Глава 4. Советские границы двигаются на запад

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 4. Советские границы двигаются на запад

Многие историки присоединились к мнению, что возвратив себе пограничные земли, потерянные Россией после 1-й мировой войны, и подвинув советские границы на запад, СССР улучшил свое оборонительное положение. Однако это было не совсем так. После включения частей Румынии и Польши в состав Украинской, Белорусской и Молдавской союзных республик, и поглощения прибалтийских государств, Советским Вооруженным силам и органам безопасности пришлось вступить в противоборство с чрезвычайно враждебным населением. Украинские и белорусские националисты помогали германской разведке в шпионских операциях до июня 1941 года и занимались диверсиями в первые часы и дни войны, разрушая коммуникации и военные объекты Красной Армии. Так же поступали литовцы, латыши и эстонцы — большинство воинских частей этих стран, вошедших в состав Красной Армии, оказались совсем ненадежными. С чисто военной стороны, у Красной Армии не было времени, чтобы закончить новые оборонительные позиции на новых территориях до 22 июня, а предложения укомплектовать личным составом оборонительные сооружения вдоль старой границы были отвергнуты Сталиным. Возвращение земель, которые были традиционно русскими, Сталин считал повышением Советского престижа и расширением границ социализма. Он был нетерпим с профессиональными офицерами Красной Армии, такими как начальник Генерального штаба Борис Шапошников, который предвидел проблемы в защите этих вновь приобретенных областей. Но был доволен тем, как Берия и его ставленники жестоко обращались с антисоветскими «элементами».

Быстрота, с которой немцы продвигались по территории Польши, похоже, обескуражила Сталина, и только 17 сентября 1939 года он сделал заявление, обвиняя поляков в том, что они бросили на произвол судьбы «беззащитные родственные украинский и белорусский народы», заявив о вводе в Польшу частей Красной Армии. В действительности, большая подготовка началась значительно раньше. Поэтому советские войска совместно со специальными частями НКВД начали наступление в 5.40 утра того же дня — двумя формированиями из Белорусского и Киевского особых военных округов. Белорусский фронт под командованием генерала М. П. Ковалева, состоящий из четырех армий, быстро продвигался, испытывая слабое сопротивление. К 28 сентября было возможно организовать выборы в Народное собрание, которое 2 ноября проголосовало за вхождение «освобожденных территорий» в Белорусскую ССР. [32]

Западные районы Украины были заняты Украинским фронтом под командованием генерала С. К. Тимошенко. В состав фронта входили 5-я, 6-я и 12-я армии, состоявшие из восьми пехотных корпусов, трех кавалерийских корпусов, танкового корпуса и пяти танковых бригад. В каждой армии были созданы специальные мобильные подразделения из танковых и кавалерийских частей для того, чтобы достичь демаркационной линии в самое короткое время. [33] Сталин хотел избежать любых случайностей: хотя у него было согласие Гитлера на территорию, которую он должен был занять, но помощник советского военного атташе в Берлине ранее сообщил, что там есть иной план. Этому атташе показали карту Вермахта, где демаркационная линия проходит восточнее Львова и Дрогобыча, нефтедобывающего района, которого очень домогались немцы. [34] Поэтому, как и следовало ожидать, когда 19 сентября передовые части 6-й армии дошли до окрестностей Львова, немцы уже подходили к городу с запада. В результате произошла перестрелка, приведшая к потерям живой силы и техники с обеих сторон. [35] Кстати, командиром 6-й армии был Ф. И. Голиков, который в 1938 году был членом Военного совета Белорусского военного округа, а в 1940 году стал руководителем советской военной разведки. [36] К середине октября, параллельно с Белоруссией, на Западной Украине были проведены выборы в Народное собрание. 27 октября Народное собрание, заседавшее во Львове, проголосовало за вхождение в Украинскую ССР. 15 ноября 1939 года это решение было утверждено. В Москве были получены яркие доклады, в которых описывалось счастье западных украинцев, вошедших в советскую семью.

Один из таких докладов, полученный от начальника Главного политического управления Красной Армии, был типичным: «Украинское население встречает нашу армию как настоящих освободителей ‹…›. Как правило, даже передовые части встречаются всем населением, выходящим на улицы. Многие плачут от радости». Юноша из Дрогобыча сказал: «Наши сердца наполнены глубокой любовью к великому советскому народу, Красной Армии и Украинской Коммунистической партии». [37]

Эти первые отклики западных украинцев отражают их неприязнь к полякам, которые правили ими с 1919 года, и отсутствие опыта контакта как с царским, так и с советским правительствами — они были частью Австро-Венгерской империи после первого раздела Польши в 1772 году и до конца 1-й Мировой войны.

У советских органов безопасности был более реалистический взгляд на трудности, с которыми им придется встретиться, когда украинское и белорусское население Польши попадет под советский контроль.

