ГЛАВА 18 РАЗВЕДКА ВО ВРЕМЯ КРИЗИСОВ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА 18

РАЗВЕДКА ВО ВРЕМЯ КРИЗИСОВ

Шестидесятые годы стали периодом появления самых продуктивных шпионов столетия, а также важнейших достижений в аэрокосмических разведывательных системах. Но ни конструкторы новых разведывательных систем, ни шпионы наподобие Пеньковского, Кохена и Лотца не могли знать в точности, какое влияние их деятельность окажет на историю.

Еще до конца десятилетия Соединенные Штаты и Советский Союз оказались на грани ядерного конфликта из-за Кубы, арабы и израильтяне затеяли войну с далеко идущими последствиями, а действия Советского Союза дали ясно понять, что он готов прибегнуть к крайним мерам, чтобы отстоять свою восточноевропейскую империю. И каждый случай помог проиллюстрировать достоинства и недостатки разведки шестидесятых, а заодно заложить основы некоторых достижений семидесятых.

РАКЕТНЫЙ КРИЗИС

15 октября 1962 года около 21 часа заместитель директора ЦРУ по разведке Рей Клайн позвонил специальному помощнику президента Кеннеди по вопросам национальной безопасности Макджорджу Банди. Поскольку разговор велся по открытой телефонной линии, Клайн обиняками сообщил Банди, что "те вещи на Кубе, из-за которых мы беспокоились, на месте".

Банди в точности знал, о чем говорит Клайн. Под вещами подразумевались советские наступательные ракеты, развернутые в 90 милях от американской территории. Звонок Клайна последовал за открытием ракет средней дальности, сделанным аналитиками из Национального центра фотоинтерпретации. Изображения были получены во время полета U-214 октября. Банди сказал Клайну, что хотел бы увидеть фотографии при первой же возможности, и Клайн пообещал подготовить материал к следующему утру.

Президент Кеннеди узнал о новом повороте событий только назавтра утром. Поскольку президент только что вернулся из изнурительной пропагандистской поездки, а в тот вечер уже нельзя было ничего поделать, Банди решил дать президенту спокойно отдохнуть, в чем тот чрезвычайно нуждался. И лишь в 8.30 утра 16 октября Банди пришел в президентскую спальню, чтобы сообщить мрачные новости.

Как показывает звонок Клайна, известие это не было полнейшей неожиданностью, хотя и противоречило оптимистическим оценкам разведывательных кругов, следивших за военными приготовлениями на Кубе и пытавшихся определить их истинный характер. Но для Соединенных Штатов разница между накоплением оборонительных вооружений и развертыванием наступательных ракет и бомбардировщиков была кардинальной. Советские торговые суда фотографировали по пути на Кубу по несколько раз. U-2, хотя больше и не летали над Советским Союзом, пролетали над Кубой по меньшей мере раз в месяц. На полученных снимках наблюдалось множество признаков наращивания военной мощи, в том числе строящиеся аэродромы, танки и самоходные орудия в военном лагере Манагуа и большая концентрация советской артиллерии под Гаваной. Но никаких признаков наступательных вооружений.

11 июля 1961 года Коллегия разведки США одобрила публикацию доклада "Наращивание вооружений на Кубе", отмечавшего, что, хотя "советский блок продолжает оказывать Кубе обширную военную помощь в виде военного снаряжения, обучения, техников и советников… нет никаких признаков, что сейчас на Кубе имеется какое-либо ядерное оружие или управляемые ракеты".

Многие источники, по большей части кубинские беженцы, предполагали наличие наступательных ракет. К январю 1962 года насчитывалось свыше 200 подобных сообщений. Но кубинские беженцы явно имели скрытые мотивы для подобных утверждений, поскольку надеялись на интервенцию США с целью свергнуть Кастро. И одно донесение за другим не выдерживало проверки ЦРУ. Р. Джек Смит, тогдашний начальник управления текущей разведки ЦРУ, отмечал:

Сообщения очевидцев о громадных ракетах, движущихся по кубинским дорогам по ночам, не сыграли решающей роли, поскольку звучали из уст необученных наблюдателей, зачастую подглядывавших из-за штор и неспособных отличить накрытую брезентом 35-футовую оборонительную ракету от наступательной. В глазах неспециалиста советская СА-2 выглядит достаточно большой, чтобы уничтожить половину восточного побережья Соединенных Штатов.

К середине февраля начали поступать донесения о замеченных на острове больших группах советского персонала. Подобные донесения встревожили директора Центрального разведывательного управления Джона Маккона. Маккон вступил на пост директора 29 ноября 1961 года, сменив Аллена Даллеса, вынужденного уйти в отставку после фиаско в заливе Свиней[77]. 59-летний Маккон был бескомпромиссным консервативным республиканцем. И хотя большую часть своей сознательной жизни он занимался частным бизнесом, ему довелось послужить заместителем министра авиации в 1950 и 1951 годах и председателем комиссии по атомной энергии с 1958 по 1960 год.

Маккон, всегда относившийся с недоверием и к Советам, и к Кубе, приказал, чтобы количество ежемесячных пролетов U-2 было увеличено с одного до двух. Полеты проходили рано утром в ясные дни, до появления дождевых облаков. Во время каждого полета фотографировалась практически вся территория Кубы.

Кроме увеличенного количества пролетов, NSA и его войсковые компоненты активизировали деятельность по сбору данных электронной разведки. В июне из Европы в Соединенные Штаты была переведена Воздушная радиоразведывательная платформа (Airborne Communications Reconnaissance Platform) С-130, получившая обозначение "Quick Fox" (Юркая лиса), для проведения операций по электронной разведке кубино-советских объектов. В течение июля воздушное и морское пространство близ Кубы патрулировали дополнительные самолеты и корабли, перехватывая сигналы и делая фотографии.

