Запорожская Сечь: землевладение на Украине
Запорожская Сечь: землевладение на Украине
Решающую роль в истории украинского казачества сыграл черкасский староста Дмитрий Вишневецкий. Его богатая событиями жизнь продолжалась недолго, но была полна ярких эпизодов. Вишневецкий решил создать базу для казаков, искавших добычи и хороших мест для рыбалки в нижнем течении Днепра, за его порогами. В 1557 г. он добился от Сигизмунда II разрешения на строительство крепости на острове Хортица. Так возникла Запорожская Сечь (по-украински «Сичь»), то есть «Расчищенное место за порогами». Самые храбрые и предприимчивые люди среди казаков мечтали бежать за пороги, где лабиринт небольших островков в русле Днепра, покрытых густой растительностью, изобиловал дичью, а уловы были просто фантастическими, но жизнь из-за близости татар оставалась очень опасной. Вскоре уже каждый казак ставил перед собой цель стать запорожцем.
Со своего укрепленного пункта за порогами Вишневецкий, развивая успех московских воевод Адашева и Ржевского, совершил несколько успешных походов против крымских татар. Он расширил зону своих действий и на соседнее княжество Молдавию и начал серию казацких атак на турецкие войска. Это продолжалось целое столетие и очень часто мешало польским королям проводить свою политику. В 1563 г. Вишневецкий попал в плен и был замучен в Стамбуле.
Набеги запорожцев раздражали не только турок, но и самих литовцев. В 1568 г., за год до Люблинской унии, Сигизмунд II, опасаясь, что действия казаков спровоцируют войну с Турцией, приказал разрушить крепость на днепровских островах и запретил казакам селиться за порогами. Однако казаки не обратили на этот указ никакого внимания; Запорожская Сечь продолжала существовать, и вскоре слава о ней распространилась по всей Украине.
За 10 лет после Люблинской унии земли на Днепре в районе Канева и Черкасс, в Подолии и на границе со степью уже не считались такими опасными, какими они были 50 лет назад, во времена Острожского и Дашкевича. Подвиги запорожских казаков Вишневецкого, походы московских воевод и набеги донских казаков, обосновавшихся в нижнем течении Дона к середине XVI в., ослабили татарскую угрозу. Театр войны между Оттоманской империей и народами Восточной Европы переместился из Дунайских стран и Карпат на все Северное Причерноморье, а инициатива в борьбе с оттоманами перешла от запуганных венгров и недовольных поляков к новым сообществам пограничных стражей на Днепре и на Дону, а также к московским царям.
Турки это хорошо понимали, и в 1568–1570 гг. великий визирь Соколлу Мехмед-паша — серб из Боснии — предпринял большой поход против Москвы. Он вынашивал далекоидущие планы: построить канал, который должен был соединить Волгу и Дон. Но под Астраханью турецкую армию разбили (1569), а большой набег крымских татар, хотя и оказался очень разрушительным для Московии, не изменил соотношения сил. Разгром турок в морской битве при Лепанто, а также война с Венецией и Испанией отвлекли на себя внимание Соколлу, и новых операций против Москвы и казаков турки не производили. Когда же, в последний год своей жизни, Соколлу снова обратил взор на черноморское побережье, он попытался лишь заменить иранское владычество над Грузией и Дагестаном на турецкое (1578).
Украина несколько лет наслаждалась относительным спокойствием, и за это время днепровские земли и Подолия достигли процветания. На этих обширных плодородных землях продолжал существовать старый порядок, о котором давно уже забыли в Литве. Система помещичьего землевладения не заходила далеко на юг от Киева; в районе Черкасс до середины XVI в. только три поместья принадлежали дворянам: остальными землями владели крестьяне.
До Люблинской унии литовское правительство ограничивалось лишь назначением старост, занимавшихся управлением, а люди жили общинами, которые они сами и организовали. Поселенцы выбирали из своей среды доверенных людей на посты судей и чиновников и собственными силами защищали самих себя и границы государства.