1 сентября 1939 года, вскоре после германского нападения на Польшу, они начали планирование широкого присутствия НКВД на новых территориях. Через неделю нарком НКВД Берия издал приказы руководителям НКВД Украинской и Белорусской ССР И. С. Серову и Л. Ф. Цанаве создать специальные чекистские группы из оперативных и политических сотрудников своих управлений и пограничных войск округов, находящихся на территории данных республик. Личный состав для этих групп — приблизительно 500 человек, был также набран из прикомандированных сотрудников Ленинградского управления НКВД и из центрального аппарата НКВД. Было обговорено, что эти группы будут распределены по воинским частям в соответствии с планами Наркома обороны. Серов получил указание координировать свою работу с 1-м секретарем ЦК КП(б) Украины Н. С. Хрущевым и с командующим Украинским фронтом генералом С. К. Тимошенко. В Белоруссии был принят тот же порядок. Каждый день, в 18.00, Серов и Цанава должны были докладывать по телеграфу о своих передвижениях. Заместитель начальника НКВД СССР по армии должен был передать личный состав Украинского и Белорусского пограничных округов в распоряжение начальников оперативных чекистских групп; эти войска должны были быть сформированы в батальоны, один на группу, для выполнения специальных задач. Заместитель наркома С. Н. Круглов был командирован для создания резервной группы из 300 человек из местных органов НКВД и составить список отобранных сотрудников к 10 сентября. Организационный период Берия закончил назначением наблюдающими за операцией своего 1-го заместителя В. Н. Меркулова на Украину, а начальника Спецотдела НКВД В. М. Бочкова — в Белоруссию. На следующий день Серов доложил, что требуемый персонал был либо в наличии, либо в пути, а Первая и Вторая оперативные группы предоставлены Киевским особым военным округом. Серов добавил, что он поддерживает регулярный контакт с Хрущевым и Тимошенко. Из этих сообщений видно, насколько быстро и эффективно действовали органы НКВД по созданию административных структур для поддержки военных операций на новых территориях. [38]

15 сентября, за два дня до наступления Красной Армии, Берия послал директиву Серову и Цанаве, что и как нужно делать, когда советские войска войдут на бывшую польскую территорию. Когда войска занимают город, необходимо создать временную гражданскую администрацию, в которую войдут руководители оперативных групп НКВД. Работая в тесном контакте с военными и под руководством временных гражданских администраций, сотрудники НКВД должны поддерживать общественный порядок, бороться с саботажем, подавлять контрреволюционные выступления и создавать ячейки будущих отделов НКВД в области. Вот некоторые из их специфических задач:

«Немедленно занять все учреждения связи: телеграф, телефон, радиостанции и радиоузлы, почту, поставив во главе органов связи надежных людей. Занять помещения государственных и частных банков, казначейств и всех хранилищ государственных и общественных ценностей и взять на учет все ценности, обеспечив их хранение.

Оказать всяческое содействие политотделам армии и прикомандированным к ним работникам в немедленном занятии типографий, редакций газет, складов бумаги и в налаживании издания газет.

Немедленно занять все государственные архивы, в первую очередь архивы жандармерии и филиалов 2-го отдела генштаба.

Арестуйте наиболее реакционных представителей правительственных администраций (руководителей местной полиции, жандармерии, пограничной охраны и филиалов 2-го отдела генштаба, воевод и их помощников), руководителей контрреволюционных партий ‹…›. Занять тюрьмы, проверить весь состав заключенных. Освободить всех арестованных за революционную и прочую антиправительственную работу. Организовать новую тюремную администрацию из надежных людей во главе с одним из работников НКВД».

В дополнение к вышеуказанным мерам сотрудники НКВД в администрации должны были заниматься уголовными делами и созданием надежной пожарной части. Однако основной задачей оставалось выявление и пресечение шпионажа и терроризма, так же как и саботажа в промышленности и на транспорте. Но создавая эту «копию» операций НКВД внутри существующего Советского Союза, Сталин и Берия ни на минуту не подумали о какой-либо другой модели и не дали времени для переходного периода. Жителям новых территорий нужно было в одну ночь перевоплотиться в послушных советских граждан. Термин послушные люди относился к тем лицам, которые были известны как антипольские и просоветские, некоторые из которых уже были агентами советской разведки. [39]

Проблемы на Западной Украине

19 сентября 1939 года Меркулов и Серов уже почувствовали первый вкус оперативных проблем, с которыми им придется столкнуться при выполнении приказов Берии. Они жаловались, что им понадобится больше оперативных групп, чем они планировали создать. 28 сентября в предварительном докладе по проведенным операциям НКВД Меркулов отметил, что украинские националисты, такие как члены Организации Украинских Националистов (ОУН) превысили всех других лиц, арестованных в соответствии с критериями, установленными приказом Берии. Чтобы продемонстрировать это, Меркулов доложил, что из 1923 арестов, произведенных 1-й оперативной группой, более 1000 лиц были членами или активистами националистических организаций. Он также сообщил об «огромном количестве» обнаруженного оружия. [40]

