Глава VII Община ассассинов при Хасане ас-Саббахе

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава VII

Община ассассинов при Хасане ас-Саббахе

Место ассассинов в мусульманском обществе

Создание независимого и прочного государства во враждебном окружении было величайшим достижением Хасана ас-Саббаха. Как мы уже видели, ассассины столкнулись как с религиозным неприятием суннитского большинства, так и с военной мощью огромной сельджукской империи. Успех низаритского государства лежит в области идеологии — в исмаилитских представлениях о том, что стремление к обращению в истинную веру и военное господство менее праведных, чем они, людей обуславливает джихад (духовное обязательство воевать с неверными, возлагаемое на истинных мусульман учением Пророка). Кроме того, низариты считали своим долгом перед имамом наращивать военную и политическую силу, с помощью которой станет возможным установить его праведное правление на земле.

До сельджукского похода на Шахдиз, проведённого в 1107 году, при дворе Махмуда Тапара состоялся религиозный диспут, предметом которого послужило обсуждение отношений между исмаилитами и исламом. Низариты и их сторонники призывали суннитских законоведов воздержаться от враждебных действий, поскольку они, низариты, являются истинными мусульманами, неотступно следующими мусульманскому символу веры «Нет бога кроме Бога, и Мухаммед Пророк Его», выполняют все требования шариата и готовы подчиниться власти сельджуков. Единственное отличие заключается в том, что они признают духовного имама. Это уверение в ортодоксальности со стороны исмаилитов-низаритов было отвергнуто некоторыми суннитскими фундаменталистами. Враждебно настроенные теологи спрашивали низаритов, как они поступят, если их имам разрешит то, что запрещено Святым Законом ислама, или если он запретит то, что требует Святой Закон. Хотя некоторые из этих теологов вскоре пали жертвой ассассинов, их опасения оказались пророческими, когда в 1164 году Хасан II провозгласил Кийяму.

Война ассассинов против суннитов привела к осложнению отношений с большинством шиитов. Хотя шииты-двунадесятники, естественно, склонялись к антитюркским, антисуннитским настроениям, особенно в первые годы активности исмаилитов, но исмаилитское вероисповедание было, с их точки зрения, ересью. Кроме того, низаритская тактика политических убийств часто вызывала ответные жестокости со стороны суннитов, включая массовые избиения подозреваемых в исмаилизме и сочувствующих им лиц. Таким образом, зачастую вся шиитская община без разбора подвергалась суннитским гонениям, направленным против низаритов. Эти избиения поначалу вызывали сочувствие к жертвам у ненизаритского крыла исмаилитов и у шиитов-двунадесятников. Однако со временем их позиция изменилась, и они стали обвинять в возникновении беспорядков именно ассассинов. В конечном итоге большинство шиитов превратилось в таких же ярых противников ассассинов, как и сунниты. Среди шиитов-двунадесятников всё больше возрастает объём литературы, направленной против низаритов.

Таинственность и закрытость низаритов дала повод обвинять их в таких преступлениях, какие только мог выдумать обвинитель. Подобно современным городским легендам о сатанистах и политических экстремистах, ассассины превратились в воплощение тёмной стороны ислама. Их обвиняли в приёме наркотиков и сексуальных оргиях. Вождям ассассинов приписывали безграничные способности к подчинению чужого сознания, а их зомбированных учеников считали либо слишком тупыми, либо слишком хорошо обработанными, либо слишком сильно накачанными наркотиками, чтобы сопротивляться жестокой и харизматичной власти вождей. Про низаритских руководителей говорили, что они не соблюдают никаких законов, кроме своих собственных, и что они не брезгают никакими, даже самыми мерзкими приёмами, вроде колдовства, чтобы сбить с пути свою паству. Сунниты утверждали, что низариты замышляют подорвать исламский закон изнутри и возродить древнюю языческую религию Персии — дуалистическое учение зороастризма. «Страшные сказки» X века о преступном богохульстве, направленные против ранних исмаилитов, теперь были возрождены применительно к низаритам, а их распространение достигло своего наивысшего пика в аламутский период низаризма.

В 1108 году был убит Абу-л-Махасин Руйяни, знаменитый суннитский наставник, пылко и страстно обличавший низаритов. По его словам, низариты настолько отдалились от ислама, что их следует убивать как неверных, несмотря на традиционную суннитскую терпимость ко всем, кто произносил символ веры, шахаду: «Нет бога кроме Бога, и Мухаммед Пророк Его». Возмущение против низаритов продолжало нарастать на протяжении тех полутора столетий, что они обладали политическим могуществом. Только после полного их уничтожения в качестве политической силы, низариты снова, хотя и очень неохотно, были признаны мусульманами. Маршалл Ходжсон пишет, что исмаилиты-низариты оказались настолько неприемлемыми для веротерпимости суннитского общества, что определили будущий характер мусульманской веры, «проложив путь относительной нетерпимости ислама к возможным отклонениям»[41].

