Глава шестнадцатая

Глава шестнадцатая

Прибывшие на праздник гости бродят по новостройке толпами. Они все разглядывают с любопытством. Сколько здесь дерева! Из каждой дощечки можно сделать весло, каждая щепочка — большая ценность в этой безлесной стране.

Внимание гостей привлекают два огромных дома, которые так неожиданно выросли здесь. Прибрежная полоса извечно была вотчиной несметных стай уток: белокрылых, вилохвостых, серебристых. Бойкие кулички спокойно бегали здесь по намывному песку.

В стороне от моря пролетали другие «дачники»: лебеди, белые и голубые гуси, рогатые жаворонки, пуночки, подорожники. Тихие, спокойные места!

И вот этот берег завален бревнами, досками и разными строительными материалами.

С тех пор как ушли корабли, ежедневно эти тихие места оглашаются стуком топоров, визжанием пил, говором советских людей. Необычно стало на этом берегу.

Доктор Петр Петрович стоит в толпе охотников и, показывая бумажную мишень Осоавиахима, тыча пальцем в нарисованные круги, с возбуждением говорит на общедоступном языке:

— Пух! Пух!

Охотники смеются и отрицательно покачивают головами. Они стоят с винчестерами в руках, готовясь к состязанию в стрельбе. В стороне, поблескивая донышками, лежат бутылки.

К доктору подходит пожилой охотник и рукой отстраняет бумажную мишень. Показывая на бутылки, он очень серьезно говорит:

— Голова тюленя лежит на воде, как бутылка на снегу. Бумага — плохо, а бутылка — хорошо. Она все равно что тюлень на воде.

Но доктор упорно и настойчиво твердит свое:

— Пух! Пух!

Кое-где уже раздаются ружейные выстрелы — это идет тренировка.

Пришли Лось, Андрей, Ярак, Айе и Тыгрена с Натальей Семеновной. Хочется быть веселой и Тыгрене, но какое-то чувство неуверенности в своих поступках тяготит ее. Слишком много любопытствующих глаз.

Вот стоит толпа нарядно одетых женщин. Заметив Тыгрену, они зашушукались, и Тыгрена хорошо знает, что они шепчутся о ней. Женщины сами не знают, как отнестись к поступку Тыгрены. Даже старики и те пришли в замешательство: как оценить бегство Тыгрены под защиту русских? Она нарушила обычай народа, но ведь и сам Алитет нарушил его, когда отнял ее у Айе. Русские, должно быть, одобряют поступок ее: вон как приветливо разговаривают с ней.

Ильич стоял в сторонке и неотрывно следил за лицом Тыгрены. Наконец он подошел к ней и заговорил:

— Тыгрена, эти русские — справедливые люди. Они искатели правды. Ты ведь давно была предназначена в жены Айе. Вот русские тебе и помогут.

Тыгрена внимательно слушает старика, и радостное чувство охватывает ее все более и более. Она улыбается.

— Спасибо тебе, Ильич. У тебя доброе сердце.

— Иди. Тыгрена, состязайся. Ты ведь хорошо стреляешь.

Охотник уже сидел на снегу, высоко подняв колени, — упор при стрельбе.

— Тыгрена, вот тебе ружье, очень хорошее ружье, — предложил Айе.

Тыгрена волновалась, глаза ее заблестели. Она внимательно осмотрела винчестер, пощупала мушку и возвратила его Айе:

— Я не буду стрелять, Айе, Чужое ружье. Промахнешься — люди смеяться будут.

— Это хорошее ружье, мое ружье.

— Нет! И без того люди слишком много разговаривают обо мне. Стреляй сам.

Выстрелы уже гремели. Охотники с нетерпением ожидали своей очереди. Ведь, кроме почета и всеобщего признания, победитель в соревновании получит примус, банку керосина и десять пачек патронов!

С замиранием сердца каждый прицеливался а свою бутылку. Ружейный гул наполнял сердца охотников радостью. Уже отгремело свыше трехсот выстрелов, как бы салютуя новому празднику на этих холодных берегах.

