Глава 1 «Батька-атаман»

Глава 1

«Батька-атаман»

Эта книга о неизвестной истории, истории самопожертвования и жестокости, фанатизма и романтизма, истории «великих надежд» и великих преступлений, истории о реализации заветной казачьей идеи, которой 500 лет была беременна евразийская Великая степь. Семьдесят лет советской власти их называли «бандитами», клеймили «грабителями и погромщиками», «кулацкими выродками». Власти удалось вытравить из памяти народной имена казацких атаманов народной стихии. Простой шахтер Стаханов стал «замечательной» исторической фигурой, а для казацкого атамана Миронова, например, не нашлось места в истории России. Ведь титул «атаман» был синонимом «контрреволюционера», «врага народа»...

Атаман — слово, за которым стоит наша черноземная история, буйные и чубатые головы харизматичных казачьих вождей, сложенные в бескрайних степях от Дуная до Урала, по берегам сибирских рек. В этом слове есть некая удаль, бесшабашность, вызов устоявшейся системе государства и общества, размеренной и предсказуемой жизни, признание некой параллельной власти, воля к лидерству, желание победить вне зависимости от обстоятельств. Сложившийся образ казачьего атамана требует буйства красок, эмоций, казаков-разбойников и «утопления персидской княжны». Еще бы, ведь его сформировали Стенька Разин, Емелька Пугачев, Ермак, герои «Тихого Дона» и «Свадьбы в Малиновке»...

Но в нашей исторической памяти исподволь поселились еще нечеткие образы атаманов гражданской. Тачанка с Юга, вздыбленные кони, блеск шашки, донские, кубанские, терские казаки, сложившие головы на Перекопе и у Екатеринодара (ныне — Краснодар), песни о некоем неуловимом батьке — атамане Несторе Ивановиче, может, и еще несколько упоминаний о контрреволюционных атаманах Антонове и Зеленом — далее мрак...

Отечественные историки, выбрав Махно[1] за исследуемый образец атаманщины (батька, кстати, всегда подчеркивал свое негативное отношение к понятию «атаман» и запрещал именовать себя этим «титулом»), забыли не только о сотнях других, не менее колоритных казачьих атаманах, но и о проблеме атаманщины в целом. Так и не ясно, за что атаманы умирали, убивали, за что агитировали и за какие идеалы вели на смерть других.

Проще всего по старинке отмахнуться от проблемы, сказав, что все эти атаманы гражданской войны были просто бандитами и погромщиками. В целом разновекторные коммунистическая и «белая» историографии именно в этом утверждении сходились. Но за бандитов без идеологии, без совести не шли бы добровольно умирать десятки тысяч русских, украинских, белорусских молодых крестьянских парней.

В русских сказках и былинах встречается этот гордый титул «атаман», явно пришедший из далекой эпической старины. На языке древних индусов — арийцев, на санскрите, слово «атма» трактуется как «главный, сверкающий». У тюрков «ата» — почетное, именование отца. Но скорее всего, наши предки взяли этот термин не из Индии и не от скифов и сарматов, а от германского племени готов, в III–V веках нашей эры жившего на землях у Днепра и Дона и часто в кровавых битвах сталкивавшегося со славянами... Но в V веке готы ушли на запад, чтобы покорить земли Римской империи, а славяне остались... Возможно, термин «атаман» пришел к нам от викингов-варягов, чьи «ваттманы» со своими отрядами — «ватагами» — доходили до Каспия и Черного моря.

С древнегерманского «ваттман» переводится как «лидер военного отряда», именно от этого слова произошло немецкое военное звание «гауптман» и польско-украинский титул «гетман». Интересно, что в средневековье в Новгороде Великом существовала должность старшины артели — «ватаги» рыболовов, которая называлась «ватаман». Слово «ватага», возможно, также имеет германское происхождение. В то же время у жителей Дона руководитель ватаги рыбаков носил гордое звание атамана. У русских казаков выборные начальники назывались: станичный атаман, рыбный атаман, артельный атаман...

Энциклопедии трактуют термин «атаман» как «руководитель нерегулярного, независимого от государственной власти военного отряда» или «лидер разбойничьей шайки», указывая, что атаман у казаков — командир войска или отдельного подразделения, пользовавшийся военной и военно-административной властью.

В Донском казацком войске существовали атаманы войсковые и походные, выбираемые войсковым кругом. С XVIII века атаман войска Донского назначался правительством, отчего и именовался «войсковым наказным атаманом». С 1866 года войсковой наказной атаман получил права генерал-губернатора и командующего военным округом. В других русских казачьих войсках звание наказного атамана носили генерал-губернаторы территорий, на которых эти войска были расположены, командующие войсками данных военных округов. Административно-территориальные единицы казачьих войск — отделы и округа, — и входящие в них станицы также возглавлялись атаманами (окружными, станичными). Атаманские звания были отменены в Советской России с 1918 года в связи с ликвидацией всего казачьего сословия. В то же время в белогвардейских казачьих соединениях это звание существовало, пока существовало само белое движение. В Украине «отаманом» называли как старшего пастуха, так и выборного старосту села и города, военного руководителя казацкой сотни (сотенный, городовой, сельский атаманы). С украинского языка «ватажок» переводится как лидер, главарь «ватаги».

Звание «отаман» употреблялось в Запорожском казачьем войске вплоть до 1775 года. Кошевой атаман был главой всего войска Запорожского, куренной атаман — командиром казацкого куреня[2] (батальона). В войске Украинской Народной Республики (УНР, 1918–1920 гг.) звание Головный (главный) атаман — высшее военное звание — носил только Симон Петлюра[3], но атаманами называли и начальников дивизий, групп, корпусов армий УНР. В армии Западной Украины — в Украинской галицкой армии[4] (УГА) в 1919 году существовало звание атамана-майора.

