Бунт и бессилие

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Бунт и бессилие

Существовало ли движение сопротивления в «третьем рейхе»? Можно ли было противостоять могуществу Гитлера в его собственной империи?

Сегодня, обогащенные опытом минувших десятилетий, мы знаем, что бороться простив палачей гестапо и национал-социалистского окружения можно было и на территории гитлеровской Германии. Живут и здравствуют еще люди, которые сражались в немецком подполье либо противодействовали различными способами фашистскому режиму. Разумеется, мы применяем неодинаковые критерии, оценивая борьбу с нацизмом в Германии и борьбу против гитлеровских захватчиков на оккупированных территориях европейских стран. Не один год ведутся споры о том, в какой мере отдельные проявления оппозиции против режима «третьего рейха» действительно были связаны с антифашистской борьбой.

Понятно, что представители правого лагеря, не примыкавшие к НСДАП, всегда поддерживали тезис о невозможности противоборства с гитлеризмом, поскольку, мол, гестапо было всесильно. Возводится при этом на пьедестал единственно возможная форма осуждения — внутренняя эмиграция, или изоляция от общества, либо же бунт, выражающийся в том, чтобы замкнуться «в башне из слоновой кости» (как это показал Леон Кручковский в актуальной и сегодня пьесе «Немцы»[26]). Тогдашние консерваторы признаком подлинного мужества считают уже сам факт, что они с презрением относились к режиму. Немецкие правые, или аристократия, которые, исходя из своих классовых представлений, видели в Гитлере выскочку и карьериста, не соглашались на общую с коммунистами или социалистами платформу движения Сопротивления, рассматривая такого рода союз как противоречащий их собственным интересам в Германии.

Но, несмотря на эти трудности, прогрессивные элементы вели антифашистскую борьбу, оплачивая ее огромными жертвами. Гестапо возвело вокруг этого прочный заслон молчания и делало все, чтобы мировое общественное мнение ничего не узнало. При оценке подпольной деятельности в «третьем рейхе» следует иметь в виду, что до войны литература немецких эмигрантов попадала к нам от случая к случаю, и мы мало что знали, скажем, о первых концентрационных лагерях, которые были созданы прежде всего как инструмент жестокого подавления левых сил и антигитлеровского движения.[27]

И только пожар рейхстага и берлинская «ночь длинных ножей», истребление коммунистов и социал-демократов, террор гестапо и «коричневое средневековье», воцарившееся на улицах городов, где безнаказанно хозяйничали CA и СС, пролили немного света на положение оппозиции в «третьем рейхе». А ведь уже тогда, как известно сегодня из документов и свидетельств очевидцев, коммунисты и антифашисты начали бескомпромиссную борьбу против Гитлера. Напомню в этой связи, что близкий к консервативным кругам Веймарской республики Рудольф Пехель, издатель правой газеты «Дейче рундшау», до которого руки фашистских палачей дотянулись лишь в 1942 году, вынужден был признать в вышедшей после войны книге («Немецкое движение Сопротивления»), что коммунисты понесли большие жертвы в «третьем рейхе», создавая единое общественное движение Сопротивления в Германии.

Сразу же после роспуска КПГ, когда еще пылали стены рейхстага, именно коммунисты и их сторонники вступили в открытую борьбу против Гитлера, не считаясь с соотношением сил и средств. «Их руководители, — писал упоминавшийся уже Пехель, — обладали таким мужеством и с таким упорством выступали против национал-социализма, а в последний час проявили столько твердости и отваги, что вызывали уважение и. восхищение даже у ненавистного врага». Подобного рода свидетельства можно найти в различных воспоминаниях и заметках еще и сегодня, об этом рассказывают также непосредственные очевидцы тех событий, единодушно подтверждающие, что Коммунистическая партия Германии в борьбе против гитлеровского режима понесла самые большие потери.

Это не значит, что другие силы были слишком незначительными, чтобы попасть в летопись движения Сопротивления в «третьем рейхе». Социал-демократы и либералы, профсоюзная и студенческая молодежь, деятели протестантской церкви, а частично и католической тоже включились в антифашистскую борьбу, осознавая, что победа Гитлера стала национальной катастрофой.