В течение лета и осенью наблюдались явные признаки возрастающей активности Советов, в том числе несомненное возрастание количества советских грузовых и пассажирских судов, прибывших на Кубу в июле и августе. Как сообщали, пассажирские суда также доставляли пассажиров иного типа — молодых, подтянутых, пребывающих в отличной физической форме и дисциплинированных, из чего следовало, что они могли быть военными. Кроме того, поступали донесения, что некоторые суда разгружали по ночам, в условиях строжайшей секретности. Но ни одно из донесений не являлось однозначным доказательством присутствия наступательных ракет. Вдобавок не исключалась возможность, что Советы организуют станции радиоэлектронного наблюдения или радиоэлектронной борьбы, ориентированные на мыс Канаверал.

Несмотря на отсутствие надежных сведений, Маккон сосредоточил внимание на возможности, что Советский Союз развертывает на Кубе наступательные ракеты, в частности баллистические ракеты средней дальности (БРСД) и баллистические ракеты промежуточной дальности (БРПД). БРСД с радиусом действия около 1100 морских миль смогли бы долететь на севере до Филадельфии и на западе до Оклахома-Сити. БРПД могли бы долететь до всех целей в США, за исключением некоторых объектов на северо-западе Тихого океана. На встрече 21 августа с министром обороны Макнамарой и несколькими другими высокопоставленными лицами Маккон заявил: "Будь я Хрущев, я поместил бы на Кубе БРСД и направил несколько штук на Вашингтон и Нью-Йорк, а потом сказал бы: "Мистер президент, нравится вам смотреть прямо в двустволку? А теперь давайте поговорим о Берлине. А после поторгуемся насчет ваших заморских баз"". Однако из-за отсутствия доказательств он не сумел убедить слушателей. Это не обескуражило Маккона, и он снова поднял эту тему в разговоре с президентом Кеннеди 22 августа. На следующий день на встрече с Кеннеди, Раском, Макнамарой, Банди и прочими Маккон снова указал, что развертывание обширной сети ПВО почти лишено смысла, если только оно не помогает скрыть присутствие БРСД, препятствуя американской разведке. В тот же самый день Кеннеди издал указ о мерах по национальной безопасности № 181, приказав предпринять ряд исследований, в том числе "анализ… вероятных военных, политических и психологических последствий установки на Кубе ракет либо класса "земля-воздух", либо класса "земля-земля", которые могут долететь до США".

К моменту этой встречи ЦРУ уже получило донесения беженцев касательно наличия на Кубе ракет, формой и размерами напоминающих ракеты СА-2, сбившие Фрэнсиса Гэри Пауэрса. Полет U-2 29 августа принес решительные доказательства появления на Кубе пусковых площадок ракет "земля-воздух". В докладе от 6 сентября ЦРУ заключило, что восемь площадок ПВО были выстроены ударными темпами, вследствие чего некоторые из них могут вступить в строй уже в течение двух недель.

Во время миссии 29 августа директор ЦРУ проводил медовый месяц в Европе, но его проинформировали о результатах пролета. Он саркастически заметил: "Их [пусковые площадки СА-2| устраивают там не для защиты сахарного тростника. Их устраивают, чтобы втереть очки нашему разведывательному взору".

Обнаружение ракет ПВО и воззрения Маккона, повторенные в ряде телеграмм, привели к наращиванию разведывательной активности. Были задействованы специально оборудованные В-47 и военно-морские "Constellation", а также U-2 с фотоаппаратурой и аппаратурой электронной разведки. 5 сентября во время пролета U-2 охватил все районы Кубы, которые 29 августа были скрыты облачным покровом, и обнаружил три новых площадки ПВО. Было ясно, что устраивается оборонительная сеть в масштабах всего острова.

Но ни один из полетов не выявил наличия наступательных ракет. Получить одобрение для очередного пролета оказалось трудно — очевидно, из-за сопротивления Макджорджа Банди и Дина Раска. В свете непреднамеренного вторжения U-2 в воздушное пространство Сахалина 7 сентября и из-за того, что тот был подбит китайскими националистами над Китаем, Раск боялся, что за следующим инцидентом последует эскалация напряженности.

Таким образом, самые свежие фотографические разведданные, имевшиеся в распоряжении управления национального прогнозирования (Office of National Estimates, ONE), получившего запрос президента на Специальный национальный разведывательный прогноз по поводу наращивания вооружений, были получены во время миссий 29 августа и 5 сентября. Сочетая эти разведданные с данными электронной и агентурной разведки, 19 сентября ONE подготовил доклад "Наращивание вооружений на Кубе". В нем делался весьма утешительный вывод: "Мы полагаем, что наращивание вооружений, начавшееся в июле, не является признаком радикально новой советской политики в отношении Кубы, ни в военной области, ни в фактически оборонительном характере наращивания вооружений на Кубе".

Этот базовый вывод основывался на ряде принципиальных предположений. Одним из них было то, что Советы понимают, что всякая попытка превратить Кубу в наступательную базу с целью защиты режима Кастро может спровоцировать военный ответ США. Вдобавок было отмечено, что развертывание ракет средней и промежуточной дальности "несовместимо с предшествующей советской практикой": подобное оружие никогда не размещали на территориях восточноевропейских сателлитов Советского Союза.

