IV. Гуадалканал

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

IV. Гуадалканал

Согласно многочисленным свидетельствам, последние часы долгого перехода проходили в обстановке странного возбуждения, всеобщего бодрствования и любопытства. Вот уже несколько недель кряду дожди поливали вовсю: в Новой Зеландии — на улицах и набережных Веллингтона, во время нескончаемой погрузки и посадки на корабли; и на всем пути американской эскадры до островов Фиджи; и потом тоже. Словом — всю дорогу. Однако истребители прикрытия поднимались в небо почти каждое утро, невзирая ни на ливень, ни на промозглый туман и рассекая влажный воздух своими винтами, похожими на сверкающие зеркальные диски. Но этой ночью дождь наконец прекратился, и в просветах между кучевыми облаками на мало-помалу проясняющемся небосклоне снова засияли крупные звезды. Восстановилась чудесная погода, и на море был штиль. Все моряки, даже свободные от вахты, поднялись до рассвета, едва по кораблям объявили, что прямо по курсу, на северо-востоке показалась земля, — ее было очень хорошо видно в бледном свете угасающего полумесяца. И ни малейших признаков неприятельского присутствия. Вскоре моряки уже ясно различали живописные, поросшие буйной тропической растительностью склоны, спускающиеся к берегу океана. Занималась заря, и небо, прояснившись еще больше, скоро сделалось совсем белесым. Звезды погасли. Эскадра взяла влево — и теперь земля лежала по правому борту. Зеленые горы и холмы, прорезанные долинами, которые в предутренних редеющих сумерках казались фиолетовыми, являли собой величественное, впечатляющее зрелище. Вдоль подножий холмов тянулись широкие белопесчаные пляжи. Эскадра проходила так близко от берега, что было слышно, как шуршат, накатывая на песок, волны, поднятые форштевнями кораблей. Ни единого подозрительного шума, только рокот волн, шелест песка и мерный гул корабельных двигателей. У входа в узкую долину показалась туземная деревня — несколько соломенных хижин на деревянных сваях, а вокруг ни одной живой души. Туземцы, похоже, еще спали. И люди на кораблях спрашивали себя: неужели  война докатилась и до этого тихого, мирного берега? Таким вот безмятежным предстал Гуадалканал перед взорами американских моряков ранним утром 7 августа 1942 года.

Гуадалканал — остров в архипелаге Соломоновых островов, протянувшихся пятисотмильной цепочкой с северо-запада на юго-восток от восточной оконечности Новой Гвинеи до Новых Гебрид. Другими словами. Соломоновы острова лежат почти параллельно северо-восточному побережью Австралии, от которого их отделяет Коралловое море. Соломоновы острова справедливо называют жемчужинами Тихого океана. Открыл их в 1569 году испанский мореплаватель Менда-нья де Нейра; он же и дал им такое название — как поговаривали в свое время, с явным намеком на несметные сокровища великого царя Израильского. А позднее выяснилось, что Меланезия, в состав которой входят Соломоновы острова, была колыбелью одного из первобытных племен и что все члены его, под стать папуасам, отличались крайней жестокостью, занимались каннибализмом и промышляли охотой за человеческими головами. Потом большую часть туземцев обратили в христианскую веру — и они сделались либо пресвитерианцами, либо католиками, а иногда и теми и другими одновременно, хотя некоторые из них продолжают время от времени охотиться за головами и по сию пору. И головы эти принадлежат их же собратьям — таким же несчастным и, в сущности, ни в чем не повинным меланезийцам! Есть на Соломоновых островах и другие обитатели — рептилии и насекомые, а также диковинные птицы с ярким, красочным оперением.

Гуадалканал имеет 150 километров в длину и 50 — в ширину. Японцев вряд ли привлек бы этот остров, если бы не его исключительно удачное географическое положение. В северной части Гуадалканала пролегает самая прекрасная на всем архипелаге долина — чем не место для аэродрома. Помимо того, с северного берега Гуадалканала виден другой остров, размерами поменьше, — Флорида, на побережье которого, обращенном в сторону Гуадалканала, расположена глубокая гавань с удобным местом для рейда, защищенная к тому же со стороны моря крохотными островками: Тулаги, Гавуту и Танамбого. Аэродром, гавань — вот вам и авиационно-морская база. В первых числах апреля 1942 года японцы вторглись на Тулаги, а в начале июля высадили войска и рабочие бригады на Гуадалканале и принялись строить аэродром и возводить полевые укрепления.

Между тем высшее военно-морское командование Соединенных Штатов решило «превратить всю юго-западную часть Тихого океана в основной плацдарм наступательных действий». И нам, я полагаю, было бы небезынтересно проследить — хотя бы вкратце — за тем, как разворачивалась подготовка к последующим крупномасштабным наступательным операциям, предусмотренным этим решением.

