Книга I

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Книга I

1. Чем дальше северная страна удалена от жара солнца и чем холоднее она от снега и льда, тем она здоровее для человеческого тела и благоприятнее для увеличения населения; напротив, во всех полуденных странах, чем ближе они к солнечному зною, тем больше в них болезнен и тем менее они способствуют развитию человека. Потому и получилось, что на севере образовалось такое множество народов, и по всей справедливости весь тот край, от Танаиса[1] до самого запада, называется одним общим именем – Германия[2], хотя отдельные ее местности и носят свои особенные названия. Впрочем, римляне, когда они владели этими местами, называли только две зарейнские провинции Верхней и Нижней Германией. Из этой многолюдной Германии часто увозились бесчисленные толпы пленников и продавались южным народам. Нередко многие племена уходили из тех мест и сами, потому что людей рождалось столько, что они едва могли прокормиться; частично они переселялись в Азию, но преимущественно в близлежащую Европу. Об этом свидетельствуют всюду разоренные города во всей Иллирии и Галлии, а в особенности в несчастной Италии, которая испытала на себе свирепость почти всех тех народов. Готы, вандалы, руги, герулы, турцилинги, а также и другие дикие и варварские племена пришли из Германии. Равным образом народ винилов, или лангобардов, который впоследствии счастливо господствовал в Италии, происходил от германского племени и переселился с острова Скандинавии, хотя их переселение объясняют и другими причинами.

2. Плиний Старший в книге, которую он написал о природе вещей[3], упоминает об этом острове. Этот остров, как рассказывали мне люди, посещавшие его, расположен, собственно говоря, не среди моря, но только омывается морскими волнами вследствие отлогости своих берегов. И вот когда население этого острова так умножилось, что не могло уже более помещаться на нем, жители, как рассказывают, разделились на три части и решили по жребию, какая из них должна оставить родину и искать себе новое местожительство.

3. Итак, те, кому выпал жребий покинуть родную землю и следовать на чужбину, назначили себе предводителями двух братьев, Ибора и Агиона, юношей еще в самом цветущем возрасте, отличавшихся перед прочими; простившись с соотечественниками и родиной, они отправились в путь, чтобы искать землю, которую бы они могли заселить и там обосноваться. Мать этих предводителей, по имени Гамбара, была женщиной, прославившейся между своими и острым умом, и предусмотрительностью; в затруднительных обстоятельствах ее благоразумию весьма доверяли.

[4. Я не нахожу бесполезным, прервать на минуту ход повествования и – ибо перо еще занимается германцами – наряду с некоторыми другими, кратко описать чудо, что там у всех на слуху. На удаленнейших западных пределах, на морском берегу, под высокой скалой виднеется пещера где семь мужей – никто не ведает сколько времени – покоятся в долгом сне, сохранившиеся не только телом, но и одеждой, так что именно поэтому, из-за того, что они столь долгие годы оставались совершенно нетленными, они находятся в большом почете у тех грубых и тупых народов. Исходя из их одежды, их можно принять за римлян. Когда кто-то из дерзости возжелал одного [из них] обнажить, [то] вскоре у него отсохли руки и эта кара распространила такой страх, что с той поры никто более не решался прикоснуться к ним. Еще явит себя, для чего божественное провидение сохраняло их так долго. Может быть посредством их проповедей – ибо их считают ничем иным как христианами – будут те народы еще раз призваны к спасению.

5. Вблизи этого места живет народ скритобинов – так они зовутся – у которых даже в летнее время лежит снег и, которые ничем от диких зверей не отличаясь, не едят ничего другого, кроме сырого мяса диких зверей, из невыделанных шкур которых они изготовляют себе одежды. Согласно словам их варварского языка, происходит их название [их племени] от «прыгать». Ибо прыгая и с согнутой, похожей на лук, деревяшкой они искусно охотятся на диких зверей. У них имеется зверь, не лишенный сходства с лосем, из шерсти которого, настолько она была ее грубошерстной (rauhaarig), я видел доходящее до колен одеяние вроде туники, какое должны были носить названные скритобины. В тех областях во время летнего солнцеворота несколько дней подряд и ночью совсем светло и дни много длиннее чем в других местах; и наоборот во время зимнего солнцеворота хотя и светло, но солнце не видно, и дни короче и ночи длиннее, чем где-то в других местах: ибо чем далее удаляешься от солнца, тем более кажется солнце стоящим над землей и тени становятся длиннее. В Италии, как пишут древние, в шестом часу в Рождество[4], тень мужской фигуры достигает девяти футов длины. Я же сам, в белгийской Галлии, в месте, что зовется Тотонисвилла[5], измерил свою тень и нашел 19 ? футов длины. И наоборот, чем более двигаешься на полдень, к солнцу, тени становятся короче, так что, во время летнего солнцеворота в полдень в Египте, Иерусалиме или соседствующих местах вообще не появляется тени. В то же время года видно в Аравии, однако, в полдень, солнце стоящим на севере и тень, наоборот-повернутой на юг.

