наряду с русской епархией, кстати сказать, по-видимому, именно этих южных «черноморских русов», существовала и аланская епархия.[203]

Если наблюдается процесс внедрения языгов-ясов в славянские земли, подтверждающийся данными лингвистики, письменными источниками и памятниками материальной культуры, то необходимо указать и на обратный процесс — продвижение русских на юг, в степи Подонья, на Северный Кавказ. Здесь, на Северном Кавказе, по-видимому, еще сохранились анты, и под их влиянием шла руссификация отдельных туземных яфетических племен. Но надо помнить, что на юге превалировали яфетические, тюркские и иранские элементы, сумевшие впоследствии подчинить себе редкое «русское» (в смысле руси индоевропейской) население, частично пополнявшееся пришельцами с среднего Дона и Приднепровья, а на севере процесс славянизации протекал очень бурно и захватил совокупность племен, этнически близких к тем, которые впоследствии трансформировались в финнов (меря) или в литву (часть голяди). Этим и объясняется наличие на Дону и на Кавказе руси-славян, что ставило в тупик норманистов, а их противников заставляло прибегать к весьма рискованным выводам.

Ряд арабских, персидских и древнееврейских источников, собранных в известных работах Гедеонова, Гаркави, Хвольсона, Розена, Куника, Туманского, Шехтера, Коковцева, Иловайского, Ламанского, Дорна, Якубовского, Пархоменко и др., говорит о руси и славянах на Дону, Северном Кавказе, о походах русов на Кавказ и Закавказье. Не останавливаясь на этих источниках подробно, так как это потребовало бы специального исследования, мы приведем лишь некоторые выдержки. Так, например, Масуди указывает, что «между большими и известными реками, изливающимися в море Понтус, находится одна, называемая Танаис (Дон. В. М.), которая приходит с севера. Берега ее обитаемы многочисленным народом славянским и другими народами, углубленными в северных краях».[204] Аль-Баладури упоминает о походе Марвана в Хазарию и о пленении им 20 000 славян, поселенных в Кахетии. В передаче Табари этот рассказ звучит иначе. Юн упоминает о том, что Марван напал на неверных на Славянской реке;[205] различные исследователи считали эту реку то Доном, то Волгой. По Масуди, Ибн-Хаукалю и др., славяне живут в столице Хазарии — Итиле. Русских в числе хазарских воинов упоминает древнеармянская рукопись VII в. Можно было бы привести еще много примеров подобного рода, но мы вынуждены отослать интересующихся к работам указанных авторов.

Основные вопросы, ставшие перед исследователями восточных источников, были следующие:

1. Только ли славян можно подразумевать под арабским названием «сакалиба»?

2. Можно ли считать часто параллельно упоминаемых в источниках русь и славян одним и тем же народом?

3. В арабских источниках есть упоминание о трех центрах славян: Куяба, Славия и Арта, или Артания. Если в Куябе можно усматривать Киев, в Славии — северные области славян (по-видимому ильменских), то где находилась Артания?

Известный ориенталист Вестберг не соглашается с теми исследователями, которые считали «сакалибов» славянами. Его возражения сводились к следующим положениям:

1. «Сакалиб» у арабов означает вообще «русый», «светловолосый».

2. Кавказские славяне — не настоящие славяне, а, по всей вероятности, осетины, аланы, которые, по известиям древних писателей, имели русые волосы и голубые глаза.

3. Ряд восточных писателей называет отдельные, заведомо не славянские племена «сакалибами». Так, например, Ибн-Хордадбех «сакалибами» называет вообще все северные народы, Ибн-Фадлан и Якут — болгар, а Масуди в число «сакалибов» включает «сассов» — саксов.

Как осторожный исследователь, Вестберг, естественно, критически подошел к зачастую противоречивым восточным источникам и высказал верное суждение о том, что «сакалиба» — не только славяне, забыв сказать другое — «сакалибы» не только не славяне, но и славяне.

Так, например, Ибн-Аль-Факих, писавший в начале X в., указывает: «на… горе Кабк (Кавказ) есть 72 языка, каждый язык понимается другими только посредством толмачей. Ее длина 500 фарсангов. Она соседит со страною греков до границ алан, она доходит до страны славян. На ней есть также род славян; остальные армяне». Как видим, Ибн-Аль-Факиху были известны и аланы, и он не путает их со славянами, а следовательно, заслуживает внимания и его свидетельство о славянском народе на Кавказе. Также ценно его указание на то, что горы Кавказские доходят до страны славян, в которой нетрудно усмотреть дельту Кубани, т. е. Артанию, как это считает большинство исследователей, будущую Тмутаракань. Были ли это «чистые» славяне? Но «что понимать под племенем? Тварей одного вида, зоологический тип с врожденными ab ovo племенными особенностями, как у племенных коней, племенных коров? Мы таких человеческих племен не знаем, когда дело касается языка».[206]

С другой стороны, сам же противник теории наличия славянского населения на юге Восточной Европы вынужден отступить от своих позиций под давлением фактов и заявить в одном месте своего труда по поводу письма хазарского кагана Иосифа:

