5. Розенкрейцерство
5. Розенкрейцерство
Розенкрейцерство не было открыто Шварцем во время его заграничной поездки: русские братья слыхали о нем и раньше. В 1776 или 1777 году (как раз когда шли поиски высших степеней в Швеции) Новиков виделся с кн. П. И. Репниным. Князь рассказал, «что он в разных государствах бывши искал (истинного) масонства, и что, не жалея денег, старался он доставать всевозможные градусы, но всегда находил ложные; но наконец познакомился с одним человеком, а где не сказал, который дал ему понятие такое, что истинное масонство скрывается у истинных Розенкрейцеров, что их весьма трудно найти, а вступление в их общество еще труднее, что у них скрываются великие таинства; что учение их просто и клонится к познанию Бога, натуры и себя; что много ложных обществ, называющихся сем именем, и потому-то весьма трудно найти истинных; и многое говоря заключил, что счастлив тот, кто найдет истинных».
Во время своей заграничной поездки 1781–1782 годов Шварц завязал отношения не только с герцогом Брауншвейгским, но и с берлинскими розенкрейцерами Вёльнером[129] и Теденом.
Вернувшись в Россию, он и привез акты от тех и других; «благотворных рыцарей» — от герцога, «теоретического градуса» — от Тедена.
Вторая связь с самого начала была для руководящих братьев более привлекательной, чем первая. Тургенев говорил об этом в своем показании: «Герцогу Брауншвейгскому неограниченного повиновения я не обещал никогда, а в зависимости его были на некоторое время и здешние тож некоторые ложи, а та ложа, к которой я принадлежал, и не была… В сей связи не находил я ничего, до учености касающегося, то вместе и с согласия прочих мы оставили, а вошли в знакомство с Вёльнером».
«Герцогу мы, и я в том числе, присяги не делали, — показывал в другом пункте Тургенев, — да и связь сию не уважали… а держались связи Вёльнеровской, считая ее полезною и удаленною от политических видов».
«Вёльнеров же круг, — доносил Екатерине Прозоровский на основании сведений, почерпнутых им из бумаг ордена и из «конфиденции» Гагарина, — или ложа в Берлине розенкрейцеров и разных систем с кругом герцога Брауншвейгского и между собою не в согласии».
Несогласие это наконец было закреплено и на бумаге: 11 ноября 1783 года Вёльнерова ложа Трех Глобусов в Берлине сообщила всем ложам, находящимся с нею в дружеском союзе, о следующем своем твердом намерении:
«1) Объявляем себя совершенно свободными и независящими от всякой масонской зависимости, какого бы звания ни была оная; напротив же сего, 2) предлагаем всем масонским ложам, внутри и вне Германии находящимся, какой бы они системы ни были, масонское дружество наше и сердце искреннейших братьев и просим их о равномерном воздаянии».
Письмо это получено было в московской ложе Трех Знамен в начале 1784 года. Оно и определило собою окончательный поворот московских масонов от «благотворного рыцарства» к розенкрейцерству.
Уже с конца июля 1783 года, имея, вероятно, внутренние сведения от Тедена или Вёльнера, главари московских масонов начали подготовлять этот поворот.
23 июля кн. Н.Трубецкой советовал Ржевскому войти «в переписку с герцогом Брауншвейгским и с секретарем генерального ордена Шварцем»; при этом он, видимо, страшно гордился своими внутренними познаниями. «Я расхохотался, — писал он, — когда увидел, мой друг, из твоего письма, что Рибас принимает Р. К. за градус».
Через неделю, 30 июля, Трубецкой сообщал своему корреспонденту: «Мы не думаем по брауншвейгскому ритуалу работать, а будем работать в четвертом градусе по тому ритуалу, который тебе сообщим».
Наконец, 19 августа Трубецкой наставлял Ржевского «об устроении теоретического градуса». «Спешите открыть градус, — торопил Трубецкой, — дабы оным могли воспользоваться достойные…»
Временной организацией, которою московские братья заменили рыцарство, был союз четырех «матерей лож»: Трех Знамен (Татищева), Озириса (Трубецкого), Латоны (Новикова) и Сфинкса (Гагарина).