Понятие «атаман» было связано с территорией Восточноевропейского пограничья — полосой борьбы между европейской и азиатской цивилизациями, с эпохой «бури и натиска» молодой славянской нации на неевропейские народы Евразийских лесов и степей в XV–XVII веках. В то же время появление титула «атаман» вызвано ослаблением центральной власти, когда законы не действуют и общество ищет спасение в местной власти и в справедливости вольного человека с саблей или ружьем.

Весной 1917-го пала тысячелетняя российская монархия, огромная империя от Балтики до Тихого океана, создававшаяся столетиями и усилиями поколений. С этого момента на территории империи начала формироваться новая власть и новая политическая элита. Эта революционная элита революционного образца, еще за неделю до революции и не мечтавшая о полновластии, не имела опыта управления, но помнила о традициях предков. Она пыталась найти легимитацию в старых мифах и легендах. Вчерашние земские учителя, общественники, либеральные публицисты, лидеры местных организаций кадетов и эсеров, бывшие прапорщики, поручики и хорунжие неожиданно стали «государственными мужами». На их плечи лег груз создания демократической республики в ситуации распада государственного правового поля, когда закон подменялся революционной целесообразностью. Новая элита стремилась обрести доверие народа, боролась за народную любовь, подыгрывала чаяниям трудящихся... но уже летом 1917-го она не знала, что с этим «непослушным» народом делать. Армия разваливалась, солдаты разбегались по городам и весям России, и тогда, в период всеобщего развала и хаоса, возникло патриархальное управление — атаманщина.

Крестьяне самовластно захватывали земли и усадьбы, не обращая никакого внимания на устаревший закон. Они считали, что закон ушел вместе с его носителями — дворянско-интеллигентской «кастой». Провинция постепенно отдалялась от центра, а национальные районы уже заявляли о полной «революционной» независимости. Революция продолжалась при всеобщем распаде государственных структур, но Временное правительство долго не желало этого замечать.

На фоне «разгула демократии» в селах бывшей империи начали происходить процессы, которые позже назовут «войной села против города». Но пока это была еще не война, а проба сил. Крестьянство в целом поддержало революцию.

В атмосфере всеобщих революционных экспериментов село пыталось сформировать новую форму отношений — докапиталистическую и дофеодальную. В основе крестьянских мечтаний была власть, построенная «снизу вверх», где сельский сход или выборный атаман решал бы все местные вопросы, где город не вмешивался бы в тихую и сытую сельскую жизнь и ограничил до минимума налоги и политическое давление. Казацкий атаман стал воплощением власти касты воинов кшатриев над старой властью брахманов — чиновников и мудрецов.

Осень 1917 года породила бесчисленные банды солдат-дезертиров, проникавших во все поры и земли бывшей империи. Селянские сходы создавали отряды самообороны сел и волостей от дезертиров-«отморозков». Во главе этих отрядов становятся выборные атаманы, которые очень скоро почувствовали свою силу и вкус власти. В сентябре–октябре 1917-го местные советы оторвались от центра и стали формировать свои органы власти в уездах и волостях. Независимый совет — Центральная Рада — перехватил власть в Украине.

Можно сказать, что в сентябре–декабре 1917-го, на фоне полной потери авторитета центра на местах, формируется идея атаманщины, в основе которой — казацкий образец давних времен. Но эта идея выступает не как полное безвластие, а скорее, как идея систематизации хаоса вокруг сильной личности.

Так, уже в сентябре 1917 года в далеком степном Гуляйполе местный совет во главе с Нестором Махно возглавил борьбу с всероссийским правительством, аннулируя его законы и самочинно наделяя себя всей полнотой власти. «Пророк в своем отечестве», Махно начал активные действия по созданию полновластной «республики-волости Гуляйполе» с 30 тысячами подданных. «Гуляйпольская» идея возникла на землях, где еще 60–70 лет назад были земли Азовского казацкого войска, а 130 лет назад существовало Екатеринославское казачье войско, и где большинство крестьянских семей гордились своим происхождением от запорожских казаков. Гуляйпольцы не признавали ни законов Временного правительства, ни законов Центральной Рады. Махно одним из первых сформировал еще сыроватую идею атаманщины как системы «вольных советов» — «Вся власть вольным Советам на местах!» Тогда на развалинах государственности появляются разнообразные «республики»: Кирсановская, Святогорская, Переяславская...

В гражданскую сформировался своеобразный тип атамана, который определялся революцией и войной, что кардинальным образом повлияло на формирование психологии этих людей. Большинство из них были ветеранами Первой мировой войны, получившими «респект» за боевые подвиги в этой войне в виде Георгиевских крестов, погон прапорщиков... А с ними — огромный боевой опыт и опыт экстремально-коммуникационный.

Великая война, начавшаяся в Европе в 1914 году, для многих атаманов закончилась только в 1921–1922-м. Эта война, обесценившая человеческую жизнь, создала культ силы и повсеместную практику насилия. Война (и ее продолжение — революция) определила тип политического активиста на 40 лет вперед. Эти кровавые годы были эпохой Буденного и Сталина, Муссолини и Гитлера, поколения людей, очарованных силой, волей, властью, поколения «очерствевших романтиков».

