МЕЧТА ИМПЕРСКОГО ЧУХОНЦА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

МЕЧТА ИМПЕРСКОГО ЧУХОНЦА

В стране Суоми до сих пор принято считать, что первый акт советской агрессии против их маленькой безобидной родины произошёл ещё 1 марта 1918 года. Именно в этот день лично товарищ Ленин подписал в Смольном «Договор об укреплении дружбы и братства» между РСФСР и так называемой Финляндской Социалистической Рабочей республикой, созданной левыми повстанцами в южных районах страны, после переворота 27–28 января того же года. И не только договор заключили, но ещё и оружием против законного правительства снабдили.

На первый взгляд, крыть вроде бы нечем, однако договору 1 марта предшествовали другие события. Признав независимость Финляндии 31 декабря 1917 года, Совет Народных Комиссаров на первых порах достаточно сдержанно отнёсся к руководству ФСРР, не без оснований считая его достаточно далёким от большевизма. Действительно, в отличие от России, где большевики с меньшевиками давно создали самостоятельные организации, власть в южной Финляндии захватила единая Социал-демократическая партия. Поскольку твёрдые ленинцы никогда не имели там абсолютного большинства, сформированное СДПФ и профсоюзами правительство было не красным, а скорее «розовым» и вело себя весьма умеренно

Финские эсдеки не проводили сколь-нибудь значительных экспроприаций, не организовывали массовых расстрелов, и главное, никоим образом не помышляли отказываться от независимости страны во имя торжества коммунистических идеалов. В беседе с бургомистром Стокгольма Карлом Линдхагеном, Ленин в сердцах назвал финских эсдеков предателями революции, а Совнарком, не желая осложнить себе жизнь ради столь сомнительных союзников, официально заявил, что Россия будет соблюдать нейтралитет и не вмешиваться во внутренние распри в Финляндии.

Первоначально, революционный переворот в Хельсинки в Петрограде предпочли не замечать. Даже постоянные нападения белофинских отрядов на готовящиеся к выводу из страны российские гарнизоны и их вторжения на территорию северной Карелии практически не встретили никакого реального отпора.

Пользуясь этим, контрреволюционные силы развернули против проживающих в стране россиян террор, сравнимый разве что с грядущими подвигами чеченских боевиков. Представителей «некоренного» населения убивали прямо на улицах, грабили чуть ли не догола, а уж со всем недвижимым имуществом «русские оккупанты» могли проститься заранее. Без колебаний ставили к стенке даже антисоветски настроенных офицеров, которые при ФСРР прятались по домам, а с приходом белых радостно бросились их встречать. За несколько недель было расстреляно не менее тысячи российских граждан, включая женщин и детей, а ещё около 20 тысяч изгнано. Выручка, полученная в результате экспроприации казённой и частной собственности, составила 17,5 миллиардов золотых рублей.

Некоторые особо помешанные на общечеловеческих ценностях граждане до сих пор объясняют данный беспредел местью финнов злобно угнетавшим их колонизаторам. Однако между историей русско-финских и, скажем, англо-индийских отношений имелось, как минимум, две большие разницы. Прежде всего, Индия никогда не угрожала Британии. В то время как Финляндия и в XIII, и в XVIII, и в XX веках традиционно служила базой для нападений, сперва, на Новгород, а затем на Ленинград и Мурманск. Более того, сами финны охотно участвовали во всех без исключения вторжениях на российскую территорию.

Наконец, в отличие от британских, да и других европейских колоний у Финляндии по существу был статус самоуправляющегося государства в составе Российской Империи. Она имела свою валюту и собственную полицию. Все чиновничьи должности на её территории могли занимать только финские уроженцы, а в Российской империи финские уроженцы могли служить свободно, что и делали. Права же центральных органов были на финской территории столь ограничены, что большевики, анархисты и эсеры, включая террористов, чувствовали себя там почти в такой же безопасности, как в какой-нибудь Швейцарии. Так что хотя даже и при столь либеральном режиме стремление финнов к независимости понять вполне можно, их зверств, совершённых уже после её получения, это никак не оправдывает.

Тем не менее, Совнарком молчал целый месяц, и лишь когда сам главнокомандующий финской армией Карл Маннергейм заявил 23 февраля, что не вложит меч в ножны, пока не будет освобождена от большевиков Восточная Карелия, в Петрограде, наконец, зашевелились. Однако руки большевиков были связаны условиями Брестского мира, и никакой реальной помощи ФСРР, за исключением нескольких небольших партий оружия, они не оказали. Остаткам русских войск было приказано придерживаться нейтралитета. Попытка части петроградских красногвардейцев двинуться на помощь «розовым» была пресечена большевистским правительством по указанию Берлина, где на призывы белофиннов о помощи отреагировали незамедлительно. Предложение сбежавших из Хельсинки депутатов Сейма объявить страну монархией во главе с принцем Фридрихом Карлом Гессенским, тронуло сентиментального кайзера Вильгельма чуть ли не до слёз.

Вскоре в Финляндию было отправлено изрядное количество вооружения. Почти одновременно туда прибыл егерский полк, состоявший из финнов, сражавшихся на

стороне Германии в Первую мировую войну. А начиная с 3 апреля в тылу «розовых» стали высаживаться первые подразделения 15-тысячной экспедиционной дивизии генерала фон дер Гольца. Противостоять этим отлично обученным частям вялые социал-демократы не смогли, и к середине мая 1918 года ФСРР торжественно отдала концы. Часть её защитников сбежала в Петроград, другие нашли убежище под крылышком высадившихся в Мурманске британцев, а свыше 20 тысяч были без особых церемоний прикончены счастливыми победителями или умерли в лагерях. Разобравшись с соотечественниками, новорождённая республика двинулась на завоевание сопредельных территорий. Аппетиты, которые она при этом демонстрировала, порой бросали в оторопь даже видавших виды кайзеровских генералов и британских моряков.