К тому времени в Окленде, Новая Зеландия, был создан новый командный пункт американского Тихоокеанского флота, и возглавил его вице-адмирал Роберт Л. Гормли, снискавший себе славу не только как большой любитель крепкого словца — под стать Хэлси, но и, помимо того, как неплохой организатор. Он покинул Вашингтон 1 мая и 7-го числа прибыл на место своего назначения. Через пять дней, 12 мая, Гормли получил от адмирала Нимица приказ «занять островные позиции, с тем чтобы начать незамедлительную подготовку к дальнейшим боевым действиям в юго-западной и центральной частях Тихого океана, а также к проведению десантных операций на островах, захваченных японцами». После победы в битве за Мидуэй верховное командование Соединенных Штатов полагало, что «по всем законам военной стратегии по неприятелю следовало нанести новый молниеносный и сокрушительный удар». И уже 2 июля Гормли получил приказ в скорейшем порядке начать широкомасштабное наступление. В соответствии с этим приказом Гормли назначался командующим всеми наземными, морскими и воздушными силами, дислоцированными в юго-западной части Тихого океана. А генерал-майор Александр Вандегрифт, командир 1-й дивизии морской пехоты, был назначен непосредственным командующим оккупационными силами, которым предстояло захватить территории, занятые японцами. Первая половина личного состава дивизии уже прибыла из Соединенных Штатов и высадилась в Новой Зеландии, вторая пока еще была в пути. Дивизию предстояло усилить 2-м полком и 1-м диверсионно-штурмовым батальоном морской пехоты — так называемыми рейдерами. День «Д» был назначен на 1 августа. В течение же трех оставшихся недель надлежало сделать следующее: организовать высадку второй половины личного состава 1-й дивизии морской пехоты, расквартировать ее на берегу для полноценного отдыха, переформировать в боевые подразделения и произвести посадку на борт транспортов; выгрузить и снова погрузить боевую технику и снаряжение (дальше мы увидим зачем), подготовить тактический план проведения десантной операции и отработать высадку заблаговременно; прибыть к месту проведения операции. Вся подготовка (указывалось в приказе) должна проходить в обстановке повышенной секретности.

Однако из-за штормовой погоды прибытие транспортных кораблей задержалось — и приступить к осуществлению намеченной программы пришлось только через несколько дней. К тому же прибывшие из Соединенных Штатов транспорты следовало разгрузить, а затем заново загрузить, с тем чтобы все располагалось в порядке первоочередности: сначала — личное оружие, десантная техника, канистры с бензином, боеприпасы; потом — провизия, медикаменты и дополнительные запасы топлива. Предполагалось, что транспорты снимутся из Веллингтона. Все они должны были стоять вдоль одной причальной  стенки, рассчитанной одновременно на пять швартовочных мест. А погода между тем стояла просто отвратительная: холод, дождь, шквальный ветер, дувший со стороны Антарктики. Под дождем размокли картонные коробки, горой сложенные прямо на причале; ответственные сотрудники интендантской службы никак не могли взять в толк, как загрузить все эти банки да склянки — с зеленым горошком и грейпфрутовым соком, а их было не меньше полсотни тысяч штук. И «полноценный» отдых доблестных морских пехотинцев после долгого и утомительного перехода из Соединенных Штатов в Новую Зеландию заключался в том, что они по шестнадцать часов на дню ворочали ящики. «Ну да ладно, выйдут в море, там и отдохнут», — решило за ним заботливое командованием. Один заново загруженный транспорт, однако, пришлось снова перезагрузить — так сказать, в показательном порядке, дабы удостовериться, что каждый груз действительно находится строго на отведенном ему месте. На борту каждого корабля должно было разместиться отдельное боевое подразделение со всем вооружением и запасами из расчета на один месяц непрерывного ведения боевых действий. А еще один транспорт загрузили продовольствием и боеприпасами, рассчитанными на три боевых подразделения и три дополнительных месяца. Все лишнее было изъято — по всей строгости (американских) законов военного времени. Так, например, на каждый батальон полагалось только по две пишущих машинки, а леденцы, любимое лакомство морпехов, были заменены на мыло, спички, бритвенные лезвия и сигареты. 7 июля Гормли вылетел в Австралию, где в течение двух дней совещался с генералом Дугласом Макартуром, главнокомандующим союзными войсками в юго-западной части Тихого океана. И к 16 июля он уже подготовил окончательный вариант боевого приказа. Приказ этот был «закодирован» под схему тактических учений. Для его исполнения были задействованы следующие силы:

Три крупных оперативных соединения ВМС, два из которых возглавил вице-адмирал Фрэнк Флетчер. (Флетчер: старый морской волк с благопристойными манерами, эмоционален, игрок в бридж и гольф, поклонник слабого пола, предпочитающий коротать вечера за разговорами в женском обществе, энергичен — иногда сверх меры, искусный командир.) Первое соединение — «Нэн» [15] (силы воздушной поддержки) включало: группу I, куда вошли авианосец «Саратога», 2 крейсера и 5 эсминцев; группу II, куда вошли авианосец «Энтерпрайз» (под флагом контр-адмирала Томаса Кинкейда, назначенного командующим группой, в то время как непосредственным командиром флагмана стал капитан Артур Дэвис), линкор «Северная Каролина», 2 крейсера  и 5 эсминцев; группу III, куда вошли авианосец «Уосп», 2 крейсера, 6 эсминцев и 5 танкеров. Второе соединение — «Тэр»[16], под непосредственным командованием контр-адмирала Ричарда Тернера, включало: 22 транспортных корабля, группу артиллерийской поддержки, в которую вошли крейсер и эсминец, 5 минных тральщиков, группа прикрытия, вверенная командованию контр-адмирала Крэтчли (из британских ВМС) и состоявшая из 3 австралийских и 1 американского крейсеров, вместе с приданной авиагруппой, а также 8 эсминцев. Третье соединение включало самолеты и гидросамолеты, базировавшиеся на суше (в Нумеа[17], на Эфате[18], Тонгатапу[19], Самоа[20] и Фиджи[21]). Другими словами, в предстоящей широкомасштабной операции всего было задействовано 3 авианосца, 1 линкор, 14 крейсеров, 30 эсминцев, с десяток вспомогательных кораблей, 22 транспорта и авиация.

Первые корабли, самые тихоходные, вышли в море 22 июля. Рандеву всех трех соединений должно было состояться в открытом океане — в точке с координатами 23 градуса 15 минут южной широты и 180 градусов восточной долготы. Туда же должен был подойти из Сан-Диего конвой из 7 грузовых и войсковых транспортов в сопровождении кораблей прикрытия. Когда все суда были в сборе, эскадра двинулась к острову Коро (в архипелаге Фиджи), где было решено провести генеральную репетицию предполагаемых боевых действий.