Упоминание Меркуловым ОУН не должно было удивить Серова или Хрущева. Эта группа существовала в различных формах со времени падения недолговечной Украинской народной республики. Объявленное в январе 1919 года и объединившее все украинские земли, включавшие Западную Украину, или так называемую Галицию, район Карпатских гор, Буковину и Бессарабию, это недолгое независимое образование прекратило свое существование после Рижского договора 18 марта 1921 года. Советский Союз сохранил восточную и центральную части Украины как Украинскую ССР. Чехословакия получила Карпатскую Украину, Румыния оккупировала Буковину и Бессарабию, а Западная Украина была отдана Польше. В период 1920 — 30-х годов идея независимой Украины продолжала жить в Галиции, несмотря на усилия поляков подавить ее поборников. Советские органы НКВД считали ОУН серьезной угрозой, полагая, что ее руководитель полковник Евген Коновалец установил контакт с германским Абвером, встречался с Гитлером и даже получил разрешение обучать своих приверженцев в нацистской партийной школе в Лейпциге. Как писал Павел Судоплатов, ветеран НКВД, сотрудник отдела спецопераций, в 1935 году он был послан, как нелегал, за границу, чтобы установить контакт с Коновальцем и проникнуть в ОУН; два года спустя он лично докладывал об этом Сталину. В мае 1938 года Судоплатов убил Коновальца, на место которого в ОУН встал его заместитель полковник Андрей Мельник. Его полномочия оспаривал Степан Бандера, и ко времени разгрома Польши националистическое движение раскололось на два лагеря — сторонников Мельника и сторонников Бандеры, получивших название «бандеровцы». Обе стороны заявляли о своей верности принципам независимости Украины и отрицали, что служили германским интересам. [41]

Свидетельства о размерах украинских националистических военизированных формированиях росли. В декабре 1940 года член одной из военизированных групп, арестованный во время перехода границы, рассказал, что во Львове есть контрреволюционная повстанческая организация, насчитывающая 2000 вооруженных членов. В группе есть шесть тяжелых пулеметов; она имеет подчиненные отряды в городах Станислав (с 1962 г. — Ивано-Франковск), Коломыя, Перемышль и Тарнополь (с 1944 г. — Тернополь). К декабрю 1940 года НКВД Украинской ССР знал от своего агента «Украинца», что Львов является подпольным центром ОУН на Западной Украине. Также было известно о расколе между Бандерой и Мельником, которые оба поддерживали контакты с немцами. [42]Страхи, растущие в Киеве и Москве по поводу усиления ОУН, не были беспочвенными, как можно видеть из «объединенного генерального плана штаба восстания ОУН» — ответа на директивы Абвера поднять восстание на Украине для подрыва тыла Красной Армии, восстания, в котором ОУН выйдет из подполья, чтобы вести народ «во всех украинских землях, чтобы полностью разбить „Московию, Советскую тюрьму народов“». [43]

В середине апреля 1941 года комиссар госбезопасности Украинской ССР П. И. Мешик написал Хрущеву, что его организация пришла к выводу, что немцы будут использовать оуновцев как «пятую колонну» в своем планируемом нападении на СССР, потому что «они представляет серьезную силу, поскольку хорошо вооружены и пополняют свои запасы путем переброски оружия из Германии». ОУН не собиралась ждать до начала войны, ее отряды терроризировали председателей сельсоветов до такой степени, что даже просоветски настроенные люди боялись сообщать о них. Мешик рекомендовал предпринять конкретные действия, чтобы лишить оуновцев базы поддержки — включая смертную казнь для членов организации, нелегально живущих на территории Западной Украины, конфискацию их имущества и ссылку членов их семей. В связи с тем, что кулаки составляли важную часть структуры ОУН, их также нужно было высылать в отдаленные области, а их земли передавать колхозам. [44]

29 апреля Берия направил директиву комиссарам госбезопасности и внутренних дел Украинской ССР по укреплению мер для прекращения террористической активности ОУН в западных областях республики. Он сообщал об увеличении случаев террора (в апреле 1941 года их было тридцать восемь) и отмечал, что оуновцы наносят потери даже сотрудникам НКГБ и НКВД. Он подчеркивал, что на органах НКГБ лежит полная ответственность за уничтожение ОУН. [45]Следуя этому и ряду аналогичных приказов, НКГБ УССР объявил 23 мая 1941 года, что задержал и погрузил в товарные вагоны для отправки в ссылку 11476 человек. [46] 31 мая 3-е (Секретно-политическое) управление НКГБ СССР выпустило ориентировку по антисоветским националистическим организациям, действующим на бывших польских территориях. Оно назвало ОУН как наиболее активную и описало ее тесные связи с Абвером и украинской эмиграцией на Западе. По данным, приведенным в ориентировке, после присоединения Западной Украины, та часть ОУН, которой руководил Степан Бандера, перенесла свой штаб из Львова в Краков, который был также местонахождением крупного подразделения Абвера, со школой и тренировочными лагерями для членов ОУН — по шпионажу, саботажу, диверсиям и организации подрывной деятельности. После окончания обучения отобранные выпускники направлялись в полк Бранденбург-800 германских специальных войск для дополнительной подготовки, после которой перебрасывались с заданиями на Советскую Украину — либо группами, либо поодиночке. Эта ориентировка НКГБ также обвиняла духовенство украинской, или униатской греко-католической, церкви в поддержке ОУН. В связи с тем, что к этому времени большинство украинского населения западных областей ненавидело советский режим и стремилось к независимости, они, вместе с духовенством часто рисковали сотрудничать с ОУН — организацией, которую считали патриотической и борющейся за независимость. [47]

