ПИСЬМО В. Д. [ЭЛЬЦИНУ]* 30 августа 1928 г.
ПИСЬМО В. Д. [ЭЛЬЦИНУ]*
30 августа 1928 г.
* Может быть, старику Эльцину? В письме говорится о "сыне" (сын, Борис Эльцин, тоже находится в ссылке). Л. Тр.
Дорогой друг В. Д.
Письмо Ваше с выдержками из писем Карла [Радека], Ивана Никитича [Смирнова] и других получил вчера. Большое спасибо и за Ваше письмо, и за выдержки из других писем. По-видимому, ряд из моих писем до Вас не дошел, в частности, то письмо, в котором я ругательски ругал нашего общего друга Теплова за сентиментализм, маниловщину и проч. непотребные качества. Сейчас-то у меня сердце отошло, так как фронт мы выровняли вполне благополучно даже сверх ожиданий Ну, да и то сказать, центристы, как всегда, помогли.
Незачем говорить, что я полностью согласен с Вами насчет необходимости серьезной внутренней дискуссии по основным вопросам. Кроме пользы от этого ничего не будет. И "молодые" уже довольно широко пользуются этим правом дискуссии. Я получил от них ряд сердитых писем за чрезмерную уступчивость по адресу Преображенского. И в основном они правы. Я передипломатничал, стараясь избежать в острый момент по острому вопросу внутренней дискуссии под стеклянным колпаком. Но я с Вами вполне согласен, что по отношению к Карлу молодые далеко хватили через край.
Должен, однако, сказать, что Карл сделал все, чтобы взбудоражить публику. Рассылая письма с рядом ответственнейших формулировок, он ни слова не написал ни Раковскому, ни мне, ни ряду других товарищей. Я стал со всех сторон получать протесты против писем Карла и должен был на них отвечать, что ничего об этих письмах не знаю. Это еще больше увеличило настороженность молодых. Письмо к Вардину, к агенту Ярославского, не могло не добавить масла в огонь. К тому же многие из этих молодых даже в своих преувеличениях многому учились у Карла, который во всех этих вопросах занимал в конце прошлого года самую крайнюю позицию и более чем неодобрительно отзывался о некоторых из нынешних своих ближайших союзниках. Незачем говорить, что я делал и делаю что можно, чтобы смирить расходившиеся волны, ибо значение для нас Карла не требует пояснений. Да и молодежи это понятно.
Кроме критики программы [Коминтерна], письма "Что же дальше?", Заявления и справки о "троцкизме", я успел еще послать Конгрессу "Послесловие", в котором подвожу итоги июльскому пленуму. Надеюсь, что и это дополнение дойдет до Вас.
Из всего этого серьезного и значительного эпизода в развитии партии и революции -- я имею в виду последний левый зигзаг -- наиболее скомпрометированным вышло вульгарное и безыдейное примиренчество. Всякому мыслящему человеку ясно, что в партии находятся сейчас не Зиновьев, Каменев, Пятаков и компания, а мы с Вами. Мы активно участвуем в партийной жизни. Наши документы читаются делегациями Конгресса. Несколько сот подписей под нашим Заявлением есть крупнейший политический факт. А бывший председатель Коминтерна и вся его злополучная группа политически не существуют. Сам Зиновьев вынужден заявлять, что теперь остается только молчать и ждать. Эти люди вернулись не в партию, а в Центросоюз. Мы же с Вами, несмотря на все грозные отлучения, и не думали уходить из партии. Сидим в ней прочнее, чем в прошлом году, и думаю, что через несколько месяцев это станет ясно всем.
Весьма скомпрометированным вышел и центризм. Кое-кто из молодых преувеличивает, рассматривая повышение хлебных цен как последнее слово центризма. Нет, конфликты еще предстоят впереди. Аппарат еще у центристов. Наше заявление, что мы поддержим всякий даже и половинчатый шаг влево, остается в силе. Партия должна это знать. Но это не имеет ничего общего с иллюзиями насчет центристов, с вульгарным примиренчеством и со стремлением смазать разногласие. По этой линии никакой пощады. Мой общий вывод: мы выдержали на четыре с плюсом серьезный экзамен и перешли в старший класс. После этого полагаются каникулы. Не знаю, выйдут ли они у нас. По части здоровья не вполне благополучно. И у Натальи Ивановны и у меня малярия возобновилась полностью, а усиленная хинизация подорвала устойчивость кишечника, и пошла писать губерния.
Присоединение к нашему Заявлению идет я там, в России. Я получал телеграммы на этот счет из Москвы, Воронежа, Одессы, Херсона и др. пунктов. При составлении всех документов мне оч[ень] много помогли многочисленные письма, тезисы и проч., получавшиеся мною. Надеюсь получать письма и впредь -- конечно, и от Вас, В. Д. Какие вести от Вашего сына? Как его здоровье? О себе лично Вы тоже в последнем письме ничего не говорите.
С большим интересом слежу за Конгрессом. Убийственное впечатление произвел на меня основной доклад о международном положении и пр. Ни одной цельной мысля. Осколочки, огрызочки, окурочки, и только. В голодные года, кормят окот сечкой из сухой и прелой соломы. Она только колет рот, но питания не дает. Вот такое впечатление производит доклад... Крепко жму руку и желаю всего хорошего.
Ваш [Л. Троцкий]
30 августа 1928 г. г. Алма-Ата