В годы гражданской в Евразийской степи действовали атаманы различных окрасов. «Черные» анархистские и махновские атаманы вели своих приверженцев к будущему безвластному обществу анархии через атаманскую диктатуру и «третью революцию». Атаманы «национальные» — украинские, белорусские, горские — «светлое будущее» видели в создании национальных государств, в которых атаманы станут «хранителями» национальной идеи.

Атаманы «казацкой автономии» пытались добиться исключительных прав для казаков или создания отдельного казачьего государства. «Белые» атаманы, проливая кровь за «военную диктатуру» или «демократию» (Учредительное собрание), строили свою идеологию на «антибольшевизме». «Красные» атаманы были не прочь сражаться за «свободу, равенство, братство» в рядах Красной армии. Но одновременно они стремились к атаманской популярности, отстаивая свою точку зрения на порядки в Красной армии, устанавливая в частях и на местах свои законы и порядки, очень далекие от норм коммунистического тоталитаризма. Свой путь искали и «зеленые» атаманы.

Наиболее часто атаманы представляли «зеленую» идеологию: боролись за всевластие вольных местных советов, против мобилизации, продразверсток, реквизиций, «против города». Город виделся атаманам как центр насилия и источник подозрительной «еврейской власти». Пожалуй, все атаманы, кроме командиров батьки Махно, подчеркивали свою народность заявлениями типа «Долой еврейское комиссародержавие!» Как и «черные» атаманы, «зеленые» боролись против всех властей. «Зеленым» атаманам были близки левоэсеровские, максималистские лозунги, поэтому они могли легко сойтись с «национальными», «черными» и даже «красными» атаманами.

Можно систематизировать ряд характеристик, которым, в той или иной мере, отвечали все атаманы революционной вольницы:

— атаман был сельским жителем южных и юго-западных окраин, выходцем из местных, «своим»;

— он был харизматичной личностью, носителем революционного авторитета;

— атаманы имели славу участников революций и восстаний;

— свой авторитет будущие атаманы заработали на фронтах Первой мировой войны, дослужившись до старшины или младшего офицера;

— атаманы умели читать и писать и по сравнению с другими односельчанами были относительно образованными людьми;

— возраст «вступления» в атаманы колебался от 22 до 33 лет;

— атаман выбирался на сходе крестьян или повстанцев.

Из поколения, рожденного в «мирные» 80–90-е годы XIX столетия, вышли все атаманы гражданской. Это поколение быстрой реакции, действия, часто любило прибегать к «военным методам», к методам «кавалерийской атаки» своей молодости. Значительная часть украинских атаманов военные университеты проходила на кораблях Черноморского флота. Так, среди махновских командиров-атаманов на флоте служили Щусь, Лашкевич, Попов, Дерменжи, Уралов, Зверев, Брова[5], Живодер, Зубков. Были матросы и среди украинских атаманов национального направления: Грызло, Келеберда, Струк, Романенко.

Часто атаманы гражданской выступали под броским прозвищем-кличкой. Наиболее распространенными были «клички силы — устрашения»: Лютий, Ярый, Беда, Грозный, Гром, Колючий, Сорви-Голова, Живодер, Черт, Дьявол, Гуляй-Беда, Гнибеда, Прокурор, Хмара[6], Лыхо[7], Кривда... Определенную информацию несла и цветовая символика прозвищ атаманов: Черная Борода, Черный Ворон, Черная Хмара, Черная Маска, Маруся Черная, были также и Зеленые, Голубые, Темные, Карие, Белые. Распространены были звериные — хищные — прозвища: Коршун, Ястреб, Орел, Орлик[8], Сокол, Лисица, Волк. Встречались и «положительные», «располагающие» прозвища: Ангел, Архангел, Зоря, Добрый Вечер. Пользовались популярностью и клички в честь авторитетных исторических личностей, в которых также слышалось устрашение: Нерон, Цезарь, Чингисхан, Пугачев, Разин, Магомет. Множество украинских атаманов брали себе прозвища в честь вожаков казацкой вольности XVI–XVIII веков: Мамай, Байда, Богун, Железняк, Сирко, Гонта...

География распространения атаманщины связана с несколькими своеобразными регионами, в которых формировались различные атаманские модели. Необходимо отметить, что в 1918–1922 годах атаманщина прослеживается там, где ранее существовало, хотя бы временно, атаманское устройство, где была еще жива романтизированная память об атаманах.

Первый регион — Западный — украинско-белорусский, охватывавший поднепровско-правобережные территории Украины и Белорусское Полесье. В этих районах до 80-х годов XVIII столетия существовало казачество и присутствовала идея национальной самобытности, борьбы за воссоздание национального государства. Среди сословий Приднепровской Украины до 1920 года значились казаки, а в 1917–1918 годах местные власти содействовали возрождению казацких традиций.

Второй регион условно можно назвать «махновским». Он включал в себя юг Украины и некоторые территории левобережья Днепра. Третий район — Черноземная Россия (Среднее и Нижнее Поволжье, Дон, Кубань, Южный Урал). Близость казацких станиц обусловила формирование психологии вольного человека в этом регионе. Четвертый район — Сибирский. Его особенности в том, что он одновременно являлся местом каторги-ссылки и местом воли, где жители были удалены от власти. В Сибирском районе особым уважением пользовались «челдоны» — потомки «человека с Дона». В то же время на севере России и в Нечерноземье атаманщина практически не была развита, для ее возникновения в этом регионе не было историко-культурных традиций.