«Советую открыть для себя ложу из избранных братий… — писал тому же корреспонденту Трубецкой 5 сентября 1783 года, — о усыновлении которой напиши в мать-ложу письмо, которая, ложу твою приняв, дозволит ей работать в четырех степенях. И через то ты совершенно от рыцарства уклонисся, ибо в теоретическую степень чтоб войти, нет нужды быть рыцарем, но достойные входят прямо из екоссов».
В 1784 году (вероятно, после получения упомянутого письма отложи Трех Глобусов) на место четверного союза поставлена была единая Провинциальная Ложа. Чиновниками ее состояли: 1) великий мастер — кн. Ю. В. Долгорукий[130], 2) наместный мастер — кн. Н. Н. Трубецкой, 3) 1 — й надзиратель — кн. Н. И. Одоевский, 4) 2-й надзиратель — кн. В. В. Долгорукий, 5) секретарь — А. Я. Клейн, 6) ритор — М. М. Херасков, 7) казначей — А. Н. Щепотьев, 8) обрядоначальник — Б. А. Загряжский, 9) 1-й собиратель милостыни — кн. Г. А. Щербатов, 11) великий придверник — Н. С. Лаптев.
В капитуле, который, должно быть, явно управлял делами организации, участвовали: кн. Ю. В. Долгорукий (предстоятель капитула), кн. В. В. Долгорукий, кн. Н.Н.Трубецкой, М. М.Херасков, кн. Н. И.Трубецкой, Н. И. Новиков, кн. Н. И. Одоевский, А. Н. Щепотьев, кн. Г. А. Щербатов, кн. И. Н. Гагарин, О. А. Поздеев.
В ведении Провинциальной Ложи, кроме четырех «лож-матерей», находились: в Москве: лл. 1) Светоносного Треугольника, 2) Девкалиона, 3) Св. Моисея, 4) Блистающей Звезды, 5) Гермеса; 6) неизвестная ложа под управлением Е. Е. Гине; 7) л. Астреи;
в Казани 8) л. Восходящего Светила (или Солнца);
в Могилеве 9) л. Геркулеса в Колыбели (или в Пеленках);
в Симбирске 10) л. Златого Венца[131].
Все эти ложи просуществовали недолго.
«В 1786 году, — показывал Новиков, — все масонские ложи, сколько их было с нами в связи, уничтожены, и собрания быть перестали и члены из нашего знакомства вышли». Устраивались с тех пор только тайные собрания «теоретических братьев». Причиной были те систематические со стороны правительства гонения, которые начиная с 1784 года обрушились на новиковский кружок.
Московские ложи, по словам Елагина, едва не навлекли на себя в это время «громовые тучи», и только благодаря закрытию явных лож отодвинут был на шесть лет момент, когда «мрачного негодования дворского туча на всю братию, особливо на собор московский гром запрещения тайных собраний испустила».
Не все члены Провинциальной Ложи участвовали в московском капитуле 1784 года. Зато все правление «теоретического градуса» полностью входило в состав капитула (в том числе, кроме чиновников Провинциальной Ложи, еще Н. И. Новиков и О. А. Поздеев, в Ложе не несшие никаких обязанностей). «Теоретический градус» был как бы тайным высшим центром подобно Директории шведского капитула.
Акты «теоретического градуса» Теден передал Шварцу в Берлине 1 октября 1781 года.
«Имея полную доверенность к честности и верности бр. Шварца, силою данной мне братской власти, сим назначается он верховным предстоятелем сей степени во всем Императорско-Российском государстве и его землях с тем, чтоб он ежегодно присылал ко мне именной список принятых по удостоверению его братьев, дабы они могли быть вносимы в орденскую цепь теоретических братьев. Также обязывается брат Шварц за каждого принятого брата ежегодно переводить хорошими векселями в пользу нашей кассы для бедных по одному червонцу. Каждый брат платит перед принятием семь талеров, из которых четыре талера остаются в распоряжении брата верховного предстоятеля Шварца для приобретения нужных снарядов и пр., и он в них никому, кроме меня, отчетом не обязан».