Но как только по Украине прошел слух, что она должна перейти под власть польской короны, переселение людей с западных земель в восточные, которое до этого было единичным, приобрело массовый характер. «Когда был обнародован указ сейма о том, что через десять лет все крестьяне будут прикреплены к земле, — писал Антонович, — началось повальное бегство. Крестьяне уходили, не выполнив условий своего контракта; за этим следовала общая миграция и погоня. Чем дальше лежали новые земли, тем лучше, поскольку там было легче спрятаться. Изо всех частей Великого княжества крестьяне бежали в степь, которая давала им огромные преимущества. Рост населения Украины в эту пору значительно превышал рост населения Северной Америки в XIX в. Здесь население за 25 лет удвоилось; так [на Украине] оно выросло за 50 лет с 50 до 500 тысяч».
Однако рост населения объясняется не только миграцией беглых крестьян. На Украине оказывались и те крестьяне, которых их «предприимчивый» помещик переселял на новые земли. В этом отношении Люблинская уния помогла резко изменить прежний порядок вещей, когда русско-литовские помещики крайне неохотно селились в опасной степной зоне, а польским помещикам было запрещено приобретать земли на территории Великого княжества Литовского. После заключения унии такой запрет отменили, и поляки стали селиться на Украине.
Уния вызвала и крупные перемены в сельском хозяйстве: необработанные земли неожиданно приобрели привлекательность для польских землевладельцев. Западной Европе требовалось все больше и больше зерна, и восточные житницы стали играть очень важную роль в экономике Европы. Быстро развивалась торговля зерном через балтийские порты. Главным центром этой торговли стал Данциг, где были основаны многочисленные экспортные конторы голландских, немецких и шотландских купцов. Они покупали зерно, поступавшее в Данциг по Висле, и отправляли его на кораблях в Европу. «Польские помещики завалили правительство прошениями о даровании им плодородных земель, которые в последние 25 лет XVI в. пользовались повышенным спросом», — отмечал Дорошенко.
В год заключения Люблинской унии в Подолии и Волыни была проведена опись земель, еще не имевших владельца. При вступлении на трон Польши последний король из династии Ягеллонов, венгр Стефан Баторий, понял, что его первоочередными проблемами должны были стать раздача земель на восточной границе Украины и создание там крупных поместий. После смерти Батория, во время выборов нового короля, Сигизмунд III Ваза щедро раздавал земли тем членам сейма, которые голосовали за него. По этому случаю два брата Вишневецкие получили обширные поместья на левом берегу Днепра, где с невероятной скоростью возникали новые поселения: Лубны, Ромны, Пирятин, Прилуки и в начале XVII в. — Полтава. К концу XVI в. к западу от Днепра насчитывалось уже несколько сотен деревень. На правом берегу, на границе со степью, комиссия сейма велела старосте города Винницы Колановскому составить отчет о малонаселенном районе Умани. Колановский сообщал в отчете, что эти земли малоплодородны, а сам тем временем присвоил себе весь Уманский район, охвативший всю южную часть более поздней Киевской губернии.
Насколько привлекательной для землевладельцев того времени являлась Украина, демонстрирует литературный документ 1590 г. в пересказе Дорошенко: «Украина — самое драгоценное владение польской короны. Ее поля прекрасны, как елисейские поля. Они тянутся по долинам либо пересекаются холмами и лесами. Пейзаж великолепен и сулит обильные урожаи. Домашней и дикой птицы и зверей здесь так много, что можно подумать, что здесь родились Диана и Церера. Ее ульи так наполнены медом, что забываешь о Сицилийской Геле и Аттическом Гимметте. Виноград тоже растет здесь, и легко можно изготовлять вино. Итальянских орехов так много, что можно подумать, что Украина когда-то располагалась на земле Италии. Невозможно перечислить все ее озера, изобилующие рыбой. О, стоит ли тратить слова, если все можно выразить одной фразой! Это — земля обетованная, о которой Господь говорил Израилю! Молочные и медовые реки текут здесь! Тот, кто хоть однажды побывал на Украине, никогда не уедет отсюда, потому что она притягивает людей, как магнит притягивает железо!»
Легко себе представить, как такое яркое описание воспламеняло воображение польских помещиков, уставших от жизни на тощих песчаных почвах, покрытых чахлыми сосновыми лесами где-нибудь западнее Вислы или на границах Восточной Пруссии. Неудивительно поэтому, что в результате миграции на восток польских помещиков и крестьян бедные и скудные земли Мазовии и Малопольши вскоре совсем опустели. Об этом раздавались даже жалобы в сейме. На Волыни в конце XVI в. численность населения превышала 600 тысяч человек, а если учесть всех тех, кто переехал жить в Подолию, на Днепр и за него, то население всей Украины (исключая Галицию) к началу XVII в. составило 1,5 миллиона человек.