15 июня 1941 года комиссар НКГБ Серов доложил о результатах о его операций против оуновцев за период с января 1941 года. Хотя было ликвидировано шестьдесят три политических и уголовных банды с арестами 273 членов, а также 212 их пособников, Серов признал, что значительное число этих банд все еще активно действовали в Львовской, Ровненской и Дрогобычской областях. [48] То же самое имело место в Тернопольской и Волынской областях. Что озабоченность Серова была обоснованной, видно из директивы НКГБ УССР, которую Меркулов выпустил буквально за несколько часов до немецкого нападения. Явно недовольный безуспешными попытками НКГБ обуздать ОУН, Меркулов предлагает провести новую широкомасштабную операцию, направленную на аресты и высылку «контрреволюционных элементов, особенно членов ОУН». Директива заканчивалась следующим приказом: «Немедленно телеграфируйте даты, к которым вы можете подготовить такую операцию». Но у адресатов уже не было возможности, чтобы рассмотреть этот приказ, потому как ко времени его получения началось немецкое вторжение. Одновременно с этим, активисты ОУН всеми своими силами стали сеять панику и вести диверсионную работу в тылу советских войск. [49]

Белоруссия

Доклад Белорусского НКВД от 12 сентября 1939 года о положении на бывших польских территориях, показал, что единственная «партизанская» активность, которую они ожидали, происходила от батраков, которые пытались организовать группы с намерением громить помещичьи имения, кулаков и коммерческие учреждения. Каких-либо проявлений со стороны антисоветских националистических организаций, которые могли бы создать проблемы, сходные с теми, с которыми столкнулись на Западной Украине, вообще не было. [50] Однако, к маю 1941 года НКВД СССР смог в некоторых деталях описать историю и деятельность крупных антисоветских организаций в западных областях Белорусской ССР. Самой крупной была «Громада» («Товарищество»). Эта организация была создана в 1920-е годы польской разведкой, как прикрытие для вербовки агентуры из числа белорусов для засылки в Советскую Белоруссию. Но вопреки желаниям поляков, «Громада» выросла в огромную организацию с количеством более 100 тысяч членов, особенно из числа сельских жителей. Боясь потерять над ними контроль, польская разведка распустила общество. Следующими были Христианские демократы, которые избрали своим центром Вильнюс, чтобы оттуда вести пропаганду среди белорусских крестьян в Польше. Были также группы, проповедующие «национальный социализм», но самым привлекательным оказался «Белорусский комитет самопомощи» (БКС), созданный в конце 1939 года после присоединения Западной Белоруссии. Доклад НКГБ по белорусским антисоветским организациям включает большой раздел по еврейскому Бунду, который существовал в Белоруссии, Польше, Литве и России. По данным НКГБ, в нем было много членов троцкистских убеждений. Хотя, по понятным причинам, бундовцы имели антигерманскую ориентацию, но осуждали меры, принимаемые в Белоруссии советскими органами власти. [51]

В длинном специальном докладе НКГБ содержится раздел по диверсиям, которые после начала боевых действий должны были проводить агенты Абвера. 17 июня 1941 года советские войска арестовали пятерых агентов при попытке перехода границы. На допросах они показали, что прошли подготовку на полигоне Ламсдорф в окрестностях Берлина. В их классе было пятьдесят курсантов, один из которых 16 июня уехал, чтобы произвести диверсию в районе Лунинца Брестской области. Из числа арестованных агентов, у каждой группы из двух человек были особые цели диверсий. Одна была на участке железной дороги между Барановичами в Брестской области и Столбцами в Минской, другая — на участке между Лидой в Брестской области и Молодечно в Минской. Как пояснили агентам, эти диверсии отрежут подвоз пополнения Красной Армии к фронту, когда начнутся боевые действия между Германией и Советским Союзом. Пятому агенту было поручено произвести диверсии в районе Лунинца. Хотя агентам сообщили, что военные действия начнутся в начале июля, но если война не начнется до 1 августа, они должны были произвести диверсию вне зависимости от обстоятельств и вернуться обратно в Германию. Они были вооружены пистолетами, пироксилиновыми шашками и детонаторами и имели 1800 советских рублей на расходы, а также сигнальные полотнища для немецких самолетов. Как сказали агенты, их диверсионная группа была не единственной. Шесть других групп должны были проникнуть на советскую территорию в то же самое время с подобными заданиями. [52]