Почти сразу же после вторжения на российскую территорию в Хельсинки был создан «Временный Комитет Восточной Карелии», при котором открылись курсы для подготовки командиров повстанческих и разведывательно-диверсионных групп. (Понятно теперь с кого взял пример Сталин, создав в 1939 году просоветское правительство во главе с одним из бывших лидеров ФСРР Отто Куусиненом?) Параллельно глава финского государства, с трепетом ожидавший принца Фридриха— регент Свинхувуд, заявил 7 марта 1918 года, что готов удовлетвориться миром на «умеренных условиях». То есть получить всего-навсего Карелию, прославленную в комедии «Иван Васильевич меняет профессию» «Кемску волость», Кольский полуостров и, конечно, Мурманскую железную дорогу, дабы беспрепятственно кататься из Мурманска в Петрозаводск. Неделю спустя Маннергейм утвердил эти скромные притязания, добавив к ним ещё и проект превращения Петрограда в зависимый от Финляндии вольный город.

Наступление финской армии началось 15 марта, 18-го в захваченной Ухте (ныне Калевала) «Временный Комитет» заявил о присоединении Карелии к Финляндии, а в начале мая маннергеймовцы даже неудачно попытались прорваться к Петрограду через Сестрорецк. Ровно через два месяца после вторжения Финляндия официально объявила войну России, а к январю следующего года, в дополнение к занятым ранее территориям, овладела Ребольской и Поросозёрской волостями.

Постепенно в боевые действия втягивались и соседние государства. Вскоре после начала финского наступления в Карелии появились шведские волонтёры. В свою очередь, финский добровольческий полк «Парни с Севера» принял участие в боях с Красной Армией на территории северной Эстонии. А 4 июня 1919 года в финскую гавань в Бьорке вошли первые корабли английской эскадры. Предъявив претензии на Карелию и Кольский полуостров, Финляндия пыталась пропихнуть передачу этих территорий в текст завершающего Первую мировую войну Версальского договора. И поскольку именно Британская империя, наряду с Францией и США, заказывала музыку в Версале, финны, позабыв о любимом кронпринце Фридрихе, очень старались заслужить любовь Лондона.

Сосредоточив в Бьорке 8 крейсеров, 8 эскадренных миноносцев, 5 подводных лодок, а также авиатранспорт «Виндиктив» с 12 гидросамолётами и монитор «Эребус», вооружённый мощнейшими на Балтике 381-мм орудиями, англичане могли серьёзно угрожать Балтийскому флоту и Петрограду. Особенно опасными для российских моряков оказались базирующиеся неподалёку от Териок (Зеленогорска) британские торпедные катера. Один из них 17 июня 1919 года потопил крейсер «Олег», а в ночь на 18 августа сразу 7 катеров при поддержке авиации атаковали российские корабли на Кронштадтском рейде. Однако на сей раз гордых бриттов встретили как следует, и на базу сумела вернуться всего одна их посудина.

Не преуспев в уничтожении противника, англичане пытались сорвать злость на мирном населении. Например, 1 августа 1919 года их самолёт сбросил бомбы на участников митинга в центре Кронштадта. Но 11 погибших и 12 раненых кронштадтцев не сильно уменьшили боеспособность Балтфлота, и англичанам пришлось убираться при равных с Россией потерях. Потопив или захватив лёгкий крейсер, 5 эсминцев и плавбазу, они лишились своего крейсера, 2 эсминцев, подлодки, военного транспорта, пары тральщиков и 6 торпедных катеров. Тем не менее, появление вражеских эскадр под стенами Петрограда изрядно отравило жизнь оборонявшим город Сталину и Троцкому, а также властям советской Карелии.

Пристроив на зеленогорских дачах английских корсаров, финны сумели неплохо наладить взаимодействие с британцами и на сухопутном фронте. В апреле 1919 года их «Олонецкая добровольческая армия», подчиняющаяся ну совсем независимому от Хельсинки «Олонецкому правительству», начала наступление на Петрозаводск, к которому одновременно с севера двинулись англо-канадские части. Лишь проведя общую мобилизацию и бросив на фронт всё, что можно, наступление предшественников НАТО удалось отразить, а к 8 июля «Олонецкую армию» выбили из Карелии окончательно.

Не оставляли маннергеймовцы и попыток прорваться к Петрограду, за помощь во взятии которого командующий Северо-Западной белой армией генерал Юденич обещал удовлетворить все территориальные претензии финнов. Одновременно с движением на Петроград эстонских и белогвардейских отрядов в июне-сентяб-ре 1919 года на Токсово наступал «Северо-Ингерманландский добровольческий полк». Данная экспедиция

обосновывалась необходимостью освободить от русского гнёта местное «коренное население» — так называемых ингерманландских финнов. Однако те освобождаться не особенно жаждали, да и вообще не являлись коренными жителями, поскольку были поселены здесь шведами в начале XVII века. «Освободители» ненадолго захватили кусочек приграничной территории, но, не получив ожидаемой поддержки, были вышвырнуты обратно. Правда, их командир, полковник Эльфенгрен, оказался настолько упрямым, что в 1925 году вернулся на российскую территорию для подготовки очередной заварушки, однако был своевременно поставлен к стенке.

