Глава 10 «Р.211»

Глава 10

«Р.211»

Как только осенью 1941 года я передал командование «Силайон» Джорджу Колвину, мы с Марджори загрузили наши пожитки в «фанни» и поехали в Беркенхэд. Предоставив Марджори поиски подходящего отеля, я направился в «Кэммел-леэрд», где меня встретил Билл Харрис, наш главный инженер. Мы сразу пошли осматривать лодку. В это время лодкам имена не давали, а, строго придерживаясь соображений практической пользы, их нумеровали. Лодки нового усовершенствованного типа «S» числились в серии «Р. 200», и первая из них, под номером «Р. 211», должна была стать моей. Харрис не отходил от лодки ни на шаг. На ней использовались новые адмиралтейские дизели, с прототипами которых Билл имел дело при строительстве «Санфиш» и о которых знал куда больше, чем кто-либо другой. Он принял меня очень радушно, посетовал, что никак не может договориться с адмиралтейством по ряду практических вопросов, а потому нуждается в моей поддержке. Строительство лодки немного задерживалось – во время одного из немецких налетов на Ливерпуль бомба прошла сквозь нее и разорвалась ниже, в доке. В то время это была пустая скорлупка, поэтому повреждения оказались на редкость незначительными. Хороший знак: лодка оказалась счастливой.

Путь в сухой док, где шло строительство, мы коротали за разговором. Под конец, торопясь увидеть свою новую лодку и сгорая от нетерпения, я почти бежал. Первым делом мне хотелось увидеть, какая у нас пушка, ведь именно в этом состояло слабое место лодок класса «Силайон». Я заглянул в док, и мое бурное нетерпение сменилось черной депрессией. На корпусе торчал жалкий ветеран Первой мировой войны – 3-дюймовая пушка «Марк-1». Эта пушка была сконструирована еще в 1915 году. Я посмотрел вдоль корпуса – следующим важным моментом представлялась труба кормового торпедного аппарата. Однако здесь таковой не было вообще. Может быть, внутри субмарина окажется лучше? Одной из недоработок «Силайон» был недостаток места в центральном посту, из-за чего невероятно затруднялось использование перископа. Не было даже приличного стола для работы с картой и схемами. Эта лодка была больше, и в ней должно было найтись место для автомата торпедной стрельбы. Мы специально просили сделать то, что теперь зовется операционно-информационным центром. Я отправился прямиком в центральный пост. Он оказался оборудован еще хуже, чем на «Силайон»: не предусматривался даже планшетный стол. Если что и изменилось в новой лодке, так это то, что главное место теперь занимал радиоприемник, – в то время адмиралтейство еще не разработало приемников, подходящих по габариту для субмарин. Казалось почти невозможным протиснуться между командирским перископом и переборкой, не говоря уже об использовании перископа в атаке. Однако два преимущества у этой лодки все-таки существовали: во-первых, был более крепким и прочным корпус, а во-вторых – более мощные двигатели. И то и другое, разумеется, чрезвычайно важно.

Оставшуюся часть дня мы провели, бродя вокруг строящегося чуда. Меня прислали сюда конечно же для того, чтобы использовать мой опыт при доведении лодки, поэтому первым делом мы набросали список необходимых изменений. А вечером мне передали приказ, и через два дня я уже участвовал в технической конференции в адмиралтействе.