Этот прогноз ничуть не убедил Маккона. Позднее он заметил, что "большинство разведывательных ведомств, а вместе с ними и Госдепартамент, и Минобороны считали, что такое настолько не в духе Советов, что те и не станут поступать подобным образом. Они никогда не размещали никаких наступательных ракет ни у одного из сателлитов, Я указал, что Куба — единственная подконтрольная им территория, откуда ракеты долетят и до Вашингтона, и до Нью-Йорка, но не долетят до Москвы. Так что все обстоит несколько иначе".

И пока аналитики ONE твердили президенту, что, несмотря на искушение. Советы вряд ли установят на Кубе наступательные ракеты. Советский Союз вовсю занимался как раз этим. Корабли с крупными грузовыми люками, подобные "Полтаве" и "Омску", разгружали пусковые установки, ракеты и вспомогательное оборудование в Мариэле. Другие корабли прибыли в начале октября, чтобы разгрузить дополнительные ракеты, которые затем в обстановке строжайшей секретности по ночам перевозили в дальние уголки Кубы.

Сохранявшиеся ограничения на действия U-2 снижали шансы обнаружения ракет, как только те прибывали к местам назначения. Самолеты должны были летать не ближе 25 миль от кубинского побережья, чтобы оставаться вне пределов досягаемости для ракет СА-2. Полет 17 сентября, осложненный погодными условиями, не дал ни одной пригодной к использованию фотографии. Попытки использования RB-47 и специально модифицированных В-52 оказались безуспешными. И хотя сообщения некоторых источников о появлении межконтинентальных баллистических ракет средней дальности казались более надежными, чем предыдущие, общие показатели агентурной разведки были столь скверными, что этим донесениям не придали значения. Бывший работник ЦРУ Виктор Марчетти замечает, что "когда прочтешь пять тысяч вонючих донесений… трудно особо доверять хотя бы одному из них".

Маккон посредством международных звонков своему заместителю Маршаллу Картеру настаивал на возобновлении полетов U-2. По возвращении в Вашингтон он продолжил свою пропагандистскую кампанию на встрече 3 октября с Раском, Макнамарой, Банди и прочими. Директор ЦРУ указал, что центральные и западные районы Кубы не были охвачены съемками U-2 с 5 сентября. Поэтому невозможно с уверенностью установить, есть ли на Кубе ракеты.

На следующий день на встрече, которую посетили Маккон, Картер и высшие чины из Министерства обороны, Госдепартамента и Объединенного комитета начальников штабов (JCS), Национальное разведывательное управление (National Reconnaissance Office, NRO) и Объединенный разведывательный центр JCS (Joint Reconnaissance Center, JRC) получили указание представить к собранию специальной группы (Special Group) 9 октября альтернативные планы осуществления пролетов над Кубой, в том числе с использованием U-2 с целью охвата внутренних участков территории. Рассматривалось и использование дополнительных воздушно-разведывательных систем.

Спешность этих распоряжений была подкреплена возрастающей достоверностью данных агентурной разведки, поступавших в ЦРУ в конце сентября. Особенное значение имели два донесения. Один из источников из Гаваны доносил, что видел ракету длиной приблизительно от 65 до 70 футов. Он быстро выбрал из ряда фотографий советских ракет снимок баллистической ракеты средней дальности СС-4. Второй источник доносил о конвое, двигавшемся в район Сан-Кристобаля 17 сентября.

Во время доклада NRO-JRC[78] 9 октября, состоявшегося через два дня после периферийного полета U-2, открывшего четыре дополнительные пусковые площадки ПВО, последовало одобрение президентом Кеннеди 10 октября пролета U-2 над западной Кубой. Но лишь 14 сентября, когда сложились благоприятные погодные условия, U-2, оборудованный панорамной камерой высокого разрешения, сконструированной с целью получения подробной информации о крайне большом участке территории, смог произвести съемку территории, представляющей интерес.

На следующий день фотоинтерпретаторы из Национального центра фотоинтерпретации (National Photographic Interpretation Center, NPIC) обнаружили военный транспорт и палатки. Они предполагали, что далее увидят приготовления к постройке пусковой площадки СА-2 или крылатых ракет. Но вместо этого фотографии показали шесть покрытых брезентом объектов длиной более 60 футов. Изучение "черных книг" о различных советских ракетных системах привело к выводу, что это ракеты СС-4, длина которых составляет 64 фута. Когда об этом проинформировали главу NPIC Артура Ландала, он сообщил о выводах своих интерпретаторов Клайну и, в ответ на вопросы Клайна, указал, что, судя по всему, к пуску ракеты не готовы.

Приблизительно через три с половиной часа после того, как Банди проинформировал президента об открытии фотоинтерпретаторов, Кеннеди принял участие в первой встрече группы, впоследствии ставшей Исполнительным комитетом Совета национальной безопасности. В числе присутствующих находился и Ландал, на вопрос президента: "Уверены ли вы, что это советские баллистические ракеты средней дальности?" — ответивший, что "уверен настолько, насколько фотоинтерпретатор может быть уверен вообще в чем-нибудь". Кеннеди и его советники столкнулись с необходимостью постановить, как должны реагировать Соединенные Штаты. Ответом, по крайней мере временным, послужило решение президента Кеннеди, вечером 22 октября объявившего общественности, что начинает военно-морской карантин Кубы.

Во время этого кризиса американские разведывательные круги имели три основные задачи: контроль за развитием событий на опознанных пусковых площадках, выявление других существующих площадок и контроль за прочими важными событиями на Кубе: наблюдение за перемещением советских кораблей в открытом море и выявление любых признаков повышенной боевой готовности Советского Союза, которые могут указывать на скорое нападение.

