Глава 6. Русификация беларуского языка в БССР (Станислав Станкевич, доктор филологии)[105]
Глава 6. Русификация беларуского языка в БССР
(Станислав Станкевич, доктор филологии)[105]
1. Введение
Согласно советской коммунистической теории, процесс слияния народов Советского Союза, превращение их в так называемую советскую, социалистическую (или, как стали говорить после XXII съезда КПСС, коммунистическую нацию), происходит на базе унификации национальных особенностей народов, населяющих Советский Союз: из этих разнородных национальных особенностей и черт формируются общие для всех черты и особенности как фундамент этой новой нации. Однако на практике процесс её формирования происходит на базе исключительно русской — на базе российской истории, русской культуры, русского языка и русского патриотизма. Таким образом, имеет место не процесс стирания национальных особенностей народов СССР, в результате чего должна была образоваться новая социалистическая нация, отличная от всех населяющих Советский Союз народов, в том числе и от русского, а процесс всесторонней русификации нерусских народов. Такая национальная политика повлекла за собой в широком масштабе и русификацию всех нерусских языков, включая беларуский.
Развернутая ещё в начале 30-х годов кампания против беларуского языка показывает, что его русификация поставлена во главу угла. Наиболее полно русификаторский подход к беларускому языку выражен в изданной в 1931 году под редакцией директора Института философии Белорусской Академии Наук академика С. Я. Вольфсона книге «Наука на службе нацдемовской контрреволюции», причем автором большинства помещённых в книге статей является сам академик.
Логическим завершением первой фазы этой кампании стало постановление Совета Народных Комиссаров БССР от 28 августа 1933 года «Об изменениях и упрощении белорусского правописания», но постановление это касается не только правописания, оно затронуло также фонетические и морфологические особенности беларуского языка.
Проводимая в Беларуси языковая политика не была локальным явлением — точно такая же политика проводилась во всех советских республиках. Для её обоснования использовалась канонизированная в СССР теория академика Н. Я. Марра о возникновении и развитии языков. По теории Марра язык — явление классовое, и на протяжении всей истории происходит революционный процесс скрещивания языков, который ведёт к их слиянию в один мировой язык. При этом Марр не признавал происхождения родственных языков, которые образуют семью языков или их группу, из одного корня. Он утверждал, что все языки возникли независимо друг от друга в разных местах земного шара.
Первую фазу большевистской языковой политики в отношении беларуского языка обстоятельно рассмотрел живущий в свободном мире доктор Я. Станкевич, а в отношении украинского — профессор В. Чапленко и профессор Р. Смаль-Стоцкий, причём последний, анализируя процесс русификации украинского языка, вкратце говорит о таких же процессах во всех нерусских языках, бытующих в Советском Союзе, в том числе о русификации беларуского языка[106].
Смаль-Стоцкий прослеживает большевистскую языковую политику до 1950 года включительно, до того момента, когда Сталин отбросил языковую теорию Марра как «ненаучную и вульгаризаторскую». Вместо неё он выдвинул свою теорию, согласно которой будущему интернациональному мировому языку станут предшествовать зональные языки. В 1950 году Сталин писал:
«Мы будем иметь дело не с двумя языками… а с сотнями национальных языков, из которых в результате длительного экономического, политического и культурного сотрудничества наций будут выделяться сначала наиболее обогащённые единые зональные языки, а затем зональные языки сольются в один общий международный язык… который… явится новым языком, вобравшим в себя наиболее ценные элементы национальных и зональных языков»[107].
Согласно Сталину, один из прогнозируемых им зональных языков должен возникнуть в Советском Союзе, разумеется, на основе русского. Советское языкознание в дальнейшем замалчивало вопрос о зональных языках как в научном аспекте, так и в идеологическом, всё внимание отдавалось проблеме возникновения единого мирового языка. Советский ученый М. Д. Каммари формулирует свой взгляд на эту проблему так:
«Для единения свободных коммунистических наций всё большей с течением времени необходимостью будет выделение из существующих языков одного, который мог бы лечь в основу грядущего единого всемирного языка как средства общения для всего человечества и вобрать в себя богатство всех других национальных языков и культур»[108].
Каммари оставляет открытым вопрос, какой конкретно язык должен лечь в основу «грядущего всемирного языка», но логика его рассуждений не позволяет сомневаться в том, что этим языком должен быть русский. Несколькими страницами раньше приведённой цитаты, он пишет, ссылаясь на Ленина:
«Ленин подчёркивал, что великий русский язык будет абсолютно добровольно изучаться всеми народами России, если не навязывать его силой, не ограничивать права других наций и языков. Экономическое, политическое, культурное взаимодействие людей в многонациональном государстве и обществе закономерно подводит к добровольному изучению языка большинства населения, который становится средством межнационального общения наряду с изучением своего родного языка каждой нацией. Практика полностью подтвердила это ленинское предвидение. Для части малых наций, племён и народностей русский язык уже теперь стал не только средством межнационального общения, но и родным языком»[109].
Как было сказано в начале, в основе идеологических принципов коммунизма применительно к национальному и языковому вопросу лежит постулат стирания национальных особенностей разных народов и грядущее их слияние в одну коммунистическую нацию, а их языков — в один всемирный язык. Но слияние языков произойдет в последнюю очередь, о чем говорится в новой Программе КПСС:
«С победой коммунизма в СССР наступит ещё большее сближение наций, укрепится их экономическое и идейное единение, разовьются общие коммунистические черты их духовного облика. Однако стирание национальных различий, в особенности языковых различия, куда более длительный процесс, чем стирание классовых особенностей».