Охватившая всю Европу война заслонила и даже погасила отдельные очаги сопротивления в самой Германии. Так или иначе, но борьба против «коричневого террора» продолжалась и там, хотя она не достигла и не могла достичь таких масштабов, как на оккупированных Гитлером землях Европы, ибо все труднее становилось сражаться с фашизмом среди немцев против немцев и на немецкой земле. Патриотическая демагогия и террор гестапо серьезно затрудняли мобилизацию сил, враждебных фюреру и войне, тем более что угар долго следовавших одна за другой побед и раздуваемый национализм действовали и на людей, не симпатизировавших Гитлеру. Потребовалась волна неудач и поражений на фронтах, чтобы наступило отрезвление, а за ним и естественный страх перед ответственностью за действия, известные миллионам немцев, хотя многие и гнали от себя такую мысль.

Поэтому, когда мы говорим о движении Сопротивления в «третьем рейхе», мы думаем прежде всего о всех тех антифашистских борцах, которые сознательно и мужественно противостояли злу, не давали одолеть себя сомнениям даже в годы больших успехов Гитлера, гибли за свои убеждения в гестапо или же отправлялись на чужбину, чтобы оттуда вести борьбу, поддерживая необходимые связи с оставшимися в Германии товарищами. Таким образом, и те, кто остался на родине, как Эрнст Тельман, и те, кому удалось вырваться из рук палачей Гиммлера, как Томас Манн, были едины и сильны, что создавало для режима трудную проблему.

Без эмигрантской литературы, пробуждавшей до войны совесть мира, а во время агрессии Гитлера против Европы предостерегавшей об опасности общественное мнение в Германии, движение Сопротивления в этой стране было бы предано забвению и задушено. И напротив. Без таких действий, как антифашистская акция группы «Белая роза» (бунт студентов и профессоров в Мюнхене в 1941 г.), деятельность коммунистической группы Антона Зефкова в Берлине или Беппо Рёмера, не достало 130 бы эмигрантской литературе вдохновения и веры в собственную миссию. Составленные в гестапо длинные списки немецких донкихотов, каковыми считали их гитлеровцы, красноречиво свидетельствуют о том, что в периоды величайших триумфов Гитлера были люди, которые не отступились и продолжали борьбу с «коричневым режимом».

Маршал Г. К. Жуков подтверждает в своих воспоминаниях факт перехода на советскую сторону солдата вермахта, как позднее оказалось, немецкого коммуниста, который в канун нападения на Советский Союз предупредил советских пограничников о готовящемся нападении. Это был не единичный случай во время последней войны, ибо руководители КПГ в Москве, а особенно Вильгельм Пик и Вальтер Ульбрихт, создавая немецкое антифашистское движение в СССР, поддерживали связь со своей страной и своими товарищами в подпольных организациях. О деятельности левых, или либеральных, кругов в Германии, которые расценили нападение Гитлера на Советский Союз прежде всего как шаг, пагубный для судеб Германии и немецкого народа, рассказывают найденные или преданные после войны гласности документы различных процессов в Берлине, говорят об этом письма из тюрем или семейные хроники; пример тому — судьбы графа Гельмута Джеймса фон Мольтке, социал-демократов Вильгельма Лойшнера и Юлиуса Лебера (наставника молодого Вилли Брандта в Любеке), Иозефа Вирмера и Эрнста Хайльмана или же пацифистов вроде Карла фон Осецкого. Таких, как они, были тысячи.

Всякая борьба с тиранией заслуживает того, чтобы быть отмеченной и подчеркнутой. Следует, однако, отличать акции антифашистов и врагов гитлеровской идеологии от бунтов и заговоров разочарованных генералов или обманутых в своих расчетах сторонников Гитлера. Германские правые в годы войны или тут же после поражения рейха готовы были зачислить в антифашисты и миллионеров вроде Фрица Тиссена, который с помощью финансовых субсидий помогал Гитлеру прийти к власти, а затем открестился от него потому только, что фюрер пренебрег им и вынудил эмигрировать, или фельдмаршалов Эриха фон Манштейна и Вальтера фон Браухича, поскольку они разошлись с Гитлером во взглядах на его стратегию, которую считали неэффективной, ошибочной и пагубной, неспособной привести к окончательной победе «третьего рейха». Сколько же чернил исписали по этому поводу, сколько выгод после войны такие именно «антифашисты» старались извлечь для себя и своих политических концепций!