«Что касается третьего племени „славиун“ (славян), то его следует искать к югу, или лучше к юго-востоку от „северян“».[207]

«Искать к юго-востоку от северян» — это значит помещать славян в придонецких степях, Северном Кавказе, против чего так возражает Вестберг. Попытка Вестберга усмотреть в «Славянской реке» не Дон, а Волгу, причем не в нижнем ее течении, встретила критику в работе А. Ю. Якубовского, указавшего на неосновательность подобной трактовки.[208] Таким образом, вряд ли можно отрицать наличие славян в составе «сакалибов» на Дону и на Кавказе, правда, не в виде сплошного населения, как это предполагал В. А. Пархоменко, а в виде отдельных поселений русских, частично проникших с севера, частично выкристаллизировавшихся из более древних насельников этого края — антов. Второй вопрос, имеющий также немаловажное значение, — считали ли арабы «русь» и «сакалиба» одним племенем? Арабские тексты, относящиеся к этому вопросу, трактуются по-разному исследователями, и мы отнюдь не собираемся делать непосильную работу и пересматривать весь вопрос заново.

Вестберг, разбирая сочинения Ибрагима Ибн-Якуба, Аль-Бекри, Масуди, Ибн-эль-Атира, Ибн-аль-Варди, Ибн-Фадлана, Ибн-Хаукаля и некоторых других, приходит к выводу, что «русь» арабов — это норманская дружинная вольница, купцы-разбойники, причем «разбойничье гнездо островных русов находится на севере Восточной Европы, в стране славян».[209] Выводы Вестберга чересчур поспешны. Ибн-Хордадбех, писавший в 60-х — 70-х годах 1Хв., указывает: «Что же касается купцов-русских — они же суть племя из славян». То же утверждение мы находим и в известной «Книге стран».[210] Византийские источники IX в. уже знают «русь», проникающую на берега Черного и Азовского морей. Достаточно привести хотя бы «Жития» Стефана Сурожского, Георгия Амастридского, где упоминаются походы русов в первой половине IX в., то место из «Паннонских житий Кирилла и Мефодия», где говорится о русине, встреченном Константином в Херсонесе, у которого нашлось евангелие и «псалтирь роушькыми писмены псано»,[211] указания персидского географа X в. об одном из русских племен, жившем на берегах Черного моря,[212] того же Масуди, упоминающего о русских судах, бороздящих Черное море, свидетельство кагана Иосифа о том, что русы, нападающие в 912 г. на Закавказье, — славяне, и др. Н. Я. Марр считал возможным указывать на смешение, например византийцами того времени, руси не с норманнами, а с абхазами;[213] это и естественно, если принять во внимание их сожительство на Северном Кавказе, и, наконец, как показали работы Марра, посвященные абхазо-русским связям, сходство языковое, идущее из глубин яфетического мира. Наличие «русов» — русских, т. е. славян, и в более поздние времена в Крыму, на нижнем Дону и на Северном Кавказе до XIV в. включительно, что будет показано нами далее, также является подтверждением высказанного положения. Но опять-таки ни о каких «зоологически чистых» «русах» — русских говорить не приходится: «русы» связаны со своими яфетическими собратьями — населением кавказско-причерноморского геоэтнического района; с ними они сожительствуют, скрещиваются и в конце X–XI вв., благодаря экспансии создавших свое государство днепровских русских дружинников, усиливаются, а затем, в XIV в., бесследно растворяются в более сильном и крепком туземном яфетидо-ирано-тюркском субстрате.

