IX
IX
Между тем как Радо допевал свою конечную песню, а Владимир скакал за привидением; между тем как Императоры Василий II и Константин VIII теснились на престоле Цареградском, как близнецы в чреве матери, и не ведали того, что Отто II, Император Альмании, с своими Форетами, Графами и Бишофами, взят в Италии соединенною ратью Греков и Сарацин в плен и выкуплен из плена voor weynigh geld Русским Купцом Рафном, который старого щедрого покупщика мехов своих узнал в толпе окованных… между тем как сей же Отто называет Царем Рима новорожденного сына своего Отто III, — Светославич добрался до реки Днепра; но не прямым путем. Не имея у себя проводника и не полагаясь на слова верных людей, он ехал назад по своим следам. Берегом Русского моря добрался он до Уряда Бошнякской Жупании, хотел было заехать в гости к Вояне, но ему сказали люди, что Вояна занята Господским делом: выбирает себе семь мужей да триста положников новых, а всех старых мужей и положников сажает на кол.
Светославич поворотил от Уряда влево, по пути к Киеву, поскакал быстро. Пробравшись в царство Русское, видит он, что все люди в пояс ему кланяются. Князем Владимиром величают.
«А! — думает он. — Так вот истинное имя мое».
Вечер настиг Светославича невдалеке уже от золотых верхов Киева.
«Близко, близко Днепр! — думает он. — Близко мое яркое злато, красное солнце девица!.. Нет, не изгонит она меня от себя… я не Радо, я не Гусляр; а Царь Омут сказал: Днепровское царство будет мое, и она моя же… моя же будет!.. я все сделал, что хотел Царь Омут, и Царь Омут сделает все, что я хочу… а я хочу целовать румянчики на светлом лике девицы… да ласкать ее, а больше ничего не хочу… не хочу и Царством править… пусть правят люди…»
Сладкие думы налегли на душу Светославича, а железный шлем давил чело, холодный ветр обдавал силы холодом, тряская рысь коня разбивала мысли; а Светославичу хотелось, чтобы никто не нарушал его сладких дум.
Слез он с коня, пустил его на траву, приблизился к мшистому корню густой липы; а под липой лежит шитая золотом, обложенная соболем покойная шапка, лежит и манта багрецовая, подбитая горностаем. Сбросив с себя шлем, надел Светославич пушистую шапку, накинул на плеча горностаевую багряницу, прилег на муравчитое ложе, положил под себя череп, погрузился в сладкие думы… Откуда ни возьмись, сон, припал на ясные очи, притрепал их крыльями…
Прошла ночь черной тучей от востока к западу, заиграла румяная заря над синею далью…
Спит Светославич.
А из-за дерев голос: «Конь! Княжеский конь!» Потом несколько голосов: «Княжеский, Княжеский, Владимиров!»
И вот толпа всадников окружила Светославича. «Князь, Князь! — закричали все они и продолжали шепотом уже: — Опочивает!»
Шум разбудил Светославича; очнулся он, видит вокруг себя ратных людей… Низко ему кланяются, величают Князем Володимиром, просят прощенья, чтоб не гневался на них, чтоб шел обратно с ними в стан.
«Ярополк, брат твой, прислал Посла, молит о мире, — говорят они ему, — не гневися на нас, Господин наш, иди с нами, положи волю твою на дружину и на Киев! оставил ты нас, уныло сердце наше, боялись, не враги ли исхитили и извели тебя!»
«Не обманул меня Царь Омут», — думает Светославич, садясь на коня и отдавая одному из воинов везти череп.
Чинно провожают Светославича воины. «Ну! — пошептывают друг другу, рассматривая череп. — Был, верно, Князь на поединке с Башкой Половецким! ну! добыл чащу заздравную!»
Вот подъезжает Светославич к стану, вся рать с радостным криком встречает его. Княжие отроки ведут под уздцы коня, Княжие мужи под руки ссаживают с седла. Воеводы и Тысяцкие земно кланяются, провожают в шатер…
— Княже Государь, — говорят ему, — ждет тебя Посол Ярополков, прикажешь ли идти к тебе?
Нравится Светославичу честь Княжая.
— Ведите его ко мне! — отвечает он.
Вводят Блотада Грима, Думца Ярополкова. Поклонился он Князю до земли и просил о дозволении слово молвить.
— Говори! — сказал Светославич.
— Государь Князь Великий Новгородский дозволяет тебе вести к нему речь от Князя Киевского Ярополка! — повторил важно, по обычаю, Думный Воевода Княжеский.
— Дозволь, Государь Княже, слово Ярополково молвить тебе без послухов 57.
Думные Воеводы и Тысяцкие надулись уже на дерзкого Посла и ожидали гнева Владимирова.
Светославич приказал всем выйти.
Дивились Думные Воеводы, Тысяцкие и Гридни обычаю Княжескому и воле, выходя из шатра.
— Государь Князь Великий, — начал Блотад, — брат твой Ярополк прислал меня склонить тебя на мир и любовь. Зовет он тебя, брата любовного, в гости к себе, в Киев, на пир почестный; там, говорит, будем мы рядить о волостях и наследии и дружно, как любовные братья, поделим землю…
— Молви ему, буду, — отвечал Светославич.