Чтобы кто-либо не решил, что эти сообщения являются плодом «живого воображения» молодых агентов, может быть полезным ознакомиться с приказом Группы Б Германской армии, в котором дается инструктаж диверсантам об уничтожении объектов на плацдарме германской 4-й армии до или во время наступления армии. Диверсионные группы, приписанные к 4-й армии, состоящие из одной роты полка Бранденбург-800, проходят подготовку на полигоне Ламсдорф; роты Бранденбург-800 разделены на два отряда по 220 человек в каждом. Некоторые из объектов, порученных 4-й армии должны быть захвачены и выведены из строя группами по тридцать человек, экипированных в красноармейскую форму; проведение этих операций планируется провести перед самим главным наступлением. Другие объекты должны быть распределены между группами по шестьдесят человек, одетых в гражданскую одежду поверх формы Вермахта. Остальные должны быть захвачены остающимися группами полка Бранденбург-800 во время наступления первого эшелона 4-й армии. Офицеры связи будут назначены из Абвера, а полк должен вести работу с подразделениями 4-й армии в различных местах нахождения объектов. Сравните этот приказ Группе Б со сведениями, сообщенными захваченными диверсантами советским пограничникам, и становится ясно, что агенты, завербованные из местного населения, являлись важной частью германского оперативных планов на вторжение 22 июня. [53]

Молдавия

В формулировку «Германские и Советские сферы интересов» секретного протокола к пакту о ненападении, Сталин включал и получение Бессарабии — бывшей российской провинции, захваченной Румынией после 1-й Мировой войны. Однако только в конце июня 1940 года Красная Армия перешла границу и заняла Бессарабию. Центр провинции Кишинев превратился в столицу значительно расширившейся Молдавской ССР. Начался процесс «советизации». И здесь Советская власть столкнулась с трудностями, похожими на те, которые портили им кровь в западных областях Украины и Белоруссии.

Доклад НКГБ СССР от 11 мая 1941 года предупреждал власти Молдавской ССР о подготовке немцев к проведению диверсий против объектов в районе Бендер. 19 июня 1941 года НКГБ Молдавии сообщило о проведении операции по аресту некоторых категорий потенциально антисоветских элементов и высылке их семей. Арестованные были перечислены по категориям, и вторая по величине группа, 1681 человек, состояла из членов контрреволюционных ячеек и участников националистических организаций. Более же крупную группу, 1719 человек, составляли так называемые «нетрудовые элементы»: бывшие землевладельцы, фабриканты, богатые торговцы и домовладельцы. Вероятно, у них были большие семьи, потому что общее число членов высланных семей равнялось 13980 человекам. [54]

Прибалтийские страны

Сталин категорически не хотел не дать возможности немцам создать плацдарм в Прибалтийских странах, народы которых, как он знал, после двадцати лет независимости были настроены явно антисоветски. Он не мог аннулировать германскую аннексию литовского порта Мемель (с 1923 года — Клайпеда) в марте 1939 года, но ему было известно о замысле Гитлера в отношении Литвы. По этой причине он настоял, чтобы секретный протокол к пакту о ненападении обеспечивал нахождение всех Прибалтийских государств в советской сфере влияния. Едва успели высохнуть чернила на протоколе, как Сталин закрепил свои права на Балтику, заключив договоры о взаимопомощи, начиная с Эстонии — 28 сентября 1939 года, затем 5 октября — с Латвией и Литвой. Договоры давали право Советскому Союзу разместить в каждой из этих стран свои войска. Берия, конечно, понимал, что нахождение советских гарнизонов в странах, которые в течение двух десятилетий имели более высокий чем в СССР уровень жизни, среди людей, которые привыкли к свободному выражению своих мыслей, вызовет серьезные проблемы морального и политического характера. 19 октября 1939 года он дает новые приказы Особым отделам военной контрразведки, которые будут приписаны к этим частям. После ритуального кивка в сторону опасности вербовки красноармейцев иностранными разведками, Берия приступает к делу. Он предупреждает о необходимости проверки агентурной сети в войсках, расширяя ее при необходимости для наблюдения любой подозрительной активности со стороны местного населения. Доклады о боевом духе войск и нарушениях дисциплины должны были посылаться в Москву каждые три дня. Явно, Берия был очень обеспокоен влиянием буржуазного окружения на красноармейцев.[55] Нарком обороны Ворошилов 25 октября направил приказы в каждую крупную воинскую часть: командирам вменялось объяснять солдатам необходимость договоров о взаимопомощи и разъяснять политику дружбы Советского Союза по отношению к Прибалтийским государствам. После предупреждения войск о возможности провокаций, Ворошилов запрещал красноармейцам устанавливать контакты с местным населением как в одиночку, так и группами.[56]

Рапорт советского военного атташе в Риге от 23 ноября 1939 года иллюстрирует, какой сложной была эта операция для Красной Армии. Латвийские военные, ответственные за ведение дел с советскими войсками по проблемам в гарнизонах, были настроены недружелюбно и отказывались от сотрудничества. Старшие латвийские офицеры выражали надежду, что советское присутствие будет кратковременным. Такое отношение приносило вред всем сторонам деловых связей с Красной Армией [57].