Для меня эта поездка в Бат оказалась весьма неприятной, хотя немало предложений из моего списка оказались принятыми и получили гриф «не терпит отлагательства». Тому, кто последние два года провел в море, неторопливая сонная атмосфера Бата, кипы перекладываемых с места на место циркуляров, откладываемых в долгий ящик решений казались просто нереальными. Резолюция «не терпит отлагательства» оказалась не многим отличной от административной отговорки «одобрено в принципе». Когда на закате моих морских дней меня выбросило на берег адмиралтейства, я так и не смог получить четкое определение этой резолюции; очевидно, она призвана продемонстрировать, что возразить против конкретного дела нечего, но для воплощения его в жизнь никаких шагов предпринято не будет. А в то время меня очень вдохновило решение избежать отсрочки, и, когда совещание закончилось, я по наивности предположил, что все, кому положено, сразу приступят к действию. Однако намерение избежать отсрочки тут же куда-то испарилось. Я ведь давно забыл, что нормальные люди имеют ограниченный рабочий день, который в Бате вовсе не продолжался круглые сутки. Мне пришлось уехать, кипя от негодования.

Макс Хортон отказался принять меня, но послал мне письмо, в котором сообщал, что когда-то знавал командира, который в минуты гнева вырывал клочья из своей бороды. Его забавляла мысль о том, что я делаю то же самое.

Фирма «Кэммел-леэрд» оказалась открытой для сотрудничества, и мы сумели кое-что сделать, хотя более поздние лодки получили гораздо больше усовершенствований. Считается, что подводники – страшные индивидуалисты, и двое никогда не смогут прийти к общему мнению. Поэтому разработчики не могут угодить сразу всем. Но мне кажется, что ответить на запросы моря все-таки возможно.

Находясь в этой командировке, я съездил в Барроу, чтобы посмотреть на недавно захваченную немецкую субмарину[15] водоизмещением 500 тонн. Увидев ее, я едва не прослезился: там было все, о чем я мечтал, а также многое из того, о чем даже и не смел мечтать. Это оказалась лодка, в которой блестящий инженер предусмотрел все требования подводной практики, замечательно скомбинировав идеальные боевые качества и экономический расчет. Несомненно, в Германии существовала гораздо более тесная связь между теми, кто выходит в море, и теми, кто работает мозгами в конструкторском бюро.

И тем не менее, помимо немецкой субмарины, которая существовала в ином измерении, я не встречал такой, которую предпочел бы в качестве боевого подводного корабля для плавания в Средиземном море, даже среди наших собственных лодок нового образца. Правда, надо признать, что чудеса американской системы управления торпедами иногда приводят в полную растерянность. Практический опыт показал, что в конструкцию подводной лодки «Р.211», позднее названную «Сафари», вошло все лучшее из британского судостроительного мастерства, и я должен решительно признать, что лодочка получилась крепенькая и надежная.

Время шло, собирались офицеры и команда. Когда я приехал, некоторые из основных специалистов машинного отделения уже оказались на месте. Фредди Шервуд стал первым помощником; Делвин, младший лейтенант резерва Королевского военно-морского флота, прошедший обучение в Новой Зеландии, занял место штурмана. Основные посты, руководство подразделениями, должности старших и младших офицеров заняли люди, знакомые с действием наших субмарин в Средиземном море. Их опыт оказался бесценным при строительстве новой лодки, однако перед войной они служили в Китае, затем в Средиземном море, и, естественно, сейчас мечтали хоть какое-то время послужить дома, поэтому перед нашим выходом в Средиземноморье все, кто хотел этого, получили замену.

Наблюдение за рождением новой субмарины оказалось приятным и вдохновляющим занятием, равно как и приятной интерлюдией перед еще более напряженным периодом военных действий. Найти жилье в Беркенхэде оказалось почти невозможно, но нас очень любезно приютили Иоварды, у которых была ферма с просторным домом в Хутоне. В доках в это время строилось несколько субмарин, а также надводные корабли различных типов. Вскоре они начали по очереди отправляться в боевое плавание, и одна прощальная вечеринка сменяла другую.