В этой книге мы не будем рассматривать образцы атаманщины в белогвардейском и белоказачьем движении. Ведь головной болью Колчака было открытое неподчинение — атаманщина Семенова[9], Анненкова[10], Калмыкова[11], а командарм колчаковской Северной армии Пепеляев называл себя «мужицким генералом». Краснов, Деникин, Врангель и другие белые лидеры с переменным успехом боролись против проявлений атаманщины в своих частях. Но так и не смогли их перебороть... скорее, атаманщина погубила «белое дело».

Атаманщина использовала различные тактики повстанческой борьбы: кочующую, рейдовую и оседлое — партизанство. Кочуя, атаманы восстанавливали местное население против большевистского режима, создавая обширные зоны бунта. Военные походы крестьянских атаманов имели сезонный ритм, затухая на время посевной и жатвы и разгораясь осенью и ранней весной. Пики выступлений приходятся на февраль–март и сентябрь 1921 года, что совпадает с особым обострением продовольственного кризиса и переломной ситуацией в аграрной политике РКП(б).

Атаманщину необходимо рассматривать не как банальный бунт, а как определенную оригинальную модель организации власти в эпоху революционного переустройства мира.

Термин «атаманщина», наравне с «махновщиной», «григорьевщиной», «булаховщиной», вошел в политический обиход в 1919 году. Он не касался атаманов «по-должности» — воевавших в таком звании в казацких формированиях белогвардейцев (донских, кубанских, терских, сибирских, уральских и др.), белоказачьих или петлюровских командиров, имевших звания атаманов. Атаманщина всегда трактовалась как самовластие военщины, которая мешала власти центральных административных структур и подменяла законную гражданскую власть самовластием военной клики, захватившей местную власть путем неприкрытого насилия.

Атаманщина предполагала действия независимого или полунезависимого лидера определенной группы людей по созданию модели милитаристического местного управления. Считалось, что в атаманщине заглавную роль играл «человек с ружьем», которому оружие открывало путь к власти. Однако анализ атаманских моделей, возникших в 1918–1921 годах, показывает, что такое представление превратило атаманщину в политический ярлык, а на самом деле явление, которое десятилетиями называли атаманщиной, гораздо сложнее.

На войне силе может противостоять только сила, а насилию — насилие. Внешне атаманы были воплощением «немотивированного» насилия. Большинство из них, как мы уже говорили, вышли из окопов мировой войны. Пройдя кровавую «школу» войны, они не могли привыкнуть к новой жизни, им хотелось опасности, и рука тянулась к оружию. В годы гражданской войны миллионы бывших фронтовиков испытывали подобный «окопный синдром».

У разнообразных выборных атаманов гражданской в их борьбе за самовластие был главный козырь — любовь, уважение и почитание «подданных» (бойцов отряда, жителей сел или уездов). В этом они черпали свою силу и главный аргумент в переговорах с властью. Атаманы пытались создать свою модель общества, взваливая на себя огромную ответственность и огромный труд.

Атаманы Красной армии позволяли себе сохранять свою точку зрения, утверждая, что это мнение — мнение их подразделения или населения контролируемого района, т. е. воля народа. Атаманы, постоянно подчеркивая свою народность, хотели выглядеть персонифицированным рупором народа, иногда подыгрывая «темным страстям» своего окружения.

Критики — обличители атаманщины 1919–1922 годов были еще и пропагандистами «красной» и «белой» моделей общественного устройства. Исследуя атаманщину, они акцентировали внимание на роли самого командира, когда атаман воспринимался его отрядом как «центр равновесия», центр суда и дисциплины. Конечно, атаманская модель предполагала полное доверие и подчинение «ведомых» бойцов атаману. Но третья «атаманская» модель переустройства общества характеризовалась не только самовластием командира-атамана, но и определенной структурой взаимодействия «атаман–общество». Общество «третьей революции» рассматривалось как федерация отдельных сел и волостей во главе с выборным атаманом — «президентом». В этом обществе атаман, вольный совет (или сельский сход) самочинно перераспределяют землю и имущество односельчан, устанавливают права и обязанности «граждан», их налоги и повинности.

* * *

Одними из первых командиров Красной армии, обвиненных в атаманщине, были Александр Исидорович Автономов и Иван Лукич Сорокин. Сейчас эти имена преданы забвению, а когда-то Автономов и Сорокин, главнокомандующие Красной армии Кубано-Черноморской Советской республики, были «знаменами революции»... Автономов — коренной донской казак, бывший хорунжий 39-го конного полка войска Донского, недоучившийся студент-юрист в «интеллигентном» пенсне и алой черкеске при вызолоченной шашке. Блондин, маленького роста, с претензией на «сильную волю». Сын директора Новочеркасской гимназии, Автономов действительно был образованным человеком, при этом позволял себе многое... Этот странный образ «атамана» был естественным для первых месяцев после Октябрьского переворота.

Он с восторгом встретил не только Февральскую, но и Октябрьскую революцию, а в конце 1917 года был даже арестован в Новочеркасске «как большевик» (хотя никогда не был членом РКП(б)). Власти «вольного Дона» (сторонники белого атамана Каледина) вскоре его освободили как популярную у казаков личность. 10 января 1918 года Кубанская рада[12] в Екатеринодаре арестовала Совет народных депутатов Кубани и группу большевистских руководителей. Тогда же Автономов появился в Миллерово, в штабе командующего советских войск, направленных против донской контрреволюции, Владимира Антонова-Овсеенко[13]. От Антонова-Овсеенко Автономов получил мандат — «ярлык» на создание новой советской армии.

