ОПИСАНИЕ О. КАДЬЯК И ЭТНОГРАФИЧЕСКИЕ СВЕДЕНИЯ О ЕГО КОРЕННОМ НАСЕЛЕНИИ
ОПИСАНИЕ О. КАДЬЯК И ЭТНОГРАФИЧЕСКИЕ СВЕДЕНИЯ О ЕГО КОРЕННОМ НАСЕЛЕНИИ
(из записок иеромонаха Гедеона)
2-го по выходе моем на берег первым и священнейшим почел долгом принесть в Америко-Кадьякской церкви Подателю всех благ искреннее благодарение о благополучном совершении нашего плавания около половины Света. Слабо перо мое к объяснению тех душевных излияний, кои вполне ощущал я, услышав, что в Новом Свете — стране, столь удаленной от России, стране еще дикой — благоговейно прославляется имя Триипостасного Бога и превознесенное паче всякого имени на земле живых имя всеавгустейшего его помазанника Александра Первого.
6-го перешел с корабля в покои духовной миссии, а по осмотре всей церковной утвари, ризницы, книг и домашней экономии, 26-го, отправился с компанейским переводчиком в двух трехлючных байдарках для проповеди Слова Божия вокруг всего Кадьяка, также и на прилежащие к нему острова: Угак, Шалидак, Аяхталик, Ситхинок и Тугидок. Быв на всех алеутских жилах, старался по мере способности моей внушать новопросвященным то, что необходимо-нужно для веры, добродетелей гражданских и жизни хозяйственной. Всеми мерами старался вникать в прежние их предрассудки, кои неприметно раскрывая дружелюбными советами, показывая им очевидную гнусность и вред, от вкоренения их происходящие, и таким образом доводил их к правилам истинного богопочитания. Судя наружно, кажется, слушали меня охотно; случалось нередко, что более 8 часов просиживали не вставая и не отходя прочь. Везде принимали ласково, кроме рыбы потчевали сараною с китовым жиром и ягодами: малиною, шикшею, княженикою и черницею с китовым же жиром. Я дарил их табаком, бисером, иголками, стамедом, яманиной, т. е. длинною козлиною шерстью.
21 августа в проливе, отделяющем Аяхталик от Кадьяка, скорбию наполнено было мое сердце. Ибо после тишины и тумана настал сильный и жестокий ветр при противном течении; гребцы устали, погода усилилась, волнением беспрерывно нас покрывало, у гребцов из носа лилась кровь от большого напряжения сил, явная предстояла гибель, ежеминутно ожидали от свирепости волн опрокинутия или разодрания байдарок; но с крайним изнурением сил, слава Богу, едва добились до пустого берега, где пробыли трое суток; благодарили Промышлителя всячески, что в пище, т. е. юколе и китовине, недостатка не имели.
Во все время моего объезда, т. е. в два месяца и 5 дней, крестил обоего пола 503 души от одного до 10 лет, в том числе 22 души сорокалетних, 38 пар обвенчал.
В Павловской Гавани все строения из елового леса. На берегу, близ которого на якорях стоят суда, такелажная с другими большими для поклажи горницами. Напротив оной на горе новый правительский дом с библиотекою, а от него в виде продолговатого четвероугольника восемь разных семейственных домов. Против правительского дома при самой оконечности мыса стоят церковь и колокольня с ветхими крышами. Пред самым входом в церковь по правую сторону — общая компанейская поварня, а по левую — сарай для байдар и разных поделок, позади сарая — кладовые для кормов и балаган, т. е. на столбах сарай, в котором пол из жердей для свободного проходу воздуха; в нем хранится юкола и качемаз. В кладовых содержат китовое, сивучье и нерпячье мясо, жир китовый и сивучий, сарану и ягоды, шикшу, брусницу, морошку. Все оные кормовые припасы привозятся из артелей.
Против церкви, за ручьем, на возвышенном месте, прежде бывшая деревянная полуциркулем крепость, коей третья часть за ветхостию уже отломана, а остались только покои для конторы, казармы для промышленных, магазин для пушных товаров, лавка с погребами и немного в отдалении кузница с слесарнею. Все оное строение ветхо. Засим под горою старый правительский дом, где теперь находится Российско-американское училище, ветхие покои для духовной миссии, общая компанейская баня, круглый кажим, где живут каюры и больные, и новый скотский дом. От сего последнего в недальнем расстоянии находятся дом правительского помощника и гостиные покои.
Кроме оного селения на Кадьяке находятся следующие артели:
1) Сапожникова, близ Павловской Гавани, в коей построена одна деревянная казарма для русских, скотский двор, балаган и алеутские юрты. Здесь содержится более коров, нежели в других артелях. С великим трудом и неудовольствием сеют немного ячменя и овса. Соху таскают алеуты вместо быков. И юколы заготовляют до 30 000 [штук].
2) На южной стороне Кадьяка — Игатская артель в бухте того ж имени. В ней все строения из тополевого и ольхового леса. Дом для байдарщика и русских промышленных, кормовая барабара (кладовая), поварня для китового жира, кухня, баня, анбар, новый скотник, алеутский кажим, сарай и два лабаза, т. е. столбы с перекладинами, на коих для сушки развешивают рыбу. От артели в расстоянии трех верст на устье озера — забор [запруда], сарай 8 саженей длины с тремя лабазами и земляная юрта. Здесь заготовляется до 60 000 юколы. С 10 апреля гольцы идут из озера в море; красная подходит к забору 23 апреля и ранее, хайка и горбуша приходят с моря в половине июня. Из сих трех последних рыб приуготовляется юкола посредством женщин, кои своими американскими ножами, наподобие наших сечек, сперва разрезывают пополам рыбу, потом, отняв голову, вынимают всю хребтовую кость и таковые пластинки весят для сушки на лабазы, а с оных относят высушенные в балаган. Кижуч, из рода лососей, приходит к запору в половине сентября и ранее; из него также приготовляют юколу и качемаз, в коем хребтовая кость не вырезывается.