6. Недалеко от того морского берега, который я описал, на запад, где расстилается безбрежный океан, находится тот бездонный водоворот, который мы обыкновенно зовем пупом моря, два раза на дню поглощающий и снова извергающий потоки, что и доказывается на том побережье волнами, набегающими и сызнова отходящими с исключительной скоростью. Подобную же бездну или водоворот поэт Вергилий именует Харибдой, каковая, согласно его поэме, находится в сицилийском проливе (Мессинский пролив – прим. пер.) и которую он[6] описывает так:

Правит справа Сцилла пляжем и непримиримая Харибда

Слева; и до нижнего края пучины трижды глотает она

Стремительно, бесконечные воды, потом обратно на воздух

Стремя переменные ввысь потоки, и пеной в созвездия целя.

Этой же вышеописанной бездной, как заверяют, часто с такой силой затягиваются суда, что они кажутся похожими на летящую в воздухе стрелу, и они нередко таким образом находят свою могилу в той пучине. Но часто, будучи уже почти проглоченными, они неожиданно отбрасываются обратно силою вод и с той же яростной стремительностью увлекаются вдаль, с каковой их затягивало ранее. Утверждают, [что] подобная же бездна находится также между британскими островами и провинцией Галисия, о чем говорят и побережья Секваники[7] и Аквитании, каковые два раза в день настолько неожиданно наводняются, что едва может спастись тот, кого это застанет на берегу. Далее видно, как реки той страны в быстром течении возвращаются в направлении своего источника и на протяжении многих миль придают пресной воде терпкий соляной привкус. Примерно в тридцати милях от секванского побережья находится остров Эводия[8], на котором, как уверяют его жители, слышен шум утекающих в Харибду вод. Я слышал рассказ одного очень знатного галла, как многие, уже до этого сильно потрепанные штормом корабли, были тут проглочены этой же Харибдой. Только один из всех команд этих судов остался в живых и был, еще дышащий и плывущий в потоках, дотащен до устья того жуткого водоворота. Когда же он уже взирал в бесконечно глубокую и широкую пропасть и, полумертвый от ужаса, ожидал своего падения, тогда он был, внезапно совершенно неожиданно воссажен на какую-то скалу. Ибо те воды, что должны быть заглочены, уже прошли и обнажился край водоворота. И в то время как он, трясущийся от таких опасностей, едва смог укрепиться [на скале] и все еще ожидал несколько затянувшейся смерти, тогда он увидел как неожиданно из пучины поднимаются водяные горы и поднимают затонувшие корабли. Когда один из них оказался вблизи, он со всей силы уцепился за него, и плыл так, как в полете до побережья. Так избегнул он жуткой кончины и смог потом сам сообщить о своих великих опасностях. Также и в нашем море, т.е. Адриатическом, которое, хоть и в меньшей степени, но похожим образом бьется о венетианское и истрийское побережье, вероятно, что есть похожие, только меньшие и сокрытые каналы, которые поглощают отливные воды и потом вновь выбрасывают на побережье. После этого отступления, я возвращусь к начатому повествованию.]

7. Выселившись таким образом из Скандинавии, винилы, под предводительство Ибора и Агиона, пришли в страну, называемую Скоринга, и жили здесь в продолжение нескольких лет.

В то время два предводителя вандальских дружин, по имени Амбри и Асси, повсюду в соседних странах затевали войну. Гордые своими многочисленными победами они теперь отправили послов также и к винилам и приказали объявить им, что они должны или платить дань вандалам, или готовиться к войне. Тогда Ибор и Агион, с согласия своей матери Гамбары, заявили, что лучше защищать свободу с оружием в руках, чем осквернять ее платежом дани; а вандалам через послов ответили, что они охотнее станут сражаться, чем служить. Хотя все винилы были тогда в цветущем возрасте, но число их было невелико, так как они составляли всего лишь треть населения не слишком-то большого острова.