Из тактических и пропагандистских соображений в Советском Союзе постоянно говорят о полной свободе развития всех национальных культур и языков, об их равноправии. В той же новой программе КПСС сказано, что «в условиях братской дружбы и взаимного доверия народов национальные языки развиваются на основе равноправия и взаимного обогащения».
Но в действительности русский язык находится в положении избранника, что предоставляет ему полную гегемонию над всеми другими языками народов Советского Союза, а «взаимное обогащение», о котором твердят на каждом шагу, сводится на практике к одностороннему «обогащению» нерусских языков русским, без малейшего обратного влияния. Это исключительное привилегированное положение русского языка обосновывается обычно следующей его ролью:
1. Русский язык «по своему богатству, по грандиозному значению тех ценностей, которые созданы на этом языке, занимает одно из первых мест среди ведущих языков мира и не может не оказывать влияния на другие языки нашего Союза».
2. Русский язык занимает особое место среди других языков Советского Союза. Будучи языком великого русского народа, который оказывает невиданное в истории прогрессивное воздействие своей культурой на культуру других народов нашей страны, который вывел их на путь социализма, сплотил в единую, прочную многонациональную семью, — этот язык не может не оказывать благотворного воздействия на национальные языки.
3. Как сказано в новой Программе КПСС, «процесс добровольного изучения, наряду с родным языком, русского языка имеет позитивное значение, потому что это способствует взаимному обмену знанием и приобщению каждой нации и народности к культурным достижениям всех других народов СССР и к мировой культуре. Русский язык фактически стал инструментом межнационального общения и сотрудничества советских народов»[110].
4. Ныне русский язык «стал вторым родным языком народов, населяющих территорию Советского Союза, и как таковой, животворит и обогащает собою их национальные языки. По данным переписи населения 1959 года, свыше 10 миллионов граждан нерусского происхождения назвали своим родным языком русский», — сообщает уже цитированный выше М. Д. Каммари.
Задачей этой моей работы является рассмотрение нынешнего языкового процесса в БССР как итога большевистской языковой политики предшествующих лет. Рассматривается также движение сопротивления русификации беларуского языка, начавшееся в годы послесталинской «оттепели», на волне XX съезда партии, и продолжающееся с переменным успехом поныне, то усиливаясь, то ослабевая.
Также, как это было в 1930-е годы, когда кампания языковой русификации началась почти одновременно во всех советских республиках, нынешняя фаза русификации одновременна и одинакова повсюду и вызывает примерно одинаковую реакцию со стороны отдельных народов. Хотя, если говорить о славянских нерусских языках Советского Союза — о беларуском и украинском, родственных один другому, то нельзя не заметить, что русификационные процессы в беларуском и украинском языке идентичны даже в деталях.
Несколько иначе обстоит дело с неславянскими языками — тюркскими, народов Кавказа, а также с языками балтийских народов, которые только в 1940 году оказались в составе СССР. Процесс русификации во всех этих языках, несомненно, имеет некоторые отличия от процесса, происходящего в беларуском и украинском. Но принципы и метода русификации везде одни и те же. Поэтому обрисованное ниже положение беларуского языка в БССР в полной мере иллюстрирует и положение всех нерусских языков Советского Союза.
Реализация большевистской языковой политики в БССР, равно как и в других национальных республиках, проводится по двум направлениям одновременно. Оба эти направления одно другое дополняют и постепенно, но последовательно ведут, во-первых, к сужению сферы пользования беларуским разговорным языком в быту и на производстве, вообще в публичной жизни, к замене его русским разговорным языком в качестве «второго родного языка» беларуского народа: во-вторых, к всесторонней русификации беларуского литературного языка, к уподоблению его русскому. Оба эти процесса мы рассмотрим отдельно.
2. Сужение сферы использования беларуского языка
Официальный статус русского языка как «второго родного языка» нерусских народов Советского Союза привёл не просто к двуязычию, но двуязычию перекошенному, к несоразмерному преимуществу русского языка над беларуским в публичной жизни БССР.
Наиболее очевидна гегемония русского языка в области школьного образования. Вопреки официальным утверждениям что в 1955–56 годах 95 % школ Беларуси вели преподавание всех дисциплин на беларуском языке и только 5 % на русском[111], доминировал в школах русский язык. Формально эти 95 % школ назывались беларускими, но именно формально, так как преподавание практически всех предметов, за исключением беларуского языка и беларуской литературы, велось, как правило, на русском языке почти во всех этих школах.
Приведем наиболее характерные высказывания самих советских учителей и студентов учебных заведений БССР на сей счёт. О дискриминации и прямом игнорировании беларуского языка в школах первым с тревогой заговорил в конце 1957 года студент отделения журналистики филфака Беларуского государственного университета, молодой писатель Борис Саченко. В статье «Шанаваць родную мову» («Уважать родной язык»)[112], Саченко в подтверждение своих доводов о деградации беларуского языка привёл ряд красноречивых фактов. В частности, привёл разговор, который состоялся у него с молодой учительницей. Вот что она ему рассказала:
«Я из деревни под Могилёвом, училась в беларуской школе, до поступления в университет разговаривала на беларуском хорошо, кажется, знала его. А в университете всё забыла. Ничего удивительного! За пять лет не слышала на лекциях ни одного беларуского слова».