3) Артель в Трехсвятительской гавани. В ней строения из тополевого и ольхового леса; покои для байдарщика и приезжающих, казарма для десяти семей, кузница, поварня, три барабары (кладовые) на 15 сажен длины. В первой хранится жир и производится резка китовины. Части свежего кита, сперва изрезав на малые кусочки, кладут в большие кади и дают отстояться без прибавки воды 10 дней, а с водою 20 дней, потом вытапливают жир умеренным огнем в больших котлах около 20 ведер, прибавляя в каждый котел по 8 ведер воды. Если же кит долго пробудет в море и начнет портиться от солнечного жара и морского воздуха, то, изрезав, такого кита не кладут в кади, а скорее в котел, прибавляют более воды и вытапливают самым легким огнем. А сивучий и нерпичий жир вытапливают, не прибавляя воды. В хороший лов запасается до 50 бочек китового жира. Брюховые части свежего кита особенно парят в котлах и, для предохранения намазав икрою с вареною кислицею, кладут их в кади. Таковая китовина называется павлиною и заготовляется оной здесь для одних русских более 200 пудов. Провесною называется та, которую режут прутьями из ластов свежего кита и из брюховых частей и ластов пробывшего долго в море. Оную китовину употребляют для каюров и каюрок. В средней барабаре (кладовой) — юкола, коей в хорошее время заготовляется до 90 000. В третьей — 4 чана ягод шикши с китовым жиром, из коих выходит более 30 бочек. Между второю и третьею барабарами сделан сусек или ларь (закром) для сараны, коей собирается в урожай более 600 ведер. Ее копают в июне, потом, отварив, толкут и, высушив, кладут в вышеупомянутый закром. Таковая сарана, водою разведенная, называется бурдуком. Близ барабар скотник, сарай для сена, байдар, байдарок и юрта для каюров.
4) Артель Алитакская на западной стороне Кадьяка. Она построена на горе подле небольшой речки следующим образом; одна для байдарщика горница из досок, кругом окладенная дерном, другая подле нее с двумя урунами для русских промышленных, сени, поварня и кладовая; немного подалее — поварня для жира, китовины и сараны, две большие барабары для кормовых припасов. В 1-й — две большие кади сараны, 15 бочек шикши с жиром и две кади павлиной китовины; во второй хранится китовый жир в 25 сивучьих пузырях, около 150 ведер; сарай для разных поделок, скотник, свинарник, сенник и балаган с юколою, коей здесь заготовляется до 70 000, и под горою еще сарай для байдарок и байдар.
5) Карлукская артель на северной стороне Кадьяка. На горе подле речки Карлук крепость обнесена небольшим земельным валом, с морской стороны 27 сажен, а с прочих трех — около 50. В ней строение следующее: довольно чистая и светлая казарма из досок, кругом окладенная дерном; 7 сажен длины и 4 ширины с 11 урунами для русских промышленных, покои для байдарщика и наверху две летние горницы, сени, поварня, балаган 8 саженей длины и 4 ширины. Здесь юколы в доброе лето припасают до 300 000; две барабары, одна — для кормовых припасов, из коих сараны 200 ишкатов, шикши 30 бочек 25-ведерных, три кади китового жира и две бочки морошки, а другая — для поклажи разных вещей; погреб для сбережения картофеля и репьг; летняя поварня, баня и сарай для разных поделок, будка или караульня. За крепостию в недальнем расстоянии от ворот — скотник, сенник, свинарник 3 саженей [длины и ширины], квадратный кажим с большою юртою 3 саженей длины и 4 ширины для каюров, коих при одной здешней артели состоит налицо 20, а каюрок — 18 и для чистки рыбы 25 женщин с разных жил. Под горою сарай для байдар и байдарок.
Кроме сих кадьякских артелей находятся еще на острове Афогнаке две с подобными постройками и заведениями; на Лесном островке — одна, где юкола не заготовляется, потому что нет ни одной речки. На сем островке делают кирпичи и вываривают соль. При каждой артели кроме скотоводства имеют огороды, в которых садят только картофель и сеют репу. Некоторые из тоенов кадьякских по приезде г-на Резанова построили себе по одной русской горнице — без печей. Хотя все ему обещались строиться по примеру русских, однако они не имеют к тому довольных сил и способов. Обыкновенное ж их строение состоит в следующем: прихожая, или сени, по-алеутски чиклюак, в 12 аршин длины, 8 ширины и 2 высоты, обставлена досками с продолговатым отверстием для входа; потом на поставленных по углам стойках начинаются по три со всех четырех сторон перекладины, очень отлого положенные клеткою, и на них еще по три покруче, так, что наверху остается отверстие немного более аршина; снаружи покрыто травою и насыпано землею. По сторонам с малым круглым в прихожую отверстием (как только можно человеку пролезть) приделаны небольшие квадратные отделения подобной постройки с одним на боку окошечком и присыпаны землею. В сих-то отделениях они спят, работают и парятся, наносив туда накаленных в прихожей каменьев. Внутри оных по сторонам вместо украшения повешены стрелки, для памяти промышленных зверей грудные позвонки или уринные пузырьки и бобровые головки; а нанизу лежат разных величин блюдца, чашечки, ложки и калужки, т. е. продолговатая посуда для воды. В прихожей хранятся в особенном отгородке кормовые припасы, как-то: юкола, красной рыбы икра, ягоды с жиром и сарана, только всего в очень малом количестве.
У богатого и семейного тоена в 8 и 10 аршин бывает квадратный кажим; в 21/2 аршина вышины обставлен он толстыми неотесанными досками со входом в прихожую; по углам утверждены толстые стойки, с которых отлого начинается квадратным уменьшением склонение сводов, числом до 6-ти перекладин, расстоянием немного менее аршина одна от другой, клеткою положенных таким образом, что наверху остается один квадратный люк, покрытый сивучьими или нерпичьими кишками, от которого во всем кажиме очень светло бывает; снаружи покрыт травою и присыпан землею. Внутри по всем сторонам сделаны лавки для гостей. Таковых кажимов видел я только три на всем Кадьяке. В них-то бывают игрушки.