8. Старое предание рассказывает по этому поводу забавную сказку: будто бы вандалы обратились к Годану[9] с просьбой даровать им победу над винилами и он ответил им, что даст победу тем, кого прежде увидит при восходе солнца. После этого, будто бы Гамбара обратилась к Фрее, супруге Годана, и умоляла ее о победе для винилов. И Фрея дала совет приказать винильским женщинам распустить волосы по лицу так, чтобы они казались бородой, затем, с утра пораньше, вместе со своими мужьями, выйти на поле сражения и стать там, где Годан мог бы их увидеть, когда он, по обыкновению, смотрит утром в окно. Все так и случилось. Лишь только Годан при восходе солнца увидел их, как спросил: «Кто эти длиннобородые?» Тогда Фрея и настояла на том, чтобы он даровал победу тем, кого сам наделил именем. И таким образом Годан даровал победу винилам. Все это, конечно, смешно и ничего не стоит, потому что победа не зависит от человеческой воли, а скорее даруется провидением.

9. И тем не менее верно то, что лангобарды, первоначально называвшиеся винилами, впоследствии получили свое название от длинных бород, не тронутых бритвой. Ведь на их языке слово «lang» означает «длинный», a «bart» – борода»[10]. А Годан, которого они, прибавив одну букву, называли Гводаном, это тот самый, кто у римлян зовется Меркурием и кому поклонялись как богу все народы Германии, не наших, однако, времен, а гораздо более древних. И не Германии он собственно принадлежит, а Греции.

[10. Когда дошло до столкновения с вандалами, винилы или лангобарды храбро бились, ибо дело шло о славе и свободе, и одержали победу. После этого, однако, они пережили в той же стране сильный голод и были этим сильно удручены.

11. Когда же они, выйдя отсюда, направились в Маурингу, встали на их пути ассипиты и всевозможными способами преграждали дорогу через их страну. Когда же лангобарды узрели огромные толпы неприятеля и не смели, из-за малочисленности собственного войска, ввязываться с теми в сражение, то нужда вынудила к решению. Они притворились, будто в их лагере есть кинокефалы, то есть люди с собачьими головами и распространили среди врагов [слух], что те сражаются с великой стойкостью, пьют человеческую кровь и, ежели не могут добыть врага, свою собственную. И, дабы придать этим слухам правдоподобие, широко расставили они свои палатки и развели в лагере множество костров. Увидя и услыша это, противники поверили этому и более не решались на битву, которой [ранее] угрожали [лангобардам].

12. У них, однако, был непомерно храбрый муж, силою которого они думали добыть все, что хотели: и его одного выставили сразиться за них всех. Лангобардам они передали, [что] они должны выставить одного из их людей, которого хотят, дабы он с тем сошелся в единоборстве и именно, при условии, что лангобарды уйдут обратно по пути, по которому пришли, если их [асипитов] воин одержит победу; если же напротив он будет повержен другим, то они более не будут преграждать лангобардам путь чрез свою страну. Лангобарды же не знали, кого из них они могут противопоставить огромному мужу [асипитов], и тогда предложил себя некто из рабского сословия добровольно: он обещал сразиться с вызывающим врагом, они же [лангобарды] должны, если он останется победителем, освободить его и его потомков из пут рабства. Охотно согласились они уважить его просьбу. Он вышел против врага, бился и победил. И так добыл он лангобардам разрешение на проход, себе же и своим, как и желал – свободу.

13. Прибыв же наконец в Маурингу, освободили лангобарды многих рабов от их ярма и сделали их свободными, дабы увеличить число своих воинов; и чтобы они могли считаться свободнорожденными, подтвердили им посвящение посредством стрелы, шепча при этом какие-то слова на их языке, дабы придать делу прочность. Выйдя из Мауринги, лангобарды двинулись в Голанду, где пребывали долгое время и затем как будто владели Антайбом, Бантайбом и таким же образом – и Бургундайбом, что мы можем рассматривать как имена областей или каких-нибудь мест.

14. Тем временем скончались герцоги Ибор и Айо, выведшие лангобардов из Скандинавии и правившие до сего [времени]. Теперь же лангобарды не желали более ходить под герцогами, но поставили себе короля по примеру других народов. Сначала правил ими Агельмунд, сын Айо, выводивший свою родословную от рода Гунгингов, который считался у них наиболее знатным. Он был, как передают предания, тридцать три года королем лангобардов.