На встрече 16 октября президент распорядился, чтобы частота полетов U-2 была увеличена. На следующий день состоялось шесть полетов U-2. Эти полеты предоставили фотоинтерпретаторам NPIC доказательства того, что Советы строят на Кубе как минимум шесть пусковых площадок БРСД и БРПД СС-5. Полагали, что 82-футовая СС-5 несет 5-мегатонную боеголовку.

В это время NSA и его военизированные подразделения предприняли массированные операции электронной разведки. Самолеты электронной разведки RB-47H, вылетавшие с базы ВВС Макдилл во Флориде, совершали в среднем по три вылета в день, записывая все сигналы кубинских радиолокаторов наблюдения и радиолокаторов пусковых площадок "земля-воздух". Кроме того, прослушиванием были заняты шесть самолетов RC-121, на борту каждого из которых было установлено около полутонны сложной подслушивающей аппаратуры. Кроме патрулирования воздушного пространства близ границ Кубы, NSA также осуществляло наблюдение и подслушивание происходящего на море. Корабль ВМФ США "Оксфорд" вел наблюдение за советскими судами, входившими в порт Гаваны и выходившими из него, и прослушивал советские переговоры.

Чтобы собрать побольше сведений о развитии событий в Советском Союзе, ЦРУ и NRO попытались вывести на орбиту новый космический аппарат "Корона". Спутник был установлен на ракетоноситель на базе ВВС Банденберг уже довольно давно — согласно замыслу, чтобы подобный спутник стоял наготове на случай кризиса. Однако запуск не удался.

Разведывательные данные о Кубе в сочетании со сведениями о советских ракетах, предоставленными Олегом Пеньковским, помогли ЦРУ подготовить 19 октября подробную докладную записку о кубинских пусковых площадках СС-4 и СС-5. В меморандуме приводились сведения о радиусе действия СС-4 (1020 морских миль), точности (эллипс рассеяния 1–1,5 мили), весе (3000 фунтов) и мощности боеголовки (от 25 килотонн до 2 мегатонн). В этом документе также указывалось количество запусков, которое может произвести одна пусковая установка (три), время подготовки к очередному запуску (5 часов) и число ракет на пусковую установку (две). Также указывалось, что две из площадок уже готовы к использованию, а пусковые площадки СС-5 будут готовы к пускам в течение декабря.

Техническое руководство, предоставленное Пеньковским, показывало "отпечаток", то есть схему развертывания СС-4, совпадавшую с обнаруженной на снимках КН-4 площадок СС-4 в Советском Союзе. Данные Пеньковского сыграли даже более важную роль в обеспечении сведений о темпе повторных запусков, а также о способах оценки прогресса в подготовке пусковых площадок.

Сведения о темпе повторных запусков оказались весьма ценными во время дебатов Исполнительного комитета по поводу предложения предпринять удар с воздуха по этим пусковым площадкам. Комитет желал сообщить президенту, сколько времени потребуется для второго запуска ракет, если предлагаемый удар с воздуха не уничтожит пусковые площадки полностью.

Эти и сопутствующие материалы помогли подтолкнуть президента к решению предпринять карантин, воздержавшись от непосредственных боевых действий. Ричард Хелмс, тогдашний заместитель директора по стратегии, вспоминает:

Мы рассмотрели линии электро- и топливного снабжения, пусковые фермы и все прочие подробности, имевшиеся в руководстве. Полученная оценка давала президенту Кеннеди запас в три дня. Важнейшим на повестке дня был вопрос о том, посылать ли ВВС для уничтожения ракетных баз… Благодаря материалам, доставленным Пеньковским, мы смогли сказать президенту, что "вот что у нас есть, и им потребуется X дней, чтобы приготовиться к стрельбе… Мне не известен ни один случай, когда разведданные оказались бы более своевременными, чем на сей раз.

В тот же самый день, когда ЦРУ приготовило докладную записку о пусковых площадках СС-4 и СС-5, Коллегия разведки США одобрила Специальный национальный разведывательный прогноз (Special National Intelligence Estimate, SNIE) 11-18-62, "Реакция Советов на определенные варианты действий США на Кубе", запрошенный президентом. Назавтра за ним последовал SNIE 11-19-62, "Главные последствия определенных вариантов действий США на Кубе".

Аналитики отмечали, что "блокада в любой форме не окажет на Советский Союз непосредственного давления, которое подтолкнуло бы его к силовому отклику". Скорее можно ожидать разнообразных политических действий, в том числе угрозы возмездия в Берлине. И хотя аналитики отмечали, что возможность советского военного отклика на использование силы США более вероятна, чем если бы Соединенные Штаты прибегли к блокаде, они также приходили к удивительному заключению, что, вероятно, реакция Советов на вторжение и более ограниченное использование силы США против избранных объектов на Кубе будет неодинакова.

Мы полагаем, что вероятность возмездия со стороны Советов посредством военных действий вне пределов Кубы в ответ на быстрое, эффективное вторжение несколько ниже, чем в ответ на более ограниченные формы военных действий против Кубы.

Между прогнозом от 19 октября и объявлением карантина президентом Кеннеди 22 октября сбор разведданных, конечно, продолжался с лихорадочной поспешностью. Полеты U-2 показывали, что в строй сданы еще две пусковые площадки баллистических ракет средней дальности, так что общее число их достигло четырех, и еще две будут боеспособны к концу недели. Снимки показывали также, что в Сан-Хулиане собрано еще как минимум 35 бомбардировщиков Ил-28. Снимки и, вероятно, данные электронной разведки также указывали, что 22 из 24 пусковых площадок СА-2 на Кубе боеспособны. На снимках были видны также бункеры для хранения ядерных боеприпасов, хотя распознать ни одной ядерной боеголовки не удалось.