«Верховный предстоятель» Шварц уполномочен был назначить от себя «главного предстоятеля» для ближайшего управления братьями, именно Н. И. Новикова. Вероятно, впрочем, Новиков не завязал более тесных отношений с Теденом. По крайней мере, получив известие о смерти Шварца (17 февраля 1784 года), Теден обратился не к Новикову, а к Татищеву (письмом от 9 апреля 1784 года), предлагая ему образовать для управления «градусом» Директорию из трех лиц: себя, Новикова и Н. Трубецкого.
«Каждый из сих трех в. д. братьев выбирает по одному секретарю из теоретических братьев, о коих скромности они удостоверены»; «для в. д. брата Татищева» Теден предложил в секретари барона Шрёдера[132].
Получив письмо Тедена, Татищев, Новиков и Трубецкой 30 апреля 1784 года, собравшись вместе и взяв друг друга в руки, поклялись в верности к ордену и, по приношении с коленопреклонением молитвы Триединому Богу, учредили Директорию для «теоретического градуса».
Татищев пробыл членом Директории, вероятно, очень недолго; его имени уже нет в том списке правления «теоретического градуса», который Трубецким послан был Ржевскому в середине или конце 1784 года.
Список содержит следующие имена: 1) великий мастер кн. Ю. В. Долгорукий, 2) наместный мастер — кн. В. В. Долгорукий, 3) 1-й надзиратель — кн. Н. Н. Трубецкой, 4) 2-й надзиратель — кн. Н. И. Одоевский, 5) секретарь — А. Н. Щепотьев, б) ритор — Н. И. Новиков, 7) обрядоначальник — О. А. Поздеев. Впоследствии Гаупт-Директорию над «градусом» составляли: 1) барон Шрёдер, 2) А. М. Кутузов, 3) кн. Н. Н.Трубецкой, 4) Н. И. Новиков, 5) кн. Ю.Н.Трубецкой, 6) И. В.Лопухин, 7) И. П.Тургенев, 8) С. И. Гамалея.
«Теоретических братьев» в показаниях Новикова означено более 60 человек. Главными надзирателями «градуса» были: в Москве — И.В. Лопухин, И.П. Тургенев, О.А. Поздеев, С. И. Гамалея[133]; в Петербурге — доктор Е.Ф. Зверака[134], а с 1788 г. — А.А. Ленивцов; в Вологде — В. И. Остолопов; в Орле — З.Я. Карнеев. Кроме того, главным надзирателем для Кременчуга предполагался И. Ф. Белоусов.
«Теоретические собрания» носили совершенно иной характер, чем все другие ложи. Обстановка их была простая и строгая. Все затянуто было черным атласным покровом: жертвенник, треугольные столы для секретаря и ритора, кресло для надзирателя. Простое и мрачное тапи, четыре светильника (один из них седмиручный), на жертвеннике и четыре — по углам тапи: вот все, что должно было находиться в ложе. При вступлении в «градус», новый «теоретический брат» произносил короткую и строгую формулу присяги: «Я NN свободно и по добром размышлении обещаюсь: 1) во всю мою жизнь поклоняться вечному, всемогущему Иегове духом и истиною; 2) по возможности моей стараться всемогущество Его и премудрость чрез натуру познавать; 3) сует мира отрещися; 4) сколько в моей возможности есть, стараться о благе моих братьев, любить их и помогать им и советом и делом во всех их нуждах; и наконец 5) ненарушимую молчаливость соблюдать так истинно, как Бог есть бессмертен».
Столовые собрания носили также совершенно особый отпечаток. «Все столовые собрания, бывающие при принятии масонов и многими яствами изобилующие, от коих деньги расточаются, должны вовсе уничтожены быть, и все братья довольствоваться будут хлебом и вином. Только три праздника орденские: день Святого Иоанна Крестителя, день Святого Иоанна Евангелиста, и чертверток после Духова дня — должны торжественно собранием празднуемы быть с подобающею скромностью, дабы столовые собрания наши не уподоблялись Бахусовым пиршествам, как то во многих масонских ложах по злоупотреблению завелось».
Во время столового собрания главный надзиратель спрашивал секретаря: «Достойный брат, для чего мы здесь собрались?» Секретарь отвечал: «Дабы тело укрепить пищею и питием, а душу назидательным поучением насытить и друг другу подать все знаки братской любви».