15. В эти времена одна продажная девка родила разом семерых детей, и бросила их эта, превосходящая любого зверя своей жестокостью, мать, в пруд, дабы оставить там умирать. Если кому-то это кажется невероятным, то пусть читает он летописи древних[11], и найдет, что женщина родила не только семь, но – девять детей за один раз, и установлено, что это особенно [часто] случалось в Египте. И случилось, что король Агельмунд проезжал мимо этого пруда: он ошеломленно уставился на бедных детей, остановил своего коня и когда, он своим копьем, которое держал в руке поворачивал их туда и сюда, схватил один из них своей ручкой копье короля. Тот, исполненный жалости, и в высшей степени удивившийся этому, молвил, что это будет великий муж, приказал вытащить его из пруда и передать одной кормилице и повелел ухаживать за ним заботливейшим образом: и поскольку тот был вытащен из пруда, который на их языке зовется Лама (совр. нем. – Lehm, «глина», «грязь» – прим. пер.), то [король] дал ему имя Ламиссио. Когда ребенок вырос, стал он настолько способным мужем, что был и самым воинственным и после смерти Агельмунда стал королем. Рассказывается, что он, когда лангобарды на их пути под [началом] их короля[12] прибыли к одной реке и переправа была преграждена амазонками, плавая в реке, сразился и умертвил храбрейшую из них и добился так себе – великой славы, лангобардам же – переправу. Ибо до этого между [этими] двумя войсками было договорено, что лангобарды повернут назад, если амазонка одолеет Ламиссио, если же она, как действительно и случилось, будет побеждена Ламиссио, – получат свободную переправу. Но собственно, очевидно, что этот рассказ маловероятен. Ибо, все, кто сведущ в древней истории, знают, что народ амазонок погиб уже задолго до того как это могло случиться, если только примерно до этого же времени там не было подобного женского племени, потому как местность, где это произошло, была недостаточно известна летописцам и вряд ли была описана хоть одним. От некоторых я лично, однако, слышал, что в отдаленнейших областях Германии еще народ этих женщин существует.

16. Лангобарды перешли, наконец, реку, о которой я повествовал, и придя в страну на той стороне [реки], пребывали там долгое время. Когда же они, ничего плохого более не предполагали, и из-за долгого спокойствия стали беспечными, небрежность, всегда являющаяся матерью вреда, принесла им немалый урон. Ибо когда они, ослабев в беззаботности, все однажды предались сну, на них неожиданно ночью напали болгары и перебили многих из них, ранили еще больше, и так свирепствовали в их лагере, что умертвили даже короля Агельмунда и увели в плен его единственную дочь.

17. Оправившись снова после этого удара, сделали лангобарды Ламиссио, о котором я говорил выше, своим королем. Пылая юношеской силой и усердный воин, повернул он оружие против болгар, дабы отмстить за смерть своего отчима Агельмунда. Но в первом же сражении бежали лангобарды обратно в лагерь. Увидя это, возвысил король Ламиссио свой голос и воззвал ко всему войску, пусть вспомнят они о перенесенном стыде и снова представят себе позорную картину: как враги умерщвляют их короля и его дочь, которую они хотели бы видеть своей королевой, жестоко уводят в плен. Под конец увещевал он их, защитить себя и своих [близких]: лучше рискнуть жизнью на войне, чем стать поганым народом рабов для вражеских насмешек. И призывая их к этому и к подобному и, частью угрозами частью – обещаниями усилив их мужество для преодоления решающей схватки, и – там где он видел в бою раба – обещая ему свободу и вознаграждение, обрушились они наконец, воспламененные увещеваниями и примером их правителя, бросившегося в бой первым, на врагов, мужественно бились и нанесли противникам тяжкое поражение. Нанеся таким образом победу над бывшими победителями, отомстили они за смерть своего короля как и за свой собственный позор. И вынесли они тогда оттуда великую добычу, и с того времени они стали смелее предпринимать военные походы.

18. После смерти Ламиссио, правившего вторым [королем], третьим к власти пришел Лет. После того, как этот владычествовал примерно сорок лет, оставил он своего сына Альдихока, бывшего четвертым, наследником на троне. Когда же этот умер, пятым [королем] получил власть Годехок.