Полякам предоставилась такая возможность разбогатеть, какой у них не существовало за всю их историю. Они вступили на землю обетованную в тот момент, когда их враги и соседи не имели сил им помешать, ибо в Турции начинался первый период упадка, который так прекрасно описал сэр Томас Роу; Россия была накануне Смуты, а германские страны вместе со Швецией — Тридцатилетней войны. Полякам не составило бы труда слиться с разнородным и неотесанным населением новых земель Украины. Главным препятствием для этого стало религиозное соперничество католической и православной церквей; в более набожном веке умному Казимиру IV не составило труда погасить религиозную вражду, вечно тлевшую между поляками, русскими и литовцами. Сигизмунд III Ваза, который правил Польшей в эти решающие десятилетия, не являлся таким фанатиком, каким изображали его клеветники, но он был мрачным и угрюмым человеком, и имперская политика Центральной Европы занимала его посредственный ум гораздо больше, чем проблемы вновь приобретенных земель на юго-востоке.
Проблема оказалась не национальной или религиозной, а, скорее, социальной, а социальная структура Польского королевства оставалась такой, что преодолеть те беспрецедентные трудности, с которыми столкнулось правительство этой страны на Украине, мог только самодержавный владыка, а его в Польше никогда не было.
Стефан Баторий, предшественник Сигизмунда и блестящий любимец польской шляхты, подходил для задачи усмирения дворян и налаживания хороших отношений с крестьянством еще меньше, чем набожный католический король. Юность этого венгерского магната сделала его зеркалом всех предрассудков феодального класса, который считал всех свободных крестьян просто взбунтовавшимися крепостными. Словом, учитывая неисправимые классовые инстинкты шляхты, польская нация была обречена. Обетованная земля Украины стала для Речи Посполитой настоящим кладбищем.
Порядок и законы Польши признавали только три класса: дворяне (землевладельцы), бюргеры городов и полностью зависевшие от своих помещиков крестьяне, которыми надо управлять с помощью господина, владевшего землей, где они жили. Казаки не принадлежали ни к одной из этих категорий, однако все сельское население Украины называло себя «казаками». Умный и энергичный Стефан Баторий столкнулся с проблемой управления казачеством, которую он попытался решить с присущей ему прямотой. Он объявил все земли, не принадлежавшие дворянам, государственной собственностью. Дворяне могли получить их за свою службу короне. Кроме того, эти территории могли сдаваться в пожизненную аренду, но многие из них были населены людьми, упорно продолжавшими считать себя казаками и полагавшими, что они обладают правом называть себя свободными поселенцами, польское же правительство им в этом отказывало. Власти считали их крестьянами помещиков, которым были официально дарованы эти земли, или тех, кто взял их в аренду у правительства. Однако в первые десятилетия XVII в. навязать поселенцам эти представления не удалось. С одной стороны, казаков, поселившихся независимо от правительства в различных районах Украины, было так много, что трогать их оказалось опасным; с другой — незаселенные земли имелись в изобилии, поэтому приезжавшие сюда «предприимчивые» помещики предпочитали выбирать такие районы, где можно было избежать конфликтов с казаками. Большинство украинского населения продолжало жить по старинке, «по своей собственной воле», почти не подчиняясь контролю и, на какое-то время, никем не беспокоимое. Украинцы понимали, что формально им отказали в праве жить так, как они хотели, поэтому они были готовы в любой момент восстать против попыток навязать им силой польские законы.
А тем временем Стефан Баторий успел оценить воинские качества казаков. Его предшественники уже делали попытки составить реестр тех людей, которых можно было назвать настоящими казаками, то есть тех, кто умел воевать. Были созданы казацкие отряды, а в 1578 г. сформированы первые казацкие полки. Число казаков, внесенных в реестровые списки, составляло около 6 тысяч человек, по крайней мере, это число называли казаки в XVII в. Казацкие полки в годы войны входили в состав польской армии. Однако этот эксперимент имел весьма скромные масштабы из-за хронической нехватки денег в польской казне. Кроме того, польская шляхта осталась очень недовольна тем, что в награду за военную службу «холопы» получали дворянство (эта привилегия должна была принадлежать только «свободным» полякам, считавшим военную службу делом чести).