Следует признать, что главные силы Маннергейма на Петроград всё же не пошли, предпочитая спокойно грабить Карелию. Естественно, не из гуманных соображений. Финский главком просто не хотел иметь дело с частями 7-й Красной Армии, которая сосредоточила свои основные силы именно на севере, а не против Юденича. На 5 мая 1919 года из 16 тысяч её активных штыков здесь находилось 8900, из 406 пулемётов — 213, а из 170 орудий — даже 125, то есть почти 80 % всей армейской артиллерии.

Не рискнув лезть под их жерла, оккупанты с особым садизмом вымещали злобу на пленных и мирных жителях. Автор нескольких книг о советско-финских войнах петербургский историк Виктор Степаков собрал настоящую коллекцию зверств, достойных самого крутого штатовского триллера. Например, в деревне Кимасозеро майор Талвела забил палкой 70-летнюю старуху Никитину, а внука её соседки колотил по голове до тех пор, пока тот не свихнулся от боли. В деревне Юшкозеро унтер-офицер Карвонен отрубил топором голову пленному Лейконену. Его приятели отрезали милиционеру Тарасову сперва пальцы на обеих руках, потом нос, уши и выкололи глаза. Солдаты из отряда «Алоярви» распиливали не понравившихся им местных жителей специальной двуручной пилой, а вбивание в глаза и уши пленных винтовочных патронов вообще было любимой забавой финских военнослужащих, как и варка их отрезанных голов. По свидетельству магистра политологии Хельсинкского университета Йохана Бэкмана, газета «Суомен Кувалехти» до сих пор относит этот специфический обряд к разряду милых армейских шуток.

Лишь к июлю 1920 года, после изгнания британско-канадских и американских интервентов, этот беспредел был прекращён, «Временное карельское правительство», в которое был преобразован созданный финнами «Комитет», бежало в Хельсинки, а все оккупированные территории, кроме Петсамо с его богатыми никелевыми рудниками, освобождены. Мирный договор, заключённый в Тарту (Юрьеве) 14 октября 1920 года, закрепил установившиеся границы, но вскоре боевые действия вспыхнули снова.

Как и во всяком уважающем себя цивилизованном европейском государстве, в Финляндии совершенно искренне считали, что мирные соглашения существуют исключительно для того, чтобы нарушать их в самый удобный для себя момент. И Юрьевский договор, естественно, не являлся исключением. Конечно, его подписание позволило финскому руководству изрядно поживиться, но по сравнению с грандиозными планами покорения Архангельщины, Мурманщины и Петрозаводчины, Выборг с Петсамо тянули разве что на лёгкую закуску перед обильным пиршеством.

Уже 10 декабря 1920 года «Временное Карельское правительство», «Олонецкое правительство» и ещё несколько политических микробов создали в Выборге «Карельское объединённое правительство». А в конце сентября 1921 года в Тунгудской волости Карелии состоялся подпольный съезд членов очередного «Временного Карельского комитета», организованного при активном содействии финской агентуры. «Комитет» должен был создать из недовольных властью элементов так называемые «лесные отряды», провозгласить себя Карельским правительством, а затем совместно с посланными на помощь финскими войсками овладеть территорией региона. Вооружённое выступление «лесных отрядов» началось 24 октября, а 6 ноября первые из них перешли границу РСФСР. Численность интервентов и присоединившихся к ним противников советской власти вскоре превысила 6 тысяч человек, а поскольку, согласно Юрьевскому договору, все регулярные части Красной Армии были выведены из приграничных областей Карелии, захватчики отбросили малочисленные погранзаставы и быстро продвинулись на 50–60 км, угрожая Мурманской железной дороге.

«Временный Карельский комитет» торжественно въехал в Ухту, и некоторое время заседал там, однако халява длилась недолго. Введя на территории Мурманского края и Карельской Трудовой Коммуны военное положение, советская администрация сосредоточила там около 15 тысяч красноармейцев, 166 пулемётов, 22 орудия, 17 аэропланов и 3 бронепоезда. В конце декабря из переброшенных частей был создан Карельский фронт, который в первых числах января 1922 года начал методично очищать Карелию от незваных гостей. Наступая от Мурманска и Петрозаводска, части фронта уже к 17 февраля выбили финнов со всей занятой ими территории, а для полного осознания провели и пару образцово-показательных рейдов по вражеской земле.

И тут, подобно любым огрёбшим по шее захватчикам, финны вспомнили о международном праве, срочно составив кляузу в уже существовавший тогда Международный суд в Гааге. Но даже в этой, мягко говоря, не особенно расположенной к большевистской России организации претензии Хельсинки расценили как ничем не обоснованную наглость. Чтобы открыто не становиться на сторону красных, гаагские судьи 24 июля 1923 года заявили о своей некомпетентности в данном вопросе, и неудачливые агрессоры остались с носом. Правда, и ущерб от интервенции, оценённый после окончания боевых действий в 5610 тысяч золотых рублей, нам не компенсировали.

Вряд ли стоит удивляться, что Финляндия с той поры стала рассматриваться как плацдарм для внешней агрессии против СССР со всеми вытекающими отсюда последствиями в виде, прежде всего, Зимней войны 1939–1940 гг. Благо и в 30-е годы в Хельсинки изо всех сил старались показать, что являются соседом, которому доверять не стоит.

После разгрома в Карелии горячие финские парни поняли, что самостоятельно поживиться за счёт Москвы у них кишка тонка. Между тем зуд к округлению границ как минимум до Белого моря никак не ослабевал, а самые отмороженные предлагали расширить пределы грядущей империи аж до Енисея. Справедливо решив, что гуртом и батьку бить легче, в Хельсинки решили для начала договориться с кровными братьями из Эстонии. И уже в 1930 году оперативный отдел финского генштаба подготовил записку о взаимодействии вооружённых сил братских республик в грядущей войне против СССР. Помимо прочих мер, планом предусматривалось минирование советских территориальных вод, а главное — организация «мощного наступления из Финляндии на Ленинград и базу Балтийского флота». (Я.Лескинен. «Тайное военное сотрудничество Финляндии и Эстонии против СССР», журнал «Цитадель», № 10, 2002 г).