Речь президента Кеннеди не повлияла на разведывательную деятельность США во время ракетного кризиса, во всяком случае в отношении ее основных объектов Кубы, открытого моря и Советского Союза. Но теперь следовало учитывать и новые факторы. Как отреагируют Советы, теперь столкнувшиеся с всемирной оглаской их деятельности и блокадой США: будут ли они продолжать прежние действия, заморозят или демон тируют пусковые площадки? Повернут ли советские корабли, находящиеся в открытом море, или попытаются пробиться сквозь блокаду? Отдаст Хрущев вкупе с прочими советскими вождями приказ о переводе советских ядерных и прочих войск на повышенную боеготовность? В последующие шесть дней американские спецслужбы стремились отыскать ответы на эти вопросы. Полученные данные оказались запутанными и неясными. Поздно вечером 23 октября NSA донесло, что результаты пеленгации (на самом деле проводившейся военно-морской группой безопасности) указывают, что не менее пяти советских судов, направлявшихся к Кубе с ракетами на борту, изменили курс и, вероятно, возвращаются в Советский Союз. И хотя ВМФ не мог проверить достоверность сведений до наступления светлого времени суток, они настолько убедили дежурного офицера ЦРУ, что он разбудил директора Маккона, чтобы поведать ему эти новости. На следующий день стало ясно, что 16 из 18 советских судов, часть из которых имели большие люки, либо повернули, либо легли в дрейф.

Что же касается событий в Советском Союзе, 23 октября ЦРУ донесло: "В течение первых часов после речи президента мы не обнаружили никаких признаков необычной активности или подъема советских войск по тревоге". 25 октября Наблюдательный комитет рапортовал, что состояние боеготовности советских вооруженных сил повышено. На следующий день комитет заметил, что, хотя Советы и перешли на повышенную боевую готовность, нет никаких явных признаков значительного развертывания войск. Подобные суждения, несомненно, основывались в первую очередь на прослушивании Соединенными Штатами советских военных переговоров.

23-24 октября наблюдения NSA за Кубой также выявили появление двух новых скремблированных линий связи, хотя и не смогли выявить их точного местоположения. И хотя невозможно было определить, организованы ли эти линии для поддержки пусковых площадок, в после-кризисных исследованиях отмечалось, что они "отвечали требованиям системы связи развернутых на Кубе наступательных ракетных подразделений, будучи и весьма устойчивыми к взлому, и способными справиться с большими потоками переговоров".

Однако фотографии, запечатлевшие развитие ситуации на Кубе, дали президенту и его советникам повод для беспокойства. Фотографии показывали, что некоторые виды работ на дополнительных пусковых площадках продвигаются довольно быстро — даже быстрее, чем раньше. 27 октября снимки показали, что все шесть пусковых площадок БРСД боеспособны, и полное число позиций составило 24 с потенциалом запуска 48 ракет за два залпа. Кроме того, плановые снимки показали, что две площадки БРПД будут боеспособны в декабре. И, наконец, на фотографиях за 25 октября были видны два собранных бомбардировщика Ил-28, сборка еще трех, а на аэродроме в Сан-Хулиане стояли ящики с комплектующими еще двадцати бомбардировщиков.

Затем, 28 октября, информационная служба зарубежного радиовещания ЦРУ (Foreign Broadcast Information Service) известила Белый дом, что "московское радио в России в 14.04 по Гринвичу 28 октября передало обращение Хрущева к президенту Кеннеди, сообщавшее, что СССР решил демонтировать советские ракеты на Кубе и вернуть их в Советский Союз 28 октября".

Но только после полудня 1 ноября интерпретаторы NPIC, детально изучавшие самые свежие разведывательные фотографии, заметили признаки, что за словами советского вождя последовали дела. Фотографии показали, что ракеты вывезены с пусковых площадок, а на ряде площадок пусковые установки демонтируют и упаковывают. Кроме того, аналитики отметили, что с уже готовых ракет снимают навесы, ряд пусковых площадок срывают бульдозерами, снимают камуфляжные сетки и формируют автопоезда для транспортировки демонтированного оборудования. Аналогичные признаки были обнаружены и на пусковых площадках БРПД. Однако постройка ядерных хранилищ и сборка бомбардировщиков на аэродроме Сан-Хулиан продолжалась.

В течение ноября спецслужбы США продолжали наблюдать за пусковыми площадками, ядерными хранилищами, аэродромами, портами и советскими кораблями в открытом море. Со временем и фотографии U-2, и фотографии, сделанные с малых высот, показали появление ракет и ракетного оборудования в Мариэле и их доставку обратно в Советский Союз. 25 ноября фотографии впервые показали, что в Сан-Хулиане начат демонтаж бомбардировщиков Ил-28. Фотографии советских кораблей позволили управлению военно-морской разведки опубликовать в декабре таблицу с перечнем судов, кубинских портов отправления и количество ракетных транспортеров, пусковых установок и прочей техники, вывезенной на каждом из них. Одновременно с кораблями, доставлявшими ракеты обратно в СССР, были сфотографированы в открытом море и корабли, везущие назад бомбардировщики. А чтобы у Соединенных Штатов не осталось никаких сомнений, крышки ящиков Ил-28 были частично сдвинуты, и были видны лежащие внутри фюзеляжи.