В то же время на историческую арену вышел еще один «красный атаман» — Иван Сорокин. Он был коренным кубанским казаком из середняков — родился 4 декабря 1884 года в станице Петропавловская. Иван учился в военно-фельдшерской школе в Екатеринодаре, но за какие-то провинности (возможно, «за политику») был оттуда изгнан и выслан из Кубанской области. Вернувшись на Кубань, работал фельдшером в станице Кущевской. По мобилизации попал на Кавказский фронт с 1-м казачьим Лабинским полком. Добился направления в Тифлисскую школу прапорщиков, окончил войсковую фельдшерскую школу, вернулся в полк офицером. За храбрость в боях Иван Лукич быстро вырос в чине — стал казачьим сотником. Есаул Сорокин в 1917 году поддержал революции в феврале и октябре, стал членом полкового комитета и вступил в партию эсеров. В начале 1918-го выступил против белогвардейцев, собрав первый красный казачий отряд, который за январь–февраль вырос со 150 казаков до четырехтысячной конной группы. Сорокин был женат на сестре Автономова — Екатерине Исидоровне.

С февраля 1918 года Сорокин был помощником командующего Юго-Восточной Красной армией. 14 марта 1918 года группа Ивана Лукича заняла Екатеринодар, вытеснив из города Кубанскую армию генерала Покровского.

В Екатеринодаре начались бесчинства, грабежи, расстрелы «кадетов и буржуев». Все тюрьмы, казармы, общественные здания были переполнены арестованными. В каждой воинской части действовал свой «военно-революционный суд», выносивший смертные приговоры.

В феврале 1918 года приказом штаба обороны Царицына (ныне — Волгоград) Автономов был назначен командующим Юго-Восточной революционной армией в районе станицы Тихорецкой. Эта армия вскоре стала называться Кубанской Красной армией. Автономов руководил обороной Екатеринодара во время неудачного затяжного штурма города белогвардейцами 9–13 апреля 1918 года. Хотя некоторые исследователи считают, что Автономов был номинальным Командующим, а все решения принимал Сорокин, подписывая приказы за Автономова. Конная группа Сорокина добила части белогвардейцев после гибели их лидера Лавра Корнилова. Сорокин приказал вскрыть свежую могилу Корнилова, вытащить его труп из могилы, сжечь его и развеять прах.

Кубано-Черноморский ЦИК и исполком Екатеринодарского совета с апреля 1918 года конфликтовали с Автономовым и Сорокиным. В Москву была направлена делегация с просьбой об их смещении, в партийных газетах клеймили их имена, обвиняя в потакании грабежам. Автономову и Сорокину вменяли самовольные контрибуции и расстрелы, бомбардировки станиц, кражу тридцати миллионов рублей золотом.

29 апреля был создан Чрезвычайный штаб обороны (ЧШО) Кубано-Черноморской республики. Этот штаб заявил, что ему принадлежит вся военная власть на Северном Кавказе и Автономов у него в полном распоряжении. Александра Исидоровича обвинили в заговоре, в личной диктатуре, в связях с антисоветским подпольем Екатеринодара... Над Автономовым нависла угроза ареста. Тогда же он заявлял: «Добровольцы нас непременно поколотят, несмотря на свою малочисленность, ибо население ненавидит большевиков, а белых оно пока не знает и склонно их идеализировать».

В свое оправдание Александр Исидорович писал: «Постепенно под влиянием всевозможных темных личностей... армия развратилась... Так называемые красногвардейские отряды на самом деле представляли из себя в большинстве случаев банды грабителей и насильников. Часто казачество восставало против подобного произвола... Казачество, привыкнув к дисциплине, недоброжелательно относилось к разнузданным бандам грабителей и на этой почве часто было провоцировано контрреволюционерами... Во время наступления на Таганрог и Ростов все банды так называемых советских защитников из Ростова бросились на Кубань, но их туда не пустили».

На Кубани и в Ставрополье весной 1918-го процветала атаманщина. Советские отряды самозваного командующего Бушко-Жука никому не подчинялись и грабили казаков, бывший казачий хорунжий, а в 1918-м большевик Одарюк также становится самостоятельным атаманом. Такими же «красными» самозванцами были «главнокомандующие» Пронников, Гудков, Яков Балахонов... Григорий (Серго) Орджоникидзе всю вину за «безобразия» возложил на советские части, отступившие с Украины: «Бесчинства этих войск доходили до того, что даже поезда с ценностями государственных банков из Ростова и Екатеринодара, отправленные мною в Царицын, были разграблены по дороге... Часть этих отступающих войск хлынула в Кубанскую область через Тихорецкую, другая же — отступила из Крыма в южную часть Кубани».

Но и при штабе Автономова отиралось множество «темных личностей», таких как, например, американский анархист Макс Шнейдер. Вокруг самого Александра Исидоровича также было множество авантюристов, в том числе будущий белогвардейский генерал атаман Шкуро, которому Автономов, зная его «правые» взгляды, предложил организовать новые казачьи подразделения для борьбы с немецкими частями, высадившимися на Кубани. Фактически Автономов помог Шкуро сформировать не красный, а мощный белый казачий отряд.

Шкуро так вспоминал о быте Автономова: «...роскошный салон-вагон, где стоял богато сервированный и украшенный цветами стол. Автономов любезно встретил нас и познакомил с несколькими находившимися в салоне хорошенькими дамами, которых он назвал сестрами милосердия». По версии Шкуро, Автономов хотел «помирить офицерство с советской властью», «добиться отмены позорного Брест-Литовского мира», поставить генерала Рузского или Радко-Дмитриева на место главкома. Атаман якобы сообщил о том, что «передал Добровольческой армии на станции Тихорецкая несколько составов с вооружением и боеприпасами», а у Шкуро просил гарантировать ему «жизнь и прощение в случае победы Белых войск». Так ли это было на самом деле или же белый генерал хотел показать гнилостность Красной армии, мы, наверное, никогда не узнаем...