Тоены учреждены по приезде г. Шелихова на Кадьяк, а до него на каждом жиле начальствовал анаюгак — хозяин. Он непременно должен был иметь собственный кажим. Сие достоинство было наследственно для детей и для ближних его сродников, как-то: сын, брат, дядя, племянник и зять постепенно заступали его место. Анаюгак назначал по себе наследника еще заблаговременно до своей смерти; для сего созывал всех в кажим, куда сам приводил и назначаемого, нарядив его в лучшее платье. Тут пред всеми объявлял его своим наследником, который непременно должен потчевать и угостить всех собравшихся. В это время женщины не бывают, а те девицы, коим дано имя мужское и содержаны были вместо сына, имели право находиться в собрании. За таковый их вход в кажим отец каждогодне обязан дарить анаюгаку втрое больше, нежели другие дарят за мужчину. По окончании собрания и угощения на игрушку приходят все женщины, уже вечером. Власть анаюгака состояла в том, что отлучающийся должен объявить причину своей надобности и что он делал еще показания относительно посылок, а наказывать других ничем не мог, разве за собственную свою обиду, управлял только своим семейством, воспитанниками и калгами (пленниками); на войну склонял советами и подарками; при собраниях занимал первое место и давал разные наставления. В присутствии его наблюдалось глубокое молчание — и малый ребенок не должен ходить. Вот отличительная примета его чести!
Богатым между алеутами тот почитался, кто кроме одетаго семейства имел только для себя одну бобровую, 5 еврашечьих, 5 тарбаганьих или оленьих, 5 урильих и 5 топорковых парок, двадцативесельную байдару, три байдарки, много лавтаков, т. е. сивучьих и нерпичьих кож, у которых шерсть по выпарении снята, довольно китовины, два сивучьих пузыря китового жира, две калуги для воды, 5 калюках (из дерева согнутых наподобие лукошка) шикши с жиром и столько же сараны, сивучий пузырь икры красной рыбы, 10 больших связок юколы, также несколько палтусиной и тресковой. За всем сим, выключая разные стрелки и прочие домашние орудия, для каждого необходимые, должны у него находиться еще служащие к украшению следующие вещи: 1-е — 4 и более янтарей, которые находили они сами на острове Укамок, и светло-беловатый ценили, да и теперь ценят дороже желтого; 2-е — аиминак (сукли), т. е. тонкие косточки, червяку подобные, в длину более и менее полутора вершков; 3-е — куикак, т. е. тонкие пластинки в вершок длины и ширины, вырезанные из самой средины перламутровой ракушки; и 4-е — довольное количество различных бисеров.
На войне употребляли щиты кубахкинак из деревянных, толщиною менее полвершка, шириною в вершок и длиною на спине в 3 1/2, а напереди в 2 четверти, крепко между собою жильными нитками связанных дощечек, к которым еще прикрепляется нагрудник хакаать из тоненьких палочек в 1 четверть длины, так искусно и прочно между собою теми же нитками переплетенных, что копье сильного ратника удерживать мог. Бывали также щиты, подобные нагруднику: ими прикрывали одно только туловище. Сверх сих щитов надевали еще плащ улихтать, таким же образом из длинных дощечек сделанный, смотря по росту человека. Ошейником служила жильная сетка, коею, крепко скрутив, обвертывали шею. Шапку имели из топольного дерева или из толстой звериной кожи. Вымарав краскою все лицо, выходили на войну, держа в правой руке костяное копье, а в левой лук. Колчан со стрелами повешен также на левой стороне. Лук бывает сделан в 2 аршина длины из американского кипариса, который иначе называется душным деревом. У стрелок древко бывает длиною в 3 четверти и более, с наконечником оленьей кости, при трех в одну четверть насечках и с каменным или медным на нем копьецом в полтора вершка.
С таковым снарядом в летнее время смелые и предприимчивые по сделанному прежде позыву съезжались на жило к главному начинщику или своему воеводе. По собрании достаточного числа таковых ратников входят они в кажим и садятся на лавках по распоряжению предводителя, как хозяина кажима; сам же он садится на полу близ входа. Потом жена его с самым скромным видом приносит в калуге воды, присядет на минуту подле мужа и вдруг выходит для того, что женщины не должны быть при таковых собраниях. А мальчики из родных или калги (пленники) подают воду пить по старшинству каждому гостю. Засим опять жена при помощи других женщин ближней родни приносит в больших четвероугольных и круглых мисках толкуши, т. е. 1) растертой и перебитой с водою и жиром сараны, 2) с жиром растолченной красной рыбы икры и 3) шикши с жиром; потом подают вареное сивучье и нерпичье мясо и сырую изрезанную палтусину, которую едят для того, чтобы не отрыгалось жиром.
В продолжение такого пиршества никто не смеет говорить, кроме стариков, и строгий во всем наблюдается порядок. Кто даже в собрании протянет ногу, тот повинен заплатить штраф. По окончании обеда жена еще приносит воды, а ближние родные вносят изготовленные на сей случай подарки и кладут их на полу среди кажима. Тут встает один только — сам воевода (первый их анаюгак), берет в руки побрякушки, т. е. небольшие обручики с привязанными вокруг их красными носками морской птицы, топорком называемой, и начинает плясать; в ту же самую минуту родные его бьют в бубны, т. е. большие с ручкою обручи, обтянутые тонкою кожею, и поют, воспоминая дела своих праотцов и отцов, славно воевавших. По окончании таковой военной песни хозяин из своих рук дарит гостей по старшинству: анаюгаков (тоенов) — бобрами или еврашечьими парками, стариков — лавтаками или урильими парками, молодых — некоторых янтарями, а прочих суклями или бисером и просит извинения в том, что мало одарил, обнадеживая большею добычею, каковую они имеют получить у неприятелей. На другой день изготовляются к отъезду без всякой церемонии; жены провожают их, сидя на берегу. Мужчины расстаются с ними очень хладнокровно: ни один из них не выронит ни одной капли слезы и даже не вздохнет, что почлось бы знаком трусости и не воина; садясь в байдару, едва удостоит одним словом сквозь зубы: фаяй — прощай.