Когда пришла наша очередь, и мы устроили такую вечеринку, после которой я, однако, не разрешил ни одной женщине подняться на борт. Нам предстояла серьезная работа по доводке лодки. В то время предоставляемый испытательный период едва превышал минимально необходимый, поэтому все новые лодки приписывались к третьей флотилии в Клайде на короткий, но интенсивный период доработки. Ронни Миллз и Ионидис, кэптен и командер нашей флотилии, достали все, что казалось возможным в то тяжелое время. Дела в Северной Африке обстояли настолько серьезно, что все лодки отправлялись на службу, едва их признавали готовыми к безопасному погружению. Надеялись, что им хватит время в пути, чтобы обтереться и навести окончательный глянец.

Такая политика диктовалась необходимостью, и те, кому удавалось выжить, получали хорошую закалку. Через восемнадцать месяцев мне пришлось сменить Ронни Миллза, который отвечал за учебно-контрольные походы наших лодок. Потери среди наших лодок во время первых боевых походов оказались столь тяжелыми, что Клод Бэрри, который сменил Макса Хортона на посту командующего подводным флотом, предоставил нам столько времени для тренировки, сколько мы считали необходимым, чтобы сделать лодку пригодной к боевому патрулированию. Конечно, ход военных действий создавал совершенно разные условия, поэтому трудно проводить какие-то аналогии, но, несмотря на тот факт, что большинство лодок имело новые сборные экипажи, лишь одна из всех прошедших долгий тренировочный курс пропала – это субмарина «Стоунхендж». Я уверен, что только чрезвычайные обстоятельства и острая необходимость могут послужить поводом для отправки в боевые условия недостаточно обученные экипажи. Флаги могут выглядеть очень нарядно и на мачтах, и на картах, украшающих стены кабинетов военных чиновников, однако, если эти флаги символизируют плохо обученные боевые единицы, об их ценности судить трудно.

Нам удалось получить немного больше учебного времени, чем остальным, поскольку мы оказались «первыми в своем роде», то есть первой лодкой нового поколения субмарин, и нам предстояло выполнить более обширную программу испытаний, но все равно, весной 1942 года из Клайда в Гибралтар вышла не совсем готовая к боевым действиям субмарина. Большинство рядовых, старшин и офицеров, кроме специалистов машинного отделения, присоединились к нам незадолго до нашего отплытия. Порой им не хватало опыта, а то и знаний в своем деле, зато энтузиазм компенсировал эти недостатки. На недавней встрече старых товарищей один из них, Данком, электромеханик, напомнил мне о том, как я его принял. При первой нашей встрече я сказал ему, что меня очень мало волнует отсутствие у него знаний в настоящий момент, но мне нужны парни, готовые учиться и работать как проклятые, с утра до ночи.

Тогда меня мало заботил тот факт, что столь значительная часть экипажа пропустила даже тот небольшой период практики, который мы получили; да и не было нужды волноваться на этот счет. Для командира субмарины было вполне обычным делом верить в то, что его команда – лучшая в Королевском военно-морском флоте, а значит, и в целом мире. Больше того, мне кажется, что экипаж отвечал взаимностью. Во всяком случае, я твердо знаю, что на «Сафари», так же как раньше на «Силайон», мы жили одной большой дружной семьей, хотя должен признать, что порой команде приходилось со мной нелегко.

Помню, что после войны кто-то сказал мне:

– Разумеется, мы всегда знали, когда обстановка начинала усложняться.

Это высказывание задело меня за живое: я-то пребывал в твердой уверенности, что всегда сохранял внешнее спокойствие и хладнокровность, невзирая на свои истинные чувства. Поэтому потребовал дальнейших разъяснений.

– О, все очень просто, – услышал я в ответ. – В таких случаях вы неожиданно становились излишне вежливым.

Некоторые люди умудряются постоянно дурачить своих начальников, но никому еще не удавалось долго обманывать тех, кем выпала честь командовать. Думаю, меня можно простить за непонимание того факта, что мои подчиненные знали, когда тучи сгущаются над моей головой. Я не могу вспомнить ни единого случая, ни на «Сафари», ни на «Силайон», когда каким-либо образом дал понять окружающим, что обстановка выходит за рамки обычной службы и работы.