К острову Коро эскадра подошла 28 июля. Не успели корабли отдать якоря, как с берега к ним на пирогах устремились туземцы и тут же завязали с моряками бойкую торговлю: тертые-перетертые кальсоны, затупившиеся бритвенные лезвия, теннисные туфли и тельняшки охотно меняли на циновки-плетенки из копры, бусы и ожерелья из ракушек и кокосовые орехи. Однако очень скоро спрос на диковинный «белый» товар значительно превысил предложение, и через какой-нибудь час за один кокосовый орех уже платили чистой монетой — по доллару за штуку. Когда товарообмен наконец закончился, докучливых  фиджийцев спровадили восвояси, чтобы они не крутились под ногами и не мешали высадке десанта. Вслед за этим самолет принялись бомбить прибрежные коралловые рифы, пулеметы — перепахивать очередями песчаный берег, а корабельные пушки — выкорчевывать снарядами пальмы. Потом на воду спустили десантно-высадочные средства, и к берегу под проливным тропическим дождем с оглушительными воинственными криками ринулись морские пехотинцы. Туземцы, в ужасе сбившись в кучу, издали наблюдали за тем. как разворачивалось это более чем странное, по их разумению, ритуальное представление. Но пуще остального изумило их то, что белые пришельцы сражались с пустотой — тенями... А после вдруг взяли и убрались прочь.

В ходе маневров выяснилось, что ни флот, ни авиация, ни пехотинцы не были должным образом готовы к проведению крупномасштабных десантных операций. А тут еще ливень, помешавший довести учения до конца. Больше того: необходимость соблюдать режим радиомолчания, когда исключено использование любых средств связи, привела к тому, что операция сделалась вообще неуправляемой. Но командование эскадрой тем не менее посчитало, что маневры все равно не прошли даром — хотя бы потому, что они помогли извлечь полезные уроки на будущее. И с наступлением ночи эскадра снова вышла в море. 3 августа она миновала южную оконечность архипелага Новые Гебриды и взяла курс норд-вест. А спустя четыре дня, 7 августа, американские корабли подошли к Гуадалканалу.

* * *

В 5 часов 30 минут с трех авианосцев начали подниматься в воздух самолеты. В 6 часов 13 минут все корабли эскадры открыли огонь по берегу, в то время как бомбардировщики, сбросив бомбы в глубь острова, отправились бомбить Флориду и соседние островки. В 6 часов 47 минут к Гуадалканалу подошли транспорты, и уже в 6 часов 50 минут морским пехотинцам был дан приказ приготовиться к высадке. В спокойное море начали спускать десантные плавсредства. Погода стояла просто идеальная. Противника нигде не было видно — он точно в воду канул. Но вскоре японцы дали-таки о себе знать: в воздухе показался одинокий неприятельский самолет, который, впрочем, тут же сбили, а вслед за тем послышались редкие залпы береговых зенитных орудий, но и они скоро смолкли. И больше ни звука. В 8 часов морские пехотинцы в общем благополучно высадились на пологий песчаный берег Гуадалканала двумя десантными группами, не встретив на своем пути практически никакого сопротивления (во время этой операции шальная пуля, выпущенная из прибрежных зарослей японским стрелком-одиночкой, сразила только одного десантника). С кораблей в бинокли было отлично видно, как тяжело нагруженные солдаты в касках, увязая ногами в песке,  продвигались к лесу, а у них над головами проносились на бреющем полете американские самолеты. Вступив в густые заросли, пехотинцы двинулись туда, где, по всем расчетам, должен был находиться японский аэродром.

Они продвигались колонной по одному, с интервалом тридцать шагов друг от друга, держа оружие наперевес, готовые в любое мгновение открыть огонь, и вслушивались в безмолвие джунглей, нарушаемое лишь пением птиц. Людей окружали густые влажные сумерки. Почва под ногами была мягкая и топкая, точно пышный ковер. Кругом — ни души. В просветах между раскидистыми кронами высоченных деревьев проглядывало голубое небо. Они шли в полной тишине, не оставляя позади себя ни пяди не обследованной земли, — как их и учили во время долгих изнурительных тренировок. Мало-помалу глаза привыкли к беспросветному полумраку, но во время чересчур медлительного продвижения через влажные джунгли обострялись все чувства, что для белого человека было испытанием не из легких. Малейший шум: хруст или шорох — и палец невольно ложился на спусковой крючок. И вдруг все, кто шли в авангарде колонны, замерли как вкопанные: их насторожил какой-то непривычный — подозрительный звук. Это был плеск воды. Вскоре джунгли малость поредели, и впереди показалась река: она была довольно широкая, прозрачная и неглубокая. В лучах солнечного света, пробивавшегося сквозь макушки теперь уже редких деревьев, быстрый и говорливый водный поток, обрамленный живописными, сплошь в густых низких зарослях берегами, играл яркими разноцветными бликами. Вот из прибрежных зарослей вспорхнула диковинная птица, вспыхнув всеми красками своего роскошного оперения. Однако люди любовались всей этой первозданной красотой настороженно — с опаской. Авангард колонны вошел в воду — остальные залегли в зарослях, приготовившись в случае чего прикрыть его своим огнем. Потом, перебравшись на другой берег, уже авангард колонны рассредоточился в зарослях, чтобы прикрыть переход через реку всей остальной колонны. Но ничего непредвиденного во время переправы не случилось. Вслед за тем, перестроившись в несколько небольших колонн, отряд двинулся дальше.