Не отрицая наличия в составе «руси», нападающей в IX–X вв. на Крым, Византию, Закавказье, собственно норманнов, проникающих на территорию Восточной Европы в это время и даже ранее, тем не менее мы не можем признать в «руси» исключительно норманнов, как это делает П. Смирнов, считающий «русь» арабов поволжской норманской вольницей, остатком которой была, по его мнению, пресловутая «Пургасова Русь».[214] Обычаи русов, описанные арабами, в частности известный обряд сожжения, общераспространены среди славян Приднепровья: зеленые бусы — любимое украшение русов, по свидетельству арабов, весьма многочисленны в славянских могилах. После работ А. И. Соболевского,[215] В. А. Пархоменко[216] и Н. Я. Марра[217] вряд ли можно сомневаться о проникновении приднепровских и подонских русов на юго-восток. Н. Я. Марр считал возможным соглашаться с мнениями А. И. Соболевского, В. А. Пархоменко, Д. А. Хвольсона, П. В. Голубовского, заявлявших о существовании руси — славян на берегах Черного моря. Н. Я. Марр указывает на «наличие в составе Хазарского объединения не библейских, а реальных росов, т. е. уже восточных славян». И далее, «на юго-востоке, несомненно, происходила трансформация яфетических племен в славянские, в частности, русские»,[218] что и создавало, наряду с продвижением русских на юг, славянское население Тмутаракани. Вопросу о Тмутаракани Н. Я. Марр уделял большое внимание, отмечая всю важность изучения этно- и глоттогонии и истории Абхазии и Тмутаракани для всего восточноевропейского средневековья.[219] Н. Я. Марр прежде всего отмечает смешанный характер населения Кавказа, причем, по его мнению, на западе и северо-западе Кавказа основная масса племен была племенами кимеро-скифскими: колхи, иберы и др. Позднее сарматские племена занимают основную территорию Кавказа вместе с кимеро-скифскими племенами, причем сарматы становятся основным слоем на востоке (в Грузии, Армении, Азербайджане, Албании), например картвелы, тогда как на западе в древнейшую «кимеро»-«иберо»- или «тамо»-скифскую среду (иберы, колхи) попадают абхазы с их двухприродной архаической речью, сарматской по происхождению. Абхазская речь сложилась на Северном Кавказе гораздо севернее, нежели современная Абхазия, едва ли не в Тмутаракани, и это обстоятельство играет огромную роль в этно- и глоттогонии юго-востока России и в древнейшие времена и в средние века. Наличие общих этногонических корней, совместное жительство, гибридизация и взаимопроникновение, шедшие на северо-западе Кавказа, приводят к сходству русского и абхазского языков. Разрешение абхазского вопроса дает возможность подойти и к разрешению русского, хазарского и болгарского вопросов. Н. Я. Марр отмечает, что сам термин «tam», равно как и «taraqan» — «tarqan» — племенные названия, тотемные термины. «Tam» — собственно «небо», «нижнее небо» в значении «моря», что опять-таки сближает с русским «тьма», «преисподняя». На такое происхождение термина «Тамань» — «Тмутаракань» указывает и обращение в «Слове о полку Игореве» к «Тмутараканскому болвану», где «болван» выступает в качестве болгарского тотемного божества, что опять-таки подтверждает наличие в Тмутаракани «гибридного яфетического племенного образования, в Тмутаракани славянизовавшегося»,[220] а в других местах в иных условиях тюркизировавшегося, иранизировавшегося или остававшегося яфетическим, как например в Абхазии. Говоря о трансформации яфетических племен в славянские, в частности русские, на юго-востоке, Н. Я. Марр замечает: «Тмутаракань IX–XI вв. не могла представить исключения из этого процесса, и вопрос именно в том, какого порядка процесс тут происходил, скрещение ли готового русского с языками пережиточного яфетического населения или перерождение местных яфетических племенных образований в индоевропейское, русское, и в какой стадии развития находится этот процесс трансформации. Несомненно, что процесс протекал и здесь, как везде, классово, в порядке влияния господствующего слоя с индоевропейской речью на яфетическое массовое население, в этих путях могло совершаться скрещение индоевропейского языка с яфетическим».[221] Мы не располагаем данными для того, чтобы проследить процесс перерождения туземных племен яфетических в русские индоевропейские, и остановимся только на втором процессе — скрещении русского элемента с туземным, главным образом яфетическим. Русский элемент при этом был пришлым, переселившимся с севера.

Здесь, на Северном Кавказе, этот пришлый русский элемент находит родственную, социально-этническую среду, в которой, по-видимому, шел и процесс трансформации яфетидов в индоевропейцев — иранцев, а затем, под влиянием антов, — в русских. Проникновение русских на Кавказ носило вначале характер передвижений, переселений антов и русификации туземных племен, связанных с антами, а позднее, с начала создания славянами в Приднепровье государства, — это проникновение стало носить характер налетов, походов, кончившихся оседанием части русских дружинников на завоеванной территории, пока, наконец, не создано было Тмутараканское княжество, феодальное полугосударственное образование.

Походы русов на южное и крымское побережья Черного моря и на Каспий относятся еще к первой половине IX в.[222] Первый поход на Тмутаракань относится к началу X в. Успешным походам русов способствовало наличие славяно-русского населения в туземных поселениях на берегах Азовского и Черного морей. Это население появилось здесь в результате поселения купцов и дружинников в городах Приазовья и Причерноморья, Наличие русских, знакомых с путями, ведущими на юг, к Причерноморью, к Византии, к Каспию и даже проживавших на юго-востоке, несомненно облегчало действия русских дружин, громивших, по «Житию Стефана Сурожского» из Новгорода, Крымское побережье Черного моря, а по «Житию Георгия Амастридского» — его южное побережье. Здесь, на юге, они воспринимали византийскую и восточную, в частности, хазарскую культуру. Результатом несомненного влияния хазарской культуры является хотя бы само наименование русского князя «каган», о чем говорят Вертинские анналы, Ибн-Росте, «Похвала» митрополита Иллариона, повествует «Слово о полку Игореве». Здесь же, по-видимому, жили русы-христиане, для которых была учреждена упоминаемая в Уставе Льва Философа (886–911 гг.) русская епархия, помещаемая в его списке 61-ой, рядом с 62-ой, аланской; и призванная обслуживать русское население так же, как обслуживала его в XIII в. Сарайская и Переяславльская епархии.