И вот наконец настало апрельское утро, когда мы сказали «до свидания» нашим женам и подругам, попрощались с товарищами по третьей подводной флотилии, помогавшими справляться с неприятностями и неувязками, и отправились в Средиземное море. Нам предстояло присоединиться к восьмой флотилии, базирующейся в Гибралтаре. В то время из-за германских бомбардировок нашим субмаринам пришлось перебазироваться с острова Мальта, и восьмая флотилия совершала длинный переход из Гибралтара, чтобы действовать у берегов Италии и Сицилии. В то же время первая и десятая флотилии действовали с восточного побережья Средиземного моря. До тех пор пока нам не пришлось покинуть Мальту, восьмая флотилия занималась главным образом тем, что наводила лоск, как технический, так и в обучении персонала, на только что прибывшие из дома субмарины, а затем отправляла их дальше на восток. Теперь же ей предстояло превратиться в самостоятельную крупную боевую единицу. В то время Гибралтарский пролив служил для британских субмарин своеобразным односторонним клапаном – немногие из них выживали при исполнении боевого задания и по окончании положенного срока – восемнадцать месяцев – возвращались к родным берегам. Но тогда мы, конечно, совсем не думали об этом.

На начальном этапе моей главной и самой трудной задачей стало убедить подчиненных, что каждую минуту, остающуюся после выполнения обязательных ежедневных задач, даже в ущерб сну, мы должны посвящать учебе и тренировкам на новом пока для нас оборудовании. Все рвались в схватку с врагом, а нудные повторяющиеся упражнения раздражали людей. С моей точки зрения, даже если команда этого не понимала, выход из Клайда в Гибралтар оказался необычайно ценным уроком, и мы прибыли на место гораздо более боеспособной субмариной, чем начали свой поход. Исключение составляла лишь орудийная часть, поскольку условий для практики в этой области пока не представлялось. Нам пришлось учиться в боевых условиях.

Оставалась надежда встретить на своем пути немецкое судно, прорвавшее блокаду: именно так годом раньше наша лодка «Ург» потопила одно из них. Но нам в этом отношении не повезло. Подобные суда оказались чрезвычайно редкими, проходили на очень большом расстоянии и друг от друга, и от нас, а в португальских портах я видел знакомые названия германских кораблей, о которых сообщала разведка. Они стояли там, когда два с половиной года назад наши лодки – «Силайон», «Салмон», «Шарк» и «Снаппер» – шли на север, чтобы начать военные действия. Тогда мы боялись, что, пока до нас дойдет очередь, война закончится. А теперь от всей этой компании осталась лишь одна «Силайон», а конца войне все еще не было видно. Восьмая армия занимала оборонительную позицию, Роммель угрожал Египту; Мальта находилась в осаде и испытывала острый недостаток в снабжении; и только наши субмарины могли действовать в Центральном Средиземноморье. Когда весной 1942 года Муссолини вынудил наши лодки уйти с берегов Мальты, он весьма опрометчиво похвастался, что выгнал их и из Центрального Средиземноморья; однако ему пришлось удостовериться в том, что он глубоко ошибался.

Гибралтар представлял собой своеобразный «край изобилия»: магазины ломились от изысканных вещей и продуктов, которые очень трудно было найти дома. Однако с точки зрения многих тысяч военных существовал один очень ощутимый дефицит: особы женского пола встречались на удивление редко. Членов женской вспомогательной службы ВМС и медсестер было мало, свидания они расписывали на много дней вперед и, наверное, мечтали о выходном дне, когда могли остаться дома, без приглашения на какую-нибудь вечеринку. Прибытие команды ENSA (ассоциации зрелищных мероприятий для военнослужащих) вызвало куда большее оживление, чем могло бы вызвать появление вражеского соединения. Вспоминаю, что однажды один из воздушных налетов совпал по времени с приездом новой группы артисток: тогда стоило большого труда заставить людей принять всерьез первое из этих событий.