Некоторое время спустя джунгли снова поредели. На сей раз причиной редколесья стали последствия недавнего налета американских бомбардировщиков: впереди всюду, куда ни кинь взор, зияли широкие воронки и валялись вповалку выкорчеванные бомбами деревья. Отряд остановился. Метрах в ста за уцелевшими деревьями, в не поредевшем тем не менее полумраке, показалась небольшая прогалина с соломенными хижинами. Многие из них были разрушены, да и те, что уцелели, — выглядели довольно убого. Странно было видеть эти жалкие следы человеческого присутствия среди нетронутого царства буйной тропической растительности. Дальше пехотинцы продвигались  ползком, извиваясь по-змеиному. При ближайшем рассмотрении в хижинах, представлявших собой некое подобие бараков, не оказалось ни одной души; пусто было и вокруг. А между тем это был обитаемый лагерь — японский. Посреди самой большой постройки стояли покинутые в спешке обеденные столы с остатками трапезы — рисом и вяленой рыбой в железных мисках и какой-то жидкостью желтого цвета в маленьких бутылочках. В лагере стоял странный запах. Несколько бараков, судя по всему, были приспособлены под кузницы. В других, столь же убогих, размешались столовые. А один, вероятно, использовался как гараж: он был завален плохонькими черными велосипедами. Для охраны лагеря было решено оставить одну боевую группу.

Около полудня углубившиеся в джунгли Гуадалканала пехотинцы услыхали отдаленный гул самолетов — но это уже были японские высотные бомбардировщики. Через несколько мгновений небо вокруг них усеялось темными облачками, вслед за тем до людей в джунглях долетел приглушенный грохот зенитных орудий американских кораблей. Пехотинцам показалось, что те остались где-то далеко-далеко позади — за сплошной стеной непролазных джунглей. Немного спустя канонада прекратилась, а через полтора часа пополудни возобновилась вновь, сопровождаемая воем моторов пикирующих бомбардировщиков. Но пехотинцы, скрытые за плотной зеленой завесой, не могли видеть того, что происходит в воздухе и на море, — об этом им оставалось лишь догадываться.

Немного спустя пехотинцы наткнулись на другой лагерь — крупнее первого, но и больше пострадавший от бомбардировки. В округе не осталось ни одного целого дерева, а в самом лагере — ни одной целой постройки. Посреди этого хаоса были разбросаны белые офицерские мундиры, каски и шпаги. Как видно, это был японский штаб. Чуть поодаль торчали остовы бараков, в которых размещались казармы, кухня и столовые. Один из них был защит дымящимися мешками с рисом; среди руин другого — вероятно, продовольственного склада, — валялись наполовину перебитые бутылки японского пива и саке, а также пачки сигарет и жестянки с леденцами. И в этом лагере не оказалось ни одного человека — ни живого, ни мертвого. Как ни странно, следы былого человеческого присутствия навевали не менее тягостное впечатление, чем таинственный полумрак диких джунглей. Пехотинцы даже вздохнули с облегчением, когда дозорные доложили, что неприятель, похоже, где-то совсем неподалеку. Развернувшись в цепь, американцы было двинулись дальше — и вдруг, не успев сделать и нескольких шагов, они наткнулись на сбившихся в кучу насмерть перепуганных, полуголых, истощенных донельзя безоружных людей. Неужели это и есть хваленый «неприятель»? Несчастные, не собиравшиеся оказывать пехотинцам ни малейшего сопротивления, оправились  наконец от страха и объяснили, где словами, где жестами, что все они — корейские рабочие, что сюда их согнали японцы, которые обращаются с ними, как с рабами. Корейцы сказали, что утром японцы покинули оба лагеря и отошли к холмам. Вот, стало быть, почему пехотинцы, продиравшиеся целый день напролет сквозь джунгли Гуадалканала, не встретили на своем пути ни одного японского солдата. А между тем на берегу полным ходом шла разгрузка транспортов. И вскоре песчаные пляжи были завалены ящиками и коробками с боеприпасами и продовольствием.

* * *

1-му диверсионно-штурмовому батальону морской пехоты (рейдерам) надлежало захватить островок Тулаги. Батальон благополучно высадился на северной оконечности острова, не встретив на своем пути никакого сопротивления неприятеля. На берегу рейдеры разделились на два отряда: они решили проникнуть в глубь острова, обогнув возвышавшийся перед ними высокий холм с двух сторон. Однако на Тулаги джунгли оказались куда более густыми, чем на Гуадалканале: сплошь переплетенные лианами, устланные плотным кустарником, они казались совершенно непроходимыми. Не мудрено, что за два часа рейдерам удалось преодолеть всего лишь 1400 метров, да и то с величайшим трудом. И тут вдруг джунгли встретили их яростным пушечным и пулеметным огнем. Но откуда конкретно были орудия, определить было невозможно. Лишь некоторое время спустя рейдеры догадались, что по ним стреляли из скрытых завесой зарослей небольших карстовых пещер, которыми были сплошь изрыты склоны холма. Эти естественные убежища оказались неуязвимыми и для снарядов американских корабельных орудий, и для авиационных бомб. Одним словом, эти потайные укрепления, сотворенные самой природой, надо было брать штурмом. Первые рейдеры скрытно подобрались поближе и забросали пещеры гранатами. Но японцы тут же их собрали и вышвырнули обратно. Впрочем, несколько гранат все же взорвались — однако серьезного урона осажденным они, похоже, не причинили, потому что неприятель продолжал вести огонь с не меньшей ожесточенностью. Когда же американцам ценой неимоверных усилий и потерь в личном составе удалось захватить ближайшую из пещер, они насчитали там только несколько трупов японских солдат. А где же остальные? И тут рейдеры обнаружили, что эта пещера соединялась с другими целым лабиринтом подземных ходов, — по нему-то оставшиеся в живых японцы, верно, и ушли. Вот оно как: значит, неприятель обосновался здесь, точно в крепости, использовав в качестве главного бастиона изрезанный разветвленной системой подземных пещер холм. Да и потом, сами джунгли — маскировка лучше некуда. Иначе говоря, к вечеру американцы едва продвинулись в глубь Тулаги и понесли при этом значительные потери, поэтому командир штурмового батальона приказал остановиться  и занять оборонительную позицию. Так что ночь рейдерам предстояло провести в джунглях, держа ухо востро.