Автономов в апрельском конфликте с большевицким руководством не только не потерял свое место, но в мае 1918 года был утвержден главнокомандующим советскими вооруженными силами Кубано-Черноморской республики.

Впрочем, ЧШО отстранил его от командования и назначил «высшим военным руководителем» на Кубани Снесарева, находившегося в Царицыне. Далее события происходили так, как писалось в советском донесении, отосланном из большевистского штаб Екатеринодара: «Бывший главнокомандующий Автономов, смещенный от 19 мая ЦИКом, не подчинился распоряжению, издал приказ об аресте некоторых членов ЧШО и объявил их провокаторами и германскими шпионами, угрожая пойти войною на Екатеринодар (оголив, таким образом, фронт)...» Автономов заявлял: «Если Чрезвычайный штаб не примет тех условий, которые я предложил ему, то прольется кровь, которая падет на головы провокаторов и предателей общего святого дела. Если я не получу ответа к четырем часам дня, то вышлю в Екатеринодар войска для занятия города и для наведения в нем истинного революционного порядка... Будем бороться и на деле выясним, кто является изменником революции».

Автономов бежал из Екатеринодара в станицу Тихорецкую, где находился штаб группы Сорокина. В разговоре по телефону с членом ЧШО А. Турецким Александр Исидорович заявил, что не считает себя смещенным с поста и не будет передавать командование ЧШО, который «...идет за некоторыми лицами, которые не являются даже выборными, делают позорное и кошмарное дело на руку немецким империалистам. Мне придется силою святого оружия заставить понять, до какой гибельной мысли, до какого позора дошла власть Кубанской республики...» Фронтовые части на съезде в станице Кущевской поддержали бывшего главкома, а вот красные войска в Екатеринодаре оказались на стороне ЦИК и ЧШО.

Это было уже объявлением войны! Автономов требовал вывести из Чрезвычайного штаба «проходимцев, которые не являются выборными Кубано-Черноморской республики», разграничить функции исполкома, ЧШО и командного состава. Сорокин предлагал Автономову силой своей группы взять Екатеринодар, разогнать «еврейский УК» и созвать съезд для избрания «народной власти» на Кубани.

Александр Исидорович опасался ехать в Екатеринодар, а члены ЧШО и ЦИКа боялись выехать из Екатеринодара на фронт. И не зря боялись... Представители ЦИКа, прибывшие для переговоров, были арестованы. 23 мая по телеграфу в советские войска Северного Кавказа было послано циркулярное распоряжение: не выполнять приказов Автономова и арестовать главкома. ЦИК Кубано-Черноморской республики и ЧШО объявили атамана изменником и предателем революции: «...поведение Автономова связано с авантюрой и движением германо-гайдамацких банд на вольную Кубань... С целью предания великой рабоче-крестьянской революции... На случай выяснения его преступности он объявляется предателем революции и вне закона».

23 мая 1918 года был образован единый Кубано-Черноморский Совнарком под председательством Абрама Рубина, который также был большим недругом Автономова.

Чрезвычайный комиссар юга России Г. Орджоникидзе приказал Автономову «подчиниться постановлению Штаба обороны, сложить звание главнокомандующего... Всякое противодействие и междоусобица будут рассматриваться как измена и предательство революции». Александр Исидорович подчинился и, сдав командование, приехал в Екатеринодар. В то же время, 26 мая 1918 года, ЧШО был упразднен и вместо него на основании декрета ВЦИК РСФСР был сформирован военный комиссариат.

28 июня Автономов прибыл на III съезд Советов Кубани и Черноморья. Хотя съезд был собран для ареста и суда над Автономовым, он так и не был задержан и его «вопрос» остался нерешенным. Причиной тому была его поддержка представителей армии, составлявших четверть делегатов съезда. На съезде Орджоникидзе от имени Совнаркома предложил Автономову отправиться в Москву для доклада правительству о военном положении на Северном Кавказе и о произошедшем конфликте. Понимая шаткость своего положения, Александр Исидорович подчинился и выехал «за правдой» в Москву.

Там Автономов встретился с Троцким, от которого получил новый мандат на формирование воинских частей из кавказских горцев. В августе 1918 года Автономов уже участвует в обороне Владикавказа (ныне — г. Орджоникидзе) — командовал бронепоездом. Его даже назначили командующим формирующейся 12-й армии, состоявшей, правда, из одной дивизии. Но занять новый пост он не успел. Отступая с 11-й армией через горы, Александр Автономов умер от тифа в начале 1919 года и был похоронен в осетинском ауле Пуй.

Драма неистового командарма Сорокина была показана А. Толстым в трилогии «Хождение по мукам». В июне — начале августа 1918 года он — помощник командующего войсками Кубанской Советской республики, а уже 4 августа Сорокин сменил на посту главнокомандующего Красной армии Северного Кавказа А. Снесарева, обвиненного в контрреволюции. Армия Северного Кавказа (с октября 1918 года — 11-я Красная армия) составляла тогда мощную силу до 40 тысяч бойцов при 80 орудиях и двух бронепоездах. Она воевала с переменным успехом против Донской и Добровольческой армий.