Конечно, даже совместный штурм финнами и эстонцами Ленинграда мог иметь успех разве что в случае смерти его защитников от смеха, но в Кремле не без основания предполагали, что на невские берега может заявиться и куда более представительная компания. Верные принципу, сформулированному первым финским премьер-министром Пером Свинхувудом: «Любой враг России должен всегда быть другом Финляндии», горячие финские парни после прихода к власти Гитлера начали активно сотрудничать с его спецслужбами. Шеф Абвера адмирал Канарис и его ближайшие помощники Пиккенброк и Бентивеньи, начиная с 1936 года, разрабатывали совместные планы действий против СССР с руководителями финской разведки полковниками Свенсоном и Меландером. В середине 1939 года на территории Финляндии появился германский разведывательный орган «Кригсорганизацьон Финляндия» (так называемое «Бюро Целлариуса»). Его задачей стал сбор данных о положении дел в Ленинградском военном округе, Балтийском флоте и ленинградской промышленности.

Пообещай хельсинкским политиканам любая европейская держава за услуги кусочек Карелии, и дороги для её армии разве что ковриками бы не выстлали. А желание порой было очень сильным. Ведь даже в 1940 году, уже находясь в состоянии войны с Германией, англичане и французы всерьёз собирались высаживать экспедиционный корпус на севере Финляндии и бомбить кавказские нефтепромыслы! Представлять эти страны в виде мирных овечек тогда (как, впрочем, и сейчас) было бы крайне легкомысленно. Товарищ Сталин чем-чем, а легкомыслием никогда не отличался. Поэтому, начиная с апреля 1938 года, он не желая иметь столь беспокойных соседушек в 40 километрах от второго по величине города и крупнейшего порта страны, стал настоятельно предлагать Финляндии отодвинуть границу на Карельском перешейке и передать СССР несколько островов в Финском заливе. В обмен предлагалась значительно большая территория Восточной Карелии и согласие на ремилитаризацию демилитаризованного согласно Женевской конвенции 1920 года Аландского архипелага.

Маршал Маннергейм, хорошо представлявший себе неравенство сил, склонялся к компромиссу и был готов на определённых условиях передать Советскому Союзу небольшой участок в западной части Карельского перешейка вплоть до Териоки (Зеленогорска). Однако политики в Хельсинки были настроены куда более воинственно. Там считали, что имеющихся сил вполне хватит, чтобы продержаться за укреплениями линии Маннергейма до подхода либо англо-французских, либо немецких союзников. И определённые основания для этого имелись.

Пресловутая линия представляла собой мощный укреплённый район протяжённостью 134 и глубиной до 90 километров. Позиции финнов были чрезвычайно удачно вписаны в рельеф местности, а многочисленные реки и озёра служили дополнительными преградами. Линия состояла из 22 опорных пунктов со 157 бетонными дотами и почти пятью тысячами других оборонительных сооружений. Толщина стен крупнейших дотов достигала 1300 мм, бронированных колпаков — 200 мм, а насыпанный сверху слой земли и валунов иной раз доходил до 7–8 метров. Даже с учётом относительно слабого вооружения, состоявшего, как правило, из 3–4 пулемётов, овладеть таким сооружением было чрезвычайно сложно.

Русская армия в Первую мировую и Гражданскую войны (в отличие от немцев, французов и англичан) не сталкивалась со столь серьёзно укреплённой обороной, поэтому влияние фортификации на боевые действия у нас недооценивалось. В целом военные потенциалы Советского Союза и Финляндии были несопоставимы, однако по ряду важнейших параметров и тут всё оказывалось весьма неоднозначно. Ко дню начала боевых действий 30 ноября 1939 года по количеству развёрнутых от Ленинграда до Мурманска активных штыков Красная Армия практически не имела численного превосходства над финскими вооружёнными силами. Их 170 расчётным пехотным батальонам противостояло 185 наших, причём большей частью не приспособленных к действиям в лесу и передвижению на лыжах.

Правда, по артиллерии, танкам и авиации Красная Армия имела многократные преимущество, однако реализовать его было весьма сложно. Подавляющее большинство состоящих на вооружении образцов бронетехники составляли совершенно непригодные для атаки укреплений линии Маннергейма лёгкие танки и бронемашины с противопульной бронёй и малокалиберной артиллерией. «Наличная бронетанковая матчасть, — свидетельствовал командир 155-й стрелковой дивизии 8-й армии, — совершенно небоеспособна. Прибывшие из организаций и учреждений газогенераторные автомашины совершенно не приспособлены для работы на северном театре». (РГВА. Ф.34980. Оп. Ю. Д. 1242. Л.25).

Аналогичная ситуация складывалась и с артиллерией. Чтобы уничтожить финские доты на Карельском перешейке, в каждый из них обычно приходилось всаживать как минимум 30–35 снарядов не менее чем 203-мм калибра. Однако к моменту наступления на линию Маннергейма в штурмовавших её частях насчитывалась всего дюжина 203-мм гаубиц, а более мощные 280-мм мортиры появились на фронте лишь к январю.

Авиация Красной Армии в 1939 году не имела ни самолётов непосредственной боевой поддержки, вроде штурмовиков Ил-2, ни способных поражать малоразмерные цели пикирующих бомбардировщиков типа Пе-2 и Ту-2. Отсутствовали также современные тяжёлые бомбардировщики, способные смешивать вражеские укрепления с землёй с помощью бетонобойных гостинцев весом более одной тонны, а точность бомбёжки состоящих на вооружении машин была недостаточной.