На Гавуту точно такая же система пещер и подземных лабиринтов начиналась прямо у берега — сразу же за песчаным пляжем. Таким образом, вести скрытый прицельный огонь по десанту было очень удобно. В итоге каждый десятый американский десантник был убит, едва успел ступить на берег злополучного острова. Уцелевшие морские пехотинцы, преодолев пляж короткими перебежками, залегли у кромки джунглей. Дальше их подстерегали не меньшие трудности и опасности, чем рейдеров на Тулаги. Им тоже предстояло держать оборону всю ночь напролет.

То же самое было и на Танамбого. Этот островок соединялся с Гавуту чуть затопленной дамбой — ею и решили было воспользоваться американцы. Но не тут-то было: японцы накрыли переправу сплошным заградительным огнем — так, что даже не подступиться. Не помогли десантникам и два танка-амфибии, подоспевшие для подкрепления. Словом, было решено дождаться утра и бросить на штурм неприступных островов-крепостей куда более значительные силы.

* * *

Японские бомбардировщики, замеченные рейдерами в вечернем небе над джунглями Гуадалканала, прилетели с военно-морской авиабазы под Рабаулом, что на северной оконечности острова Новая Британия, расположенного примерно в тысяче километров к северо-западу от Гуадалканала. Они атаковали американские корабли в течение десяти минут, но безуспешно. Следом за ними на эскадру под прикрытием «зеро» устремились пикирующие бомбардировщики. С «Энтерпрайза» и «Саратоги» взлетели истребители — они тут же вступили в бой с самолетами противника. Одна из бомб, сброшенных японцами, попала в транспорт, в результате чего погибли 22 американских моряка. В том бою американцы сбили большую часть неприятельских самолетов, а сами потеряли только 11 истребителей.

Ночью крейсеры под командованием контр-адмирала Крэтчли отправились патрулировать северо-западные воды Гуадалканала, чтобы к легко уязвимым транспортам не могли подступиться ни подводные лодки, ни надводные корабли противника.

А тем временем из Рабаула в юго-восточном направлении выдвинулась флотилия, состоявшая из кораблей с весьма характерными надстройками, с виду очень похожими на крыши пагод. Все огни на кораблях были потушены.

* * *

Ночью джунгли будто ожили, следуя своим непреложным законам. И морские пехотинцы, застрявшие на Гуадалканале, Тулаги и Гавуту, лишний раз убедились, что им придется не смыкать глаз ни на минуту.

То была и правда странная, жуткая ночь. Сначала послышался какой-то свист. Потом откуда-то из мрака бабахнули винтовки. Следом затем громыхнули ответные выстрелы: рейдеры стреляли наугад — в одну сторону. А через мгновение-другое выстрелы раздались уже совсем в другой стороне. И снова этот зловещий свист. Судя по всему, свистели откуда-то сверху — свистевшие, должно быть, затаились в густых кронах деревьев. Пехотинцы дали залп — с одного дерева, с треском ломая ветки, что-то рухнуло и глухо ударилось оземь. Как позже выяснилось, свистели ночные обезьяны. Пули же посылали другие незримые обитатели джунглей — они, казалось, были повсюду. Не прошло и часа, как пехотинцы вообще перестали ориентироваться в этих проклятых джунглях, куда они, на свою беду, угодили, точно в огромную беспросветную западню.

На Гавуту и Тулаги японцы вели себя куда более дерзко: вооружившись ручными пулеметами, гранатами и ножами, они выбрались из пещер и с диким воинственным кличем набросились на американцев, надеясь застать их врасплох. Рейдеры, однако, не дрогнули: подпустив неприятеля поближе, они принялись расстреливать его почти в упор. Японцы валились один за другим как подкошенные, а те, кого не задела пуля или кто был ранен, отстреливались до последнего патрона, готовые, если понадобится, рвать незваных «гостей» зубами. Затем противники схлестнулись в рукопашную — не на жизнь, а на смерть. Согласно японским военным традициям, победа одержана лишь тогда, когда в живых не осталось ни одного врага. Японцы предприняли несколько вылазок — «тихих» и «шумных». Потом все разом стихло. Американцы пристально всматривались в непроницаемую мглу, силясь уловить хоть какое-то движение, и затаив дыхание, вслушивались в настораживающую тишину ночи. Малейший шорох — и нервы у всех натягивались, точно струны. И вдруг в нескольких шагах от того места, где затаились рейдеры, плотную завесу мрака вспороли яркие вспышки, высветив призрачные согбенные фигуры, которые безмолвно надвигались, словно в леденящем кровь кошмаре. И это безмолвие было хуже диких воплей. Грянули оружейные залпы, с грохотом рванули гранаты. А затем послышались уже совсем другие звуки — сиплое, прерывистое дыхание, приглушенные стоны и хруст ломающихся костей.

На борту малых противолодочных кораблей, патрулировавших прибрежные воды Гавуту и Тулаги, моряки слышали отзвуки перестрелки, взрывов и криков, эхом раскатившиеся по морю. Но американские моряки не решались накрыть остров огнем бортовых орудий, опасаясь перебить в непроглядной темени «своих».