19. В это время возгорелась между Одоакром, который уже несколько лет правил в Италии, и Фелетеем, королем ругиев, именуемым также Февой, жестокая война. Этот Фелетей пребывал в те дни на том берегу Дуная, который он [Дунай] отделяет от Норика. В этом Норике был тогда монастырь святого Северина, украшенный со всей святостью умеренности, уже был известен многими добродетелями. До конца своей жизни проживал он в этой местности, останками же его сейчас обладает Неаполь. Частенько увещевал он, уже названного Фелетея и его супругу, что звалась Гиза, благочестивыми речами, оставить свое неправедное поведение. Но, так как те пренебрегли его благочестивыми словами, то возвестил он им уже задолго до того, что с ними случиться впоследствии. Итак, Одоакр собрал народности, которые находились в его власти, а именно турцилингов, герулов и часть ругиев, всеми которыми он владел уже давно, с ними еще и народы Италии, двинулся в страну ругиев, сразился с ругиями, нанес им совершенное поражение и зарубил сверх того короля их, Фелетея. Опустошив всю страну, ушел он, с немалым числом пленных, обратно в Италию. После этого снялись лангобарды со своих мест и прибыли в страну ругиев, которая по латински зовется Rugorum patria, и оставались там, ибо имела она плодородную почву, многие годы.

20. Тем временем скончался Годехок; ему наследовал сын его, Клеф. Когда же умер и Клеф, на трон вошел его сын Тато, седьмым королем. Лангобарды вышли в это время из страны ругиев и жили на просторных равнинах, называвшихся на их языке «Фельд» («Поле» – аналогия древнерусского обозначения Дикой Степи. Прим. пер.). Когда прожили они здесь три года, поднялась война между Тато и Родульфом, королем герулов. До этого был меж ними союз; причина же вражды была следующей. Брат Родульфа прибыл к Тато, чтобы заключить мир. Когда его послание было передано и он возвращался домой, он проезжал мимо дома королевской дочери, именовавшейся Руметруда. Увидя многих мужей и знатный кортеж, спросила она, кто же это мог быть, имеющий такую знатную свиту. Когда ей сказали, [что это] брат короля Родульфа, возвращается выполнив свое поручение, теперь обратно домой, приказала девушка пригласить его, не соблаговолит ли он пропустить бокальчик вина. Простодушно последовал он приглашению: поскольку же он был был мал ростом, то глядела на него девица с высокомерной гордыней сверху вниз и потешалась над ним. Захлебываясь от стыда и негодования, отвечал он ей такими словами, которые еще более ее раззадорили. И тогда, возгоревшись в женском гневе, не смогла она более сдерживать свое уязвленное сердце и решила совершить преступление, что пришло ей на ум. Она притворилась спокойной, сделала радостное лицо, умиротворила его дружелюбными словами, упросила остановиться и посадила его так, чтобы окно в стене находилось за его спиной. Это окно, она приказала, якобы чтобы почтить гостя, в действительности же, чтобы он не проникся подозрениями, закрыть дорогим ковром, и затем [это] злобное чудовище дало своим слугам приказ, как только она, как будто обращаясь к виночерпию, выкликнет «мешай», проткнуть его сзади своими копьями. Так и произошло: вскоре жестокая женщина дала знак, по которому было исполнено неправедное приказание. Тот упал, проткнутый копьями, на пол и испустил дух. Когда донесли это королю Родульфу, то оплакивал он смерть брата своего и, в своей скорби, немало освирепел, желая отмстить за брата; порвал только что заключенный с Тато союз и объявил ему войну. Оба войска сошлись на Блахфельде (Blachfeld): Родульф послал своих в бой, сам же остался, ни на секунду не сомневаясь в победе, в лагере, сидя за шахматами. Герулы же тогда были крайне опытны в войне и многими победами, которые они уже одержали, приобрели себе громкое имя; чтобы же легче сражаться, либо, чтобы показать, что они презирают нанесенные врагами раны, они двинулись в бой нагими, покрыв только срамные места. В их же силе король был твердо уверен т приказал, в то время как он сам беззаботно сидел за игрой, одному из своих людей взобраться на стоящее рядом дерево, дабы он тут же известил его о победе своих, но притом пригрозил отрубить ему голову, если он сообщит о бегстве герулов. Ну и когда этот узрел, что ряды герулов колеблются, то давал на частые вопросы короля, как обстоят дела у герулов, постоянно [один] ответ: они сражаются великолепно. И поскольку не решался он говорить свободно, то сообщил о несчастье, которое наблюдал, не ранее, чем все войско обратилось в бегство. Тогда, издал он, хотя и поздно, вопль: «Горе тебе, несчастный народ герулов, наказанный гневом небесного властелина.» Обеспокоенный этими словами молвил король: «Не бегут ли мои герулы ?». Тот отвечал: «Не я, но ты сам, король, сказал это». Когда же теперь, как в подобных случаях и надлежит, король и все вокруг него, своем замешательстве не знали что предпринять, набежали на них лангобарды и изрубили их всех. Также и сам король, как бы храбро он ни защищался, был умерщвлен. Когда же герулы разбегались туда и сюда, настиг их гнев неба, так что вместо зеленых льняных полей узрели они воду, которую могли бы переплыть, но раздвигая руки для плавания, были жестоко изрублены вражескими мечами. После одержанной победы разделили лангобарды между собой богатую добычу, найденную ими в лагере. Тато же унес оттуда знамя Родульфа, которое они называли бандум (bandum), равно как и шлем, который тот обычно одевал в битвах. И с того времени сломлена была сила герулов, так что они с того времени не имели более над собой собственного короля. Лангобарды же стали с того времени мощными, их войско пополнилось многочисленными народностями, которых они победили, и теперь они начали, выходить [в поход], даже не имея повода к войне и повсюду распространяли славу своей храбрости.