Иногда оказывалось возможным совершать набеги на испанский берег; в этих случаях проблема валюты решалась окольными путями. Итальянский консул в Альхесирасе, порте, расположенном от нас на другом берегу Гибралтарской гавани, снимал комнату в отеле «Королева Кристина», причем окна этой комнаты выходили на пролив. Это давало ему возможность наблюдать за всеми передвижениями судов по морю, как с заходом в Гибралтар, так и мимо него. Я вспоминаю свой воскресный набег на Альхесирас – вместе с двумя другими офицерами в перерыве между боевыми дежурствами. Там мы и наелись, и напились, а также неплохо развлеклись наблюдением за консулом через то самое окно, в которое он наблюдал за кораблями. Хотя, разумеется, сам он слишком привык к подобным демонстрациям, чтобы испытывать чувство неловкости. В целом же нейтральная Испания оказалась прекрасна. Мы старались не упустить ни одной доступной нам радости. Нужно помнить, что в это время Испания, Португалия, Швейцария, Турция и часть России оставались единственными местами на карте Европы, более или менее свободными от фашистской оккупации. Я не случайно говорю «более или менее», поскольку из всех Скандинавских стран захвачена была лишь Норвегия, однако наши друзья в Северо-Западной Европе не могли свободно и открыто поддерживать нас.

Я никогда не забуду увеселительную прогулку на испанский берег, которая подарила нам всем очень приятный день, но оказалась последним «выходом на сушу» для моих товарищей. На следующей неделе мы все выходили в море. Маккензи пропал без вести на субмарине «Р.222» где-то у берегов Неаполя, а Сэм Форд утонул в заливе Таранто на «Траваллере».

Нашей плавучей базой в Гибралтаре вновь оказался мой старый друг – судно «Мэйдстоун», и, к счастью, мне там опять досталась каюта в офицерском отсеке. В то время, когда база существовала отдельно от подводного флота, которому принадлежала, но не использовалась из-за малого числа субмарин, плавбаза принимала других постояльцев. Когда началась наша новая строительная программа, возобновилась поставка различного оборудования и вновь началось снабжение всем необходимым, а также когда вновь вступили в действие наши флотилии, эти люди съехали из кают, однако оставили после себя наследство. На судне стены кают были отделаны деревянными панелями, в которых весьма приятно себя чувствовали клопы, несмотря на все усилия капитана и корабельных плотников извести их. К этому времени я уже оказался самым старшим среди офицеров и по званию, и по возрасту, поэтому мне досталась лучшая на плавбазе каюта. В то время как другие страдали от того, что их каюты переворачивали вверх дном, поливали и окуривали всяческой химией, я наслаждался неприкосновенностью. Не стоит сомневаться в том, что в плачевном санитарном состоянии надо винить не сами каюты, а их жильцов. Когда я наконец освободил каюту, ее тут же занял ликующий преемник. Однако его быстро постигло разочарование. Я слышал, что он не выдержал и одной ночи: клопы совершили на него массированный налет. Очевидно, даже клопы имеют свои стандарты эпикурейской жизни, которым я по каким-то параметрам не соответствовал.