Помимо нескольких тысяч «реестровых» казаков, которые постепенно заняли привилегированное положение и попали в милость к доверявшему им польскому правительству, остались десятки тысяч казаков, не внесенных в реестры, требовавших себе статуса свободных людей, в чем поляки им отказывали. И эти казаки, составлявшие основную массу украинских поселенцев, нашли защитницу своих прав и выразительницу своих чаяний в Запорожской Сечи, то есть в «расчищенном от леса месте за порогами Днепра».
Весьма характерен тот факт, что первым правительственным документом, в котором упоминается Запорожская Сечь, является указ Сигизмунда Августа о ее роспуске. В годы, последовавшие за Люблинской унией, число запорожских казаков, живших там, где польское правительство не могло их достать, стремительно возросло. «После 1570 г., — пишет Кулиш, — за порогами, на островах в низовьях Днепра, подальше от польской шляхты возникло казацкое братство, где все были равны, где атаман, имевший диктаторские права, одевался точно так же, как и все остальные, где роскошные одежды не признавались только в том случае, если храбрая рука снимала их с какого-нибудь убитого турка или татарина. Это братство, которое жило в бедности, потому что так ему захотелось, основало знаменитую Запорожскую Сечь, где хранились большие запасы оружия и пороха, где молодым казакам прививались рыцарские привычки и куда ни под каким предлогом не допускались женщины. Сечь считалась убежищем и домом всех казаков, и все казацкие войска, где бы они ни были, называли себя запорожцами».
Красочные рассказы иностранцев конца XVI в. дают представление о жизни и обычаях этого братства.
Итальянец Гамбарини в 1584 г. писал: «Некоторые из козаков состоят на службе у короля и живут на островах под властью гетмана, защищая границы от татар. Другие, в большинстве своем, являются работниками, которые зарабатывают себе на жизнь, грабя турецкие и татарские земли и возвращаясь домой с добычей. Если попытаться, то можно собрать около 14 или 15 тысяч человек, которые составят отличное войско из этих парней. Их влечет не столько добыча, сколько слава, и они готовы к любым опасностям. Их вооружение состоит из сабель и ружей, и они никогда не промахиваются. Они великолепные пехотинцы и кавалеристы, и их называют козаками, поскольку они немного похожи на козлов (от русского слова „коза“). Они живут в хижинах, крытых тростником, и едят все, что попадется под руку. Их основную пищу составляет рыба и то, что они забирают у татар. Они никогда не едят хлеба и пьют только чистую воду. Среди них есть люди самых разных национальностей: поляки, немцы, французы, итальянцы и испанцы, которые по разным причинам не могут вернуться к себе на родину. Здесь они нашли себе надежное убежище. Их здесь никто не достанет. Среди них очень сильны идеи товарищества. Если их мало, они живут на небольших островах, но, когда их становится больше, они переселяются на более крупные острова. Леса здесь в изобилии, и они строят из него переносные ограды, так что даже зимой, когда Днепр покрывается льдом, они не боятся, что враги захватят их врасплох. Летом реку нельзя перейти вброд из-за обширных болот, которые тянутся по ее берегам. Никто не может захватить эти острова, и не только захватить, но и найти их, если не знает, как туда пробраться. Козаки также отличные моряки; у них есть разнообразные суда, на которых они ходят грабить турецкое побережье». Сведения Гамбарини основаны на рассказе одного казака, попавшего в плен к туркам и который позже бежал в Италию.
В 1594 г. на Сечь приехал венгерский посол Эрик Лассота, который от имени императора Рудольфа II стал убеждать казаков принять участие в войне с турками. Он встретил здесь посланцев московского царя Федора Иоанновича, который хотел направить энергию казаков против крымских татар. То, что император пожелал вступить в прямые переговоры с Сечью, говорило о ее растущей славе, ведь казаки формально являлись подданными польского короля. Лассота привез с собой подарки императора: 8 тысяч золотых дукатов, рога, тамбурины и имперские штандарты. Его приветствовали артиллерийским салютом.
Лассота отобрал около 6 тысяч человек, годных для регулярных боевых действий. Он видел на островах огромные запасы оружия, стада коней, целые флотилии различных судов. Переговоры затянулись, поскольку казаки обожали торговаться. Когда же было заключено соглашение, затрубили рога, загремели ружейные выстрелы, а ночью устроили фейерверк. Лассота в качестве прощального подарка получил шапку и шубу из чернобурой лисы.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.