В октябре 1918-го Сорокин возомнил себя диктатором Кавказа и начал расстреливать своих и чужих. По его требованию был казнен командарм Таманской армии И. Матвеев, а также несколько генералов бывшей императорской армии, живших тогда на Северном Кавказе. Сорокин заявил, что руководители ЦИК республики — «евреи, которые продавали революцию белым». 21 октября в Пятигорске он приказал арестовать и расстрелять руководителей ЦИК Северо-Кавказской Советской республики и крайкома РКП(б): ненавистного ему председателя ЦИК А. Рубина, секретаря крайкома М. Крайнего, председателя фронтовой ЧК Б. Рожанского, уполномоченного ЦИК по продовольствию С. Дунаевского.

Через несколько дней 2-й Чрезвычайный съезд Советов Северного Кавказа сместил Сорокина с поста главнокомадующего и назначил на его место Ивана Федько, а 30 октября Сорокин со своим штабом был арестован кавалерийским полком Таманской армии. На следующий день командир 3-го Таманского полка Иван Высленко застрелил арестованного Сорокина во дворе тюрьмы.

Орджоникидзе позже писал: «Я считаю своим долгом заявить, что, несмотря на всю необузданность Сорокина, несмотря на его преступление, совершенное по отношению к нашим товарищам, с контрреволюцией он никаких связей не имел. Сорокинская история создалась на почве отступления Кубанской армии и недоверия между Сорокиным и руководителями кубанской советской власти».

Автономов и Сорокин, находясь в Красной армии, стремились к бесконтрольной атаманской власти. В конце 1920-х годов некий кубанский писатель И. Борисенко описал авантюру Автономова и Сорокина в брошюре «Авантюристы в гражданской войне на Северном Кавказе в 1918 году». В 1937 году эта брошюра была изъята из всех советских библиотек.

* * *

В Центральной России в 1918 году атаманская идея еще была в зачаточном состоянии. До лета этого года власть большевиков еще удовлетворяла большинство крестьянства. Она пока еще не установила режима продразверстки и совхозов, мобилизации, красного террора, а главное, санкционировала передел земли между крестьянами.

Май 1918-го ознаменовался началом грандиозной крестьянской войны в Украине. Крестьяне выступили против возобновления помещичьего землевладения и террора карательных и реквизиционных отрядов австро-немецких интервентов. С первых дней этой войны руководители местных милицейских формирований «Вольного казачества»[14] стали атаманами локальных восстаний. В украинских повстанческих вооруженных отрядах в мае–октябре 1918 года успело побывать более 100 тысяч человек.

Командующий германскими оккупационными войсками фельдмаршал фон Эйхгорн указывал, что более двух миллионов крестьян в Украине выступили против австро-немецкого присутствия. Лидер белогвардейцев генерал Деникин, отнюдь не симпатизировавший крестьянской борьбе, в своих воспоминаниях отмечал, что украинское село поднялось против австро-немецких оккупантов.

Первое крупное восстание произошло в мае 1918 года в районе Елизаветграда (ныне — Кировоград), в начале июня поднялась Центральная Украина, где в повстанческих отрядах сражалось более 5 тысяч человек. Наибольшую угрозу для режима представляло крестьянское восстание, начавшееся 2 июня 1918 года на Звенигородчине и Таращанщине (юг Киевской губернии) и насчитывавшее до 20 тысяч повстанцев. Из их рядов вышли будущие независимые атаманы: Туз, Тютюнник, Павловский, Грызло и Цветковский, «красные» атаманы — Гребянка, Щорс, Боженко. И хотя в августе–сентябре германским и гетманским войскам удалось подавить Звенигородско-Таращанское восстание, в других регионах Украины восстания вспыхивали снова и снова.

Так, на Екатеринославщине (ныне — Днепропетровщина) и в Северной Таврии выступления против режима организовали анархисты и левые эсеры. В забытой Богом и людьми степной Гуляйпольской волости Александровского уезда (Александровск — ныне Запорожье) Екатеринославщины знамя восстания подхватил анархистский атаман Махно. Вокруг харизматичной фигуры Нестора Ивановича — «защитника обездоленных» — уже собиралась многотысячная крестьянская армия всех недовольных режимом.

16 ноября 1918 года началось восстание под руководством Симона Петлюры. Целые села вокруг Киева приходили к восставшим, чтобы выступить походом на Киев, где засел ненавистный гетман Украинской державы Скоропадский[15]. Это восстание стало вершиной народной самоорганизации, и именно в его ходе окончательно сформировалась украинская атаманская идея и «политическая физиономия» самих атаманов.

Создавая в конце 1918 года армию УНР, Петлюра возрождал традиционные принципы формирования казацкого войска с атаманами, с делением на курени и сотни, с оригинальной казацкой одеждой (жупаны, шапки с красными или черными шлыками). Атаманы мечтали реализовать в Украине свое видение «воли и свободы». Это была своеобразная вождистская, народная элита, а «атаманская идея» заключалась в бесконтрольности местной власти и самоорганизации сел, враждебных городской культуре и городской власти. Интересы атаманов часто касались своего локального мира — волости. Освободив ее от врагов, атаманские отряды возвращались домой с оружием в руках.

Подавляющее большинство историков давали и дают «атаманщине» отрицательную оценку, видя в ней только деструктивную силу, разрушавшую государственные организмы УНР, Украинской державы, советских республик, колчаковского и деникинского режимов. Разобщенность и кровавый антагонизм между отдельными атаманскими отрядами были обычным результатом передела и узурпации местной власти. Украинские историки считают, что атаманы «деморализововали национальные силы». Но среди этих исследователей нет единства: часть из них считает, что причинами «отаманщини» стало неудовольствие политикой Петлюры, другие — что сам Петлюра был образцом «атамана», а период истории УНР (с февраля по декабрь 1919 года, когда Директорию возглавил Петлюра) — «атаманщиной».