После этого происходили обряды, составлявшие основное содержание столового собрания «теоретических братьев».
«Достопочтенный Главный Председатель отламывает частицу хлеба и остаток отдает братьям, дабы каждый от него взял частицу, и говорит: «Бог да благословит нам хлеб сей!»
Потом Д. Г. П., испив немного вина, говорит: «Бог да благословит нам вино сие» и велит чашу вкруг подавать, сказав: «Да будет сие нам воспоминанием союза неразрывной верности и любви к братьям нашим!»».
Сложных церемоний в «теоретических собраниях» не употреблялось; длинные «катехизирования» оставались за чертою внутреннего ордена. На собраниях читался обыкновенно отрывок из «Инструкции теоретическим братьям», в котором заключена была преимущественно алхимическая сторона розенкрейцерского учения[135].
Кроме этого надзирателем или по его приказанию братьями произносились речи, обычно представлявшие толкование какого-либо из вопросов, затронутых в мистической литературе. Речи составлены были на основании этой литературы, иногда являлись почти выписками или кратким изложением какой-нибудь книги.
«Теоретический градус» не был последним достижением московских розенкрейцеров. Он подготовлял искателей мудрости к сокровенным святилищам главного храма — высшим степеням ордена Злато-Розового Креста.
Показания Новикова дают повод думать, что градус есть нечто отдельное от ордена Злато-Розового Креста («теоретический градус к ордену не принадлежал»); про Репнина Новиков говорил, что в градусе он состоит даже «с правом главного надзирателя», а «в орден еще не принят»[136].
На самом деле, однако, несомненно, что «теоретический градус» был одной из степеней розенкрейцерства. Вероятно, Новиков в своих показаниях выражался осторожно, желая спасти от обнаружения орден, который должен был остаться тайной для следователей.
Первая степень Злато-Розового Креста, или юниорат, должна была идти за четвертым градусом обыкновенного масонства (шотландских мастеров); однако ее часто опускали вовсе. «Степень сия, — сказано в актах юниората, — иногда, смотря по свойствам и пропускается, и дают прямо теоретическую». Иногда все же русские розенкрейцеры проходили и через первый градус ордена. Так, П. Я. Титов (в конце 1788 или начале 1789 года) принят был в юниоратскую степень.
Второй степенью Розового Креста были «теоретики». «Теоретический градус» и был, конечно, этой второй степенью. Всякий, кто был принят в «теоретические братья», тем самым делался розенкрейцером.
«Теоретический градус», как можно судить даже по показаниям Новикова, раскинул сравнительно широкую организацию. Но управляло им несколько человек, те, про которых Новиков показал, что они были приняты в орден и которые на самом деле были лишь возведены в дальнейшие степени.
Степеней этих было семь: III) практика, IV) философа, V) минора, VI) майора, VII) Adeptus exemptus, VIII) магистра и IX) мага.
Неизвестно, до какой из них возвысились московские члены ордена. Далее всех шагнули, вероятно, немцы — устроители ордена в Москве, Шварц и Шрёдер[137].
Из русских братьев — Кутузов в Берлине дошел до III степени «практика». Тургенев, по его собственному показанию, был принят в IV степень Розового Креста, то есть философа. Можно думать, что более высоких градусов достигли Новиков и Трубецкой.
Розенкрейцеров высших степеней было всего в России немногим более двадцати человек. Из Берлина с высшими степенями приехали: 1) Шварц и позже 2) Шрёдер; в 1782 году были приняты: 3) Новиков, 4) Тургенев, 5) Кутузов, 6) Гамалея, 7) Чулков, 8) А. Новиков, 9) Лопухин.
«После смерти Шварца», то есть в 1784 году, Новиков «узнал принятыми в орден»: 10–11) двух Трубецких, 12) Черкасского, 13) Хераскова, 14) Енгалычева, 15) Френкеля и 16) Поздеева; дополнительно Новиков показал об участии в ордене — 17) Чеботарева[138], 18) Багрянского[139], 19) Тусеня; кроме того, во второй половине 1784 года были взяты «петиты», то есть прошения о принятии в орден, от шести лиц: 20) А. Лодыженского, 21) П. Лопухина, 22) А. Веревкина, 23) В. Колокольникова[140], 24) М. Невзорова[141] и 25) В. Баженова.