Далее Борис Саченко пишет:
«Куда бы ты не поступал — в техникум или институт — беларуский язык и литературу сдавать на вступительных экзаменах не нужно. Зайди в любую организацию, в любое учреждение — всё делопроизводство ведётся на русском языке. Все вывески на зданиях, все товарные этикетки — на русском!».
Чтобы придать своим высказываниям политическую весомость и, очевидно, чтобы перестраховаться от обвинений в «национальной ограниченности», Саченко цитирует слова Ленина:
«Члены РКП на территории Украины должны на деле обеспечивать право трудящихся масс учиться на родном языке и разговаривать на нём во всех советских учреждениях, должны всячески противостоять русификаторским попыткам оттеснить украинский язык на второй план, должны способствовать превращению украинского языка в средство коммунистического просвещения народных масс».
«Это ленинское положение, — говорит Саченко в заключение своей статьи, — полностью относится и к нашему беларускому языку».
Статья Саченко вызвала живой отклик в среде беларуской советской интеллигенции и явилась началом широкой компании за возвращение беларускому языку его законного места в области школьного образования и вообще в публичной жизни.
В редакцию газеты «Літаратура i Мастацтва» («Литература и искусство», сокращённо — «ЛiM») отовсюду посыпались письма от учителей, студентов, писателей, которые горячо поддерживали позицию Б. Саченко. Писем было так много, что газета открыла на своих страницах специальную рубрику, названную аналогично статье — «Шанаваць родную мову». Выдержки из некоторых писем уместно здесь привести. Так, студент 5-го курса филологического факультета БГУ В. Чемерецкий пишет:
«Добрых 90 процентов учебников и произведений художественной литературы, которые студент должен прочесть за пять лет учёбы, изданы на русском языке… На иных лекциях испытываешь чувство стыда за преподавателей, столько в их речи небеларуских выражений, небеларуских слов. Какой-то русско-беларуский диалект! Наши выпускники говорят правду, сетуя, что университет им ничего не дал в плане практического владения беларуским языком, напротив, они больше забыли, чем приобрели. А ведь точно так же обстоит дело с беларуским языком и в других вузах республики»[113].
Автор письма, продолжая мысль Саченко, делает следующий вывод:
«Только тогда, когда мы услышим живую беларускую речь из уст преподавателя, из уст продавца магазина, секретарши, инженера, директора завода, министра, когда все деловые бумаги, научные диссертации, протоколы судебных заседаний мы увидим написанными по-беларуски — только тогда беларуский язык займёт надлежащее место в нашей жизни».
А вот что пишет учитель Валейковской школы Сморгонского района:
«Б. Саченко справедливо отмечает, что в наших высших учебных заведениях трудно услышать родное слово. Даже в университете, о котором обычно говорится, что он — кузница национальных кадров. Я в прошлом году окончил беларуское отделение филфака БГУ, но лекции на родном языке читались только по курсу изучения беларуского языка и литературы. Как бы я порадовался за тех, кто учится сегодня, если бы и все остальные дисциплины стали преподаваться на родном языке!»[114].
Не менее красноречивы замечания студента Минского архитектурно-строительного техникума В. Голуба, в которых содержатся ценные фактические данные:
«Наш родной язык — беларуский. Но как это ни странно, он занимает совсем незначительное место в культурной жизни. В Минске работают ныне 58 средних школ, из них лишь 9 — беларуские. Да если бы в одном Минске было такое положение! То же самое наблюдается в Гомеле, Бресте, Могилёве и других городах»[115].
Упомянув конкретные примеры дискриминации беларуского языка в системе школьного образования, Голуб приводит факты такой же дискриминации и в других областях культуры:
«Не к лицу студии «Белорусьфильм» выпускать картины, в которых нет беларуской речи, стыдно за Академию Наук, что такие книги, как «История БССР», «История Минска», «Беларуское искусство» лишь незначительной частью тиража изданы на беларуском языке, а некоторые издания вышли только на русском»[116].
Вторит авторам этих писем и преподаватель беларуского языка Майской школы-семилетки Крупского района К. Санько:
«В нашем районе насчитывается 79 школ с беларуским языком обучения, в них работает большая армия учителей с высшим и средним образованием, подавляющее большинство ведут уроки по-русски, за исключением уроков беларуского языка. Я целиком согласен с Б. Саченко, что беларуский язык должен войти в повседневный быт всех слоев населения»[117]…
Газета «Літаратура i Мастацтва» далее приводит такой характерный пример:
«Учитель В. Василец (Погостская средняя школа Старобинского района) пишет, что в школьной библиотеке из программных произведений беларуской литературы имеется только один экземпляр книги К. Чёрного, две книги К. Крапивы и три экземпляра книги Я. Колоса «На росстанях», причём в русском переводе. Такое положение не только в библиотеке Погостской школы, но и во многих других школьных библиотеках».
…Все эти публикации «ЛiMa» не могли не вызвать определённый отклик «верхов». В номере от 26 февраля 1958 года газета опубликовала следующую информацию:
«Недавно министр просвещения БССР тов. Ильюшин обратился в нашу редакцию с письмом, в котором пишет, что «изучению родного языка в школах и педагогических учебных заведениях уделяется огромное внимание. Для начальной и средней школы, средних и высших учебных заведений педагогического профиля Министерством просвещения БССР разработаны соответствующие программы, изданы учебники по беларускому языку и литературе, методические пособия, сборники упражнений. Школьные учебники по остальным дисциплинам также изданы на беларуском языке в достаточном количестве. Школьные библиотеки укомплектованы в основном программными произведениями беларуской литературы.