За всё это, равно как и за огромные потери сухопутных войск, мы должны благодарить, прежде всего, к счастью, расстрелянного перед войной замнаркома обороны Тухачевского и прочих подобных «гениев», отвечавших в 1930-е годы за вооружение Красной Армии. Несомненно, виноват здесь и Сталин. Поставь он Тухачевского и К* к стенке несколькими годами раньше или хотя бы не столь доверяйся им в вопросах военного строительства, и ход войны мог бы стать совсем иным.

В результате Финляндии удалось продержаться три с половиной месяца и получить значительную иностранную помощь (свыше 14 тысяч иностранных добровольцев, около 100 тысяч единиц стрелкового оружия, более 800 орудий и порядка 200 самолётов). Более того, Маннергейм даже сумел почти дождаться англо-франкопольского десанта. Однако предотвратить прорыв линии имени себя маршал так и не смог. К концу февраля 1940 года положение финнов стало безнадёжным, и они запросили мира. Уже готовый к отплытию экспедиционный корпус западных благодетелей был использован в Норвегии, откуда немцы его успешно выкинули.

В то же время Советский Союз, ввиду угрозы столкновения с англо-французской коалицией, к которой при определённых условиях могла присоединиться и Германия, проявил умеренность. Возникший в начале войны проект превращения Финляндию в вассальную социалистическую республику наподобие Монголии был свёрнут и правительство Куусинена распущено.

Однако первоначально поставленные задачи были выполнены. Согласно Московскому мирному договору от 12 марта 1940 года СССР получил Карельский перешеек с Выборгом и ещё ряд территорий общей площадью около 36 тысяч квадратных километров, а также взял в аренду Гангутский полуостров для организации там военно-морской базы. Здесь следует учесть, что Карельский перешеек и Выборг не входили изначально в состав Финляндии, а были присоединены к ней указом Александра I после того, как Россия в 1809 году отвоевала финскую территорию у шведов. Поскольку этой территории была дарована независимость, забрать у неё царский подарочек назад, согласитесь, более чем справедливо. Даже чрезвычайно враждебный большевикам бывший лидер Конституционно-демократической партии и министр иностранных дел России Павел Милюков в те дни приветствовал из эмиграции взятие Выборга.

Естественно, в Хельсинки думали совсем наоборот, и не успели на тексте Московского договора высохнуть чернила, как Финляндия начала ударными темпами готовиться к реваншу. И коль скоро воевать в одиночку было невозможно, естественным союзником финнов оказалась единственная реальная сила тогдашней континентальной Европы в лице Третьего Рейха.

В Берлине тоже желали привлечь финнов к готовящемуся вторжению, и уже 18 августа 1940 года личный эмиссар рейхсмаршала Геринга Вельтьенс появился в уютном особнячке Маннергейма с письмом от шефа. А начиная с октября финские добровольцы стали активно вступать в ряды национального батальона 5-ой моторизованной дивизии СС «Викинг», через который прошло за три года более 2 тысяч человек. В январе 1941 года первые эшелоны немецких войск отправились на север Финляндии для грядущего штурма Мурманска, а ещё раньше, 28 мая 1940 года, Маннергейм специальным приказом увеличил количество дивизий регулярной армии с 12 до 16.

Значительно выросло и техническое оснащение финской армии. В частности, количество полевых и противотанковых пушек в каждой дивизии по сравнению с 1939 годом увеличилось с 54 до 117. Всего же Финляндия, без учёта батарей береговой обороны, имела на 22 июня 1941 года свыше 4 тысяч орудий различных калибров — в три раза больше, чем до войны. Количество танков по сравнению с предвоенным периодом увеличилось также примерно втрое, боевых самолётов почти вдвое, а прибытие немецких войск сделало угрозу для Ленинграда и Мурманска ещё более реальной.

В общей сложности на территории Финляндии сосредоточилась без малого 600-тысячная интернациональная армия в составе 16 финских и 5 немецких пехотных дивизий. В их число входили 2 дивизии австрийских горных стрелков и усиленная батальоном французских танков 6-ю горнопехотная бригада СС «Норд» (равная дивизии и с 1942 года в неё переименованная), укомплектованная как уроженцами Рейха, так и этническими немцами из других стран. Кроме того, Финляндия сосредоточила здесь 2 егерских и одну лыжную бригады, а из прочих территорий тогдашней объединённой Европы впоследствии прибыли эстонский полк, шведский добровольческий батальон и норвежский, тоже добровольческий, лыжный батальон СС. В составе финской армии находилось несколько сотен верующих иудеев, которым толерантная финская администрации позволила открыть походную синагогу на реке Свирь. Трое из них — майор Лео Скурник, капитан Соломон Класс и член добровольческой женской организации «Лотта Свярд» Дина Полякоф были награждены германскими союзниками Железными крестами, но политкорректно не приняли награду (что, впрочем, никак не повлияло на выполнение ими воинского долга).

К 22 июня вся эта армада, сопровождаемая более чем 200 танками и почти 900 самолётами, была готова к наступлению. Операция, получившая кодовое название «Зильберфукс» («Песец»), предусматривала быстрый захват Мурманска и Ленинграда, а также всех основных станций соединяющей их железной дороги. Одновременно войска Маннергейма должны были оккупировать Карелию и, выйдя к Белому морю, завершить создание Великой Финляндии.