Отправлялись для такого похода в 30 байдарах в каждой по 20 человек (иногда более или менее), северные жители вместе с западными против аляскинцев, а южные с восточными против кенайцев или чугач. От острова Шуяк в два дня переезжали в Кенайскую губу, стараясь нападать на сонных: стариков и взрослых убивали, жен молодых и девиц и подростков брали в плен, малолетних оставляли с старухами, и все нужныя вещи обирали в добычу. Когда побежденный тоен пожалеет детей и жен, то при посредстве других жил [селений] получает мир. Победители никогда в том не отказывали, давали с обеих сторон в аманаты из знатных и по согласию выменивали пленников. Аманатов содержали у себя отлично, одевали самым лучшим платьем, оказывали им великую учтивость, постилали для принятий их бобров и дарили лучшими вещами, когда они приходили в гости.
Во время неприятельского нападения кадьякские жители защищались не оружием своим, а побегом на большие, высокие или почти неприступные приморские камни, на коих они еще прежде приготовляли себе жилище и, запасшись всем, для себя и семейства нужным, выдерживали долговременную осаду или с великою выгодою отбивали нападающих. У которых жил не было близко таковых камней, те уходили в горы и там спасались.
Осенью по заготовлении кормовых припасов алеуты обыкновенно исправляют свои зимники; для прикрытия их траву рвут руками и обсыпают землею; заготовляют также траву и на зиму для постели в своих спальнях. В обделывании кажима все помогают хозяину, который по окончании работы угощает того ж вечера трудящихся подобным вышеупомянутому обрядом. Женщины исключены из сей работы.
Желающий сделать игрушку [празднество] созывает всех соседей своих в кажим. Когда они сядут на лавках, а он, принеся толкушу, поставит на средине и станет у дверей, тогда все начинают петь, похваляя его сродников. По окончании таковой песни садится на полу и объявляет всем, кого он намерен позвать на игрушку, какой ему сделает подарок и когда за ним пошлет. После сего, встав, дарит хозяина кажима и того старика, который во время игрушки своими разговорами должен забавлять гостей, а особливо когда по окончании одной пляски и песни, еще другая не так скоро начинается. Наконец, сам подносит толкушу каждому по старшинству. Едят учтиво, понемногу, чтоб каждому досталось. За таковое угощение поблагодарив его, расходятся по домам.
Игрушки их обыкновенно продолжаются в конце осени и в начале зимы до тех пор, пока у них находятся кормовые припасы. Делают их по причине разных обстоятельств и случаев: иной отправляет игрушку, желая с кем познакомиться и свести теснее дружбу, которая за велико между ними почитается; другой по причине женитьбы; третий из благодарности к одолжившему чем-нибудь; четвертый из обыкновения; пятый для щегольства пред другими, что он богат и довольно у него корму и проч. Производятся они в кажиме, а на котором жиле нет его, в алеутской прихожей или в большом отделении, где спят. Сходятся все — мужчины, женщины, девицы и малые.
Мужчины в кажиме сидят на лавках, а женщины — под лавками на полу, каждая под своим мужем. Старики бьют в бубны и начинают песни в честь своих праотцов и отцов, вспоминая, что у них байдары бывали, бобры бывали и проч. За ними все поют, а мужчины в своих нарядных шапочках и узорчатых колпаках, нарочито для таковых случаев сделанных, в то же время пляшут поодиночке с побрякушками в руках, то подпрыгивая, то приседая, то уклоняясь во все стороны — размахивая побрякушками в такт; в таковых движениях представляют разные свои промыслы, например, как китовый промышленник колет стрелою кита и от него увертывается, как гоняют бобра и проч. Потом, скинув нарядные колпаки, надевают странные личины разных видов и разные маски и в оных так же под песни пляшут с побрякушками или поодиночке или по два, тоже представляя.
Женщины и девицы всегда танцуют одни, без мужчин, важно став в прямую линию одна подле другой плотно, то приседая тихо, мало, почти неприметно и подобным образом выправляясь, то склоняясь на правую и на левую стороны. Они при начале своей пляски сперва выставляют вперед левую руку согнувши пальцы, держат ее в таковом положении до тех пор, пока поют без речей; когда же те, которые бьют в бубны и продолжают песню в честь своих умерших, чуть упомянут имя и смерть своего сродника, тогда они вдруг стройно оборачивают ладонью к земле. Во время их пляски веселые старики различным образом стараются довести их до того, чтоб другия из них рассмеялись, для того что, по их обыкновению, тот отец или муж непременно обязан платить штраф в пользу старых или бедных, чья дочь или жена хотя чуть улыбнулась во время пляски. И мне отец подарил лавтак, а муж — кожу нерпичью за нарушение дочерью и женою такового их древнего предания, а я отдал сии вещи в пользу бедных, за что получил от всех приседящих стариков великую похвалу и благодарность. Таковые игрушки продолжаются чрез всю ночь почти до самой зари. По окончании делающий игрушку дарит парками, янтарем и суклями или тем, чем богат, того, кого звал в гости, также хозяина кажима, говоруна и кого еще заблагорассудит. Расходятся без всяких обрядов, но скромно, без шума, молча.