Оригинальной московской степенью розенкрейцерства был градус «духовного Рыцаря», сочиненный Лопухиным (не позднее 1791 года). Степень эта давалась братьям после теоретической; П. Я. Титову, например, в 1791 году «сообщен» был сперва «теоретический градус», а затем — «градус духовного рыцаря».
Московские розенкрейцеры имели от себя в Берлине специального делегата, который должен был держать их в курсе новостей алхимической науки. Таковым был Кутузов, выехавший в Берлин весною 1787 года[142]. Время это не могло, однако, благоприятствовать его орденским занятиям, так как в 1787 году «высшие работы» ордена в Германии приостановились. «В конце, кажется, 1786 года, — показывал Новиков, — объявил барон Шрёдер, что он получил приказание объявить тем, у кого есть другие под начальством, чтобы прервать с наступлением 1787 года все орденские собрания и переписки и сношения, и отнюдь не иметь до того времени, пока дано будет знать, что и исполнено».
Причины «силанума», или «бездействия», высших степеней ордена неизвестны. Официальным поводом были «пронырства иллюминатов». Сообразно с этим московские братья получили (около 1787 года) особое послание Вёльнера[143], обращенное ко всем подлежащим его ведению директорам округов.
«Иллюминаты, во многих странах Европы рассеявшиеся, — писал Вёльнер, — суть весьма вредоносная секта, враждующая на царство Иисусово и на истинный орден… Внемлите же, принадлежащие к Богом посвященному собратству истинных Р. К. и к кровавому знамени Агнца. Внемлите, именующие имя Иисуса и любящие Господа и Мастера своего: внемлите, братья!.. Станем на пролом и не пропустим ни малейшего случая противустать врагу».
Иллюминаты рассеялись по Европе еще в 1785 году, когда орден их был разрушен эдиктами баварского курфюрста Карла-Теодора. Почему сделались они особенно опасны братству розенкрейцеров лишь с конца 1786 года?
В это время в Берлине совершилось событие первостепенной важности для братьев Розового Креста: 17 августа 1786 года скончался Фридрих II. Со вступлением на престол его наследника Фридриха-Вильгельма II, розенкрейцерский орден становился почти официально во главе всей политики Пруссии. Новый король сам принадлежал к ордену; розенкрейцерские светила Вёльнер и Бишофсвердер сделались прусскими министрами. При таком положении дел орденские связи могли уже стать неудобными для прежних руководителей. Интриганы и карьеристы пользовались орденом, пока он был нужен им как путь к власти. Раз власть была у них в руках — стоило ли дальше играть в алхимию? Отречься от ордена или вовсе его распустить — значило бы слишком большое число прежних сторонников превратить во врагов; но вполне возможно было объявить как временную меру силанум под предлогом борьбы с иллюминатами и, кстати, этим путем, зачислив в иллюминаты, набросить тень подозрения на всех нежелательных для себя лиц. Таков, кажется, был смысл силанума. Он скрывал не орденские тайны от профанов, а мерзость запустения ордена от своих же братьев. «За занавесом (силанума) все спокойно, и как я думаю — совершенно пусто», — говорил один из этих братьев, начиная что-то подозревать.
Силанум действовал с 1787 года во все время существования розенкрейцерского братства в Москве. В письме от 8 октября 1791 года Кутузов писал Трубецкому, что силанум еще продолжается, но что «чрез год наверно все решится»[144].
Менее чем через год решилась судьба — не силанума, однако, а новиковского кружка в Москве.
Разгром Екатериной розенкрейцерского братства объясняется, конечно, такими же политическими ее подозрениями против Злато-Розового Креста, какие сказались и в ее мерах против шведского масонства в начале 1780-х годов.
Действия правительства Екатерины находили, однако, себе в данном случае полное одобрение в петербургской среде Елагина масонства.
Рядовые масоны были глубоко оскорблены той замкнутостью, с которой держало себя братство Злато-Розового Креста.