Министерство провело в 1957–58 учебном году ряд мероприятий, направленных на улучшение преподавания беларуского и русского языка, на ликвидацию недостатков, которые имеются в этом деле. Учителям беларуских школ предъявлено строгое требование вести преподавание всех предметов, кроме преподавания русского языка, на беларуском языке. Руководящим работникам народного образования предложено при комплектовании беларуских школ преподавателями учитывать знание ими беларуского языка… В педагогических институтах преподавателям, которые преподают на русском языке, дано определённое время для подготовки к преподаванию на беларуском».
Ясно, что письмо министра просвещения в редакцию газеты — попытка успокоить общественное мнение, встревоженное тяжёлым положением родного языка. Однако эта попытка не остановила поток писем о действительном, не на бумаге, положении дел. Не успокоила она и редакцию, которая, публикуя письмо министра, поместила на той же странице своё замечание:
«Министерство просвещения БССР, бесспорно, сделало и делает многое, чтобы изжить некоторые ненормальные явления в области школьного образования, но ответ т. Ильюшина не отражает в полной мере действительное положение в деле преподавания беларуского языка и литературы в школах и педагогических вузах республики».
Игнорируя требование учителей, представителей творческой интеллигенции, да и значительной части простых людей обеспечить в школах республики преподавание всех предметов на родном языке, игнорируя даже приведённое выше письмо министра просвещения, партийное руководство БССР не только проводило прежнюю языковую политику, но и ещё более русификаторскую, в соответствии с политикой, навязанной всем национальным республикам Советского Союза.
В конце 1958 года на сессии Верховного Совета СССР был принят закон «Об укреплении связи школы с жизнью и дальнейшим развитии народного просвещения в СССР». Вслед за общесоюзным законом точно такие же законы были приняты в союзных республиках. В БССР — уже в начале 1959 года. В статье 11 параграфа ІІ этого закона сказано:
«Учёба во всех школах Белорусской ССР осуществляется на родном языке учащихся. Родители имеют право решать, в школу с каким языком обучения отдавать своих детей». И далее: «Обучение русскому языку в школах, преподавание в которых ведётся на беларуском языке, а также изучение беларуского языка в школах с русским языком преподавания, или другим языком, осуществляется по желанию учащихся и их родителей».
До принятия этого закона в русских школах, которые работают в союзных республиках, изучение в качестве отдельного предмета национального языка той или иной республики как её второго государственного языка было обязательным. В свою очередь, в национальных школах каждой союзной республики обязательным предметом был русский язык. После вступления в силу вышеназванного закона ответ на вопрос — изучать или не изучать национальный язык в русской школе — зависит от желания учащихся и их родителей. Равно как и наоборот: учащиеся национальных школ и их родители сами решают, изучать русский язык или нет.
Казалось бы, всё справедливо, ни один язык не дискриминируется. Если только не учитывать того факта, что родители учеников в Советском Союзе полностью зависят от партийных и советских органов, которые под диктатом центрального партийного руководства проводят политику вытеснения беларуского языка из всех сфер жизни. Поэтому в конечном счёте именно от партийных и советских начальников зависит судьба беларуского языка во всех школах республики, не только в русских.
Что касается русских школ, то беларуский в них, утратив статус обязательного предмета, вряд ли будет изучаться хотя бы факультативно. Но и в беларуских — по названию — школах положение родного языка не изменилось к лучшему и после публикации письма министра просвещения. Красноречивый пример того, что происходит в так называемых беларуских школах, содержится в статье беларуского языковеда Я. Рапановича «Оберегать культуру языка»:
«По сей день во многих школах республики (автор имеет в виду формально беларуские школы — С. С.) беларуский язык преподается по-беларуски. Остальные дисциплины преподаются как попало, то на русском, то на «русско-беларуском» языке. Нетрудно представить, какая при таких порядках возникает мешанина. Ученики готовят домашние задания по беларуским учебникам и отвечают на уроках по-беларуски. Учитель объясняет задание и задает вопросы по-русски, а школьники, отвечая, зачастую пользуются местным диалектом. Положение усугубляется ещё и тем, что даже учебникам недостаёт культуры языка»[118].
Приведённые выше факты и примеры достаточно полно иллюстрируют подлинное положение беларуского языка в системе школьного образования и опровергают официальные декларации «о свободном развитии и равноправии» всех языков народов Советского Союза. А процитированные нами высказывания учителей и студентов, других представителей интеллигенции показывают, что политика дискриминации беларуского языка в угоду русскому проводится вопреки воле и желанию беларуского населения.
Другой, помимо школы, областью, где превалирует русский язык, что никак не соответствует численности русского населения БССР, является издательское дело. Чтобы получить достоверное представление о том, что происходит в этой области, обратимся к статистике издания книг на беларуском и русском языке за период с 1954 года по 1960 включительно (по материалам ежегодников Всесоюзной Книжной Палаты «Печать СССР» за 1954–1960 гг.).
Эта статистика говорит сама за себя и пояснений не требует. Можно только отметить, что при гораздо большем числе названий книг, изданных на русском языке, их общий тираж значительно меньше общего тиража книг, изданных на беларуском. Что до газет, то их на беларуском языке, по числу названий, выходит почти в четыре раза больше, чем на русском. Но при этом общий тираж газет, выходящих на русском языке, мало уступает общему тиражу газет на беларуском (в отдельные годы тираж тех и других был примерно одинаковый).