Конечно, наблюдение за Кубой с окончанием ракетного кризиса не прекратилось — в частности, потому что Соединенные Штаты отчасти сомневались, что в Советский Союз вернулись все доставленные на Кубу ракеты и бомбардировщики без исключения[79]. В докладе "Руководящие принципы планирования пролетов над Кубой" от 30 ноября 1962 года отмечалось:

Правительство Соединенных Штатов в первую очередь нуждается в получении нижеследующего:

a. Дальнейшие доказательства устранения систем наступательного оружия с Кубы.

b. Свидетельства возможной повторной доставки систем наступательного вооружения на Кубу.

c. Свидетельства возможного тайного размещения систем наступательного вооружения на Кубе.

ШЕСТИДНЕВНАЯ ВОЙНА

Утром 5 июня 1967 года Израиль предпринял сокрушительный налет на египетские аэродромы, и по времени нападение совпало с отбоем утренней тревоги в египетских ВВС. Израиль перешел к действию после многих недель все возраставшей напряженности, когда израильский кабинет министров пришел к выводу, что Египет готовится к войне.

Всего за пару месяцев до того, как и в предшествующие годы, Аман не допускал и мысли, что египетский лидер Гамаль Абдель Насер склоняется к войне. В середине шестидесятых Аман полагал, что Египет не будет готов к войне ранее 1969 года. В октябрьском прогнозе 1964 года Аман делал вывод, что нападение арабов на Израиль ранее 1968–1970 годов крайне маловероятно. Начальник израильского Генерального штаба с 1966 года Эзер Вайц-ман писал, что "никто не предсказывал полномасштабную войну ранее 1969 года". В анализе были учтены условия экономики Египта, состояние его вооруженных сил (еще не полностью перевооружившихся после недавнего получения советской военной техники) и участие египетских войск в гражданской войне в Йемене на стороне республиканских сил.

В основу прогноза было положено предположение, что Египет не начнет войну до тех пор, пока его вооруженные силы уступают израильским. Аман полагал, что в 1967 году дела обстоят точно так же, как и в начале шестидесятых. В начале мая Аман решительно утверждал, что в наступающем году войны не будет "ни в коем случае".

В течение этого критического периода Аман возглавлял Аарон Ярив, родившийся в Москве в 1920 году, эмигрировавший в Палестину в 1935-м и вступивший в Хагану в 1939-м. К изумлению Ярива и Израиля, 14 и 15 мая передовые подразделения двух египетских дивизий приступили к переправе через Суэцкий канал и захвату плацдармов на Синайском полуострове. 16 мая Насер потребовал, чтобы миротворческие войска ООН были выведены с израильско-египетской границы. На совещании Генерального штаба в Тель-Авиве 17 мая Ярив выразил точку зрения, что своими действиями египетские войска хотят помешать Израилю вступить в Сирию; эта точка зрения строилась в основном на оборонительном характере диспозиции египетских войск на Синае. Аман полагал, что по окончании демонстрации силы Насер прикажет своей пехоте и танкам отступить. Однако Аман в то время даже не догадывался, что Советский Союз поставляет Египту и Сирии ложные сведения о диспозиции частей Армии обороны Израиля (АОИ) и планах США.

Но 18 мая новость о том, что У Тан уступил требованиям Насера, заставила Аман изменить оценку ситуации. Уход войск ООН "придает египетским позициям не только оборонительный, но и наступательный характер", заключал Аман. Далее следовало предположение, что египтяне сами удивлены легкости, с которой У Тан принял их требования, но по соображениям престижа не могут тут же пойти на попятную.

На встрече Генерального штаба 19 мая Ярив доказывал, что намерения Насера не обязательно агрессивны. Пока египтяне не добились от других арабских государств полной военной поддержки, а их главные силы рассеяны между двумя берегами Суэцкого канала, Египет воздержится от агрессии.

Но поступающие в Аман разведданные указывали на усугубление ситуации. В донесениях говорилось, что Египет приказал трем бригадам, расквартированным в Йемене, вернуться на родину. Затем, 20 мая, египетские войска захватили контроль над Шарм-эль-Шейхом на южной оконечности полуострова, что давало им контроль над заливом Акаба — торговым путем Израиля в Африку и Азию. На следующий день Насер отдал приказ об общей мобилизации египетской армии. Аман заключил, что египетское вторжение на Синай задумывалось как ограниченная акция, но собственные действия увлекли Насера, толкнув на достижение далеко идущих целей — если и не военных, то уж политических наверняка.

22 мая Аман опять неверно истолковал следующий шаг египтян. Он отмечал вероятность того, что Египет закроет Тиранский пролив, таким образом перекрыв залив Акаба, но пришел к выводу, что подобные действия маловероятны. В полночь Насер объявил о закрытии пролива для израильских судов, и египетский батальон был десантирован на парашютах в Шарм-эль-Шейх.

Закрытие пролива, каковое Израиль всегда считал поводом к войне, заставило Ярива 23 мая сказать на совещании Генштаба, которое посетил премьер-министр Леви Эшкол, что "постсоветский период окончился. Это не просто вопрос свободы плавания. Если Израиль не ответит на перекрытие пролива… арабские государства воспримут слабость Израиля как блестящую возможность подорвать его безопасность и само его существование".

К изумлению Амана, 30 мая в Каир прибыл иорданский король Хусейн. Далее Хусейн и Насер подписали договор о взаимной военной помощи, вслед за которым арабы начали предсказывать неминуемое уничтожение Израиля. 2 июня на встрече кабинета министров Ярив представил обширную информацию о диспозиции и морали арабских войск и изложил вывод Амана, что Израиль победит в любой войне. 4 июня израильский кабинет министров, встретившись в Иерусалиме, проголосовал за войну. Донесение разведки, что египетские десантники переброшены к Иордану, означавшее скорые диверсионные вылазки египтян через границу в ходе первого удара, заставило Эшкола поддержать войну.