Подобное отношение к советским гарнизонам существовало в каждой Прибалтийской стране. Пока шла «Зимняя война» с Финляндией, Сталин мог мало что сделать. Однако к середине 1940 года Советское правительство было готово приступать к выполнению последней стадии своего плана по ликвидации независимости Прибалтийских государств. Обвиняя их руководство в совместном заговоре с целью создать антисоветский военный союз, СССР потребовал отставки правительств и дополнительного приема советских войск для размещения вблизи всех главных городов.[58]

19 июня 1940 года Проскуров распространил по подразделениям разведывательное донесение, в котором указывалось на увеличение германских вооруженных сил вдоль восточнопрусско-литовской границы после введения дополнительных советских войск в Прибалтику. Через два дня новый нарком обороны Тимошенко получил взволнованную, написанную от руки докладную записку от командующего Белорусским особым военным округом генерал-полковника Д. Г. Павлова. После заявления о том, что невозможно разрешить подразделениям литовской, латвийской и эстонской армий оставаться вместе, Павлов рекомендует разоружить все три армии, а оружие вывезти в Советский Союз, либо «после чистки офицерского состава и укрепления частей нашим комсоставом ‹…›, использовать для войны возможно против афганцев, румын и японцев, но не в Белорусском особом военном округе ‹…›. Считаю необходимым разоружить латышей полностью». После того, как с армиями будет покончено, немедля разоружить все население всех трех стран. «За несдачу оружия расстреливать», — добавляет он. «Особый военный округ готов помочь в проведении этих мер», — писал Павлов, но просил, чтобы приказ об этом «был дан за 36 часов до начала акции». Нет никаких данных о каком-либо ответе Тимошенко.

В то время реакция Павлова на проблемы, вызванные интеграцией армий Прибалтийских стран в Красную Армию, могла показаться преувеличенной, но вскоре сбылись его самые худшие опасения: литовские части на левом фланге Западного фронта взбунтовались и стали помогать наступающим немецким войскам. [59]

К 6 августа 1940 года Верховный Совет признал вхождение Прибалтийских государств в СССР, а 17 августа нарком Тимошенко приказал сохранить на один год существующие армии Литвы, Латвии и Эстонии, очистив их от неблагонадежных элементов. Затем армия каждой республики будет преобразована в корпус в составе РККА. Этот процесс «советизации» военной и гражданской жизни вызывал гнев даже политически умеренных лиц во всех трех странах [60] Но советская контрразведка, казалось, была более озабочена опасностью шпионажа происходившего от присутствия Германской репатриационной комиссии и других организаций, к которым принадлежали ожидающие репатриации немцы. К началу апреля 1941 года стало ясно, что эти немцы пытаются объединить латвийских националистов, создавая группы, известные как «Защитники Латвии» ‹«Тевияс саргс»›, с целью терроризировать латышей, сотрудничающих с советской администрацией. Немцы также снабжали группы оружием и снаряжением для использования против гарнизонов Красной Армии. [61] 3 мая НКГБ Литовской ССР раскрыла в Каунасе германскую разведывательную группу, имеющую радиопередатчик, которая поддерживала радиосвязь со Штеттином, где дислоцировался центр Абвера по подготовке агентов для диверсионных операций в Прибалтике. Руководителем радиостанции в Каунасе был бывший офицер литовской армии. Понятно, что хотя литовское националистическое подполье могло разрастаться медленно, его ярость раздувалась репрессивными мерами советских органов. По сообщению НКГБ, между июлем 1940-го и маем 1941 года им было раскрыто и ликвидировано семьдесят пять нелегальных антисоветских организаций, все из которых имели задания к подстрекательству восстаний против Советского правительства, как только начнется война между Германией и СССР. Среди националистов было много различных группировок, но в январе 1941 года все они объединились в организацию «Литовский союз активистов». [62]

К 16 мая 1941 года Советские власти были в отчаянии. Центральный Комитет ВКП(б) и Совет Народных комиссаров издали указ «О мерах по очистке Литовской, Латвийской и Эстонской ССР от антисоветских, уголовных и социально опасных элементов». Указ перечислял категории лиц (и членов их семей) — «значительное число бывших членов различных контрреволюционных, националистических партий, бывших полицейских, жандармов, землевладельцев, фабрикантов, крупных чиновников бывших правительственных аппаратов Литвы, Латвии и Эстонии, а также других лиц, занимающихся подрывной антисоветской деятельностью и используемых иностранными разведками для шпионских целей» — которые подлежали тюремному заключению, ссылке и конфискации имущества, а так же определял процедуры, которые должны были быть для этого использованы, и конкретизировал места нахождение лагерей и пунктов ссылки. Вся операция должна была быть выполнена за три дня, под наблюдением народного комиссара государственной безопасности В. Н. Меркулова, его заместителя И. А. Серова и заместителя комиссара внутренних дел B. C. Абакумова. Говорят, что даже в то короткое время до германского вторжения, Сталин сумел депортировать тысячи людей, достигающих четырех процентов населения Эстонии и двух процентов населения Литвы и Латвии. [63]