Что касается журналов, то здесь наблюдается противоположное: в течение последних шести лет журналов, издающихся на беларуском языке, было сначала вдвое, а позже стало втрое меньше, чем журналов на русском. А вот общий тираж беларуских журналов оказался вдвое выше тиража русскоязычных. Картина, однако, быстро меняется к худшему, Об ускорении темпов русификации можно судить по тому факту, что ещё сравнительно недавно, в 30-е годы, 85 % книг в БССР издавались на беларуском языке и всего лишь 5 % на русском.
Число изданий, выходящих на языке титульной нации, во всех советских республиках несоизмеримо мало в сравнении с числом изданий, выходящих на русском языке. Тем не менее, во всех других республиках (исключая Казахскую ССР, в которой из-за наплыва чужеродного национального элемента, прибывающего в Казахстан на освоение целинных земель, число изданий на казахском языке стремительно уменьшается, а число изданий на русском столь же быстро увеличивается) положение национальных языков не столь тяжёлое, как в БССР.
Почему это так, объяснить не трудно. Языкам прибалтийских народов — литовскому, латышскому, эстонскому, легче противостоять далекому от них русскому языку, чем языкам, ему родственным.
Огромное значение имеет и тот факт, что прибалтийские народы в период между двумя мировыми войнами имели свои независимые государства и в составе Советского Союза оказались лишь в 1940 году, поэтому русификация ещё не затронула их в полной мере.
В сравнительно лучшем положении, нежели беларуский, находятся грузинский и армянский языки, тоже неславянские, весьма далёкие от русского, равно как и другие языки народов Кавказа, что создаёт для их русификации значительные трудности. По той же причине — удалённость от русского — остаётся довольно широкой сфера использования тюркских языков в среднеазиатских советских республиках.
Даже украинский язык в сравнении с беларуским сохраняет более прочные позиции и в быту, и на страницах печати. Это объясняется двумя причинами:
а) громадной численностью украинского народа и, вследствие этого, большим удельным весом Украины в Союзе ССР;
б) специфическим положением Закарпатской Украины, которая никогда не входила в состав Российской империи, до 1939 года население Закарпатья абсолютно не знало русского языка. Да и население всей остальной территории Западной Украины, воссоединенной в 1939 году с Восточной, испокон века русским языком не пользовалось.
Приведённые выше соотношения книжных и газетных изданий на беларуском и русском языках касаются только БССР, поэтому не дают полной картины положения дел. Надо помнить, что БССР, как и другие национальные республики, наводнена огромным количеством центральных, то есть общесоюзных изданий на русском языке — книгами, журналами, газетами, которые издаются в Москве и распространяются по всей территории Советского Союза. В результате процент книг и периодики, издаваемых в БССР на беларуском языке, ничтожно мал в сравнении с морем книг и периодики центральных издательств. И это в республике, в которой, по данным переписи населения, проведённой 15 января 1959 года, беларусы составляют 81,1 % граждан.
Чаще всего на русском языке издаётся в БССР политическая, техническая и научная литература. Лишь беларуская художественная литература и массовые пропагандистские брошюры выходят преимущественно на беларуском. Необходимо, однако, подчеркнуть, что оригинальная литература — произведения беларуских прозаиков и поэтов, а также литературные журналы — издаётся таким мизерным тиражом, который никак не может удовлетворить читательский спрос на эту литературу. Редактор Паричской районной газеты «Ленінская перамога» («Ленинская победа») С. Прач писал в 1958 году:
«На полках книжного магазина в Паричах стоит множество книг — политическая, научно-популярная литература, произведении русских и западноевропейских классиков, современных писателей. Но необходимую тебе книгу не всегда купишь. Совсем мало в магазине книг беларуских авторов. Причина, очевидно, в том, что в последнее время произведения беларуских писателей издаются ограниченными тиражами. Трехтысячный — пятитысячный, и даже восьмитысячный тираж недостаточен для удовлетворения спроса читателей. До районных центров доходит незначительное количество беларуских книг, а в сельских магазинах и ларьках их вообще не бывает… Довольно часто можно столкнуться с пренебрежительным отношением к распространению беларуской книги»[119].
«Пренебрежительное отношение к распространению беларуской книги» — повсеместное в БССР явление. Писатель Иван Шамякин, выступая на 4-м съезде беларуских писателей в феврале 1959 года, заметил:
«Нам, писателям, часто жалуются, что книг не хватает. Особенно много жалоб со стороны учащихся старших классов и преподавателей беларуской литературы».
Важно отметить и такой факт: на открытом партийном собрании коммунистов Союза писателей БССР, состоявшемся 17 ноября 1961 года и посвящённом работе XXII съезда КПСС, меньше всего говорилось о съезде. Главным стал разговор о порочной практике распространения беларуских книг, всё о том же «пренебрежительном отношении» к этому делу. Газета «Лiтapaтypa i Мастацтва» в своем отчёте о собрании писала:
«Говоря о распространении беларуской литературы, о тиражах беларуских книг и журналов, Р. Соболенко привёл такие цифры: по состоянию на 15 ноября на журнал «Полымя» («Пламя») подписались 3128 человек. А между тем в нашей республике около 20 тысяч библиотек, около 12 тысяч школ, сотни домов культуры и клубов. Журнал очень и очень редко до них доходит. Оратор критиковал порочный подход Белгосиздата к определению тиражей книг…
Как и Р. Соболенко, на вопросах распространения беларуской книги остановился П. Панченко… К сожалению, у читателя порой просто нет возможности познакомиться с беларуской книгой. П. Панченко привел возмутительный факт: руководство Могилёвского парка культуры и отдыха, располагая значительными денежными средствами на подписку на газеты и журналы, не выписывает ни одного беларуского издания»[120].