На следующий день настала очередь удивляться Египту: время, а в некоторых случаях и направление воздушных ударов оказались для Египта полнейшей неожиданностью. Хотя израильские аналитики не очень хорошо зарекомендовали себя в предвоенный период, израильская разведка оказалась чрезвычайно ценной при разработке планов воздушной и последующей наземной кампании.

Управление разведки израильской авиации следило за деятельностью на египетских авиабазах, что позволило стратегам ВВС разработать план, принесший грандиозный успех. Военачальникам было известно, что египетские авиабазы поднимают по тревоге на рассвете в течение нескольких недель и расширенные патрули перехватчиков постоянно дежурят в воздухе с 4.00 или 5.00 до 7.00 в ожидании израильского нападения. Им также было известно, что с отбоем тревоги пилоты возвращаются на базу и вместе с командами наземного контроля направляются на завтрак. К этому времени техники, обслуживающие радиолокаторы ПВО, уже утомлены, а истребители отправляют на техобслуживание под открытым небом. Командующий ВВС Мотти Ход 4 июня объяснил начальнику штаба АОИ Ицхаку Рабину, что "в последние две недели мы тщательно следили за египетской авиацией… при первом свете дня они вылетают на патрулирование и остаются в воздухе около часа. Затем возвращаются на базу и идут завтракать. С семи до восьми царит полнейший покой, и 7.45 утра — идеальное время для нас".

Израильская авиация нанесла удар в 7.45, уничтожив 304 из 419 египетских самолетов.

В последующие шесть дней израильские войска добились ошеломительных успехов на целых трех фронтах. К полудню 5 июня Египет потерял 309 из 340 боеспособных самолетов, в том числе все бомбардировщики Ту-16, пригодные для бомбардировок городов. Три бронекорпуса АОИ ворвались на египетскую территорию, захватили сектор Газа и пробились в сердце Синая.

На востоке израильские войска возобладали над иорданской армией. Когда иорданцы нанесли удар с воздуха по небольшому израильскому аэродрому, бригадный генерал Ход тотчас совершил ответный ход. Израильские ВВС захватили 30 иорданских самолетов на земле, тем самым нанеся противнику сокрушительный удар. Израильские наземные войска с не меньшим успехом перешли через западный берег Иордана в считанные дни, не встретив со стороны иорданских войск особого сопротивления.

Сирия тоже двинулась против Израиля в первый же день войны. Сирийские самолеты бомбили нефтеперегонный завод, израильские позиции на Галилейском море и авиабазу. Израиль ответил налетом, уничтожившим 75 сирийских самолетов, практически ликвидировав сирийские ВВС. Однако наземные бои начались лишь после того, как египетская и иорданская кампании практически завершились. 9 июня министр обороны Моше Даян приказал АОИ захватить Голанские высоты, с которых Сирия вела артобстрелы в мирное время. В течение первых дней боев сирийская линия фронта была прорвана в четырех местах. На рассвете следующего дня напор израильтян возрос; к полудню Кунейтра на Голанских высотах перешла в руки АОИ, и дорога на Дамаск была открыта.

И решающую роль в победе Израиля сыграло мастерство израильских солдат и военачальников, немалую помощь им оказала агентурная, фотографическая и электронная разведка. Майор египетских войск связи, известный под псевдонимом "Сулейман" или "Капитан X", был завербован в Каире за несколько лет до того. В ходе войны "Сулейман" подробно доносил о силе египетских войск, дислокации, оперативных планах и морали. Во время хаоса первых трех-четырех дней боев он передал АОИ донесения с точными цифрами боевых потерь вследствие внезапного налета ВВС Израиля и стремительного прорыва наземными войсками египетской линии обороны в Синайской пустыне. Однако до конца войны он не дожил, погибнув во время бомбардировки АОИ.

Другим видным шпионом был Али аль-Афти, массажист Насера и его помощника Анвара Садата. Многие египетские офицеры госбезопасности полагают, что он передавал своим израильским кураторам подробные разведывательные донесения о грядущих египетских политических и военных действиях. Афти якобы был завербован Аманом во время отпуска в Голландии[80].

До 1967 года фотографическая съемка объектов в Синае и Египте являлась серьезной проблемой. Израильское руководство опасалось, что подобные миссии вызовут или обострят напряженность, что приведет к нежелательной реакции Запада, а возможно, и к войне. В мае 1967 года кабинет министров наложил вето на предложение АОИ участить воздушно-разведывательные миссии. Но в последние дни до налета 5 июня кабинет министров одобрил многократные короткие и дальние разведывательные полеты с целью получения самых свежих разведывательных данных о диспозиции арабских войск.

Электронная разведка Израиля также зарекомендовала себя в военное время чрезвычайно хорошо. 6 июня около 14.00 был перехвачен общий приказ Насера по армии. После прорыва египетской обороны Синая израильскими дивизиями вдоль оси север-юг Насер приказал войскам отступить к Суэцкому каналу. Эти сведения позволили Генеральному штабу АОИ приказать 9 июня перейти в наступление на Сирию на юге Голанских высот.