Тактика политических убийств

Убийства в мусульманской культуре восходят к самому Пророку, который выражал своё недовольство тем или иным врагом, а затем с радостью приветствовал того из своих людей, кто убивал намеченную жертву[42]. Одним из первых мусульман, последовавших призыву Пророка к убийству, был Абд Аллах ибн Унейс, который убил главу враждебного племени и тем самым избавил исламскую общину Медины от сильного и могущественного противника[43]. Из четырёх «Праведных халифов», наследовавших Мухаммеду, трое были убиты. Однако применение понятия джихада к одиночным убийствам принадлежит раннему шиизму.

Но только Хасан ас-Саббах превратил убийства в настоящее искусство, достигая наибольших политических преимуществ при наименьших затратах человеческих жизней и создав более гуманный метод разрешения политических споров, чем резня на поле боя, сопровождающая традиционные формы улаживания конфликтов. Убийство обладает необычным свойством проникать прямо в коридоры власти и затрагивать непосредственно лиц, ответственных за принятие решений, а не простых граждан, издавна привыкших жертвовать своими жизнями за политические авантюры своих правителей.

Так как исламская культура придаёт важнейшее значение личным качествам человека, вождь, сумевший возвыситься и удержаться у власти, должен был обладать незаурядными чертами ума и характера. Поэтому его смерть часто полностью нарушала равновесие сил. С другой стороны, ассассинов в целом совершенно не привлекала возможность использовать тот же приём против христианских военных орденов вроде тамплиеров или госпитальеров. Они полагали, что эти ордена отличаются такой структурой и организацией, что убийство руководителей приведёт лишь к их замене нижестоящими рыцарями.

Историк ислама Бернард Льюис приводит почётный список из Аламута, содержащий упоминания о пятидесяти убийствах, совершённых за 35 лет правления Хасана ас-Саббаха[44]. Рашид ад-дин Табиб, персидский биограф Хасана, писал о том, что при Хасане и двух его преемниках было убито 75 человек[45]. На самом деле большинство убийств относятся к этим первым десятилетиям низаритской борьбы за власть и становятся всё реже в последующий период. Эта тактика революционных действий навлекла на ассассинов всеобщую ненависть. Маршалл Ходжсон отмечает связь между убийствами и карательными акциями, ответными избиениями низаритов; по мере снижения числа убийств становились реже и случаи массовых избиений[46].

Для фидаи акт убийства был актом религиозного самопожертвования. Как пишет Льюис, «в глазах жертв ассассины были фанатичными преступниками, замешанными в кровавый заговор против общества и религии. В глазах исмаилитов они были элитным отрядом в борьбе против врагов имама; убивая угнетателей и узурпаторов, они представляли высшее свидетельство своей веры и преданности, доставлявшее им немедленное и вечное блаженство»[47]. В рассказе, иллюстрирующем роль политических убийств и культурные ценности средневекового низаритского общества, говорится о матери одного сирийского фидаи. Узнав о смерти своего сына во время удачного покушения, она возрадовалась и надела праздничные одежды; после неожиданного благополучного возвращения своего сына она стала оплакивать его как погибшего[48].

Неизвестен ни один случай, когда фидаи пытался бы избежать захвата или использовал для своей цели какое-либо другое оружие, кроме кинжала. Ассассины чаще всего избирали своими жертвами людей из числа хорошо охраняемых государственных деятелей — эмиров, султанов и военачальников, и почти всегда совершали убийства при свете дня в общественных местах. Целью покушений также являлись суннитские религиозные наставники, проповедовавшие против исмаилитов, и предполагаемые обращённые, отрекавшиеся от исмаилизма после посвящения в истинную революционную суть учения. Основная задача тактики политических убийств состояла в максимальном устрашении и поддержании состояния постоянного страха за свою жизнь среди противников низаритов.

Эта же тактика иногда использовалась против врагов низаритских союзников. Это навлекало на низаритов обвинение в политической продажности и наёмничестве. По большей части эти обвинения были беспочвенны, за следующими исключениями: если предлагалось совершить убийство, которое вписывалось в общую стратегию ассассинов, они, вполне возможно, охотно принимали деньги от заинтересованной стороны; кроме того, после устранения врагов, союзники могли отблагодарить ассассинов дарами. Внушение окружающим мысли о том, что ассассины работают на других политических вождей, конечно же, служило прекрасным средством вызвать против этих вождей всеобщее возмущение и посеять раздор в стане врага. Поэтому «признания», исторгнутые у некоторых фидаи, скорее всего, представляли собой лишь заранее спланированную дезинформацию, также наносившую чувствительные удары по существующему порядку. С прошествием времени, после уничтожения низаритского государства во второй половине XIII века, отдельные вожди сирийских ассассинов позволяли своим фидаи наниматься за плату.