Старший инспектор правления «Союзпечати» М. Полуничев в статье «Журнал просится в библиотеку», приведя ряд фактов бойкотирования беларуских книг некоторыми библиотеками Могилёва, ставит вопрос:
«Известны ли эти факты Министерству культуры БССР и Беларускому республиканскому совету профсоюзов?» и сам же отвечает: «Да, известны»… Однако никаких мер до сих пор не принято… Не выписывают беларуских литературно-художественных периодических изданий библиотеки средних и восьмилетних школ.
— Пусть их выписывают преподаватели за наличный расчет, — сказал заместитель Министра просвещения БССР С. Умренко. — У нас денег нет»[121].
Приведённые факты убедительно доказывают, что в беларуской республике беларуский язык задвинут русским на задний план. Мова допускается выборочно: в области художественной литературы, за что следует благодарить прежде всего беларуских писателей, в прессе и в массовых пропагандистских брошюрах, в широком распространении которых заинтересовано из политических соображений партийное руководство. Во всех остальных областях общественной жизни господствует русский язык, почти вытеснивший мову даже из школы.
Русский язык, как общий для всех советских республик государственный, как язык «классиков марксизма-ленинизма», «передовой социалистической нации» и «великого русского народа», как «средство межнационального общения», как «второй родной язык» всех народов Советского Союза (что провозглашено официально) стал, фактически, главенствующим языком в общественной, политической, хозяйственной и даже в культурной жизни БССР. Беларускому же языку, отодвинутому на задворки, отведена подсобная, вспомогательная роль, исполнение пропагандистских функций.
3. Советский беларуский литературный язык
В начале 30-х годов, в разгар антибеларуской кампании в области языка, национальную интеллигенцию обвиняли, как ни странно, в том, что она отстаивала чистоту родного языка, сопротивлялась его русификации. Упомянутый нами в первой главе академик Вольфсон писал в 1931 году:
«Одной из главных задач, которые поставили перед собой нацдемовские пуристы, была задача вытравить из белорусского языка всякие элементы русского. Они изгоняли сотни общепринятых, opгaнически вросших в белорусский язык, русских слов. Они выкорчевывали всё то, что в их глазах представлялось им «русицизмами»[122].
Такое же обвинение содержалось в преамбуле правительственного декрета «Об изменениях и упрощении белорусского правописания» от 28 августа 1933 года:
«Национал-демократизм стремился всеми мерами и способами оторвать белорусский литературный язык от языка широких трудящихся масс, создал искусственный барьер между белорусским и русским языками и засорял белорусский язык средневековыми архаизмами и буржуазными вульгаризмами».
Таким образом, как реформа беларуского языка в 1933 году, так и вся дальнейшая большевистская языковая политика были нацелены на уничтожение «искусственного барьера» путём механического сближения беларуского языка с русским. Реформа 1933 года ввела в беларуский язык около 30-и фонетических и морфологических особенностей, живьем взятых из русского языка, чуждых беларускому и прежде в нем не употребляемых. Но вопрос о пополнении беларуского языка русским словарным материалом тогда ещё не ставился. Русский словарный матерная, вместе с внедрением всё новых и новых морфологических, синтаксических и даже фразеологических норм русского языка, вводился в беларуский язык постепенно, исподволь и уже не путем декретов, а в порядке горячо рекомендуемых «добровольных заимствований».
В предисловии к «Русско-белорусскому словарю», изданному Институтом языкознания Академии Наук БССР в 1933 году, «авторитетно» утверждалось, что «только после Великой Октябрьской революции… белорусский язык, как и вся культура белорусского народа, достиг за годы советской власти высокого развития… выработал свои литературные нормы, значительно пополнил лексический запас за счет лексики родного ему русского языка». Далее в предисловии говорилось, что «белорусский народ, противостоявший белорусским буржуазным националистам, верный дружбе народов, защищал чистоту своего языка, пополняя его из неисчерпаемых источников русского языка».
Ниже мы покажем на конкретных примерах, почерпнутых из текстов беларуской советской прессы, как происходит это «пополнение» беларуского языка «неисчерпаемыми источниками» русского в области и морфологии, и синтаксиса, и фразеологии, и лексики.
С этой целью нами проштудирован целый ряд текстов двух категорий:
1-я — политические, научные и публицистические тексты, опубликованные на страницах республиканских изданий, язык которых официально считается общепринятым нормативным беларуским литературным языком.
2-я — беларуская художественная проза, которая, как увидит читатель, достаточно упорно противостоит русификации и являет куда больше чистоту языка в сравнении с языком текстов 1-й категории.
Перечислим обе категории беларуских текстов, исследованных нами.
1) «История БССР», том 2, 1958 — 626 стр.; «Формирование и развитие белорусской социалистической нации», АН БССР, 1958 — 268 стр.; журнал «Коммунист Белоруссии», № 10, 1959 — 80 стр.; газета «Звезда» за 15.05.1961, 15.06.61, 15.07.61, 18.08.61, 19.09.61, равнозначно 320 страницам книжного формата; газета «Литература и искусство» (ЛiМ) за 16.05.1961, 16.06.61, 21.07.61, 18.08.61, 19.09.61, равнозначно 320 страниц книжного формата. В совокупности 1514 страниц.