И командир базы «Мэйдстоун», и офицеры имели много проблем и помимо клопов. Восьмая флотилия все еще оставалась главным образом транзитной базой для субмарин. «Р.211» стала первой из подводных лодок Королевского военно-морского флота, которые действительно ей принадлежали, хотя лодки другой флотилии к тому времени уже создали оперативное ядро. Большей частью плотный поток субмарин присоединялся к ней на своем пути дальше на восток, и время от времени какой-нибудь покрытый шрамами ветеран, с командой, увенчанной лаврами и славой, навещал ее на обратном пути домой. Я могу вспомнить только два таких визита за все время моего пребывания в гавани в течение тех четырех месяцев, пока мы базировались в Гибралтаре на «Мэйдстоуне». Одной из таких лодок стала «Торбэй», под командованием Тони Майерса, а второй – «Сокол», субмарина, построенная в Британии, которой командовал Борис Карницкий, с польской командой, в полном составе ушедшей с Балтийского моря в 1939 году. Лодка «Сокол» серьезно пострадала при бомбардировке на Мальте, но Борис все-таки сумел вывести ее и залатать – так что оказалось возможным как-то передвигаться по морю. Борис был моим старым другом и остроумным рассказчиком с оригинальным видением мира; но то глубокое восхищение, которое мы испытывали по отношению и к самой субмарине «Сокол», и к его галантной польской команде, основывалось вовсе не на его версии их приключений.

И возвращение с войны, и поход на войну на маршруты снабжения генерала Роммеля становились поводом для празднования. Бедная база «Мэйдстоун» явно устала от бесконечных вечеринок, которые надламывали офицеров и вторгались в менее выигрышные, но бесконечно важные обязанности младших чинов – тех, кто старался сделать все необходимое для подлодок и экипажей, приписанных к этой замечательной базе. Это правда, что автогонщики выполняют чрезвычайно сложную работу, к тому же сопряженную с риском для жизни, и в случае успеха получают деньги, славу и признание, но без разработчиков, техников и тренеров машины вряд ли успешно пришли бы к финишу.

Когда я присоединился к флотилии, ей командовал Джордж Фолкер. С этим блестящим офицером я когда-то служил на лодке «Персеус». Сейчас ему уже порядком надоело командовать учебной флотилией, и он мечтал получить собственный боевой экипаж. Вскоре он принял командование крейсером, а год спустя пропал без вести вместе с ним у берегов Франции. Его сменил Барни Фокс, сам в прошлом подводник, по возрасту уже не соответствующий требованиям боевой обстановки. Однако блестящие качества кадрового офицера не давали ему уйти в отставку. Он получил задание сформировать новую восьмую флотилию как боевую единицу, командовать которой предстояло Берти Пизи. Прошло немного времени, и его флотилия смогла конкурировать с организованными ранее первой и десятой флотилиями в Средиземном море, хотя те уже и имели на своем счету длинный список успешных действий против Роммеля. Мне кажется, что Барни, только что получивший свою четвертую нашивку, видел во мне довольно-таки сомнительного компаньона для начала новой деятельности. Я был гораздо старше всех остальных офицеров, всего лишь на два года моложе его самого, к тому же зачастую достаточно въедливо критиковал кадровых офицеров в целом, кто мешает военным действиям своими слишком частыми и многословными приказами в особенности. Однако какими бы ни были его личные предубеждения, вскоре мы стали лучшими друзьями, и я многим ему обязан за его постоянное внимание и щедрость, которые я неизменно встречал в его гостеприимной каюте. Он очень проницательно предоставлял мне максимально возможную свободу действий, и под его командованием я провел несколько очень интересных боевых операций.

Мой первый боевой поход на «Р.211» стал частью заранее тщательно спланированной операции. Стягивались лодки, и уже становилось ясно, что затевается нечто новое, но тем не менее все хранилось в секрете. Мы поглядывали на убывающую луну и делали свои собственные выводы; поскольку в тайну никто посвящен не был, а следовательно, никто не владел конфиденциальной информацией, значит, вопрос был открыт для всеобщего обсуждения. Мы не сомневались, что организуется еще один конвой к берегам Мальты, и скоро тайное стало явным. Всегда очень трудно удержать в секрете планируемые операции, особенно в таких местах, как Гибралтар, с готовыми средствами коммуникации через испанскую границу, но лично я считаю, что всегда лучше рассказать правду всем заинтересованным лицам и таким образом избежать лишних разговоров и рассуждений. В ином случае все равно возникнут догадки, которые вполне могут оказаться правильными. Именно так случилось в этот раз: очень скоро кот выскочил из мешка.