Наконец занялся рассвет — джунгли погрузились в тишину. Японцы отступили и незаметно скрылись в своих пещерах-убежищах. Джунгли были усеяны телами убитых: рейдеры и потомки самураев лежали  вперемешку — там, где их настигла смерть. Американцы собрали тела погибших товарищей и сложили их в одном месте. Вслед за тем рейдеры перестроились в иной боевой порядок, восстановили прерванную радиосвязь между группами — и снова пошли на штурм. Капитану морской пехоты Торгерсону пришла в голову блестящая мысль — как можно уничтожить врага, или, во всяком случае, попытаться, в его же логове. Под прикрытием лучших снайперов батальона он подобрался поочередно к одной пещере, потом к другой, обследовал каждую снаружи и, обнаружив в стенах уязвимые места — бреши и проломы, забросал неприятеля связками тротиловых шашек с короткими фитилями, чтобы японцы не успели вышвырнуть их наружу. Способ сработал как нельзя лучше: в результате обрушилось с полсотни пещер — под завалами погибли все, кто в них находился. Сам же Торгерсон, хотя обмундирование его превратилось в лохмотья, остался жив.

Миноносец «Бушэнан» подошел к берегу Танамбого почти вплотную и дал несколько залпов по пещерам, в которых укрывался неприятель. И даже с берега было видно, как взрывами снарядов разметало в разные стороны деревья, скальные обломки и разорванные на части тела японских солдат. Следом за тем к берегу направились два больших десантных катера — на борту того и другого было по одному танку-амфибии. Первому катеру удалось доставить танк к самой кромке прибоя, и тот, быстро одолев узкую полосу пляжа, стал продираться сквозь плотную стену зарослей, руша на воем пути деревья и кустарники. Второе десантное судно уперлось носом в рифовый барьер, преградивший ему дорогу всего лишь в нескольких метрах от берега. Но не беда: с катера сбросили сходни, и танк двинулся к берегу вплавь. А под его прикрытием высадился десант из двенадцати дюжих морпехов. Японцы встретили их шквальным пулеметным огнем. В результате был убит командир танка — лейтенант. Японцы же, выскочив из убежищ, принялись разбрасывать на пути танка сваренные крест-накрест железные брусья — маленькие противотанковые ежи. На такой вот еж танк вскоре и напоролся одной гусеницей. Неуклюже развернувшись боком, он дернулся два-три раза и, уткнувшись в ствол пальмы, замер. Десантники открыли ответный огонь. Но японцы, невзирая на устремившийся им навстречу град свинца, подобрались к танку и забросали его гранатами через открытые люки. Танк загорелся изнутри — весь его экипаж сгорел заживо. Тогда «Бушэнан» дал еще несколько орудийных залпов, и японцы, не успевшие отойти от полыхающего танка в джунгли — все двадцать три человека, — разом взлетели на воздух. «Стойкость японских солдат потрясла нас до глубины души, — писал потом генерал-майор Вандегрифт. — Они все как один сражались до последнего вздоха, предпочитая скорее покончить с собой, нежели сдаться на милость наших солдат. Во время битвы за Соломоновы острова в плен попали всего лишь три японца». На захват  Танамбого пришлось бросить авиацию — американские самолеты нанесли по острову бомбовый удар с бреющего полета, — а кроме того, провести два штурма при мошной танковой поддержки. Одним словом, остров был захвачен не раньше, чем в джунглях не осталось в живых ни одного неприятельского солдата. Таким образом в тот же день, к 22 часам, все три острова-крепости: Танамбого, Тулаги и Гавуту — оказались в руках американских морских пехотинцев.

Тем временем на Гуадалканале рейдеры, отбив ночные вылазки японцев и разделившись на два батальона, стали продвигаться дальше — к равнине: один батальон двинулся вдоль берега реки, другой снова углубился в джунгли. Около полудня второй батальон вышел к аэродрому, который японцы уже почти достроили. В 16 часов оба батальона захватили его целиком. Рейдеры подсчитали, что начиная с 3 июля, когда японцы высадились на Гуадалканале, им удалось построить два больших лагеря и один поменьше, несколько причалов, складов и хранилищ, крупную ремонтную мастерскую, две большие радиостанции, морозильник, две электростанции, воздухонасосную станцию для подачи сжатого воздуха в торпедные установки, аэродром (практически полностью) с ангарами, ветроуказателями, зенитными батареями и пулеметными гнездами; помимо того, они проложили бетонную взлетно-посадочную полосу длиной 1200 метров. Американцы назвали аэродром Хендерсон-Филдом — в память о командире американской эскадрильи, погибшем в битве на Мидуэй.

* * *

8 августа, во второй половине дня, в небе над Гуадалканалом показались сорок японских двухмоторных бомбардировщиков в сопровождении группы истребителей. Они атаковали американскую эскадру с малой высоты. К тому времени транспортные корабли успели отойти подальше от берега и рассредоточиться, и теперь им приходилось маневрировать в открытом море, чтобы избежать бомбовой атаки японцев. Несмотря на то что в результате этого налета неприятель понес огромные потери, американцы лишались двух транспортов: один затонул, а другой, хоть и остался на плаву, был охвачен пожаром. Кроме того, бомба угодила в эсминец «Джэрвис», повредив его корпус, однако двигатели корабля не пострадали. Выведенный из строя эсминец было решено отправить на ремонт в Нумеа в сопровождении миноносца «Ховей». Некоторое время спустя «Джэрвис» беспрепятственно вошел в пролив Ленго к северу от Гуадалканала, обогнул мыс Эсперанс и скрылся из вида. «Ховей» следовал за ним в кильватере. После того как и он обогнул мыс, его экипаж застыл в изумлении: прямо по курсу простиралась пустынная морская гладь — «Джарвис» в считанные мгновения буквально в воду канул. Никто так и не узнал, что же с ним все-таки случилось.