2) И. Шамякин, «Криницы», 1957 — 364 стр.; М. Лыньков, «Векопомные дни», 1958, 4 тома — 1722 стр.; А. Кулаковский, «Расстаемся ненадолго», 1955 — 392 стр.; А. Кулаковский, «Дома», журнал «Полымя», 1959, № 6 и 7 — 77 стр.; П. Бровка, «Когда сливаются реки», 1957 — 444 стр.; П. Глебка, «Свет с Востока», журнал «Полымя», 1957, № 11 — 88 стр.; В. Карпов. «За годом год», 1957 — 614 стр.; В. Карпов. «Весенние ливни», журнал «Полымя», 1959, №№ 2, 3, 4; 1960, №№ 7, 8, 9 — 283 стр.; М. Последович. «С гобою рядом», журнал «Полымя» 1956, № 3, 1958, № 4, 1959, № 12 — 175 стр.; К. Крапива, «Люди и дьяволы», журнал «Полымя», 1958, № 4 — 50 стр.; И. Мележ, «Дни нашего рождения», журнал «Полымя», 1958, № 12 — 41 стр.; А. Белевич «Добрые люди», 1957 — 179 стр.; Т. Хадкевич, «Даль полевая». 1959 — 494 стр. В совокупности — 4723 страницы.
Тексты 1-й категории цитируются в этой статье в переложении на дореформенное беларуское правописание. Примеры из текстов 2-и категории, иллюстрирующие русификацию, приводятся в подлинном виде.
Русицизмы в области морфологии
Ещё реформа 1933 года ввела в беларуский язык несколько чуждых ему морфологических особенностей русского, отбросив беларуские. Например, для большинства имён существительных мужского рода в родительном падеже единственного числа реформаторы ввели окончание — «а» (завода, інстытута, сацыялізма) вместо исконно беларуского окончания — «у» (заводу, інстытуту, сацыялізму). Беларуские окончания имён существительных мужского и среднею рода в дательном и местном падеже множественного числа — «ом», «ох» заменили русскими окончаниями — «ам», «ах»… Та же реформа навязала беларускому языку ряд морфологических особенностей русского в области числительных и глаголов.
Нельзя не обратить внимания на элементы русского правописания в склонении имён существительных, проникшие в беларуский язык хотя и независимо от реформы, но не менее русификаторские. В частности, таким элементом является окончание «ей» в родительном падеже единственного числа вместо беларуского окончания «яў». В рассмотренных нами печатных текстах читаем: «непрыемнасцей», «магчымасцей», «выпадковасцей» (неприятностей, возможностей, случайностей[123]) вместо беларуской формы — «непрысмнасцяў», «магчымасцяў». Однако формы с окончанием «ей» («эй») являются в беларуском языке нормой лишь в отдельных редких случаях, например, в словах «касцей», «мышэй».
Любопытно, что окончание «ей» вместо «яў» изобилует в текстах 1-й категории (политическая, научная, техническая литература), а в текстах 2-й категории (художественная литература) оно встречается значительно реже и зачастую параллельно с окончанием «яў» причём при написании на одной и той же странице одного и того же слова.
Подчеркнем ещё одно русификаторское новшество в области имён существительных, которое в последнее время встречается всё чаще. Это чуждые беларускому языку суффиксы имён существительных «цель» (от русского «тель»). Хотя в данном случае мы имеем дело не с морфологией, а с этимологией, русификаторская суть «новшества» от этого не меняется: «Амелян Кучын у марах бачыу ўжо сябе (в мечтах уже видел себя) вызваліцелем родных мясцін»; «Ён з’яуляецца самым лепшым выхавацелем» (воспитателем); «Камуністычная партыя была натхніцелем (вдохновителем) i арганізатарам усенароднай барацьбы»; «Польскія правіцелі… праводзілі каланіяльную палітыку». Опять же, в текстах 1-й категории слова с суфиксом «цель» встречаются то и дело, а в текстах 2-й категории их почти нет.
Весьма распространенным русицизмом в области прилагательных является образование превосходной степени прилагательных с помощью местоимения «самый» параллельно с беларуской приставкой «най». Например: «Мой калгас самы бататы»; «у атрадзе ён лічыўся (считался) лепшым знаўцам (знатоком) самых глухіх i самых кароткіх сцежак» (тропинок); «Камуністычны лад стварыў самыя спрыяльныя ўмовы (благоприятные условия) для росквіту талентаў (расцвета талантов) беларускага народа».
Подчеркнём, что в беларуском языке превосходная степень прилагательных может быть образована с помощью приставки «най» (найвышэйшы, найбольшы) при взаимодействии её с наречием «сама», но никак не с помощью местоимения «самы». По-беларуски скажем и напишем: «Мой калгас сама багаты», «у атрадзе ён лічыуся найлепшым знауцам сама глyxix i сама кароткіх сцежак» (наречие «сама» означает «очень» или «совсем»).
Широко распространились в беларуском языке узаконенные реформой 1933 года деепричастия настоящего времени страдательного залога, каковых в нашем языке сроду не было. Сие «новшество» встречаем сплошь и рядом как в текстах 1-й категории, так и в текстах 2-й: «Грунтоўны (обстоятельный) анализ праводзімых мерапрыемстваў»; «у цемры пачуўся трэск распорваемага мяшка»; «Польшча, падштурхоўваемая (подталкиваемая) міжнародным імперыялізмам, напала на Савецкую Paciю».