21. Тато, однако, не смог долго радоваться своей победе: Вахо, сын его брата Урихиса, напал на него и умертвил. Сын Тато, Ильдихис, сражался с Вахо, но был тем, одержавшим победу, побежден и бежал к гепидам, где и находился в качестве изгнанника до конца своей жизни. Это дало повод к разногласиям, с того времени произраставшим между гепидами и лангобардами. В это время Вахо напал на свевов и подчинил их своему владычеству. Если же кто-либо посчитает это за ложь и не за правдивые факты, пусть прочитает предисловие, которое составил король Ротари к законам лангобардов и он найдет это написанным почти во всех рукописях, [точно] так же как я внес это в свою историю. Вахо же имел трех жен, а именно сперва – Ранигунду, дочь короля тюрингов. Затем он женился на Аустригузе, дочери гепидского короля, от которой имел двух дочерей: одну звали Визегарда, которую он дал в жены королю франков Теудеперту, другая звалась Вальдрада, эта была выдана замуж за Хусубальда, другого короля франков, который, однако, так как она опротивела ему, отдал в жены одному из своих людей именем Гарипальд[13]. Третья супруга Вахо была дочерью короля герулов и звалась Сигилинда. Эта родила ему сына, которого он назвал Валтари и который после смерти Вахо, восьмым королем властвовал над лангобардами. Все они были Литинги, так назывался у них один весьма благородный род.

22. После семи лет своего правления, Валтари нашел свою смерть. После него девятым королем стал Аудоин, который вскоре повел лангобардов в Паннонию.]

23. Тогда-то[14] вспыхнул, наконец, давно уже таившийся раздор между гепидами[15] и лангобардами, и обе стороны приготовились к войне. И вот в происшедшем сражении, в то время как оба войска дрались храбро и ни одно не уступало другому, случилось, что Альбоин, сын Аудуина[16], в самом сражении сошелся с Турисмодом, сыном Туризинда[17]. Альбоин пронзил его мечом, так что тот мертвый упал с лошади. Гепиды, увидев, что сын короля, главный их предводитель на войне, убит, пали духом и тут же обратились в бегство. Лангобарды преследовали их жестоко и, перебив из них большинство, вернулись назад снимать с убитых вооружение. По одержании победы лангобарды возвратились домой и начали упрашивать своего короля Аудуина, чтобы он позволил сидеть вместе с ним за столом Альбоину, благодаря мужеству которого они одержали победу в битве, и чтобы таким образом он разделял с отцом стол, как разделял опасность. Аудуин ответил им, что никак не может этого сделать, не нарушая народного обычая. «Вы знаете,– сказал он,– какой у нас существует обычай: сын короля может садиться за стол вместе с отцом не раньше, чем получит оружие от короля какой-нибудь другой нации».