В общей сложности десантная операция на Гуадалканале обошлась американцам ценой следующих потерь: 1 транспорт загорелся и затонул, 1 эсминец пошел ко дну, 22 самолета были сбиты. Ко всему прочему, американцы понесли потери в живой силе: так, во время высадки десанта на берега Гуадалканала и близлежащих островов, а также в боях в джунглях погибли 108 морских пехотинцев (из них 100 рядовых и 8 офицеров) и 140 человек, в том числе 7 офицеров, были тяжело ранены. В сущности, то были не самые большие потери, тем более если учесть, что ночные бои отличались крайней жестокостью. Не следует забывать и тот факт, что американцы значительно превосходили японцев как в живой силе, так и в технике: ведь противостояли им, по сути, разрозненные, плохо вооруженные партизанские отряды. Японцы же потеряли 1500 человек убитыми, 23 человека были захвачены в плен (из них 20 раненых), ну и, наконец, прибавьте к этому число сбитых летчиков.

«Хотя неприятель понес крупные потери, — писал впоследствии адмирал Кинг, — с его стороны можно было ожидать скорых ответных действий — как с помощью надводных кораблей, так и самолетов, взлетавших с авиабазы на острове Санта-Исабель[22]. И в этот критический момент. Нам пришлось отвести авианосцы на дозаправку подальше от Гуадалканала. Такое решение было принято и по двумя другим причинам: с одной стороны, японцы продемонстрировали огромную мощь в воздухе, а с другой, как мы догадывались, они направили в воды Гуадалканала свои подводные лодки, и у нас не было ни малейшего желания подставлять авианосцы под удар». Решение об отводе авианосцев принял вице-адмирал Флетчер. Он телеграфировал Гормли в Нумеа о том, что «в связи с непрерывным ростом численности неприятельских бомбардировщиков считаю целесообразным отвести силы воздушной поддержки с места боевых действий». Гормли ответил согласием. И Флетчер отдал срочный приказ авианосцам и кораблям прикрытия готовиться к отходу. Случись тогда японцам нанести новый бомбовый удар, он произвел бы на американских моряков куда меньшее впечатление, нежели приказ их командующего. В полночь контр-адмирал Тернер, командовавший соединением «Тэр» (десантных сил), провел на борту одного из транспортов совещание, на котором присутствовали английский контр-адмирал Крэтчли и генерал-майор Вандагрифт, командир дивизии морской пехоты. Нам известно, о чем говорилось на том совещании, знаем мы и то, что о Флетчере командующие отзывались не очень лестно. Тем временем авианосцы начали спешно готовиться к отходу, а вместе с ними — и корабли  конвоя: 1 линкор, 6 крейсеров и 16 эсминцев, — поскольку, по некоторым сведениям, японская флотилия, снявшаяся из Рабаула, была на подходе к Соломоновым островам. Тернер открыл заседание, заявив, что о причине отвода авианосцев соединение десантных сил подвергнется серьезной угрозе со стороны японских ВВС, а посему он вынужден отвести от Гуадалканала и всю транспортную флотилию. Тогда Вандегриф возмутился — понять его можно вполне: разгрузка транспортов еще не закончилась, а того количества техники и припасов, что успели выгрузить на берег Гуадалканала, было явно недостаточно для автономного ведения боевых действий. Так что мысль об отводе лишь наполовину разгруженных транспортов, с учетом всех расходов, включая доставку грузов и личного состава, показалась Вандегрифту чистым безрассудством. Крэтчли в недоумении молчал. Наконец Вандегрифт поднялся и сказал, что ему необходимо срочно отбыть на Тулаги и обсудить возникшую «серьезную проблему» со своим заместителем генералом Рапертусом. В действительности же все обстояло много серьезнее, чем Вандегрифт даже мог себе представить: покуда американские главнокомандующие совещались, японская эскадра беспрепятственно вошла в воды Гуадалканала — раньше намеченного срока.

* * *

С заходом солнца крейсеры из группы прикрытия Крэтчли (за исключением флагмана «Австралии», на котором контр-адмирал отбыл к восточному побережью Гуадалканала, где как раз должно было состояться вышеупомянутое совещание) патрулировали в прибрежных водах острова, прикрывая таким образом транспортные корабли. Крейсеры разделились на две подгруппы — северную и южную. Кроме того, неподалеку несли дозор два эсминца — из той же группы Крэтчли. В целом же эта группа охраняла огромное водное пространство, лежавшее между островами Гуадалканал и Флорида и простиравшееся дальше к северо-западу — до небольшого вулканического островка Саво. Небо затянуло облаками — на море опустилась кромешная мгла. О том, что последовало дальше, кратко, но точно поведал в своих воспоминаниях адмирал Кинг: «В 1 час 45 минут утра неприятельская эскадра в составе 6 крейсеров и нескольких эсминцев незаметно проникла в контролируемую нами зону и нанесла по нашим патрульным кораблям пушечный и торпедный удары. Он оказался настолько неожиданным и эффективным, что за считанные минуты наши корабли получили довольно серьезные повреждения и уже не могли дать противнику достойный отпор». А вот, к примеру, как тот короткий бой запечатлелся в памяти капитана I ранга японских ВМС Тошикасу Оамае, начальника штаба адмирала, командовавшего ударной крейсерской эскадрой, — своими воспоминаниями он позднее поделился с американцами: «Когда мы миновали траверз Саво, то тут же заметили  вашу южную крейсерскую группу. Через пару минут мы произвели запуск торпед и открыли огонь из бортовых орудий, а немного погодя слева по курсу показалась ваша северная группа. Взяв чуть влево, наша эскадра разделилась: первый дивизион крейсеров обошел ваши корабли с правого борта, другой — с левого. Закончив маневр, мы снова выпустили торпеды и открыли огонь из всех орудий».