Вот песня, двоюродною сестрою острова Ситхинока жила Убагунк тоена Афанасия, 63-летнею старухою Василисою Кунуан сочиненная по случаю смерти ее брата:
Что я плачу, смерть эта везде,
Амчй хви кеннёгли; тугу мання нууг-найток,
Что я кручинюсь, смерть эта везде,
Амчй хви палюнёгли; тугу мання нууг-найток,
Что я чернюсь, смерть эта по всем местам,
Амчй, хви иканёгли; тугу мання шундок,
Самое имя собственное [т. е. кужиктагмют] от смерти не изъято.
Иканкутлю кужиктагмют тугум нунытей.
Кужиктагмют, по их мнению, такие жители, далее которых уже нет никого на свете. Под сим разумеют отдаленных лисьевских алеутов. Вот еще старинная их песня, сообщенная мне аехталикским тоеном Алексеем Икуйк:
Дедушку исправно ищу,
Апака кашкакля ивахпагйка,
У дедушки байдары бывали, Аминака ищу,
Апака аншакля; Аминак ивахпагака,
Дедушку исправно ищу, у Агнака бобры бывали,
Апака кашкакля ивахпагака, Агнак ахнякля,
Дедушка Кигиляк — промышленник,
Апака Кигиляк нахщагля,
Дедушка Ухатаяк крикивал.
Апака Ухатаяк катлиакля.
Сию песню кадьякцы очень любят и на игрушках часто ее поют с крайнею жалостию. Ибо в ней упоминается:
1) что прежде у них байдары бывали, а теперь редкий тоен имеет и трехлючную байдарку;
2) что у них бобры бывали и носили бобровые парки, а теперь с великим трудом иной едва успевает добыть и топорковую парку, которую прежде носили их калги, и
3) что прежний их анаюгак по приезде с байдарами к жилу или при встрече гостей чуть только закричит громко, то вдруг выбегало великое множество народа и выносило на себе байдару и байдарки, а теперь весьма многие жила совсем опустели, хотя, впрочем, повальных болезней не было.
На другой день игрушки в 9-м и 10-м часу пополуночи опять все собираются в кажим и бывает угощение толкушами и ягодами с жиром от женщин с подобными вышеописанными распоряжениями, скромностию и порядком. За таковую игрушку тот, для кого она была сделана, непременно должен отблагодарить таковою же игрушкою хотя на другой год или далее.
Когда женщине приходило время родить, тогда, призвав бабушку, отводили ее в особую, немного поодаль сделанную юрточку. Там по разрешении женщины от бремени бабушка холодною водою обмывает младенца и, перевязав пупок, уходит домой. Имя давали новорожденному по согласию мужа и жены в честь деда, или отца, или ближнего сродника, или приятеля, когда младенец был мужского пола; а младенцу женского пола в честь бабки, или матери, или сродницы, или подруги. По исходе 5 дней для пожилой родильницы, а для молодой по исходе 10 дней топят баню, чтобы обмыть ее с младенцем, и из бани прямо уже переводят в обыкновенную ее спальню. Когда женщина лежит в вышеупомянутой юрточке, в то время никто из мужчин не должен туда входить. Относительно такового отлучения родильницы от жилища сделано мною должное тоенам наставление потому, что в холодное время или зимою мать с младенцем удобно может получить повреждение в здоровье.
Воспитание детей в том состоит, чтобы не допустить до плача не только младенца, но даже и семилетняго ребенка; по сему можно заключить, что отцы и матери весьма нежно любят детей. Они никогда ничем телесно не наказывают как малолетних, равно и взрослых, а только советуют. Когда ж приметят неисправление, тогда выговаривают и стыдят при собрании стариков. Если и сие последнее средство не подействует, то, презирая его, все почитают дураком или диким. Теперь отцы и матери приучают уже малых кланяться другим и молиться Богу. Девочки с 6 лет начинают работать: сучат ниточки, вяжут плетеночки (маутки) с довольным искусством и порядочною чистотою. Мальчики с 7 лет вместо забавы занимаются деланием стрелок, байдарочек, веселочек, часто на берегу бросают стрелки, а чрез то приучаются заблаговременно к будущим промыслам, помогают на реках в заготовлении кормовых припасов; с 14 лет приучают их ездить в байдарках, в тихое время удить рыбу и по бухтам стрелками гонять птиц; с 16 лет берут с собою отцы и родные в партию для промысла бобров. Женятся в то время, когда они собственными своими промыслами заготовят для себя и будущей своей жены нужное одеяние и свадебные подарки. Жених старается по большей части выбирать ту невесту, которая бы умела шить байдарку, парки и камлейки, хотя бы она была и гораздо старее жениха.
Сын просит прежде у отца позволение жениться, объявляя имя невесты. Отец иногда одобряет таковое его намерение, иногда назначает по своему выбору другую. Если сын на то согласен, то посылает он близкого своего сродника объявить о сем невестину отцу. Получив же желаемый ответ, на другой день жених сам приходит ночью к невесте, ложится подле ее во всей одежде; поутру, встав, идет за дровами, накаливает в прихожей каменья для бани, где моется вместе с невестою. По выходе из бани родные принесут жениховы подарки, которые прежде состояли в бобровых, еврашечьих, тарбаганьих и урильих парках, калгах, янтарях и суклях. Ими дарит тестя и прочих его сродников. На третий день приходит сын с своею женою к отцу, который, подарив ее паркою, камлейкою, суклями и бисером, потчует толкушею и при прощании скажет своему сыну: люби свою жену. После сего новобрачный с молодою опять возвращается к своему тестю, у которого живет столько времени, сколько пожелает. Новобрачные должны хранить целомудрие до 5 дней. Осенью, если богат, делает молодой игрушку. Сей обряд наблюдали еще до крещения. Иные с малолетства назначали жениху невесту, и это происходило только между самыми искренними друзьями.