Развернувшиеся от Мурманска до Выборга соединения Красной Армии выглядели не менее внушительно. Однако финны не без основания рассчитывали, что значительная часть их уже в первые дни войны будет переброшена на юг, что в итоге и случилось. Таким образом, реально вторжению противостояли 12 стрелковых и 1 мотострелковая дивизии. Их поддержали отдельная стрелковая бригада на Гангутском полуострове, а также разрозненные подразделения трёх танковых дивизий, вместе примерно соответствующие одной целой. По численности советские войска уступали агрессорам примерно в полтора раза, но значительно превосходили их по танкам, в то время как, в артиллерии и авиации соотношение сил оказалось примерно равным. Тем не менее, значительную часть приграничных территорий финны всё-таки оккупировали.

Развёрнутые против Финляндии дивизии не слишком умело вели боевые действия в местных лесах, что вообще было характерно для войск антигитлеровской коалиции на первом этапе войны. Разгром британцев в джунглях Бирмы и Малайи и капитуляция американцев на Филиппинах выглядели куда более неприглядно, чем оборонительные действия Красной Армии в Карелии. Японцы, имея в Малайе 60-тысячную армию, за два с небольшим месяца полностью уничтожили вдвое большую армию противника и захватили крупнейшую военно-морскую базу Великобритании на Тихом океане — город и крепость Сингапур. Войска гитлеровского Евросоюза за полгода смогли лишь вытеснить советские части из Восточной Карелии, Карельского перешейка и некоторых пограничных районов Заполярья, а также крайнего севера Ленинградской области до реки Свирь. Ни занять Мурманск и Ленинград, ни перерезать Мурманскую железную дорогу Гитлеру с Маннергеймом так и не удалось, хотя они очень старались, особенно финский главком.

Когда немцы и в Заполярье, и под Ленинградом, и на других участках фронта уже перешли к обороне, финны, напротив, из последних сил пытались отгрызть хотя бы ещё кусочек жизненного пространства. Потерпев поражение при попытке форсировать Беломорско-Балтийский канал 7–8 декабря 1941 года, они стали готовить очередное наступление. Лишь январские контрудары Красной Армии вынудили хельсинкских генералов отказаться от этих планов и удовлетвориться захватом 28 марта 1942 года острова Гогланд. Их атаки на других направлениях, в частности, две попытки прорвать оборонительные позиции юго-западнее Лемболовского озера по направлению на Термолово, были отбиты.

Зато свою лепту в блокаду и связанную с этим массовую гибель ленинградцев от голода Маннергейм внёс, и раскаиваться в этом продолжатели его дела не намерены. Например, считающийся главным финским специалистом по истории войны профессор Хельсинкского университета Тимо Вихавайнен до сих пор утверждает, что голодная смерть сотен тысяч ленинградцев — вина исключительно их самих и отстоявших город бойцов. Сдались бы на милость победителя и отправлялись по лагерям, в которые, наряду с военнопленными, было отправлено большинство оставшихся оккупированной территории, нефинноязычных жителей. По данным архивным данным обнародованным финским историком Хельге Сеппяля, в этих лагерях скончалось свыше четверти советских пленных — 18 318 из 64 188, а из примерно 20 тысяч гражданских лиц погибло не менее 4600. И это без учёта расстрелянных и умерших от голода из-за массовых реквизиций продуктов в пользу непрошеных «освободителей».

И не миновать бы кое-кому за такое добротной виселицы, не продай Маннергейм с друзьями любимого фюрера со всеми потрохами. После разгрома финской армии под Выборгом и Петрозаводском им удалось договориться с Москвой о сепаратном мире. В обмен на выход из войны, передачу Советскому Союзу никелевых рудников под Печенгой и удар в спину германским «братьям по оружию» Финляндия относительно удачно соскочила с несущегося в пропасть гитлеровского поезда.

Само собой, многих финских историков, а также угодливо и зачастую не бесплатно подпевающих им российских демократов столь неприглядная правда не устраивает. Поэтому уже который год они вбивают в головы доверчивой публике сладкую сказочку о том, как гадкий Советский Союз 25 июня 1941 года начал бомбить мирные финские хутора, а благородный старик Маннергейм вторично после 1919 года спас Ленинград, не став продолжать наступление дальше старой границы и позволив тем самым перебросить войска с Карельского перешейка навстречу немцам.

Естественно, на самом деле события развивались с точностью до наоборот. Ещё 21 июня главные силы финского флота высадили десант на демилитаризованные Аландские острова, арестовав находящихся там сотрудников советского консульства. В тот же день 4 финские подводные лодки приступили к постановке минных заграждений в советских территориальных водах у побережья Эстонии, имея приказ топить любое наше судно, которое сочтут нужным. Наконец, 22 июня финская диверсионная группа попыталась взорвать шлюзы Беломоро-Балтийского канала, а в 3 часа 45 минут вылетевшие из Кёнигсберга немецкие бомбардировщики сбросили под Кронштадтом изрядную партию морских мин, после чего спокойно приземлились на гостеприимные финские аэродромы.

Было бы очень интересно узнать, что бы сделал в такой ситуации на месте Сталина какой-нибудь сугубо миролюбивый западный политик типа Буша? Особенно с учётом того, что за 22 года до происходящих событий базирующиеся на тех же аэродромах вражеские самолёты многократно атаковали тот же Кронштадт. Учитывая последние события на Среднем Востоке, я могу предположить, что уже к вечеру 23 июня Хельсинки разделил бы судьбу, в лучшем случае, Помпей после извержения Везувия. Иосиф Виссарионович оказался не столь демократичен, и поэтому 25 июня авиация Ленинградского военного округа нанесла удар исключительно по финским аэродромам, где базировалась немецкая авиация. Премьер-министр Финляндии Рангель тут же гневно обличил коварное нападение, превратив военные аэродромы в «незащищённые города». Тем не менее, слабость его аргументов была настолько очевидна, что в Сейме за войну проголосовал всего 101 депутат из 200. Однако вопрос был решён задолго до советских бомбёжек.