24. Альбоин, услышав такие слова своего отца, взял с собой только сорок юношей и отправился к Туризинду, королю гепидов, с которым он недавно воевал; ему он объявил о причине своего прибытия. Тот, приняв его благосклонно, пригласил к своему столу и посадил справа от себя, где когда-то обычно сидел его сын. Когда уже были поданы различные яства, Туризинд, глядя на место, где прежде сидел его сын, а теперь сидит его убийца, вспомнил о сыне, о его смерти и начал громко вздыхать; наконец, не в силах сдержать себя, он дал волю своему горю и воскликнул: «Мило мне это место, да слишком тяжело видеть человека, который сейчас сидит на нем». Тогда второй сын короля, присутствовавший на обеде и поощренный словами отца, начал издеваться над лангобардами, говоря, что они похожи на кобылиц с белыми до колен ногами (ибо лангобарды носили на икрах белые чулки): «Кобылы, на которых вы похожи, считаются самыми плодовитыми». Тогда один из лангобардов ответил на это так: «Выйди, говорит, на поле Асфельд[18], и там ты несомненно сможешь убедиться, как крепко эти твои кобылы бьют копытами; там же лежат кости твоего брата, рассеянные по полю, как от какой-нибудь ничтожной скотины». Гепиды, услыхав это, не могли более скрыть своего негодования; охваченные сильным гневом, они уже намеревались на деле отомстить за обиду. Да и лангобарды, готовые на битву, положили руки на мечи. Тогда король вскочил из-за стола, бросился между ними и укротил гнев своих людей и их жажду к бою, угрожая неизбежным наказанием тому, кто первый осмелится начать битву; ибо, сказал он, такая победа не может быть приятна Богу, когда в своем собственном доме убивают гостя. Таким образом, наконец, раздор был устранен, и все в веселом расположении духа продолжали пир. Туризинд снял оружие своего сына Турисмода, вручил его Альбоину и отпустил его с миром, целым и невредимым, в королевство его отца. По возвращении Альбоин был, наконец, допущен своим отцом к его столу. Довольный, вкушал он яства за королевским столом и рассказывал по порядку все, что приключилось с ним у гепидов во дворце Туризинда. Все присутствующие удивлялись и хвалили храбрость Альбоина, но не менее прославляли и величайшую честность Туризинда.

[25. В это время римским государством счастливо правил император Юстиниан, бывший победоносным в войне и достойным восхищения – в правлении. С помощью патрикия Велизария он мужественно победил персов, с его же помощью – привел народ вандалов к уничтожению, их короля Гелимера – в плен, и всю Африку, спустя девяносто шесть лет – обратно в лоно империи. Опять же, с помощью Велизария одолел он народ готов в Италии и схватил короля их, Витихиса. Также и мавров, что после этого напали на африканскую провинцию, и их короля Амталу усмирил он с помощью бывшего консула, Иоанна, с чудесной храбростью. Таким же образом победил он и другие народы, и ввиду всех этих побед он был прозван Аламаннским, Готским, Франкским, Германским, Антским, Аланским, Вандальским и Африканским и он заслуживал этих имен. Также улучшил и собрал он законы римлян, чья многоречивость была весьма велика, и недостатки единообразия – пагубны: все императорские законы умещавшиеся во многих томах, сосредоточил он в двенадцати книгах и приказал именовать это издание Кодексом Юстиниана. Затем он свел законы отдельных начальников и судей, разросшиеся почти до двенадцати тысяч книг, до числа в пятьдесят книг и назвал это Кодекс Дигестов или Пандектов. Далее приказал он четыре книги институций, в которых было изложено в краткой форме содержание всех законов, составить наново. Наконец собрал новые, им самим изданные законы, в один том и приказал именовать его Новеллами. Этот же правитель выстроил Господу Христу, который является мудростью Бога Отца, в граде Константинополе храм, который назвал греческими словами – Хайя София, что значит Святая Мудрость. Эта постройка превосходит все остальные сооружения, так что на всем белом свете не найти ничего подобного. Этот правитель был, кстати, католической веры, правдивый в своих поступках, справедливый в решениях и поэтому все оборачивалось ему на пользу. В его время в Риме был известен Кассиодор своею ученостью, в светских и церковных вещах; кроме остальных полезных сочинений он превосходно объяснил темные места в псалмах. Сперва он являлся консулом, потом – сенатором, под конец же – монахом. В то же время составил и Дионисий, бывший аббатом в Риме, определение времени Пасхи, посредством великолепно остроумного расчета. Тогда проник, так сказать, Присциан Кесарийский в глубины грамматики и Аратор, подьячий в церкви Рима, прекрасный поэт, описал деяния апостолов гекзаметром.