Тем не менее, ему не удалось истребить все остатки литовского национализма. 27 мая НКГБ Литовской ССР подготовило материалы по группе, называющей себя «Литовским легионом». Предвидя надвигающееся нападение Германии на СССР, эта группа поставила целью «поднять восстание в тылу Красной Армии и развивать диверсионно-подрывную работу по взрыву мостов, разрушению железнодорожных магистралей, нарушению коммуникаций». В докладе НКГБ от 10 июня сообщается о «Гвардии обороны Литвы», которая искала возможности объединения литовцев вокруг идеи государственной независимой. Группа инструктировала своих членов, что сигналом к национальному восстанию будет момент, когда Германия пересечет границу Литовской ССР; в ее задачи будет входить «арест комиссаров и коммунистических активистов, захват центров Коммунистической партии без уничтожения их архивов, остановка депортации, приводить железнодорожные пути и шоссейные дороги в тылу советских войск в непригодное состояние и, наконец, в случае помощи Литовского корпуса (Красной Армии), разоружать советские войска и создавать панику». Другое сообщение о «Гвардии» и так называемых «Диверсантах» было послано в Москву оперативной группой НКГБ СССР, работающей в Литве; они описываются как готовящиеся оказывать вооруженную помощь германским войскам, которые нападут на СССР. НКГБ Литовской ССР намеревался арестовать 24 членов этих организаций и запросил Москву прислать группу «квалифицированных следователей». Интересно, удалось ли это сделать до 22 июня? [64]

Инфраструктура театра военных действий и укрепрайоны

Не только враждебность населения областей, присоединенных Советским Союзом в 1939 — 1940-х годах, создавала напряженность для Красной Армии. Сказывалось и отсутствие хорошо развитой военной инфраструктуры того типа, который существовал вдоль старой границы. Удовлетворение требований полностью отмобилизованной армии означало улучшение шоссейных и железных дорог, коммуникаций и сооружение аэродромов, полигонов, казарм, ремонтных мастерских, госпиталей, складов, нефтехранилищ и т. д. Ценой огромных расходов, эта работа велась безостановочно в течение 1930-х годов в Киевском и Белорусском особых военных округах, а также на Дальнем Востоке — свидетельством того, что Германия и Япония воспринимались как потенциальные противники. После расширения территорий в 1939–1940 годах советские западные границы отодвинулись на 400 километров. Военная инфраструктура, которую многие годы создавали вдоль старой границы, оказалась потерянной. Пропускная способность дорожной сети требовала увеличения, а железные дороги нуждались в расширении, чтобы соответствовать более широкой русской колее. Хотя существующие сооружения, такие как казармы или склады, могли быть приспособлены для военных нужд, многое должно было быть построено на пустом месте. Самой большой проблемой было полное отсутствие укреплений, подобных известной «Линии Сталина», сооруженной вдоль старой государственной границы.

Вот описание укреплений вдоль этой линии:

Первоначальные укрепленные районы (укрепрайоны, УРы) были от 40 до 150 км длиной, с широко растянутыми главными линиями коммуникаций, как правило, с одним или обоими флангами закрепленными на естественных препятствиях. К примеру, Киевский укрепрайон образовывал дугу к западу от города, концы которой упирались в берег Днепра. Общее расположение предусматривало вспомогательную зону глубиной от 10 до 12 км, находящейся впереди оборонительной зоны укрепрайона; предполагалось, что разбросанные аванпосты и препятствия вспомогательной зоны будут предупреждать, изнурять и задерживать наступление противника. Позади них укрытия и долговременные огневые сооружения в главной оборонительной зоне были разбросаны среди прокосов с глубиной 3–4 км. Внутри них группировка из нескольких укреплений формировала вспомогательный пункт; группа из 3–5 вспомогательных пунктов составляла вспомогательную зону батальона, приданного пулеметному батальону. Батальонная оборонительная зона была расположена так, что его стационарное вооружение господствовало над дорогами, которые защищают сектор. Двухэтажные бункеры и одноэтажные доты обычно были оснащены пулеметами, установленными в казематах. Амбразуры с бронированным покрытием давали возможность вести огонь с оборудованной позиции прямо и вбок. Укрепления были снабжены системами фильтрации воздуха для защиты от химического оружия, цистернами для воды, генераторами и наземными линиями сообщения. Процесс электроснабжения не был ни гладким, ни полностью эффективным; например, батальонные оборонительные зоны были часто связаны незащищенными открытыми проводами или тактическими полевыми кабелями из-за дефектов подземных кабелей. В дополнение к оборудованным огневым позициям имелись командные посты, коммуникационные центры, персональные укрытия и склады, раскинутые по всей территории укрепрайона. Укрепления сами получали дополнительную защиту типа противотанковых рвов, колючую проволоку и минные поля, которые устанавливались в мобилизационный период. [65]

Оборонительные операции должны были обеспечить только краткую передышку, необходимую для мобилизации и быстрого перехода к наступлению, в котором противник должен был быть обязательно разбит, его страна оккупирована, а социализм празднует победу. Наступательный дух преобладал в советской военной мысли в 1930-е годы. Это, а так же неспособность советского военного руководства избавиться от уверенности, что начальные фазы следующей войны будут следовать неспешному характеру предыдущих войн, затруднили для Красной Армии решение, как нужно защищать новые территории.