Но беларуский язык передаёт приведенные выше значения деепричастиями прошедшего времени страдательного залога: не «праводзімых» (проводящихся), а «праводжаных» (проведенных); не «распорваемага», а «распорванага» (распоротого), не «падштурхоўваемая», а «падштурхоўвамая» (подтолкнутая).
В беларуском языке не существует также возвратной формы деепричастий, которая в русском является нормой и широко употребляется. Однако в последнее время эта форма настойчиво внедряется в наш язык вопреки его природе: «Народныя масы, змучаныя вайной i ўсё узмацняючымся прыгнечаньнем» (усиливающимся угнетением); «Гэты плённы (плодотворный) працэс быў перарван у сувязі з пачаўшайся аккупацыяй заходнiх раёнаў Бсларусі»; «адбыўшыеся канферэнцыі былi бурныя»; «Сярод вызначыўшыхся (отличившихся) у барацьбе з ворагам было нямала сыноў беларускага народа».
Не существующие в беларуском языке возвратные деепричастия заменяются в нем описательными формами при посредстве дополнительных определительных предложений с местоимениями «што» или «які», «якія» (который, которые). Так, вместо уродливой для беларуского языка фразы «сярод вызначыўшыхся у барацьбе з ворагам», напишем: «сярод тых, што вызначаліся (или «якія вызначаліся») было нямала сыноў беларускага народу» и т. д.
Характерно, что если в текстах первой категории (а нами просмотрено 1514 страниц таких текстов) возвратная форма деепричастий встречается довольно часто, то на 4723 страницах текстов второй категории их нет совсем. Это свидетельствует о том, что лишь теперь начинают проталкивать в беларуский язык эту чуждую ему форму, встречая пассивное сопротивление беларуских писателей. И это при том, что даже реформа 1933 года не навязала нашему языку возвратные деепричастия.
В учебной литературе на сей счет наблюдается разнобой. Так, в учебнике беларуского языка для педагогических училищ и институтов, изданном в 1955 году (авторы П. Турский, М. Булахов и М. Ларченко), на странице 262 сказано, что «возвратные деепричастия в беларуском языке употребляются редко»; в грамматике беларуского языка для средних школ (автор М. Жыркевич), изданной в 1956 году, возвратные деепричастия показаны как нормальная беларуская форма (стр. 129), а в изданной в том же году «Грамматике беларуского языка» Т. Ломтева о них нет ни слова. Надо полагать, потому, что Ломтев не считает их нормой.
Подчеркнем, что и в ходе нынешней кампании в защиту беларуского языка, развернувшейся на страницах печати, некоторые авторы, например, В. Красовский, писатель Янка Скрыган, считают возвратные деепричастия чуждой беларускому языку нормой и рекомендуют ими не пользоваться. Скрыган, в частности, приведя несколько фраз, в которых использованы возвратные деепричастия, заключает: «Мысль простая, а выражена безграмотно»[124].
Широкое распространение получили такие русицизмы, как употребление именной (краткой) вместо местоименной (полной) формы деепричастий страдательного залога прошедшего времени в именительном падеже: «Пярэдні танк быў падбіт»; «здымак зроблен (снимок сделан) у 1937 годзе»; «у Мінску быў адкрыт Беларускі дзяржаўны універсітэт»; «быў закончан рамонт і ўведзен у строй рад прадпрыемстваў» (ряд предприятий); «у гэтую вёску (деревню) быў прислан атрад паліцэйскіх»; «над будынкам германскага рейхстага быў узнят сцяг перамогі».
В отличие от русского языка, который употребляет деепричастия прошедшего времени страдательного залога в именной форме в качестве сказуемого, беларускому в данном случае свойственны местоименные (полные) формы этой категории деепричастий. По-беларуски следует писать падбіты, адкрыты, закончаны, уведзены, прысланы, узняты. Отметим, что именные формы в 1-й категории текстов употребляются так же широко, что и в русском языке, а в текстах 2-й категории преобладают местоименные.
В обоих категориях текстов, наряду с беларускими формами наречий, образованных из причастий, появляются и чуждые беларускому языку формы: «нешта па-дзіцячы радаснае, светлае нараджалася у грудзях»; папрасіце па-чалавечы»; «засмяялася i па-хлапечы, вітаючыся (по мальчишечьи, приветствуя) ўдарыла па яго далоні сваёю рукой»; «Кох пакутніцкі зірнуў (страдальчески взглянул) на яго». Но беларуская форма подобных наречий такова: па-дзіцячаму, па чалавечаму (или па чалавецку), пахлапецку, пакутніцка (страдающе).
Русицизмы в синтаксисе
Одной из характерных синтаксических особенностей беларуского языка, которая отличает его от особенностей русского синтаксиса, является употребление разных падежей при глаголах с отрицанием и при тех же глаголах без отрицания. Глаголы без отрицания в роли сказуемого в предложении требуют винительного падежа, в котором стоит дополнение. Если же эти глаголы употребляются с отрицанием, они требуют дополнения в родительном падеже. В русском литературном языке в обоих случаях — при отрицании и без него — дополнение всегда выступает в винительном падеже. Эта особенность русского синтаксиса настолько глубоко проникла в беларуский язык, что стала чуть ли не нормой, а родительный падеж при отрицании — исключением.