Еще в 1786 году, жалуясь своему капитулу на Шварцеву «карлсбадскую систему», Елагин говорил: «по сей системе запрещали они вход в ложи свои прочих масонов и перестали как тамо (в Москве}, так и в С.-Петербурге под их капитулом состоящие ложи признавать прочих ложами масонскими»[145].
Раздражение Елагина сказалось также в той насмешливой «грамотке», с которой он обратился «к высокопочтенным неизвестным неизвестной свободных каменщиков системы»[146].
Резко нападал Елагин на всю организацию розенкрейцерства, строгое подчинение низших братьев высшим «неизвестным начальникам».
«Не сущее ли сие учение истребленного иезуитского ордена? — спрашивал Иван Перфильевич своих собеседников-капитуляров. — В нем сказуется беспредельная, но скрытая от знания братьев власть, подобно иезуитскому генералу, в Риме седалище имевшему, но во всех концах земли орденом управлявшему и фанатизмою, ко вреду рода человеческого повсюду действовавшего».
Картине Елагина отвечало действительное устройство розенкрейцерского ордена. В нем господствовала строжайшая дисциплина. Высшие начальники ордена — «маги» — оставались неизвестными для других орденских братьев; самое их местопребывание было скрыто[147].
По учению ордена маги (братья IX степени) обладали величайшей степенью власти и знания. «Magus Magorum видит Христа так, как я Вёльнера», — записал в своем дневнике Шрёдер со слов самого Вёльнера.
«Ты всем обладаешь, всем, что временно и вечно может тебя учинить блаженным! — рисовал один из розенкрейцерских риторов образ Истинного Начальника. — Тебе повинуется без принуждения послушная природа. Твое чистое око, созерцая внутреннее ее, открывает столь глубоко сокровенные ее законы; она предлагает тебе свои силы и только там совершенно деятельна, где служение ее для прочих смертных ею отказано. Ты имеешь познание, силу и право вызвать паки, чрез проклятие греха превращенный свет, отнять сгущение, очистить тела от твердой их покрышки, сделать их прозрачными и привести на высочайшую степень совершенства. Мощная рука твоя объемлет все стихии, располагает ими по произволению и производит из них то, что ей угодно».
Благодаря алхимическому составу Урим начальникам ордена «видимо бывает все, что братья делают на земле, как они действуют и где и с кем обращаются. Видно, ежели они находятся в опасности, ежели живут в страха Господнем, или пьянствуют, объедаются, блудодействуют, играют, или подобные сему грехи содевают; видно, в каких обществах они бывают; явно или сокровенно и в какой материи именно работают: удаляются ли они всякой человеческой злобы, провождают ли тихую и богоугодную жизнь, имеют ли жен и детей и удаляются ли они от всякой роскоши и расточительности. Исполняют ли обязанность отца, действуют ли на жен и детей добрым примером, берут ли их на свою душу и приносят ли Господу в жертву: содержат ли они жен своих в любви, благочестии и чистоте и поступают ли с ними яко Глава с Церковью, поспешают ли они на помощь слабым и бедным и подкрепляют ли их и словом и делом, не ищут ли своей собственной пользы или забывают оную для пользы страждущих; посещают ли больных, заключенных в темнице, одевают ли нагих, утешают ли печальных и оставленных от всего сердца: словом, исполняют ли все деяния любви в точности; никого не злословят, ниже судят, но о всяком говорят добро и все вещи стараются обратить в добрую сторону, не мстительны, но кротко и любовно со всеми обращаются, благословляют клянущих и благотворят гонителям своим». В согласии с этим говорил Захар Карнеев в своей Орловской ложе: «Св. Ордену и поставленным над нами начальникам все и малейшее движение сердца нашего известно, открыто и несравненно яснее видно, нежели самим нам».
Если через Урим начальниками усмотрено будет, что какие-либо братья «ведут жизнь развратную», то они подвергаются наказанию: в души их «вливают гнев Божий».
Неизвестные начальники могли видеть таким образом душу каждого брата. Начальникам отдельных округов ордена братья сами должны были открывать свою душу: «дух Христа» живет ведь и в «каждом директоре округа».