Если уж зашла об этом речь, надо коснуться памятного покушения в 1944 году на жизнь Гитлера, вошедшего в историю под названием «заговор 20 июля». Никто не собирается ставить под вопрос героизм отдельных заговорщиков, а особенно полковника Штауффенберга и его ближайших друзей, взявшихся за организацию покушения. Это были люди, которые, как подтверждают документы, давно уже вынашивали планы освободить Германию от тирана. Кстати, попытки ликвидировать Гитлера предпринимались в Германии много раз, о чем свидетельствуют воспоминания одного из заговорщиков — Фабиана фон Шлабрендорфа, сейчас члена Верховного суда ФРГ.[28] Энтузиазм и личный героизм молодых офицеров «20 июля» — одно дело, а другое — политические цели истинных вдохновителей заговора и время, когда он должен быть осуществлен.

Ведь это факт, что во главе заговора стояли люди, которых трудно назвать антифашистами в общественно-политическом смысле этого слова. Скажем прямо: военной камарильи уже тогда надоели просчеты Гитлера, ибо ввиду надвигавшегося краха они могли сказаться и на судьбе тех генералов и промышленников, которые, поначалу связав себя с диктатурой, не желали в час расплаты платить вместе с ней по счетам. Руководители «заговора 20 июля» Карл Гёрделер и фельдмаршал Эрвин фон Вицлебен стремились не допустить военного поражения Германии. Они хотели спасти то, что еще можно было, по их мнению, спасти. Они надеялись получить от западных союзников немалый выкуп за голову Гитлера. Гёрделер высказывался за признание границ Германии 1914 года, а генералы вынашивали идею союза с Западом против СССР. Такой была правда о политическом характере заговора 20 июля 1944 г.

Подлинная причина провала этого покушения состояла в том, что его организаторы пребывали в полной изоляции от общества. Ни армия, ни население их не поддержали. Никто не вышел на улицы. Хватило одного батальона во главе с майором (потом генералом) Ремером, чтобы заговорщиков из генерального штаба передали в руки Гиммлера, а затем — палача. Общественная и политическая программа генералов в рейхе, над которым нависла угроза катастрофы, никого к себе привлечь не могла; ведь кое-кто из них мечтал о реванше за поражение в первой мировой войне.

Надо сказать, что даже буржуазная историография в ФРГ продолжает считать заговорщиков «20 июля» «непрошенными героями».

А было время, когда казалось, что день покушения на Гитлера — 20 июля — станет национальным праздником ФРГ. Федеративная Республика — кажется, единственная в мире страна, в календаре которой нет национального праздника. Попытки добиться политической канонизации покушения на жизнь тирана успехом не увенчались.

Канцлер Аденауэр возложил венок на место казни схваченных заговорщиков лишь в 1954 году. Он сделал это не столько ради того, чтобы отдать дань уважения их подвигу, сколько думая о создававшемся как раз тогда бундесвере. Миру надо было продемонстрировать, какие традиции собирается взять на вооружение западногерманская армия. Но и этот шаг безусловно популярного в те времена канцлера не способствовал тому, чтобы «заговор 20 июля» был признан историческим событием. Один из здравствующих заговорщиков, Фабиан фон Шлабрендорф, сказал: «20 июля по-прежнему разделяет наше общество».