Израильская электронная разведка позволила израильтянам не только предугадывать намерения египтян, но влиять на действия противника. Еще до начала боевых действий Аман взломал египетские армейские шифры. Как только война началась, Аман мог нейтрализовать египетских командиров и подразделения, передавая ложные приказы. Сыграв роль старшего офицера египетской армии, радист Амана направил заблудившийся танковый батальон через Синай, прочь от наступающих израильских войск, а после прекращения огня — к лагерю военнопленных. Пилот МиГа получил приказ сбросить бомбы над морем. Израильтяне смогли ответить на его контрольные вопросы о его жене и детях, летчик пришел к выводу, что приказы подлинны, и сбросил бомбы над морем.

КОНЕЦ ПРАЖСКОЙ ВЕСНЫ

13 июня 1968 года Коллегия национальных оценок ЦРУ в специальной докладной записке отмечала: "Судя по всему, взаимосвязанные обострения во внутренней политике Чехословакии и советско-чехословацких отношениях смягчились — в пределах страны достигнуто шаткое и, вероятно, временное равновесие, а вовне — неспокойное перемирие с Москвой". В ней также отмечалось, что "если отношений и восстановится, то ни в коем случае не надолго". Последний абзац записки отмечал, что "весьма высока вероятность, что отношения между Прагой и Москвой снова обострятся. Советские вожди, во всяком случае большинство из них, стремятся избежать отчаянных и дорогостоящих военных действий. Тем не менее, если правлению Дубчека будет грозить крах или политика чешского режима станет, с точки зрения Москвы, "контрреволюционной", Советы могут снова прибегнуть к силе войск для усмирения".

20 августа 1968 года советские войска и войска стран Варшавского договора ворвались в Чехословакию, положив конец эксперименту по "социализму с человеческим лицом", знаменовавшему режим Александра Дубчека. Корни этих событий уходят в 1967 год, под конец которого советское руководство неохотно согласилось, чтобы бескомпромиссного Антонина Новотного устранили с должности первого секретаря чешской коммунистической партии, а на смену ему пришел Дубчек.

Восхождение Дубчека к власти разбудило в партии и чешском обществе реформистские настроения. Программа преобразований нового чешского лидера была введена в программу действий апреля 1968 года, призывавшую к расширению партийной демократии, к большей автономии прочих политических партий и парламента, восстановлению основных гражданских свобод наподобие свободы собраний, энергичному продолжению политической реабилитации и экономическим реформам. Вдобавок Дубчек позволил организовать ряд новых политических клубов и отменил цензуру.

Подобные веяния встревожили дряхлеющих олигархов, заправлявших Советским Союзом и странами Варшавского договора. Отрава либерализации, опасались они, может распространиться и на другие страны. Вождь коммунистической партии Восточной Германии Вальтер Ульбрихт и Петр Шелест, член советского Политбюро и вождь украинской партии, испытывали особенную озабоченность. Коммунистические лидеры сочли столь разительные перемены во внутренней политике серьезной угрозой единству Варшавского договора. В свете внутренней либерализации чешскую преданность советской линии во внешней политике и лояльность в качестве члена Варшавского договора посчитали сомнительной.

Но чтобы от страхов перейти к агрессии, нужно было совершить качественный скачок — из опасения перед международными осложнениями и чешским вооруженным сопротивлением подобной агрессии. Решение должно было принять советское Политбюро, и прежде всего пятеро его ключевых членов — Генеральный секретарь Леонид Брежнев, Председатель Совета Министров Косыгин, Председатель Президиума Верховного Совета Николай Подгорный, главный идеолог Михаил Суслов и Шелест. Поначалу в ядре партии произошел раскол по вопросу, какой именно курс действий следует избрать. Косыгин и, как ни странно, бескомпромиссный Суслов настаивали на осмотрительности. Шелест же был сильным и, вероятно, первым сторонником вооруженной интервенции. Брежнев колебался.

В результате влияние на окончательное решение оказала информация, поступавшая в Политбюро из КГБ и ГРУ. Причем имеются признаки, что сведения, которыми располагали верховные стратеги, были далеко не объективны. После восхождения Дубчека к власти регулярность операций КГБ и ГРУ в Чехословакии снизилась в результате увольнения от 80 до 100 агентов КГБ, служивших в чешском Министерстве внутренних дел. Сотрудники ГРУ в чешской армии тоже были уволены.

В отсутствие этих источников советское руководство и спецслужбы полагались лишь на тревожные донесения, поступавшие от вождей Восточной Германии и Польши — Вальтера Ульбрихта и Владислава Гомулки; несомненно, из-за нехватки информации этим донесениям придавали куда большее значение, нежели они того заслуживали. Кроме того, пессимистические донесения слала чешская антиреформистская коалиция.

Поскольку многие из обычных каналов информации были перекрыты, советское руководство решило приостановить действие правила, возбранявшего шпионаж КГБ в восточноевропейских странах-сателлитах. Главный советник КГБ в Праге генерал Котов получил от начальника госбезопасности копии личных дел всех офицеров госбезопасности. Заместитель министра внутренних дел Вильям Сальговик был завербован КГБ. Еще один агент КГБ в Министерстве внутренних дел дал КГБ возможность прослушивать телефонные разговоры министерства. КГБ установил подслушивающие устройства в домах лидеров реформации. Изрядная часть полученных сведений была использована после вторжения при аресте офицеров госбезопасности и прочих лиц, сохранивших верность реформистскому режиму.

КГБ также приказал тридцати нелегалам, действовавшим на Западе, отправиться в Чехословакию под видом туристов. Руководство комитета полагало, что чешские контрреволюционеры будут более откровенно излагать свои тайные планы в разговоре с индивидуумами, каковых считают представителями Запада, чем в разговорах с восточноевропейцами. Тем временем 8-е управление КГБ расшифровывало огромные объемы чехословацкой дипломатической корреспонденции.