Наркотики и отступничество

Сунитские историки обычно называли ассассинов сборищем малахида, еретиков, у которых религиозная философия прикрывала преступную деятельность, а вожди обманывали своих последователей, манипулируя их сознанием. В отличие от этого, многие историки-исмаилиты считают ассассинов хранителями священных тайн, постепенно открывающихся членам общины при прохождении разных ступеней посвящения.

Ассассины получили и от суннитов, и от враждебно настроенных шиитов наименование хашишим. Термин «хашишийя» был впервые зафиксирован в анти-низаритском трактате, выпущенном в 1123 году и подготовленном во время правления Фатимидского халифа ал-Амира, сына и наследника ал-Мустали. В тексте он никак не поясняется[49]. Долгое время считалось, что он имеет отношение к легенде, согласно которой вожди ассассинов давали своим ученикам наркотик, уносивший их в Сад Наслаждений. Однако даже самые враждебные мусульманские писатели той эпохи, как сунниты, так и шииты, не обвиняли секту в использовании наркотиков.

Величайший востоковед и арабист своей эпохи Сильвестр де Саси в 1809 году показал, что слово «ассассин» происходит от арабского слова «хашишин»[50]. Хотя де Саси отвергал мысль о том, что фидаи были наркоманами, бездумно выполняющими волю своего безжалостного и коварного вождя, он считал, что, возможно, фидаи давали напиток, настоянный на гашише или смешанный с такими веществами, как опиум, с целью вызвать определённое экстатическое состояние. Несмотря на эти предположения, у нас нет исторических свидетельств того, что какой-либо фидаи когда-либо принимал тот или иной наркотик.

Начиная с XI и по крайней мере до конца XIV века употребление гашиша осуждалось большинством мусульман, которые считали этот порок уделом низших классов и полагали, что он неизбежно сопровождается нравственной опустошённостью, свойственной отбросам общества[51]. Вероятнее всего, слово «хашишийя» служило ругательством, пренебрежительной насмешкой, используемой суннитскими историками при описании еретических верований и методов членов этой секты, которых они сравнивали с пьяницами и наркоманами[52]. Образное сравнение, к которому прибегали мусульманские противники ассассинов, было всерьёз принято европейцами, объяснявшими таким образом способность к самопожертвованию и стремление к мученичеству, присущее фидаи, тем самым признаваясь в неумении объяснить это каким-либо другим способом[53].

Вклад Хасана ас-Саббаха в исмаилитское учение

После разрушения аламутской библиотеки монголами в 1256 году сохранилось лишь несколько отрывков из произведений Хасана ас-Саббаха. Важнейшим его сочинением, о котором нам известно, была критика доктрины талима (авторитетного учения), дошедшая до нас в резюмированном виде благодаря суннитскому ересиологу Шахрастани, писавшему в XII веке. Согласно основополагающему суннитскому учению о талиме, люди сами по себе не способны определять религиозную истину; мы не обладаем качествами, необходимыми для верного суждения. Поэтому Бог должен был послать человечеству Пророка, чтобы тот научил нас истине. Бог продолжает направлять людей на истинный путь посредством имамов, каждый из которых назначает своего преемника, тем самым поддерживая непрерывность традиции.

Хасан дополнил это учение, теологически обосновав необходимость имама как прямого представителя Бога и Мухаммеда. По мнению Хасана ас-Саббаха, Мухаммед и непрерывная цепь имамов являются доказательствами существования Бога, а бытие самого имама зависит от духовных исканий учеников, стремящихся обрести Бога. Единоличность Бога, тавхид, служит ключом к обнаружению истины, ибо знак истины — единство, а знак ошибки — множественность. В глазах Хасана имам един, а власть его абсолютна. И сунниты, и шииты подвержены заблуждениям из-за неправильного понимания истинной природы имама. Низариты — единственная мусульманская секта, свободная от заблуждений и потому долженствующая занять главенствующее положение в исламе.

Ключевую роль в понятии талима играет община, состоящая из людей, признающих власть имама. Так как талим служил организующим принципом низаритского общества, это повышало сплочённость и дисциплину среди аламутских воинов. Хасан требовал от своих последователей безоговорочной преданности, выставляя её в качестве прямой обязанности верующих перед Богом и тем самым выходя далеко за рамки шиитской традиции, требовавшей признания духовной иерархии. «С самого начала принципу талима придавалось важнейшее значение. Конечно, это было фундаментальным понятием исмаилизма, но его роль теперь повышалась ещё больше, так как послушание и дисциплина становились непреходящими ценностями, составляя необходимое условие для выживания общин, подобных аламутской»[54].

Как мы видели, честолюбивые замыслы Хасана далеко не удовлетворялись пределами Аламута. «Он стремился к всемирному распространению власти имама, притязания которого казались тем оправданнее, чем очевиднее становился опустошающий скептицизм любых более мягких требований. Ничто более не имело смысла, кроме стремления к власти, которым была движима община, осмелившаяся занять столь крайнюю позицию»[55].