— Государь Князь Володимир Светославич, — продолжал Блотад, — вижу, ты добр и милостив, дозволь мне говорить истину, без хитрости.
— Ну!
— В брате твоем злоба… и клюка в душе его…
— Ну! — повторил Светославич.
— Не веруй ему… хочет он избыть тебя… зовет на пир кровавый, хочет исхитить власть твою насильем… клялся исхитить у тебя и красную Княжну, невесту свою…
Трепещущим голосом произносил Блотад наветы. Внутренне раскаивался уже в неосторожности своей; ибо очи Светославича загорелись яростью.
— Злобный! — вскричал Светославич. — Власть мою и красную Княжну исхитить хочет!..
Ожил Блотад.
— Княже, Господине мой, — продолжал он, — слышали люди Киевские про славу твою и ласковую душу; а Ярополка невозлюбили за неправду; ты, Государь, по сердцу им. Возьми Киев, владей; а Ярополка накажи немилостию за умысел на жизнь твою. Призови его к себе, и пусть падет он в яму, тебе изготованную.
— Будь по-твоему! — вскричал Светославич.
Блотад торопился воспользоваться сим словом, низко поклонясь, он удалился.
Воевода Княжой вошел в шатер, за ним следовал отрок.
— Государь Князь Володимир, — сказал Воевода, — Княжна Рокгильда Полоцкая прислала к тебе, Государь, отрока здравствовать тебя и звать на Капиче в терем.
— Коня, коня! — вскричал Светославич, вспыхнув от радости, и скорыми шагами вышел из шатра.
Конь готов, пляшет под Светославичем: он едет вслед за отроком, за ним мчатся Гридни и Щитники Княжие. Только глубокая лощина разделяла село Капиче от холма, на котором был расположен стан Владимира.
Обогнув лощину, отрок помчался чрез село; на возвышении стоял красный двор Боярский, обнесенный дубовым тыном.
«Она живет не в том уже красном тереме, где видел я ее?» — думал Светославич, въезжая на широкий двор и соскакивая с коня между столбами подъезда.
Почетные Княженецкие жены и девушки встретили Светославича на ступенях крыльца. Ни на кого не обращал он внимания, не отвечал ни на чьи поклоны, почти бежал по крытым сеням и чрез светлицу между рядами встречающих его.
Княжна Рокгильда встретила его в дверях своей горницы; черный покров упадал с чела ее до помоста, и сквозь него видно было только, как блеснул огонь очей ее; но при входе Светославича очи ее поникли.
— Радостная моя! — вскричал Светославич порывисто, схватив ее руку и готовый упасть в объятия.
Рокгильда остановила порыв его.
— Сядь, Князь, — произнесла она тихим голосом, — будь дорогим гостем у меня… скажи мне, где был ты? я боялась, не сгубили ли тебя враги твои…
— О, далеко был я, далеко!.. для тебя!.. — отвечал Светославич, садясь близ самой Княжны на крытую махровой паволокой лавку.
— Для меня?.. — произнесла Рокгильда смущенным голосом. В это время почетные Княженецкие жены внесли на подносах малиновый мед и на блюдах сладкие варенья, перепечи и пряженье.
— Испей, Князь, и вкуси за здравие богов, дали бы тебе долголетие и возвеличили бы славой, — произнесла Рокгильда, приподнимаясь с места.
Почетные жены низко поклонились, напенили в чашу меду, поднесли Светославичу.
— Твое здравие пью! — сказал Светославич, поднимая чашу с подноса и выпивая до дна. — Твое, светлая моя Княжна!.. а пищи не приму, доколе не будешь ты моею!
Рокгильда молчала, смятенье ее не скрылось ни от кого.
Почетные догадливые жены взглянули друг на друга, вышли, перешептывались в дверях: «Быть ладу!» Они мигнули девушкам, посиделкам Княженецким, и девушки также незаметно удалились из горницы.
— Сбрось покров свой! сбрось, Княжна! — произнес Светославич, схватив руку Рокгильды.
— Полно, Князь! — отвечала она, отступив от него. — Ты господин мой, но покрова не сниму перед тобою.
— Сбрось, сбрось покров! напои добрыми речами душу мою! не возлюбил я дни мои без тебя, ты убелила их!.. Сбрось покров! я хочу целовать светлый лик твой!..
— Светлы твои ризы, Князь, а душа обветшала! вижу, очами плакал ты горю моему, а сердцем смеялся! — произнесла гордо Рокгильда. — Да не исполню я бедной воли твоей, не изменю воле отца, не буду твоей женою, доколе жив Ярополк, — у него обруч мой!
— Доколе жив Ярополк? — вскричал Светославич, пораженный словами Рокгильды. — Доколе жив Ярополк! — повторил он. — Я убью его! отниму у него обруч твой!
— Девушки! — вскричала Княжна с ужасом, окинув горницу взорами и видя, что никого нет.
— Прощай, неласковая! — продолжал Светославич, выходя от Рокгильды. — Я исполню волю твою, добуду твой обруч!..
Голова его кружится, очи горят.
«Что бы это значило? — думают почетные жены Рокгильды, застав ее почти в бесчувствии! — Князь говорил про обручие, а вышел гроза грозой, и Княжна словно не своя!..»