Вопрос, который стоял перед Сталиным и его Генеральным штабом — что делать с существующими укрепрайонами, прикрывающими старую границу, и как и где строить новые оборонительные сооружения на новообретенных западных территориях. Некоторые военные специалисты, такие как Шапошников, ратовали за глубоко эшелонированные укрепления, что означало сохранение старых укреплений для того, чтобы иметь возможность отступить на них перед лицом германского нападения. Этот взгляд был проклятием для Сталина, который не хотел уступать «ни одного вершка» новых земель. И действительно, всецело вдохновляемый желанием продемонстрировать, что Советская держава продвинулась на запад, Сталин настаивал, чтобы оборонительные укрепления в западных районах были сооружены вдоль линии новой границы. Это решение означало, что немецкие наблюдатели имели возможность следить за ходом строительства и засекать слабые места. Но Сталин, пока не грянул гром, никогда не придавал значения военным деталям, которые противоречили его собственным взглядам. Соответственно, было решено закрыть укрепления «Линии Сталина» и перевести их вооружение для использования в новой системе. [66]

Что же произошло в действительности? Прежде всего, далеко не все было хорошо и в укрепрайонах первоначальной «Линии Сталина». 11 января 1939 года, незадолго до подписания нацистско-советского пакта о ненападении и секретного протокола, НКВД Украинской ССР информировало Центральный комитет Компартии Украины о плачевном состоянии Киевского УРа: «Из 257 сооружений, имеющихся в районе, только пять готовы к боевому действию. Они состоят в основном из пулеметных огневых позиций, но совершенно не обеспечены специальным оборудованием, таким, как связь, химическая защита, водоснабжение, отопление, освещение и т. д. ‹…›. В 175 из 257 сооружений естественный рельеф (бугры, горы, густой лес, кустарник) ограничивает горизонт обстрела. Передний край долговременной полосы обороны находится всего в 15 км от Киева, что дает возможности обстрела противником Киева, не вторгаясь в укрепрайон ‹…›. Герметические заслонки для пулеметных амбразур датируются 1929-30 гг.» Далее список недостатков продолжается. «Особый отдел Киевского особого военного округа проинформировал командование Киевского ОВО о его небоеспособности, но несмотря на это, ничего не делается», — говорится в заключение. В тот же день подобный рапорт о недостатках в Тираспольском УРе был передан в ЦК Компартии Украины. Первый секретарь Н. С. Хрущев написал на нем следующую резолюцию: «Товарищ Тимошенко. Вопрос очень важный. Надо проверить и обсудить на Военном совете. Хрущев». Но, видимо, указание Хрущева немного значило для Тимошенко, потому что 16 января 1939 года в Киев был послан НКВД УССР третий рапорт по недостаткам в укрепрайонах. На этот раз в рапорте говорилось о Могилев-Ямпольском УРе. Теперь, кроме обычных проблем с проектированием и оборудованием, укрепрайон был раскритикован за нехватку среднего командного состава, особенно артиллеристов. И опять рапорт оканчивался замечанием, что Особый отдел Киевского ОВО представил этот доклад вниманию командующему округом генералу С. К. Тимошенко. Ничего не было сделано. [67]

В ноябре 1939 года, после завоевания новых территорий, существующие укрепрайоны были упразднены, их вооружение отправлено на долгосрочное хранение, а персонал переподчинен. Казалось сомнительным, учитывая их плачевное состояние в начале 1939 года, что сохранение старых оборонительных укреплений будет проведено эффективно. И действительно, когда в июле 1941 года отступающие подразделения Красной Армии попытались организовать позиции для обороны в этих укрепрайонах, они обнаружили их заброшенными и заросшими высокой травой и сорняками. [68]

Строительство укрепрайонов вдоль новой западной границы началось только в 1940 году. И хотя в марте 1941 года ответственность за программу была возложена на бывшего начальника Генерального штаба Б. М. Шапошникова, выполнить план по сооружению, оборудованию и укомплектованию новых оборонительных районов было невозможно. К началу войны советские войска сумели построить 2500 железобетонных оборудованных огневых позиций, но только 1000 из них была вооружена артиллерией, а в остальных были установлены пулеметы. Когда началась война, эти «изолированные, недостроенные укрепления были захвачены или обойдены в первый же день». [69]

Решения, которые привели к этой катастрофе, произросли не просто от довольно туповатого сталинского упрямства не отдавать ни сантиметра советской земли, а от нереалистического планирования советских военных, полагающихся на медленный, размеренный переход от объявления войны к пограничным стычкам, а затем к полной мобилизации вражеских сил. Ко времени, когда советское руководство осознало реальную опасность в германском расположении войск на новых границах и попыталось ускорить строительство новых оборонительных укреплений, а так же вернуть в строй старые УРы, необходимые для глубокой обороны, советская промышленность не могла справиться с заданием по их оснащению. К тому же, Сталин оставался убежденным, что Гитлер не нападет на него в 1941 году.