Факт остается фактом: значительное большинство жителей ФРГ все еще если и не осуждают откровенно поступок участников покушения, то наверняка уже не поддерживают, а правые и бывшие военные считают заговорщиков просто-напросто изменниками народа. Все отмечавшиеся до сих пор годовщины заговора и торжества по данному случаю не выходили за рамки казенных празднеств или подобных им формальных мероприятий. Надо было, как говорится, свалить их с плеч долой, тем более что никакого резонанса в обществе это не вызывало. Еще сегодня многие из оставшихся в живых участников заговора, а конца войны дождались 15 человек, получают письма с угрозами в свой адрес.

Некоторым из них претит, что на юбилейных торжествах вперед непременно лезут те, кто не имел ничего общего с заговором либо же вообще враждебно относился к нему. Дошло до того, что члены группы генерала Хеннннга фон Трескова, одного из главных путчистов, встречаются 20 июля в частном доме неподалеку от Бонна, да и то по инициативе фон Шлабрендорфа, ибо лицемерные казенные торжества вызывают у них отвращение. То же самое говорят и родственники казненных, которые также встречаются частным образом, чтобы почтить память своих отцов и братьев, повешенных на крюках из бойни в тюрьме Плётцензее.

Не будь этой «частной инициативы», что осталось бы от правды о тех днях, когда группа молодых офицеров и дипломатов, сознавая неизбежность надвигающейся катастрофы, решила свергнуть диктатора! Мы уже не раз писали об этом заговоре. Мы знаем, что возглавили его политики националистического толка, которые полагали, будто для спасения Германии достаточно избавиться от Гитлера. Они наивно верили, что все забудется, как только они «поднесут на блюде» голову Гитлера. Это были расчеты в равной мере и неразумные, и легкомысленные. Но подобного рода политическая платформа заговора — не основание для того, чтобы, повторяю еще раз, недооценивать личный героизм отдельных его участников, а тем более людей из окружения полковника Штауффенберга, который не побоялся установить контакты также с социал-демократами и коммунистами. Из дошедших до нас документов мы знаем сегодня, что по его инициативе коммунисты Антон Зефков и Франц Якоб встречались с заговорщиками. Молодые офицеры хотели расширить общественную базу заговора, пойдя на сближение с антифашистским Сопротивлением в Германии.

Правая пресса это именно ставит сейчас в вину Штауффенбергу. Участие в покушении на жизнь Гитлера еще и сегодня истолковывается как заговор против Германии, а ответственных за военное поражение рейха ищут среди генералов, которые якобы предали Гитлера и бросили его в самый тяжелый для него час. Ежегодно 20 июля дело доходит до разного рода споров и дискуссий, в которых между строк проглядывает антипатия, если не ненависть к тем, кто взял на себя смелость, хотя и слишком поздно, положить конец диктатуре Гитлера и его разбойничьей политике.

После первой мировой войны старались вину за поражение кайзера свалить на гражданское население, которое не хотело больше голодать. Читая воспоминания командующих гитлеровского вермахта, трудно отделаться от впечатления, что свои поражения на фронте они силятся теперь оправдать бомбой Штауффенберга, которая, кстати, пощадила Гитлера, ибо государственный переворот 20 июля был осечкой, которая обернулась кровавой расправой не только с заговорщиками, но и с теми, кто своим трусливым молчанием поддерживал последние потуги «третьего рейха».

Уцелевшим заговорщикам по сей день приходится встречаться, скрываясь от неусыпного ока общественного мнения, если уж их жертва считается ныне тоже ненужной, больше того, даже вредной для «дела». Когда в 1970 году в зале им. Бетховена в Бонне состоялся торжественный вечер памяти Штауффенберга, произошел инцидент. Кто-то из публики взобрался на подмостки и заорал: «Здесь чествуют изменника! Что за низость, что за позор!»

Как выразился известный богослов проф. Штайнбах из Тюбингена, «заговор не нашел дорогу к сердцу германского народа. Такова суровая реальность». Ежегодное возложение цветов в тюрьме Плётцензее так и останется бюрократическим мероприятием, поскольку покушение на жизнь Гитлера и по сей день осталось тем, чем оно было сначала: делом безумцев, которые не знали своего общества.