Парни бегают к бутылкам и громко выкрикивают имена охотников, попавших в цель. Волнение все более и более охватывает людей.

— Айе, — вдруг сказала Тыгрена, — пожалуй, давай мне ружье.

— Бери, бери! — Айе с радостью подал ружье. — Ваамчо попал только два раза, а нужно три.

Садясь на снег, Тыгрена посмотрела на Ваамчо и, смеясь, сказала:

— Эх ты, Ваамчо! Примус потерял.

Ваамчо смутился и промолчал.

Раздался выстрел Тыгрены, и Айе стремительно побежал проверить.

— Есть, есть! — радостно кричал он. Айе отступил от бутылки на шаг и закричал: — Стреляй еще!

— Уйди подальше. Дрогнет рука — беда будет! — крикнул кто-то из толпы.

— Стреляй, стреляй, Тыгрена! — настойчиво кричал Айе, веря в глаз Тыгрены, как в свой.

После второго меткого выстрела Айе схватил бутылку и, на весу подставляя донышко ее, крикнул:

— Так стреляй, Тыгрена! В руке пусть будет бутылка!

Тыгрена молча опустила ружье.

— С ума сошел этот парень! — с укоризной сказал Ильич. — Заставьте его положить бутылку на снег.

Раздался третий выстрел — и пуля прошла мимо цели.

— Глаз испортил мне Айе, — недовольно сказала Тыгрена.

Ваамчо сочувственно улыбнулся ей.

В полдень начался бег на собаках. Десятки нарт стояли наготове в один ряд. Псы скулили и нетерпеливо рвались вперед.

Они запряжены по-праздничному: не длинной вереницей, а веером. В корню каждой упряжки по четыре собаки, дальше — по три, потом — по две, и впереди — вожак. У всех по десяти собак. В такой упряжке их можно нахлестывать кнутом.

С возрастающим возбуждением громко переговаривались люди, бурно взмахивали руками, спорили, стараясь предугадать исход состязания.

Ильич суетился около нарты своего сына Эрмена, торопливо перепрягая собак с одною места на другое, и давал последние указания. Наконец он дернул вожака за ухо и отбежал в сторону.

Кому не захочется получить такой приз, как новый винчестер и двадцать пачек патронов? Правда, есть второй и третий призы, но все это по сравнению с ружьем мелочь: куль муки, отрезы ситца, табак и разные незначительные вещи.

— Ну как, Ильич? — весело спросил Лось.

Старик лукаво, но с уверенностью подмигнул, еще раз побежал к вожаку и поправил на нем алык.

— На какую упряжку ставите, Андрей Михайлович? — спросил доктор.

— Я ставлю на Айе.

— А я — на Ярака.

— Ого-ого! Хитер пошел народ, — сказал Лось. — У Айе упряжка Алитета, у Ярака — Томсона.

— Не хотите ли принять участие, Никита Сергеевич, в этом тотализаторе? — спросил доктор.

— Хочу! Я ставлю на Эрмена.

Андрей рассмеялся.

— У него же кошки, а не собаки, Никита Сергеевич.

— Не беспокойся. Смеяться последним буду я. Хочешь условие?

— Какое?

— Придет первым Эрмен — ты отдаешь своего Рыжика. Если Айе — возьмешь любую собаку из моей упряжки.

— Согласен, — сказал Андрей, — но только мне жалко тебя: проиграешь.

— Цыплят считают по осени. Ну, так как? По рукам?

— Идет. Можно давать сигнал!

Андрей выстрелил из винчестера, предназначенного на первый приз.

С шумом, криком, гиканьем, размахивая кнутами, наездники устремились вперед. Одна упряжка, не успев отъехать, запуталась; каюр под общий хохот вскочил с нарты, быстро распутал собак и, злобно нахлестывая их, помчался вдогонку. Но вот из-за холма показались первые нарты. Толпа пришла в движение. Все зрители исступленно закричали, взмахивая рукавицами, шапками, будто сами мчались на нартах:

— Ярак! Ярак!

— Айе! Айе!