«Был у Рюти на его летней квартире, — писал будущий президент Финляндии Юхо Паасикиви 23 июня. — Рюти рассказал: 3.07.41 мы выступаем, так как к этому сроку немцы в Северной Финляндии будут готовы. Мы уточнили будущую границу Финляндии. Границы будут установлены в зависимости от исхода войны и оттого, что станет с Советским Союзом. Сейчас стоит вопрос о Восточной Карелии. Германский посланник передал Рюти собственноручное письмо германского фюрера, в котором фюрер обращает внимание, что Германия и Финляндия во второй раз будут сражаться вместе, и заверял, что он не оставит Финляндию. Это хорошо. Маннергейм, который приходил к Рюти, был этим также очень удовлетворён. Маннергейм сказал Рюти, что немцы преуспели против Советского Союза с самого начала гораздо больше, чем можно было предвидеть. У Советского Союза дефицит высшего командного состава. Фалькенхорст — на севере Финляндии, он командует германскими войсками. О финляндских условиях мира говорили с Риббентропом, и он их одобрил». («Дневники. Вой-напродолжение. 11 марта 1941 — 27 июня 1944»).

Приняв решение о начале боевых действий, финны и тогда изо всех сил пытались выставить себя невинными жертвами. Однако между собой они не считали нужным скрывать истинные цели войны. «Нам необходимо объединить теперь все финские племена, — заявил на заседании 25 июня депутат Салмиала. — Нам нужно осуществить идею создания Великой Финляндии и добиться того, чтобы передвинуть границы туда, где проходит самая прямая линия от Белого моря до Ладожского озера». (Н.Барышников «Блокада Ленинграда и Финляндия»). На реплику же одного из коллег: «Не надо говорить всего того, о чём думаешь», объединитель братских народов успокоительно заметил, что заседание сегодня закрытое.

Что касается самого Маннергейма, то он, в отличие от осторожного парламентария, на конспирацию откровенно плевал. Две недели спустя после решения Сейма о начале войны финский главком отдал приказ, в котором искреннее желание отхватить побольше сопредельных территорий так и лезло буквально из каждой фразы:

«Во время освободительной войны 1918 года я сказал карелам Финляндии и Востока, что не вложу меч в ножны, пока Финляндия и Восточная Карелия не будут свободны, — вдохновлял своих бойцов первый и последний финский маршал. — Двадцать три года Северная Карелия и Олония ожидали исполнения этого обещания, полтора года после героической Зимней войны финляндская Карелия, опустошённая, ожидала восхода зари… В этот исторический для мира момент немецкие и финские солдаты — как и в освободительную войну 1918 года — грудью стоят против большевизма и Советского Союза. Борьба немецких братьев по оружию рядом с нашими солдатами-освободителями на Севере ещё больше укрепит давнее и прочное боевое братство, поможет уничтожить угрозу большевизма и гарантирует светлое будущее… Свобода Карелии и Великая Финляндия мерцают перед нами в огромном водовороте всемирно-исторических событий». (Там же).

Правда, 1 сентября миролюбивейший из маршалов отдал другой приказ, который его фанаты долгое время трактовали как распоряжение не пересекать границу 1939 года. Однако их вранью пришёл конец после выхода в свет фундаментального исследования профессора Барышникова. В пресловутом приказе не только не содержалось никаких указаний насчёт остановки на старой границе, но, напротив, требовалось от армии «вести борьбу до конца, установив границы, обеспечивающие мир». (Там же). Руководствуясь этим приказом, финские части 4 сентября, перешли пограничные рубежи 1939 года, захватили один из передовых дотов Карельского укреплённого района и станцию Новый Белоостров, а 6 сентября деревни Троицкое и Симолово. Была занята также знаменитая деревня Майнила, с выстрелов у которой началась Зимняя война. Перейдя старую границу почти на всём её протяжении, финская Юго-Восточная армия завязала ожесточённые бои в предполье Карельского укрепрайона.

Одновременно севернее части 6-го корпуса Карельской армии двинулись на Ленинград в обход Ладожского озера через Свирь. Командующий оным генерал Пааво Талвела впоследствии признал, что Маннергейм ещё 5 июня 1941 года предложил ему командовать этим корпусом именно для атаки бывшей столицы империи. Частям Талвелы удалось форсировать Свирь, и Юхо Паасикиви уже готовился торжественно заявить по радио, что «пала впервые в своей истории некогда столь великолепная российская столица, находящаяся вблизи от

наших границ. Это известие, как и ожидалось, подняло дух каждого финна… Для нас, финнов, Петербург действительно принёс зло. Он являлся памятником создания русского государства, его завоевательных стремлений». (Там же).

Однако произнести эту пронзительную речь Паасикиви так и не пришлось. Не сумев преодолеть мощные укрепления Карельского перешейка и усилившееся сопротивление переброшенных на фронт свежих красноармейских батальонов, Юго-Восточная армия была остановлена и даже оставила ряд ранее занятых населённых пунктов, включая Новый Белоостров. Не желая без толку умирать под неприступными дотами, финские солдаты стали в массовом порядке отказываться идти в атаку. После того, как подобное произошло в четырёх полках, а общее количество отказников и дезертиров перевалило за тысячу, Маннергейм был вынужден окончательно отбросить планы наступления на Ленинград.

Поскольку в то же самое время захлебнулось финское наступление на Петрозаводск, маршал разумно предпочёл перебросить туда 3 дивизии с перешейка.