Возвращаясь к главной теме, добавим, что драматический характер неудавшемуся государственному перевороту придало то, что, воспользовавшись случаем, Гиммлер и Кальтенбруннер, ликвидируя противников Гитлера в генеральских мундирах, расправлялись также и с арестованными руководителями или деятелями движения Сопротивления, которые вместе с заговорщиками «20 июля» гибли на берлинских виселицах или в застенках гестапо.

Как свидетельствуют опубликованные после войны архивы гестапо и Главного управления имперской безопасности (РСХА), в результате этого сразу после краха Гитлера позиции миролюбивых сил оказались существенно ослабленными. Тысячи антифашистов погибли уже в период агонии «третьего рейха», когда они были более всего нужны.

Многие из тех, кто в течение 12 лет «тысячелетнего рейха» боролся в подполье против диктатуры Гитлера, не дождались освобождения и перемен, которые произошли в Германии в результате поражения. В Германской Демократической Республике их память чтят, как память о тех, кто до конца боролся против ненавистного режима.

Немецкие антифашисты, которым Гитлер объявил беспощадную войну, лишив их естественного тыла, то есть возможности жить в собственном обществе, томились в концентрационных лагерях куда дольше, чем их товарищи на оккупированных территориях; они наравне со своими братьями по несчастью, особенно с польскими и советскими гражданами, принимали участие в организации движения Сопротивления в концлагерях, и свидетельства этого братства по сей день сохраняются в памяти, передаются из уст в уста, представляя собой более прочный, чем из бронзы, памятник человеческой и международной солидарности. Вспомним также, что немало немцев сражалось в партизанских отрядах. В нашей литературе мы встречаем любопытные сведения об участии немцев в польских партизанских отрядах Гвардии Людовой и Армии Крайовой.

В Лодзи и в Силезии немецкие антифашисты передавали местным организациям Польской рабочей партии (ППР) ценную информацию, снабжали их оружием и военным снаряжением. Немецкие коммунисты, члены ППР в Силезии вели активную борьбу с гитлеризмом, составляя и распространяя среди немецких солдат листовки, призывавшие к совместной борьбе в рядах Гвардии Людовой и советских партизан. В сражавшемся на Келецкой земле отряде Гвардии Людовой, которым командовал «Горбатый», было несколько немецких летчиков, уничтоживших свои самолеты перед тем, как вступить в партизаны. И в отряде Гвардии Людовой им. Бартоша Гловацкого, действовавшем в Краковском округе, сражались немецкие антифашисты, рабочие из Гамбурга. Когда келецкая группировка Армии Людовой пробивалась через линию фронта в районе Хотчи, в ночь с 27 на 28 октября 1944 г., в бою погибло двое немцев-партизан АЛ: Леман и Капица. Они и многие их товарищи на разных участках восточного фронта отдали жизнь в борьбе за лучшее будущее немецкого народа; пожертвовав собой, они подтвердили, что фашизм нельзя отождествлять с германским народом. Их заветы были претворены в жизнь в ГДР — первом германском государстве рабочих и крестьян.

Полмиллиона немецких антифашистов, которые погибли в лагерях смерти или в течение многих лет томились в них, тысячи коммунистов, социал-демократов и противников войны, расстрелянных в «третьем рейхе», гильотинированных в Плётцензее, замученных в казематах гестапо, казненные вожди рабочего класса Эрнст Тельман, Джонни Шеер, Эдгар Андрэ — все они доказали, что и в самые черные часы фашистской ночи, когда погасли огни в оккупированной Европе, даже Гитлер не был в силах задушить немецкую демократию, пробивавшую себе путь к свободе.

Когда вышел сборник писем павших немецких антифашистов,[29] известная немецкая писательница Рикарда Хух, скончавшаяся в ГДР, сказала: «Им не дано было спасти Германию, они могли лишь умирать ради Германии; счастье сопутствовало не им, а Гитлеру. Но смерть их была не напрасной. Если сегодня мы вспоминаем тех, кто отдал жизнь в борьбе против национал-социализма, мы всего лишь платим долг благодарности. Вспоминая, что принесли они в жертву, мы и сами чувствуем себя легче, ибо можем подняться над нашими собственными несчастьями».