«Все братья под присягою верности обязаны были все оригинальные письма, которые они от братьев во время квартального течения (то есть за четверть года) получили, и все другие писания, сказующие о вещах, до Ордена относящихся, иметь при себе во время квартал-конвенции и директору предъявить. Из сих и всех таковых и к самому директору вступивших бумаг должно все то, что не заслуживает быть в тайном сохранении, сожжено быть в виду всех братий»[148].
«Повиноваться есть наивеличайшая добродетель между добродетелями», — поучал Захар Карнеев в Орловской ложе. Следуя св. Бернарду, Карнеев говорил о семи степенях повиновения: 1) «повиноваться без противоборствия и охотно»; 2) «повиноваться без всякого объяснения и просто»; 3) «повиноваться с радостью и без досады»; 4) «повиноваться не откладывая и спешно»; 5) «повиноваться без всякого страха и мужественно»; 6) «повиноваться без всякого благоугождения самому себе и смиренно»; 7) «повиноваться непрестанно и постоянно».
«Отречемся всех мыслей, вожделений и деяний естественной воли своей, — взывал в другой речи Карнеев, — принесем ее в жертву Единому великому Пастырю и Учителю нашему Иисусу Христу. По заклании же испросим на место оной Его Божественной воли».
Согласно мнению розенкрейцера старой системы, «ученики ордена не только должны были прилежно заниматься ежедневным испытанием и познанием коренных причин и источников — добрых и худых его пожеланий, мыслей истинных и ложных воображений, слов, деяний и самых чувствий, не только сим заниматься паче всего, но и всегда иметь грудь и сердце свое открытыми руководителю своему во всех сделанных замечаниях над собою: нравственных, умственных и даже физических».
Каждую четверть года подчиненные должны были доставлять начальникам подробные отчеты о своей жизни, даже о самых скрытых движениях души.
Три квартальных отчета, которые доставил о себе Новиков барону Шрёдеру, сохранились в позднейшей копии Ланского: «письма Коловиона к Начальнику» — настоящая исповедь, раскрывающая все трепетания души Новикова перед случайно попавшимся ему на жизненном пути мекленбургским поручиком, с которым вскоре вышли у него крупные денежные недоразумения.
«Повеления ваши и волю высших наших высокославных начальников с истинною покорностью исполнять во всю жизнь мою буду», — обещал Новиков в первом из этих писем.
«Спаситель наш в божественном слове своем изъясняет нам, что больше сей любви нет, да кто положит душу свою за други своя… но коль чужд еще я сей божественной любви! Часто еще, весьма часто и рано встать и поздно лечь, и в слякоть пойти для друга своего не хочется. С пролитием слез пишу я сии строки… Сколь сладостно, радостно и восхитительно ощущение смирения, за которым следует любовь».
«Относительно же к братьям, а наипаче к брр. Филусу (Лопухину) и Виваксу (А. Новикову), я неоднократно беседовал с каждым из них в рассуждении насмешек их о бр. Татищеве. Сильный Бог даровал мне на то время и силу, и кажется мне, что в бр. Филусе открыл предубеждение против бр. Татищева; но он столь был тронут сим, что с того времени ни одного раза не приметил я в нем сего поступка».
Открываясь во всем начальнику своему Шрёдеру, Новиков требовал сам точно такого же неукоснительного и мелочного отчета от братьев, ему подчиненных!.. Руф Степанов так вспоминал об этом: «Каждый может чувствовать, что в нем есть добро и зло, для сего-то наука самопознания и полезна, а то мы весьма способны заключать, что в нас нет зла. Со мной однажды таковая беда случилась: как-то проговорился Н. И. Новикову, который был моим наставником, а он всем брр. рассказал. В. М. при работах в л. говорит: — вот, любезные бр., есть между нами и такие, которые не признают в себе зла; тут я хвать себя за бороду».
Подобного же рода исповедь находим в одной речи Пиуса (Поздеева) на собрании «теоретических братьев» 10 сентября 1791 года: «Я самый болящий между вами, достойные и любезные брр.! Одержим грехом, прикован к нему самолюбием, сладострастием, гордостию моею, нелюбовью моею к вам, между коими святейший Орден меня еще терпит… Я пребываю еще в одной неисправленной натуре, в которой есть токмо возможность к добру… Я есть тварь погибшая, аще не придет благодать».