Как и почему чудо перестает казаться чудом

Как и почему чудо перестает казаться чудом

В те времена, в I веке нашей эры, некоторые ученые люди уже успели сделать много точных наблюдений над природой. В некоторых человеческих умах уже зародилась и даже укрепилась мысль, что в природе все совершается по определенным законам, которые для всех стран и времен одинаковы, подобно тому как одинаково для всех людей правило, что два да два — четыре. Для каждого обстоятельства, для всякого стечения их в природе имеются свои законы. Если есть налицо эти обстоятельства, значит, будет налицо и такое-то действие природы. А если их нет, не будет и этого действия, а будет какое-нибудь другое. Этим-то и отличается природа от действия разных сверхъестественных сил.

Эта истина о природе была понята некоторыми учеными и глубокими умами еще в те времена, когда звучал Мемнон.

К тому времени Эвклид, знаменитый древнегреческий ученый, уже написал свою геометрию, по которой мы учимся в школах до сего времени, а могучие мыслители и ученые древности — Архимед, Аристотель, Эратосфен и многие другие — тогда уже положили прочное основание развитию точных наук, то есть действительно достоверному и точному знанию о природе, о человечестве, обо всей вселенной. Эти ученые люди, да и многие другие уже научились отличать истину от заблуждений, правильное понимание от неправильного: ученые уже умели во многих случаях отличать то, что есть, от того, что кажется. Но научные истины были известны немногим: рядом с ними масса народа еще глубоко и искренне верила в древние сказания и рассказы о чудесах, доставшиеся от отцов и дедов.

Как же отнеслись ученые люди того времени к чуду Мемноновой статуи? Они прежде всего исследовали и рассмотрели его.

Вот что писал, например, о поющей статуе Мемнона знаменитый географ Страбон, посетивший Египет еще в 15 году до нашей эры:

«Одна из статуй еще цела, верхняя же половина другой свергнута, как говорят, землетрясением. Еще говорят, что из статуи раз в день бывает слышен особый звук, который похож на звук, производимый слабым ударом: он исходит из той половины статуи, которая остается на пьедестале. Что касается до меня, то, посетив эти края вместе с другими очевидцами, я действительно слышал около первого часа какой-то шум. Шел ли он из подножия, или из самой статуи, или же произвел этот звук кто-нибудь из людей, стоявших вокруг? Быть может, они произвели такой шум даже нарочно? Ничего этого я утверждать не могу: не зная действительной причины, лучше вообразить что угодно, чем предположить, что камни могут звучать».

Из этих слов Страбона видно, что он был человек вдумчивый и действительно осторожный. Он желал знать, а не сочинять. Ему всего дороже была истина, а не «призрак воображения». Всякую веру он отложил в сторону: ему было ясно, что она до истины не доведет, а лишь помешает познанию истины.

Слышал «голос» Мемнона другой ученый, человек тех же времен, Павзаний. Он говорит, что ближе всего можно его уподобить звуку лопающейся струны.

Как видно, такой звук далеко не то, что «стон жалобный и протяжный». Тем более это не человеческий стон, и это вовсе не то, что какие-то «таинственные силы и таинственные плачущие звуки»…

О том, что статуя звучит и по вечерам, никто из обстоятельных и добросовестных наблюдателей не упоминает… А коли так, истина о ней выясняется сама собою. Если из рассказов о поющей статуе отбросить все чудесное и невероятное, все прибавки и прикрасы, то получится вот что.