Слабо укреплённая столица Карелии была куда доступнее, да и соблазнённые обещанными земельными участками солдатики шли её брать, с много большим энтузиазмом, чем Питер, который по итогам войны, скорее всего, достался бы немцам. Предпочтя синицу в руках журавлю в небе, финский главком поступил очень здраво, но руководствовался он при этом чисто практическими соображениями, а не сентиментальными воспоминаниями о юнкерских годах в Николаевском кавалерийском училище. В Берлине это прекрасно понимали, и посему никаких особых претензий к маршалу не имели. Гитлеровцы видели, что Маннергейм честно пытался взять Ленинград, но все его военные таланты не смогли заменить необходимых для взлома советских укреплений тяжёлых орудий, а первое из полученных от французов 305-мм орудий с «Императора Александра III» было установлено на железнодорожную платформу лишь 15 октября 1942 года.

Тем не менее, пока Германия имела шансы на победу, финны оставались верными союзниками Гитлера. Однако вскоре грядущий капут стал неизбежен, и несостоявшийся певец взятия Ленинграда Паасикиви побежал к советскому послу в Швеции Александре Коллонтай. Поскольку в Хельсинки очень хотели удержать часть ранее прихваченных земель, переговоры шли туго. Изрядно ускорило их лишь начавшееся 9 июня 1944 года советское наступление. От полного разгрома Финляндию спасли 122-я пехотная дивизия и 303-я бригада штурмовых орудий вермахта, а главное — германское вооружение, которое Гитлер исправно ей поставлял.

Стремление немцев, во что бы то ни стало, соблюдать союзнические обязательства обернулось против них самих. Заключив мир с СССР, благородный Маннергейм невозмутимо атаковал вчерашних братьев по оружию, во всю используя их же поставки. За своевременное предательство, он был милостиво прощён Кремлём, однако Финляндии амбиции маршала и его соратников стоили почти 40 с лишним тысяч квадратных километров лучших земель и более 90 тысяч погибших (включая жертвы среди гражданского населения).

После победы в России общечеловеческих ценностей к власти в ней пришли позавчерашние коммунисты, они же вчерашние демократы, они же нынешние патриоты-державники. Для этих людей предательство было нормой, а смерть от голода сотен тысяч людей в блокадном Ленинграде — не стоящей внимания мелочью. Поэтому на открытии памятника Маннергейму в холле занимающего бывшее здание Николаевского училища петербургского отеля «Маршал» присутствовал председатель Комитета по внешнеэкономическим связям и активист «Единой России» Александр Прохоренко. Информацию о петербургской премьере кантаты в честь Маннергейма озвучила вице-губернатор Алла Сучилкина (Манилова), а президент России Владимир Путин торжественно возложил цветы к могиле финского коллеги.

По другую сторону границы наблюдался обратный процесс. Казалось, давно похороненный призрак финского реваншизма внезапно стал на глазах обретать плоть и кровь. Едва вместо устрашающего Советского Союза на восточных границах Финляндии возникла полуживая Российская Федерация, как добродушные улыбки хельсинкских политиков всё чаще стали сменяться вполне шакальим оскалом.

И это отнюдь не какая-нибудь самодеятельность мелких свихнувшихся националистов! Без сомнения, самое высокопоставленное лицо среди борцов за возвращение «оккупированных территорий» — бывший министр и спикер финского парламента госпожа Риитта Уосукайнен, набравшая в 2000 году на президентских выборах 13 % голосов. Среди её соратников — председатель объединения «Карельский союз», депутат парламента Маркку Лаукканен, его ближайший сподвижник генерал-лейтенант Рауно Мерио, командующий военным округом Кюме бригадный генерал Кари Хиетанен, недавний кандидат в президенты Финляндии, депутат парламента Ристо Куисма и десятки других облечённых реальной властью людей.

Для ускорения возвращения Карелии действует специальная правительственная программа «Северное измерение», спонсируемая, помимо прочих, и Европейским Союзом. Пропагандистским обеспечением всей кампании занимается финансируемая министерством иностранных дел Финляндии организация «proKarelia», а всего, согласно социологическим опросам, возврат как минимум к границам 1939 года поддерживает не меньше 20 % финского населения. При этом среди молодёжи таковых обнаруживается уже до 40 %, да и количество желающих видеть свою страну членом НАТО растёт не по дням, а по часам. Значит, идея реванша при поддержке «мирового сообщества» уже скоро может стать господствующей в Финляндии идеологией.

Что же касается населения Карелии, где кое-кто наверняка уверен, что в Великой Финской империи ему будет куда привольнее, то здесь большинство реваншистов настроены однозначно — тотальное выселение. За исключением разве что некоторой части проверенных местных жителей, которых новые хозяева сочтут достойными войти в число гастарбайтеров, необходимых для использования на всякого рода грязных и низкооплачиваемых работах. Относительно же прочих Риитта Уусукайнен высказалась абсолютно недвусмысленно: «Моим условием является возвращение Карелии такой же пустой, как мы её отдали».

Естественно, для пущего обоснования своих претензий реваншисты вовсю используют легенды об угнетении российскими властями «коренного населения» региона в лице так называемых ингерманландских финнов. И хотя давно уже доказано, что эта этническая группа состоит исключительно из потомков финских колонистов, завезённых сюда в XVII веке шведскими оккупантами, тем не менее, до сих пор их распиаренные за счёт финских грантов стенания пользуются немалым успехом у «правозащитников». Несколько лет назад дело дошло даже до выпуска карт, где Выборг назывался Виипури, а Петербург Пиитари, но когда выяснилось, что многие из ингерманландцев были чистой воды славянами, а некоторые даже евреями, гранты резко иссякли.