Мужья с женами обходятся очень ласково, в присутствии других не смеют даже друг другу выговаривать и показать суровый вид, иначе с обеих сторон причтено будет к несносной обиде. Когда жена приметит, что муж не соответствует ее любви, то, рассердясь по причине ревности, бросается ему в лицо и ногтями царапает его; виновный муж сидит, повеся голову, не отваживаясь поднять руки своей на правосудную мстительницу. Теперь случается нередко, что муж наказывает жену, усмотрев ее непорядочную жизнь, а прежде сего мужья воздерживались от наказания жен по той причине, что сии последний угрожали побегом в утесы, лишением себя жизни или утоплением в воде. Сие самое действительно оные выполняли.
Случалось также нередко, что если кто, изобличив жену свою в неверности, не видел нималого ее исправления, то, отгоняя ее от себя, давал тот [знак] другим на замечание о ее неверности, отрезывая конец носа, а сердитый откусывал зубами. Жена ж, приметив и изобличив неверность своего мужа, имела право свободно его оставить, отойти к другому. У иных проворных и рукодельных баб бывали половинщики, кои жили между собою дружно и мирно.
Женщин и девиц отлучали и теперь отлучают от жилищ в особливую юрточку, когда только приметят немощь, ежемесячно свойственную их полу, и подают им туда пищу в особых посудинах и воду в особой калужке.
От колотья в груди лекарством служит алеутам малая морская рыба — бык каюлюк, которую одну отдельно употребляют в пищу до самого выздоровления; до и после также воздерживаются от других жирных снедей. Причину колотья приписывают внутренним созревающим чирьям, кои, по мнению их, происходят от нечистоты женщин. По прорвании таких чирьев приступают к другому лекарству. Наскоблив корня растения чикиналяхпак и хорошо отварив, дают пить поутру и вечером. Таковый отвар очень противен и так горек, что другой не может снести его употребления. В это время едят треску и другую нежирную рыбу.
При самом первом появлении наружных чирьев разрезывают своими ножами больное место и до созревания их для того не допускают, что они тогда бывают опаснее.
Когда болят печенки, тогда против их в пахах, где чувствуют боль, также разрезывают тело и по выпущении дурной крови засыпают пухом.
Если человек опухнет и покажутся на всем теле желваки, то прорезывают до кости пяты; во время тошноты, случающейся от многого истечения крови, кладут между пахами холодные камни, а унимают кровь истертою в порошок еловою гнилушкою. Когда пятки начнут подживать, тогда прорезывают и снимают на верхушке головы кожу в полтора вершка длины и более полвершка ширины. При сем случае очень много выходит крови, которую унимают или тем же порошком, или от палтуса сырым мясом, или глиною. Когда страждущий каменною болезнию от несносной боли сделается без чувств, в то время иногда вынимали камни — только малые, — разрезывая обыкновенными своими ножами оконечность тайного уда.
В случае застарелой глазной болезни производят иногда страшную операцию: выточенною из медвежьей кости толщиной в соломину палочкою прокалывают с обеих сторон начиная немного повыше оконечности бровей, так, чтоб она прошла, минуя глазное яблоко, до самой переносицы. В продолжение такой ужасной операции кладут страдальцу в рот еловаго дерева сук для того, чтоб от нестерпимой боли не откусил языка. После чего ничем не прикладывают и не обвязывают.
От головной болезни пониже темя прорезывают кожу до кости с той стороны, где более чувствуют боли, и по довольном истечении крови присыпают пухом.
Подняв иглою жилу и прорезав своим ножом, пускают кровь от головной болезни из той руки, в которой стороне чувствуют боль, из-под языка — от кашля и горла, от живота — из ног и из руки. Примечают дурную кровь по цвету, а унимают растертою гнилушкою; судят также по цвету крови о жизни и смерти человека.
Чинкак — коренья петрушки, — испарив, употребляют с жиром в пищу, а столокши, горячими припаривают опухоль.
Атунат — кислица толченая и отваренная — служит рвотным, а иногда и слабительным лекарством.
Чавыхят — чистяк (касички); отвар его кореньев бывает самым лучшим слабительным; сей корень едят и сырым с великою пользою от запора, который часто случается от неумеренного употребления малины.
Таганак — кутагарник горький. Этот корень, истолокши, парят на раскаленных каменьях и потом прикладывают к опухшему месту.
Кюйюхатъ. Одни дробные его корешки, приготовляя, подобно таганаку, употребляют от опухоли, но с большею пользой, нежели первый.
Амаютъ. Отвар истолченных его кореньев пьют поутру и вечером от венерической болезни, а особливо когда болит горло. В это время не едят целый день, а отварами припаривают больное место. Сии последние две травы обыкновенно растут на ровных песчаных местах приморского берега.
Шулялюнак — кровоочистительная трава, похожа листьями на наш подбел, растет на северной стороне острова Кадьяк, близ Карлукской артели. Коренья ее близко подходят к продаваемому в лавках декокту. Отварив их в закупоренном сосуде, алеуты пользуются от венерической болезни. Выпив немного сего отвару, дают жевать сырой корень черноголовника мжулингок (который не мокнет), а слюну глотать, хотя она горька и едка.
Вообще во всех болезнях наблюдают великую диету. Даже малые дети, заметив у себя на теле пупырышек, непринужденно воздерживаются от еды, а особливо от жирного.
Если кто из алеутов умрет, то, кроме малых детей, созывают всех родных и знакомых, кои, собравшись, садятся вокруг умершего, плачут, приговаривая над мужчиною, что он уже не будет промышлять зверей, делать игрушки, есть толкуши, китовины, ездить на войну и проч. Над женщиною или девицею — что она не будет носить парок, янтарей, суклей, бисера, танцевать на игрушках, шить байдарки и есть китовины, сараны и ягод с жиром, как-то: морошки, княженики и малины (это их лакомство) и проч. После сего копают яму в довольном расстоянии от жилищ, гроб делают в могиле клеткою из дров, когда случается — кладут их туда во всей любимой одежде и украшении, прикрывают лавтаками, складывают каменьями, потом засыпают землею и сверх могилы некоторые ставят наискось длинные лесины. Зимою зарывают в спальнях.