В «Канберру» угодило зараз двадцать шесть пушечных снарядов и две торпеды — на австралийском крейсере даже еще не успели расчехлить орудия. На его верхней палубе, усеянной телами убитых, вспыхнул пожар; командир крейсера погиб одним из первых. Не прошло и двух минут, как положение корабля стало и вовсе безнадежным: окутанный клубами дыма и языками пламени, он пошел ко дну.

Находившийся неподалеку «Чикаго» приготовился было дать ответный огонь. Но тут наблюдатель на правом крыле капитанского мостика крикнул, что видит след приближающейся торпеды. Капитан тотчас скомандовал: «Руль право на борт — самый полный!» Однако не успел рулевой выполнить команду, как в левый борт крейсера ударили две торпеды, а через несколько секунд третья торпеда попала в носовую часть корабля. От страшной силы взрыва из-под искореженного форштевня взметнулся гигантский водяной столб, доставший аж высоты мачт. Вслед за тем на «Чикаго» сбило снарядом правую опору передней мачты — и она всей своей тяжестью обрушилась на носовую палубу. Прожекторы «Чикаго» шарили в ночи в поисках невидимого противника — но тщетно. Как бы там ни было, крейсер, невзирая на довольно серьезные повреждения, остался на плаву.

В «Асторию» прямым попаданием угодил первый же снаряд, выпущенный японцами с расстояния чуть меньше мили. В результате пострадала одна из орудийных башен крейсера, а на верхней палубе вспыхнул пожар. Другими снарядами у него перебило все водосборники. От высокой температуры рванул запасной зарядный погреб и силой взрыва разметало в разные стороны всех, кто в ту минуту находился поблизости. «Астория» стала медленно погружаться в воду, и экипажу пришлось спешно покинуть обреченный корабль. «Куинси», оказавшийся под перекрестными лучами японских прожекторов, представлял собой идеальную мишень для неприятельских орудий. И те не преминули открыть по нему прицельный огонь. «Вскоре он полыхал вовсю, от носа до кормы, — вспоминал потом командир крейсера «Венсенн». — Мы находились совсем рядом, и он был у нас как раз слева по борту. Я тут же скомандовал: «Право руля — самый полный!» — чтобы уклониться от пламени, ведь оно могло перекинуться на нас в любую секунду. В это самое время один из японских эсминцев выпустил по нам торпеду, она угодила во внешнюю переборку первого котельного отделения. Вторая торпеда вслед за тем  взорвалась в четвертом котельном отделении. Вокруг мостика рвались снаряды. Японцы обстреливали нас всю дорогу, пока мы маневрировали, ложась то на один галс, то на другой. У нас тут же вырубился весь свет. Потом нас стало заваливать на левый борт. И тогда я приказал всем покинуть судно. Матросы кинулись к спасательным плотам и стали живо спускать их на воду». Между тем один из японских крейсеров продолжал добивать полыхающий «Куинси» из всех своих орудий. Из дымовой трубы потерявшего управление крейсера вырвалась струя пара, и «Куинси» начал медленно заваливаться на левый борт. В ярком свете пламени на поверхности моря показалась развороченная торпедами нижняя часть его корпуса: она вздымалась прямо над головами моряков, бултыхавшихся в черной воде и отчаянно хватавшихся за все что попало — плавающие повсюду обломки и спасательные плотики.

В итоге короткого боя близ острова Саво четыре американских крейсера были потоплены и два эсминца получили значительные повреждения. «Необходимо посмотреть правде в глаза, — заявил позже контр-адмирал Крэтчли, — и признать очевидное. Мы располагали силами, вполне достаточными для того, чтобы отразить любое нападение надводных кораблей, однако внезапный удар противника сковал эти силы, вследствие чего большая их часть была уничтожена». Как же такое могло случиться? Причиной тому была чудовищная халатность: эсминцы, которым надлежало вести радиолокационное наблюдение в водах острова Саво, вовремя не забили тревогу. Из отчетов, составленных по поводу происшедшего, явствует, что «японцам удалось проскользнуть в непосредственной близости от берега Саво и незаметно для радаров, постольку поскольку радиолокационные изображения неприятельских кораблей слились с очертаниями острова — в силу того, что радиолокаторы с технической точки зрения были весьма далеки от совершенства». Однако в одном из последующих отчетов адмирал Нимиц списал все не на недостатки технического обеспечения, а на огрехи в профессиональной подготовке наблюдателей, равно как и на их физическую усталость. Выходит, никто ничего не видел, хотя все знали, что японцы того и гляди нагрянут. Но неужели американские моряки не слышали рокота двигателей самолетов, прикрывавших неприятельскую эскадру с воздуха, тем более что гул стоял на протяжении целого часа? «Внезапность — вот первопричина того, что мы оказались застигнутыми врасплох, и вытекала она из неблагоприятного для нас стечения обстоятельств, — к такому заключению пришел в свою очередь адмирал Кинг. — Нам хотелось поскорее и любой ценой захватить Гуадалканал, на все же остальное мы как будто закрыли глаза. А неполадки и сбои в системе связи только усугубили наше и без того критическое положение. Прибавьте к этому физическую и моральную усталость, вследствие чего у нас притупилась бдительность.

Хотя главная причина того, что неприятель застал нас врасплох, все же заключается в недостатке опыта и неподготовленности ко всякого рода неожиданностям».

К счастью, японцы убрались восвояси, решив не атаковать американские транспорты. Как они сами потом признавались, к утру их эскадра осталась бы без воздушного прикрытия и попала в радиус действия американских самолетов. Японцы не знали, что американцы к тому времени отвели свои авианосцы от Гуадалканала. Кроме того, одним из снарядов, выпущенных из орудий «Венсенна», разворотило штурманскую рубку на японском флагманском крейсере, а вести корабли в малоизученные воды без карт, да еще ночью, было крайне опасно.

* * *