26. В те дни святой отец Бенедикт жил сперва в месте, что зовется Сублаку[19] и находится примерно в сорока милях от Рима, позже в замке Кассин[20] и блистал заслугами своей великой жизни и своими апостольскими добродетелями. Его жизнь, насколько о ней известно, описал красивой речью святой отец Григорий в своих диалогах. Да и я с моим ничтожным талантом воспел, элегическими стихами, во славу высокого Отца отдельные его чудесные деяния и некоторые чудеса также сложил архилохийским ямбом в гимн. Здесь можно еще кратко заметить, что осталось не упомянутым святым отцом Григорием в его жизнеописании Бенедикта. Когда тот, следуя Божьему указанию шел из Сублаку в примерно на пятьдесят миль удаленное [от Сублаку] место, где он теперь покоится, с ним и вокруг него постоянно летели три ворона, которых он имел обыкновение подкармливать. И на каждом распутье являлись ему два ангела в образе юношей и указывали ему путь, который он должен был выбрать. В Кассине же имел жительство один слуга Божий, к которому обратился голос с неба: «Удались отсюда, ибо приближается уже другой друг!».

Здесь же, а именно в замке Кассин, жил он постоянно в великой умеренности, особенно во время поста – полностью отгородившись и отойдя от шума мира. Все это я почерпнул из стихов Марка, что прибыл к отцу Бенедикту и сочинил несколько рифм в похвалу его; но их я, дабы не становиться многословным не пожелал внести целиком в эту книгу. Несомненно тем, что превосходный отец был потому призван с небес в это плодородное, возвышающееся над величественным ущельем место, чтобы здесь, как с Божьей помощью и произошло, возникло монашеское сообщество. После того как это, что не могло быть пропущено, было кратко изложено, я возвращаюсь обратно, к нити моего повествования.]

27. Таким образом, Аудуин, король лангобардов, о котором я говорил выше, был женат на Роделинде; она и родила ему Альбоина, воинственного и во всех отношениях доблестного мужа. Аудуин умер, и тогда по всеобщему желанию власть получил Альбоин, десятый по счету король. Так как он за свое могущество пользовался у всех великим и славным именем, то Клотарь, король франков, отдал ему в жены свою дочь, Клодзуинду, которая родила ему только одну дочь по имени Альбизунда. Между тем умер Туризинд, король гепидов, и ему наследовал Кунимунд, который, желая отомстить старые оскорбления, разорвал союз с лангобардами и предпочел войну мирным отношениям[21]. Но Альбоин вступил в вечный союз с аварами, которые первоначально назывались гуннами, а впоследствии, по имени своего короля Авара, были названы аварами. Затем он отправился на войну, на которую вынудили его гепиды. Когда гепиды с поспешностью двинулись против него, авары, по договору, заключенному ими с Альбоином, вторглись в их землю. Печальный прибыл к Кунимунду вестник и возвестил ему о вторжении аваров в его страну. Кунимунд, хотя и был очень удручен и стеснен с двух сторон, все же убеждал своих воинов сразиться сначала с лангобардами и, если удастся победить их, изгнать после этого войско гуннов из своей земли. Итак, началась битва. Сражались изо всех сил. Лангобарды остались победителями и так свирепствовали против гепидов, что почти совершенно истребили их, и от многочисленного войска едва выжил вестник поражения. В этом сражении Альбоин убил Кунимунда, отсек у него голову и приказал из черепа сделать себе бокал. Этот род бокала у них[22] называется «скала», а на латинском языке patera. Он увел с собой в плен дочь Кунимунда, Розамунду, вместе с множеством людей всякого возраста и пола. Когда умерла Клодзуинда, он взял себе в жены Розамунду, но, как оказалось впоследствии, на свою погибель[23]. Тогда лангобарды увезли с собой столь большую добычу, что сделались обладателями огромнейшего богатства. Племя же гепидов так пало, что с того времени они не имели уж более никогда собственного короля, и все, кто пережил войну, или подчинились лангобардам, или до сегодняшнего дня стонут под тяжким игом, потому что гунны продолжают владеть их землей. Имя же Альбоина прославилось везде и всюду так, что даже и до сих пор его благородство и слава, его счастье и храбрость в бою вспоминаются в песнях у баваров, саксов и других народов, говорящих на том же языке. От многих можно слышать и теперь, что во время его правления изготовлялось совсем особенное оружие.