После 5 дней остригают себе волосы в знак печали и по зорям ходят полгода и более на могилу, где плачут, поя жалобные песни, подобные следующей.
Собственные их имена: Акнак, Аминак, Ухитаяк, Кигиляк и проч. Имена лисьевских островитян: Акнак, Кашаюкснок, Кашилюк, Кинашадак.
Имена кенайских жителей: Калчача, Ништату, Кахтак, Унинука…
К каждому из сих имен прибавляют следующие два стиха: Акнак как человек умер, оживет, Акнак каю шухка тугум агмй, — унуякля. Полно плакать, свет этот небессмертен. Тавань кеннёгли; тля уна накшильгвидок.
Сими словами шестидесятилетний старик Никифор Шиппй, житель алитатский, на утренней заре оплакивал смерть сына своего в бытность мою на том жиле. Стон его, или, лучше сказать, унылый рев, почти у всех соседей отнимал сон.
Кадьякцы с соседями живут мирно и дружелюбно, в нуждах друг другу помогают и во время недостатка охотно ссужают один другого кормовыми припасами. Для приезжающих нарочито оставляют рыбу, положив ее среди прихожей, в то время, когда все уходят на работу: женщины для копания сараны и собирания ягод, а мужчины для промысла нерп и прочих зверей; в обхождении наблюдают великую скромность и учтивость; осуждают также того, кто не встретит и не проводит другого. Если кто к кому обратится спиною, то сие почитают знаком неучтивости, а занявшийся работою просит извинения. Когда хозяин поставит гостю толкушу или ягоды с жиром, то должен непременно прежде сам откушать. Жена не должна к мужу протягивать ноги, хотя бы и вместе сидели, а отворотясь, свободна от сего закона. Кто приезжает в гости, тот обязан с собою привезть корму в гостинец хозяину; равномерно и хозяин в напутствие снабжает гостя кормом, да и те остатки, чем был потчеван, должен взять с собою, в противном случае почитается пренебрежением и неучтивостью. За обиду вменяют, если приходящий начнет непристойно поступать и с другими ссориться; такового не толчком, а более стыдом выгоняют вон.
Кто несправедливо назовет другого бедным, непроворным, ленивым и непромышленником, того обиженный вызывает вон, при свидетелях рассказывает свою обиду другим и, наконец, удовольствуется тем отмщением, что при посторонних выругает и наплюет в глаза. У них никаких нет особенных для ругательства слов. В самом великом жару гнева скромный кадьячанин с важным видом скажет: "Твой отец не имел байдарки, а я не носил нерпичьей парки".
За воровство телесно не наказывали, а по отнятии украденной вещи стыдили при всех и упрекали вором; случалось, что у того, который не признается и не отдаст добровольно украденной им вещи, отнимали силою и для большего стыда в пример другим снимали с него парку. Калгов же (пленников) за воровство наказывали палочными побоями, а за большую вину ломали руки и ноги.
Ревностный промышленник, ночью часто выходя, смотрит на облака, примечает погоду и, судя по своим наблюдениям, выезжает для промысла очень рано. Жена, любя и почитая своего мужа, не употребляет пищи до тех пор, пока он возвратится. При посторонних муж обедает прежде, потом жена в особенных своих посудинах, без посторонних же часто едят вместе, ничего не говоря. Во время обеда дети не должны ходить. Женщины, принимаясь приготовлять какую-нибудь пищу, непременно должны умыть прежде руки. Женин долг принесть воды для мужа в особой его калуге.
Ловить бобров выезжают в море за 6 и 8 верст разными отделами; в каждом отделе находится от 8 до 15 двухлючных байдарок. Первый, увидев бобра, делает знак другим, подняв вверх весло; прочие стараются окружить то место расстоянием, как можно стрелкою попасть в зверя. Одни только сидящие в передних люках бросают стрелки наперерыв друг перед другом, а сидящие в задних люках управляют байдарками. Бобр тому достается, кто первее поранит его; иногда вдруг ранят двумя стрелками, в таком случае тот получает бобра, чья стрелка поранила зверя подле головы или повыше другого стрелка. Если же ровно попадут стрелки, то бобр принадлежит тому, кто, прежде начиная стрелять, кричал: ку-ку-ко! Это делает для того, чтоб другие видели, что он первый начинает бросать стрелку. Непроворный бобр ослабевает от 5 ран, а проворный получает до 10.
Нерп ловят сделанною из сего зверя чучелою (илишуак), которую, надув, поставляют на лайде, т. е. на отмелом прибрежном месте, кое во время морского прилива бывает покрыто водою, а во время отлива сухо, там, где выходят сии звери. Ловец, сидя за сею чучелою в деревянной, подобной нерпичьей голове шапке, кричит, подражая хрипловатому голосу сего зверя: yвa. По мере приближения зверя к чучеле, бросает в него стрелу на мауте [гарпун] 10 сажен и, вытянув на берег, добивает поленом-дрегалкой пикхудак.
Их промышляют еще сеткою из жильных ниток 30 сажен длины, 3 ширины с привязанными к ней сверху поплавками, а снизу малыми камнями. Ловец, проезжая в байдарке, старается весьма тихо растянуть такую сетку чрез всю бухточку в то время, когда спят сии звери или на самом берегу, или на высоких прибрежных камнях; потом кричит из всего горла. Зверь, испугавшись, бросается в воду и попадает в сеть.