Как и следовало ожидать, эти две упряжки сильных, рослых псов мчались впереди всех. Собаки бежали рядом вскачь, сверкая обезумевшими, злыми глазами. Стоило одной упряжке хоть немного выдвинуться вперед, другая вырывалась вслед за ней, тут же настигала ее.

В решительный момент Айе привскочил на колени и резко хлестнул собак. Упряжка быстро вышла вперед. Собаки Ярака рванули и с ходу бросились на упряжку Айе. Визг, лай, замелькали клыки. Псы рвали друг друга, не чувствуя ударов кнута.

Ярак и Айе с силой торопливо растаскивали их.

Держась сторонкой, мимо них стремительно промчался Эрмен. Он стоял на нарте без шапки и, ухватившись за баран, ожесточенно нахлестывал своих не очень видных псов.

Толпа неистовствовала.

Ильич бросил рукавицу на снег, сорвал шапку и истошным голосом завопил:

— Давай! Давай! Эрмен, давай!

Вместе со стариком, взмахивая рукой и топая ногой, кричал и Лось.

Эрмен подкатил первым. Вслед за ним прискакал и Ваамчо.

Запыхавшись, Лось прибежал к Андрею и сквозь смех проговорил:

— Андрюшка! Рыжик с тебя!

Ильич гладил вожака, растянувшегося с высунутым горячим языком. Эрмен тоже лежал на снегу и вытирал потное лицо.

— Я так и знал. Чарли подерется с Алитетом. Я не сказал парням, чтобы они не ехали рядом. Им есть чему поучиться у стариков, — сказал Ильич, довольный своей хитростью.

До позднего вечера продолжались всевозможные состязания: бег молодых охотников, бег девушек, поднимание тяжестей, борьба. Все свои производственные праздники — «Убой моржа», «Китовый праздник», «Поднятие байдар» — страстные любители состязаний, охотники всегда сопровождают испытанием силы, ловкости, выносливости.

Никогда еще не было таких состязаний, как в этот день около больших деревянных русских яранг. Этот новый праздник, рожденный Октябрьской революцией, был праздником новой жизни, всенародной радости, впитал в себя все лучшее из созданного чукотским народом и придал всеобщее радостное настроение.

Старик Ильич, прищурясь, внимательно вслушивался в то, что говорил «мешочный» человек.

Доктор Петр Петрович разъяснял условия нового вида состязаний — бег в мешках. Его окружила толпа. Принесли сорок мешков.

Ильич вдруг подвинулся вперед и попросил мешок. Влезая в него, он улыбнулся.

— Забыл то время, когда по бегам никто не мог опередить меня. Собирался умирать, не испытав больше счастья и радости участника состязаний. Ан нет! Теперь вижу я, что и мне придется лезть в мешок.

Стоя в мешке и держа его за верхний край на уровне живота, Ильич настороженно ждал сигнала.

Сильные парни, широко расставив ноги в мешке, сразу заспешили. Они тут же падали, торопливо вставали, хохоча до слез, и снова устремлялись вперед. Но чем больше они спешили, тем скорее падали под хохот толпы.

Между тем Ильич с серьезным выражением на лице, спокойно перебирая ногами, догнал парней, опередил их и, не оглядываясь, первым дошел до установленного знака, ни разу не упав. Здесь он круто повернулся, свалился в снег, ловко вскочил и пошел в обратный путь.

Громкий хохот огласил воздух. Ильич взял приз. Он лежал на снегу и кричал:

— Скорей, скорей стащите с меня мешок, чтобы я смог забрать четыре плитки табаку!

К нему подбежала Тыгрена и стянула мешок.

— Где «мешочный» человек? Спасибо тебе. Лось мне подарил жизнь, а ты возвратил молодость. Давай скорей табак! — сказал он доктору.

Толпа неудержимо хохотала.

— Им, этим парням, есть чему поучиться у стариков, — нравоучительно добавил Ильич.

— Видишь, какой праздник, Тыгрена? Мы вместе с Андреем его устроили. Я помощник его! — гордо сказал Айе.