По мнению В. Винниченко, ответственность за атаманщину нес Петлюра, который «соединил в своих руках военную и политическую власть». Н. Григорьев называет режим Петлюры «личным режимом военной и гражданской атаманщины», Г. Стахов характеризует атаманщину «почти полным упадком режима центральной и местной власти, когда властные функции приняли на себя военные руководители, которые практически никому не подчинялись и своим своеволием дискредитировали Директорию УНР[16]». Но, конечно же, дело не в Петлюре. Атаманщина начала проявляться еще с лета 1917-го (времени ослабления центральной власти Временного правительства).

Крестьянство было далеко от понимания демократических свобод. Оно видело свой идеал в прошлом, в возрождении исторических традиций. Идеалом социальной организации в понимании крестьян была Украина «без холопа и господина», которую олицетворяло казачество. Продолжительный период безгосударственности выработал стойкий стереотип отчуждения от государства, враждебность к администрации и ведущему слою, как представителей чужеземного господства.

Тогда в Украине возникло большое количество атаманских «республик»: Переяславская (Хрусталева-Носаря[17]), Дерманская (матросов Деревенко и Галата), Млиевская (атамана Голого), Пригорынская (Савицкого), Летичевская (атамана Волынца и матроса Романенко), Гуляйпольская (анархиста Махно)... Власть над украинским селом перешла в руки атаманов, а Украина распалась на микродержавы, каждая из которых была не больше волости, однако называлась «республикой», имела свою «политику», «армию» и «фронт».

«Там было сто двадцать правительств, и зажиточное крестьянство там развращено», — писал об Украине Ленин. Сельская «республика» воевала с уездным городом и другими районами, окружив свою территорию окопами и завалами из деревьев.

Жизнь в украинской провинции оказалась под контролем сотни местных атаманов и батек, руководивших повстанческими, добровольческими казацкими формированиями. Эти отряды защищали интересы отдельной волости или села, иногда воевали между собой и против городов, где «сидела» враждебная крестьянам власть, которая только и делала, что отдавала приказы и направляла в село карательные и реквизиционные отряды.

Начав с сельских «вождей», атаманы входили во вкус власти и претендовали порой уже и на всеукраинскую власть. Они не желали подчиняться, не хотели далеко удаляться от своих районов формирования и идти на польский, белогвардейский или антибольшевистский фронты. «Где собирается два украинца — появляется три гетмана», — гласит известная пословица.

Сельская Украина была поделена между несколькими десятками атаманов, которые мнили себя вполне независимыми и могли переходить от петлюровцев к красным, а попробовав красной власти — снова к петлюровцам. «Атаманил» 1918–1921 годов стала периодом украинской истории, сходной с эпохой Руины[18] века семнадцатого, когда украинское государство «батьки Хмеля» распалось на несколько частей.

Историки почему-то постоянно преувеличивали стихийность крестьянской войны 1918–1922 годов. Однако практически на всех территориях, контролируемых повстанческими атаманами (а территории эти были весьма значительны — Украина, многие районы Центральной России, Южная Сибирь — от Алтая почти до Читы), были созданы органы политической власти в виде советов. В ряде мест были провозглашены республики. Повстанцы создавали большие и хорошо организованные армии, выдерживавшие противостояние с регулярным противником: формирования Махно в Украине, Антонова на Тамбовщине, Новоселова-Рогова в Сибири.

В России «третья революция» начала обретать крестьянских приверженцев только с июня 1918-го, когда ее глашатаи — анархисты — были уже разгромлены и разоружены. С июня 1918 года власть пришла в село как сила разрушающая, эксплуатирующая и карающая. На почве реквизиции «излишков» хлеба, свертывания выборности советов, создания комбедов (комитетов бедноты) и совхозов, попыток комбедов провести коллективизацию, мобилизацию в Красную армию, конфискацию лошадей в селах начались выступления, которые вскоре обрели идеологию и организованность.

Тогда же произошло восстание в Жиздре (Подмосковье), организованное разочаровавшимся в большевиках советским военным комиссаром Труновым и лидером местных левых эсеров Ящерицыным. Под Пермью восстало около 100 деревень, организовавших повстанческую армию в тысячу человек. Летом 1918 года в Вятский край из центра России были посланы соединения так называемой Продовольственной армии, в их числе — 1-й Московский продовольственный полк. Целью армии (и полка), как и следует из названия, были акции по изъятию сельхозпродукции. Деятельность Продовольственной армии вызвала, как и следовало ожидать, взрыв негодования местного населения и массовое повстанчество. Но главный сюрприз красным преподнес 1-й Московский продовольственный полк. Большая его часть во главе с командиром Степановым отказалась палачествовать в Вятском крае и повернула оружие против красных. В руках степановцев оказались города Ногинск, Малмыж, Уржум, Сердеж, Лебяжье и еще ряд населенных пунктов по реке Вятке, на стыке Марийского края и Предуралья. Степанов стал одним из первых «красно-зеленых» атаманов гражданской войны. Только к ноябрю 1918 года большевикам удалось вытеснить степановцев из Вятского края и разъединить их с вятскими и марийскими повстанцами. Остатки «степановцев» ушли под Казань, на соединение с Народной армией Комуча. В августе 1918-го в Бельском уезде Смоленской губернии восстало до 5 тысяч крестьян под началом атамана Карабатова (как сообщали — чекисты «бывшего полковника»).