Северные и западные обитатели Кадьяка производили торг меною по большей части с аляскинскими американцами, а южные и восточные — с кенайскими и чугачскими. Первые у аляскинцев выменивали на сукли и янтарь, рога для стрелок, оленьи парки и длинную оленью от груди шерсть, которую кадьякские женщины употребляют для вышивания разных на парках и камлейках узоров и на тех колпаках и шапочках, в которых мужчины танцуют только на игрушках. Оленей иногда и сами стреляли, подкрадываясь к ним против ветра, равно как к медведям и нерпам, потому что сии звери имеют острое обоняние. Последние [т. е. западные обитатели] на еврашечьи парки выменивали у кенайцев тарбаганьи парки, а у чугач — сукли и ложки. От ситхинских жителей получали пластинки перламутровых ракушек. Часто также менялись и теперь меняются между собою, особливо если кому другому вещь понравится. А теперь за упромышленные звериные кожи, коих они в своих руках, кроме лавтаков, никогда не имеют, получают из русских товаров то, что им дадут. Русские товары по большей части выходят на русских промышленных; а кадьячане еще при отправлении в партию в долг под бобров забирают то лавтаками для байдар, то топорковыми парками, то кишечными камлейками, так что редкий остается не должным компании по окончании в партии промысла.
Кадьякские американцы роста среднего, собою редкие статны, по большей части сутуловаты, лицо имеют немного широкое, смуглое, иные румяно-белое, нос посредственный, глаза и волосы черные, брови густые, уши широкие, губы несколько толстые и зубы белые. У мужчин и женщин около всей почти окружности обоих ушей проняты дырочки, в которых носят бисера, сукли, вышеупомянутые пластинки, корольки, а богатые еще по два янтаря. У стариков нижняя губа и [носовой] хрящ прорезаны. Прежде сего у каждой женщины борода была вытутована, а у иных на теле еще две широкие полосы чрез оба плеча накрест также разными вытатованы узорами. Это почиталось отменным знаком щегольства и отличия. Таковые полосы имели самые богатые и знатные мужчины [женщины?]. Сию татовку производили, подняв острием иглы немного кожи так, чтоб кровь выступила, и вдруг намазывали чернилою из елового угля, коб, смешавшись с кровью, представляет на теле темно-синий цвет. У женщин на нижней губе пронято до 5 и 6 дырочек, из которых в каждой повешена ниточка бисера в полчетверти длины, а под носом в пронятый хрящ вкладывали тонкий кривой зуб некоторого зверя; уши унизаны бисером, суклями, а у богатых еще двумя янтарями, кои у редких находятся; на шее, на руках и на ногах носят из разноцветного бисера ожерелья в вершок ширины, а другие на руках и на ногах по пяти железных или медных колец. На игрушках, особливо когда потчуют толкушек", и в другое радостное время расписывают или просто намазывают лицо красною и другою какою-нибудь краскою, кроме черной, коею мараются во время печали. Да и мужчины для тех же причин мажут лицо, а особливо при возвращении из промысла, подъезжая к жилам.
Народ кадьякский, по преданию старых людей, перешел на Кадьяк с Аляски. Предки их жили прежде на северной стороне Аляски близ большой реки Квигнак. У них анаюгак (хозяин) был именем Атлювату. Он имел одну только любимую дочь, которая без вести пропала. Для поиска ее, взяв свою команду и согласив с собою другого анаюгака, по имени Якунака, ходили довольное время по разным местам; приблизившись же к южной стороне Аляски, увидели землю и назвали ее Кигихтак, что, собственно, на их языке значит «остров». Сим именем назывался Кадьяк до самого прибытия русских. Потом Атлювату и Якунак захотели полюбопытствовать и, увидев там свои выгоды, согласили прочих со всеми семействами переселиться на Кигихтак. Сходство языка аляскинского с кадьякским довольно подтверждает справедливость такового события.
О сотворении мира имели следующее понятие: был некто Кашшихилюк (мудрец или хитрец). В то время не было ни дня, ни ночи. Он начал дуть соломиною, отчего постепенно выходила из воды земля и неприметно расширялась; потом, когда он еще не переставал так же дуть, открылось небо, явилось солнце, а после вечера показались звезды и взошел месяц; наконец, увидели зверей и людей.
О круглости земли заключали из следующего происшествия: предки их послали две байдарки, в которых для такового пути поехали молодые, назад возвратились уже стариками, а конца земли не нашли; следовательно, у земли, утверждают, нет конца, а потому она и кругла.
Шаманства их походили на детские забавы. Шаман, иногда голый, иногда нарядясь или намараясь самым странным образом, прыгает, ломается, ревет из всего горла, упоминая имя злого духа, бегает вокруг жилища и в таком чрезмерном движении до того себя доводит, что глаза нальются кровью и от усталости упадет почти без чувств на землю. В это время рассказывает он различные бредни. Иногда при таковых случаях употреблял разные обманы, например отгадывал другим то, что прежде у кого видел сам или знал посредством своих учеников. Если кто-нибудь требовал того, что ему невозможно сделать, то и в сем случае отклонял обманом или чем-нибудь удивительным, например уверяя, что он весь изойдет кровью, когда только примется за такое дело. Для сего нарочито заготовляли кожаные пузыри, наполненные кровью, и носили с собою. В сие состояние отцы и матери назначали детей своих еще при рождении, давая им имя женское и обучая тому рукоделию, которое только прилично оному полу, а напоследок поручали известному шаману. По таковой причине все шаманы их были неженаты и бороды имели вытотованные.
О шаманстве подробно узнать мне было невозможно потому, что многие из старых шаманов померли во время бывшей в июне месяце 1804 года на всем Кадьяке болезни, а другие скрывали. В бытность мою на Игатском жиле один шаман притворился, что будто бы у него отнялся язык от испугу страшного во сне видения.
Вышеупомянутая болезнь случилась пред самым нашим на Кадьяк приездом по приходе с калифорнских берегов америко-бостонского судна «Океин», на коем находились кадьякские американцы для промысла бобров. Сперва болела голова до двух недель, по уменьшении головной боли следовал насморк с кашлем; потом закладывало все уши и производилось в грудях колотье; наконец, лишался человек позыву на пищу и ослабевал. Кроме шаманов, умерших было очень мало.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.