Лодки вышли в море согласно приказу, среди них была и наша «Р.211», которую несколько позже я назвал «Сафари». Мы получили район между островами Сицилия и Сардиния, с тем чтобы защищать северный фланг конвоя от нападений итальянского флота.

Хотя мы все еще имели литерно-цифровой номер вместо названия, тем не менее нарисовали себе эмблему, которую обычно имеют все корабли флота ее величества. На нашей лодке его пропустили. Мы предпочли разработать наш собственный герб, хотя трудно было представить себе нечто с геральдической точки зрения близкое «Р.211». При ближайшем рассмотрении номер, однако, оказался лишь на один градус ниже температуры кипения – 212 градусов по Фаренгейту. Поэтому было решено, что подходящей эмблемой может стать «горшок, который заставляет долго себя ждать» (английская пословица гласит: горшок, которого ждут, никогда не закипает). У нас была очаровательная знакомая из медсестер, которая в более спокойные времена интересовалась геральдикой. Она нарисовала замечательный «ведьмин котел», свисающий с треножника над костром, а над ним внимательно наблюдающий за всем происходящим геральдический глаз. Поступило много предложений относительно девиза; успех имела фраза «Всегда в огне», однако в конце концов мы выбрали вариант «По горячему следу», который так и остался на английском, поскольку никто не сумел вспомнить, как это звучит на латыни. Эмблему отлили в литейной на судне «Мэйдстоун», раскрасили в красный и голубой цвета, и по счастливому совпадению он оказался чрезвычайно подходящим к нашему названию, когда таковое появилось.

Этот поход прошел без особых приключений для «Сафари», хотя именно в этот раз мне довелось единственный раз в жизни увидеть в перископ крупный германский военный корабль. Мы патрулировали по маршруту север – юг и обратно, разворачиваясь каждые полчаса. И как раз на подходе к северному концу нашего маршрута увидели в южном направлении два крейсера и четыре эсминца, идущие на восток из Кальяри, порта на юго-востоке острова Сардиния. Нам пришлось развернуться, но, хотя мы и спешили на полной скорости, все равно не смогли подойти на нужное для атаки расстояние. Корабли прошли в пяти или шести милях южнее нас, делая 20 узлов. Появись они на полчаса раньше или позже, когда мы находились в южной точке маршрута, мы сумели бы их атаковать. Но война есть война.

Эпос конвоя у берегов Мальты был уже неоднократно рассказан, но единственным ярким впечатлением, которое получили от него мы, стало возвращение в порт Гибралтар. Мы увидели итальянскую подлодку, в позиционном положении идущую на восток. В течение двух крайне напряженных часов, выжимая все, что можно, из дизелей и напрягая зрение, старались обогнать ее по поверхности, в то же самое время стремясь быть ею не замеченными. Наконец ее сигнальщики обнаружили нас, так же как и мы их, и она ушла на глубину еще до того, как мы успели занять позицию для атаки. Тем не менее эта погоня дала нам очень хороший урок, и мы вернулись на базу субмариной более высокого класса.

Следующий наш боевой поход пришелся мне очень по вкусу: нам выделили определенный участок моря и разрешили топить все, что мы там найдем. При этом нас регулярно снабжали данными разведки о передвижении вражеских кораблей. Никаких попыток руководить нами с базы не предпринималось. Связь с нами она держала лишь время от времени: в Средиземном море субмарины дежурили по две-три недели или даже меньше в том случае, если заканчивался запас торпед, которых мы несли двенадцать штук. Им определяли конкретные участки моря, но никто не знал, где они находятся, до тех пор, пока радисты не перехватывали вражеский сигнал SOS. Ничто не могло взбесить командира лодки больше, чем приказ о передвижении, отданный именно в тот момент, когда он видел перед собой цель и готовился к удару по ней.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.